Над пучиной в полуденный час
Пляшут искры, и солнце лучится,
И рыдает молчанием глаз
Далеко залетевшая птица.
(Н.С. Гумилев)
Сено пахло и пряной росой, и утренним туманом. Губы пересохли, в открытый рот будто все вызимские кошки разом опорожнились – пора была и ему… это самое… Каэл шевельнулся, и голова его раскололась надвое. – Ох… – простонал рыцарь, стискивая виски, – да за что ж это мне… Сено зашевелилось, являя его взгляду опухшее, с узкими щелочками глаз, лицо Зенана. – Капитан… капитан, ты помнишь чего? – хрипло спросил он. – Гребаные курицы, выспаться не дадут! В суп их… пущу… Каэл хотел покачать головой, но его вывернуло на сено. – Пойдем, поищем… – просипел он, утирая рот рукавом стегла, – колодец... Когда они выбрались на твердую землю и огляделись, место показалось им незнакомым. Дома какие-то не те, воробьи странные, знай себе плещутся в луже, да и кметы пробегают мимо, и косятся неодобрительно, как будто знают чего-то, чего не знают они… вода, впрочем, была что надо – свежая, вкусная, холодненькая водица… – Что-то это мне не нравится, капитан, – поделился тревогами Зенан, выхлебав добрую половину колодца, – где остальные? Куда пропали? – Да пес их знает, – отмахнулся Каэл и вдруг подскочил, оглядывая округу; заметив пристань, и паром, он уронил плечи, – кажется, вот и разгадка… Зенан посмотрел вниз, почесал затылок – и охнул. – Это что же получается… – поморщился он, – мы ночью переправились, а потом… – А потом суп с котом! – нахмурился Каэл. – Дело ясное, они попали в беду. Должно быть, их похитили черные… – Но паром все еще здесь, – заметил Зенан, – а значит, мы можем переправиться обратно… – И на погибель обречь их? – возмутился рыцарь. – Никогда! Мы должны понять, куда их увезли. Сейчас, допросим кого-нибудь… На широкой утоптанной площади женщины украшали майский шест лентами и веточками рябины – их тревожить Каэл не стал. Хорошо, что хоть какие-то обычаи схожи у их народов. Или нет, или нет ничего хорошего... Ничего хорошего не было в смешанных браках, что обычным делом стали после второй войны. Да лучше с эльфкой судьбу связать, со своей, северной, городской, чем… он смутился, подумав о Кеаллахе. Если у них с Малгожатой что и получится... он будет рад, но это будет другое. Чтоб не напугать женщин, отловили они паренька, рыжего, стройного, с россыпью веснушек по носу. Не дать, не взять – темерец, и рыцаря охватила злость. Испуганный, парнишка пробормотал что-то невнятное, тыча пальцем в сторону частокола, и сбежал, хлопнув дверью, в один из домов. – Еще недавно в этих местах знали всеобщий… – горько заметил Каэл. Они вывернули к какому-то постоялому двору, и Каэл замер, как гончий пес. Сбоку там, во дворе, был сарай, и была поленница. А у полупустой поленницы, деловито опуская топор, рубал дрова Рикард. – Проклятье… – прошептал Зенан, – они захватили его в плен… – В рабство, – проскрежетал Каэл, – но почему он не бежит? Цепей я не вижу… – И я не вижу... – подтвердил Зенан, – действуем по обстановке? Рикард, захваченный в рабство, обругал их последними словами, и они, пусть медленно, пусть с трудом, вспомнили день минувший. - Я, пробурчал сержант, – кости старые решил размять, пока вы остюки из волос чешете, – да и направил их к Малгожате, сварившей, по его словам, «отменную жижу». – Налимонились? – алхимик, поставив перед ними две кружки, жадно зевнула. – Да мы думали, что вас потеряли… – возразил Каэл, жадно глотая слезы жен. – Пьянь темерская, – ухмыльнулась Малгожата, воздавая должное яичнице с беконом. Целая сковородка – и это с самого утра! – Каэл поглядывал на нее с отвращением, и немалым. Но боль и тяжесть впрямь отступали, голове становилось легче. Ульф еще не вставал.***
Когда в голове окончательно прояснилось, а храп Ульфа перестал резать уши, Каэл с удивлением обнаружил, что утро давно закончилось, а солнце уже в зените. Снабженец безудержно храпел, вызывая тяжелые вздохи у трактирщика, что перетаскивал на склад пузатые бочонки с добрым яблочным сидром. Делать было нечего – рыцарь встал и направился к пристани. Паромщик, в потертой соломенной шляпе, в пузыристых холщовых штанах, жилистый, с обгоревшей на солнце спиной, даже не встал, когда Каэл к нему обратился. Пожевал еще свой колосок, поправил шляпу и только потом спросил: – Сколько вас будет? – Шестеро, – ответил рыцарь, – шесть людей и три лошади. Паромщик выплюнул колосок и принялся, сощурившись, за подсчеты. – Сто, стало быть, за человека. Сто пятьдесят за конягу, – загибал он пальцы. – Ага! Стало быть, тысяча двести с тебя, пан рыцарь. Каэл охнул от возмущения. – Пятьдесят! – воскликнул он, – или скажешь мне, что расценки на доске устаревшие? – Да вроде бы нет, – пожал плечами паромщик, – пятьдесят, но это в обычный день. А нынче у нас что? Правильно, нынче у нас Беллетэйн уже завтра! – Ну и что с того? – удивился Каэл, – нам на ту сторону надо. Ты нас вообще бесплатно перевезти обязан, но я уж, так и быть, заплачу. – Ты знаешь хоть, пан рыцарь, сколько мужиков надо, чтоб паром затянуть на тот берег? Не знаешь, конечно, – фыркнул паромщик, – им что, дома нынче нечего делать? Или жены с дитями подарков от них не ждут? Спины гнуть забесплатно они не станут! На любое возраженье находился у него ответ. Вплоть до предложения, раз цена не устраивает, вплавь пуститься, до заявления, что и Фольтесту он бы повторил то же. – Драный монополист, – сплюнул рыцарь и повернул обратно. Придется попотеть, Ульфгар Дальберг – подумал он. Зенан торопливым шагом спешил навстречу. – Капитан, ты подошел бы… – поморщился он, – там, кажись, недопонимание намечается…***
Ульфгара под столом уже не лежало, зато крепкие, грубые кандалы лежали на краснолюдских запястьях. В руках у Кеаллаха лежали, поблескивая, длинные ножи. Руки Рикарда лежали скрещенными на груди. Он хмурился. Спорил. Кметы были похожи, как отец и сын, оба щуплые. Стражники щуплыми не казались. – Говорю вам, забираем мы его, – настаивал первый. – Потому как похож, – подтвердил второй, – указивка на него-то нам прилетела! Преступник, жулик и скотоель. – Это наш краснолюд, – возразил Рикард, – ищите себе другого. – Разберемся, – не отступал первый. Казалось, он уже примеривался, как бы половчее схватить лежавшего на полу краснолюда, а тот безмятежно дрых, храпел по-прежнему и не подозревал ни о чем. – Никто никого не забирает, – припечатал Каэл, доставая из-за пазухи подорожную. Конечно, она промокла при крушении, но королевская печать оставалась незыблема, и чернила были хорошие, не растеклись, можно было еще разобрать. Хранители закона и служители порядка, прибывшие из ближайшего гарнизона, хоть и туго соображали, но сообразили, наконец, что от них требуется, сняли кандалы с Ульфа и удалились, бормоча, что, видно, произошла какая-то досадная ошибка. – А кто мне тыщу возместит, уважаемые?! – старший кмет растерянно поглядел им вслед. – Тыщу плетей тебе возместят, – тихо ответил Каэл, – пошли вон, доносчики. Оба! Испытывать судьбу не стали ни сын, ни отец. Трактирщик уж молить их стал, а Ульф никак не хотел просыпаться – Зенан его уж и носком сапога в бок толкнул, а он только дрыгнул ногой, разразился сонной бранью, да перевернулся на другой бок. – Тащите его на двор, – велел Рикард и вышел к колодцу. – Он краснолюд или кто? – неуверенно спросил Каэл. – Разве не про них говорят, что перепьют и тролля? – Или кто, – проворчала Малгожата. От целого ведра ледяной воды, обрушившегося на его бедную голову, Ульфгар Дальберг захлопал глазами, вскочил и набросился на Рикарда с кулаками. Старый сержант, грустно покривившись, скрутил краснолюда, а Малгожата протянула ему кружку, полную зелья. – Выпей, и полегчает… – посоветовал Каэл, на себе проверивший его эффективность. Впрочем, рыцарь дал себе зарок: за Яругой – ни глотка крепкого, – ты уж зла не держи. Приходили за тобой. Краснолюд перестал вырываться, и Рикард его пустил. Но было это притворством: он выбил кружку из рук Малгожаты, не ожидавшей от него такого, и все слезы бесцельно пролились на траву. – Вы врете, – заявил Ульфгар с остервенением. – И вы черти. Лицо Малгожаты превратилось в холодную, застывшую, чопорную маску. Она медленно опустила руку, и пальцы сами собою сжались в кулак. – Не нужна тебе помощь, ты сам справляешься. Так вот и слушай тогда: на ломти тебя резать станут, – пообещала она стеклянным голосом, – а я не пошевелю даже пальцем, Ульфгар Дальберг! Потеряв к краснолюду любой интерес, она заявила, что начнет приводить себя в порядок перед переправой, им всем желает того же, и, взметнув юбками, вернулась в трактир. Ульфгар ощерился ей вслед. – Успокойся уже, идиот, – вздохнул Кеаллах, – никто не врет. В самый дело за тобой приходили. – А как угомонишься, то с паромщиком побеседуй, – велел Каэл, – он цену ломит. – И побеседую, – пробурчал краснолюд, направивши стопы в другую сторону. Каэл ощутил, как липнет к спине пустой его живот, и вспомнил, что так и не завтракал. – Буйный он, – поморщился Рикард, – зря ты, шеф, с ним связался. Много шуму. – Сам знаю, – раздраженно ответил Каэл, – да поздно уже. Не оставлять же его на поживу храмовников?***
В жарком не было ни хрящей, ни жил – почти ничего лишнего: ароматное мясо легко жевалось, и картошка была рассыпчатой. Один у него был недостаток – целая горстка мелко порубленной кинзы, брошенная в миску щедрой рукою, все пропитала своим въедливым вкусом. Впрочем, яблочный сидр, легкий, как дыхание весны, этот недостаток сводил на нет. Полный желудок подарил ему, наконец, настроение легкое, почти благодушное, и рыцарь счел, что Малгожата, как женщина, подумала о том, о чем он второпях чуть не позабыл. Оно-то, конечно, черные его только в Ридбруне поджидали, но разве кому-то дается шанс поправить первое впечатление? Он велел натаскать воды, проверил свои запасы одежды, убедил Кеаллаха принять в дар короткий синий камзол с неброской вышивкой – в плечах Кеаллах был чуть пошире его, но не слишком, а сам остановился на другом, черном с серебром, длиннополом, узком в талии. Цвета Темерии, как не крути, то, что нужно. Пожалел он только о том, что ничего, подходившего краснолюду, у него не было, да и быть не могло. Впрочем, не маленький, скажет – дорожная одежда… Полоскам он тоже велел собою заняться. Вода в бадье была еле теплой, зато мешочек с травами, который в нее опустила заботливая, улыбчивая служаночка, отдавал аромат щедрой мерой. Впрочем, грех ему было жаловаться, куда теплее, чем в Яруге – и уже хорошо. Звуки колокола – явно небольшого, звонкого и тревожного, извлекли его из блаженной задумчивости. Бранясь, на чем свет стоит, Каэл выбрался из бадьи, расплескивая по полу воду, натянул штаны, натянул свежую рубаху, пристегнул к поясу ножны и, как был, босиком, вывалился на улицу. Остальные, видать, слишком погрязли в сборах. Он огляделся, заметив толпу, скучившуюся у пристани, и стал проталкиваться сквозь нее. – Этих надоть позвать, с гарнизону… – Так уехали оне… Вот когда надо – не дозовешься! Пробиваясь через толпу, рыцарь внимания не обращал на ругательства, но заметил, что женщин там почти не было, а многие кметы вооружились чем попало, от вил до грабель. У жилистого, бородатого мужика в кожаном фартуке – у того был мясницкий нож в крепкой руке… пробившись, наконец, к парому, Каэл понял, наконец, причину переполоха: паром был захвачен, и захватил его Ульфгар Дальберг. Он стоял на самом пароме и, воинственно встопорщив бороду, водил по толпе арбалетом. – Что здесь происходит, хочу я знать? – рыцарь возвысил голос, без труда перекрыв весь гомон бурлящей толпы. Откликнулся сам паромщик. – Так вот, пан рыцарь, поглядите… Залез! А слезать, курва такая, отказывается, – видать, толпа односельчан за спиной придавала ему храбрости, – чурло поганое! Вези, говорит, на тот берег, не то болт получишь, да не один! Да мы его щас… как навалимся вместе! Толпа изошла на ропот. – Я вам навалюсь, значит! Навалятся они, – Ульфгар прицелился паромщику аккурат посреди лба, – суньтеся, кому охота, живо окорочу! – он посмотрел на Каэла. – Ну, что стоишь? Собирай всех, едем! – Ульфгар, ты давай не дури, – холодно сказал Каэл, – опусти арбалет, слезай с парома. Немедленно! Тяжело посмотрев на паромщика, он пообещал возместить все причиненные неудобства. Но Ульф арбалета опускать не спешил. – Пусть только сунутся! – повторил он с угрозой. – Ты дурак, – Каэл смерил его ледяным взглядом, – слезай, сучий потрох! Подстрелишь одного, а остальные тебя утопят.***
Он не знал, что немногим ранее к краснолюду, сердито набивавшему трубка за трубкой, подбежал голоногий мальчишка в длинной, прикрывавшей колени рубахе и без портков, и, сунув ему записку, туго перемотанную простой конопляной нитью, остался стоять, дожидаясь заслуженную монетку. Ульф пробежал взглядом по трем коротким строкам, сдвинул кустистые брови и провел ладонью по разом взмокшей голой макушке. – Давай начистоту, малец, – спросил он, со всей серьезностью вкладывая в руку мальчишки не одну монету, а три, – кто тебе это дал? – Так не знаю я, дядя карлик! – посыльный передернул тощими плечами, разом пряча монеты за спину. – Капюшон на ём был, вам велел передать! А больше я и не знаю… – Зараза… – сплюнул краснолюд и направился к пристани.***
– Удавим, – возразил паромщик. Каэл предпочел не ждать, пока народный гнев вскипит, как волна, пока пересилит страх получить болта. Он двинулся вперед, рассчитывая обезоружить похмельного краснолюда, да макнуть его пару раз в реку. Не станет же Ульфгар палить в него… «И-эх!» – послышалось над Яругой. Река, тысячью капель спрыгивая с весельных лопастей, весело искрилась на жарком солнце – к причалу несся баркас, узкий, продолговатый, с флагом Лирии и Ривии на длинном древке. Каэл замер, уронив руки. Ульф, открыв рот, выронил арбалет. Кметы, толкаясь, подались назад. – Явились, не запылились, – прозвучало из толпы. – Не бывает… – прошептал Кеаллах за их спинами. – Я знал! – хрипло воскликнул Рикард.***
На скрипучие доски причала соскочил ривиец со значком гарнизона Скалли на побитой глубокими вмятинами кирасе. Шлем он держал на локте, темные волосы слиплись от пота, на нестаром, скуластом лице потеками лежала кровь, и лежала пыль. Он сдвинул брови, он осмотрелся, оценивая ситуацию. – Что за шум? Ну-ка, разойдись! – прикрикнул он на кметов. – Мне нужен капитан Тренхольд, есть тут такой, или мы опоздали? – Шум еще какой, – насупился паромщик, не двинувшись с места, – у нас паром чуть не увели! Смертоубийством грозились! – он погрозил Ульфгару кулаком. – Заберите его, тюрьма его дом! – Я Каэл Тренхольд, – рыцарь шагнул навстречу, ничуть не смутившись своему босому протезу. – Капитан Фалберт из Скалли, – представился ривиец и крепко пожал ему руку, – не спали, не жрали, Аретин не велел, – усталость сквозила в каждом его движении, но взгляд карих глаз был тверже камня. – Жарко было в лесу, капитан. Никогда я не видел такого, половина парней там и осталась… – он поморщился, – но это ничего. Надолго рогатые их запомнят… Ульфгар счел за благо под шумок затеряться в деревне, и Каэл проводил его взглядом. – Упокой, Мелитэле, их души, – кивнул он, прижав руку к груди, – и спасибо, что привезли моего человека, Фалберт, я ваш должник. Но почему в цепях? Ривиец качнул головою, скривил лицо. – Боюсь, ему придется оставить службу… – тихо ответил он, – разум не вынес. К кандалам на могучих руках Четырнадцатого тянулись цепи, и держало их четверо крепких бойцов – по двое на каждую руку. С опаской кметы принялись расходиться. – Натворил дел? – поморщился рыцарь. – Пытался, – кивнул Фалберт, – легко отделались. Вы готовы взять его на поруки? – Разумеется! – подтвердил Каэл. Рикард и Зенан, нетерпеливо стоявшие у него за спиною, встали вровень, и Фалберт кивнул на цепи. – Забирайте, – сказал он, передал Каэлу ключи и посторонился. Цепи передавали с видимой осторожностью. – Иозеф, – позвал Рикард, когда цепь легла в его натруженные ладони, – что с тобою, парень? Четырнадцатый повел на него странным, затуманенным взглядом, и вдруг так сильно дернулся, что Зенан, крепко державший другую цепь, аж подался назад и, что было сил, крепко каблуками уперся в доски. Баркас тем временем торопливо отчалил обратно в Скалли, спасаясь от него и от самых отчаянных крестьян во главе с паромщиком, продолжавших требовать справедливости для себя – и возмездия для зарвавшегося краснолюда. – Я слышал Его… – прорычал Четырнадцатый, наклонив лицо к сержанту, и на нем появилась усмешка, полная горечи и муки, – я видел Его... никому не спастись… Никому! Надо бежать… – Все кончилось, сынок… – Рикард не дрогнул, пусть Иозеф был выше его на голову, пусть был куда сильнее, – тебе помогут, вот увидишь. Четырнадцатый рванулся еще, и у Зенана на руках вспухли жилы. Каэл бросился на подмогу. – Нет помощи… Нет надежды, – бесновался Иозеф, и ужас в его душе выплескивался со словами наружу, – пощады нет! – У нас этого сколько угодно, – возразил Рикард и ударил его в висок.***
Трактирщик наотрез отказался от буйно помешанного в своем заведении, но указал на крепкий, глубоко вкопанный столб на заднем дворе. Ненадолго Четырнадцатому хватило крепкого сержантского кулака – только приковать успели, как начал приходить в себя. Какие бы вопросы не задавали ему, все было едино – никому не спастись, никому… Малгожата то и дело всхлипывала, глядя на его муки. Кеаллах залил в него все успокоительное, что у него оставалось, но было оно для Четырнадцатого, что капля в море – ведь половину медик уже истратил на капитана Тренхольда… – Это что же получается, черт его дери… – глухо спросил сержант, – это его хозяин так лихо отделал? Тогда… – голос его едва заметно дрогнул, – тогда хорошо, что мы все его не встретили. Вот черт, вот же черт… – Леший, – поправил Ульф. – Да к лешему лешего! – разъярился сержант, – его в Темерию надо, в госпиталь. Но как, мы же его не довезем, и нильфы… – Да, старина, – согласился Каэл, – ему необходимо лечение. Я отпущу вас здесь. Рикард благодарно ему кивнул. – Лекарство, который я могу сделать быстро… – Кеаллах почесал в затылке, досадливо сморщил нос, – весь этот лекарство должно принимать курсом, нет ничего такой, чтобы воздействовать немедля... – Делай настой белого мирта, – ответила Малгожата, – добавь лимонной травы, сколько найдешь. – Ага! – воскликнул медик, порывисто взмахнув руками, – и как этот слабый средство поможет здесь? – Поможет, – алхимик решительно встряхнула влажными волосами, – я выписала кое-чего из фолианта в лесу. Один рецепт… – она нетерпеливо постучала ногой по земле, – берусь предполагать, что он действует, как катализатор. – Ты уверенный? – насторожился Кеаллах. – А побочный эффект какой? – Нет, – честно ответила женщина, с тоской наблюдая за Иозефом у столба, – но почти уверена, что хуже мы ему не сделаем. – Так чего вы стоите? – поторопил сержант.***
В доме с красными ставнями нужных трав не сыскалось. Закончились – виновато улыбнулась Анна, седая, сухопарая старушка с лицом, как у сорокалетней. Белый мирт у нее, само собою, был, но Кеаллах такую цену платить отказался, сам решил выйти в поля, тем паче, что и алхимик засобиралась в лес – ни в одном поле такого, что было ей надо, ищи – не найдешь. Каэл вызвался ее проводить, во избежание, как сказал, бедствий, леших и диких зверей. Она согласилась, но тяжелую плетеную корзину несла сама. Навстречу продребезжала телега, мужик на козлах поприветствовал их, сдернув с головы шапку, ему махнули в ответ и тем разошлись. В глубоких тенях под редкими елями местами таился снег – ноздреватый, слипшийся, скомканный, как одеяло. Снег таился, а куманика уже цвела, и невысокие кусты позванивали утробным гуденьем пчел, и корзина потихоньку наполнялась. Где-то над головой монотонно стучался дятел. Малгожата легко запрыгнула на небольшой округлый валун и обернулась к Каэлу. – Как ты думаешь, кого он видел? – спросила она, покачивая корзиной, – кто ж мог так его испугать? – Разве мало там страховидла? – возразил Каэл, – хозяин, леший! Надеюсь, его спалили... Малгожата упрямо покачала головою. – Я видела гравюру, и не одну – объяснилась она, – не так уж и страшен он, страшен, потому что опасен! Так почему не спастись, а? Достаточно не заходить в лес! Она оглянулась и, точно испугавшись своих собственных слов, поежилась. – Значит, все-таки боишься… – грустно улыбнулся Каэл, – а что там было про неизученное да неизведанное, а? – Воргрида вот тоже жалко, он же любил ее, колдунью эту… ну, у которой я фолиант подрезала, – алхимик вздохнула, – потому, наверное, нас и отпустил. Да кабы знала я, что это старик ночью воет… В общем, был способ, был… помочь ему, значит… – Всех-то тебе жалко, – хмыкнул рыцарь; уж о драматических перипетиях в судьбах чудовищ задумываться не имел он ни малейшей охоты. – А себя больше прочих, чтоб ты знал, – обиженно заявила Малгожата, и спрыгнула с камня, – как ты думаешь, Тренхольд, увижу я их еще хоть раз? Родных, друзей своих… Они двинулись дальше, и, наконец, Малгожата высмотрела, что искала – дерево, поросшее густой поволокой сизого мха. Достав крохотный ножик, складной, похожий на перочинный, она стала сноровисто этот мох обдирать. – Мне показалось... – в голосе Каэла не слышно было насмешки, – мне казалось, тебе нравится, гм, легкая опасность… нравятся приключения... Женщина на мгновение даже ножик свой опустила. – Мне нравятся. Раньше я очень любила сказки. Легенды… – она повела плечом, разминая спину, – в Оксенфурте, бывало, мы целые сцены разыгрывали, в лицах, на площади… Покуда кто-нибудь бродил со шляпой среди зевак, – она хмыкнула и заулыбалась, – было весело! Весело, пока легенда происходит не с тобой. – Не думал, что возникнет столько проблем, – поморщился рыцарь, – за Яругой такого не будет. Будет другое... – Ты даже не ответил на мой вопрос! – возмутилась женщина, – обещай, командир! Обещай, что увижу, ведь известно же, что с нами станет, неважно, вечером или завтра: станем переправляться, а паром сорвет и понесет к морю. Но и до моря не донесет! Прилетит золотой дракон, и на нем мы улетим в Зерриканию. Там будем отбиваться от скарлетий, от вихтов и гигантских пауков, отыщем там гения, и он исполнит все наши желания! – она перевела дыхание, взглянула на него нетерпеливо, точно ждала какого-то ответа, и напоследок буркнула, – и я знаю, каким будет мое. – Увидишь. Конечно, увидишь, – ответил рыцарь, не позволив ни тени улыбки мелькнуть на своем лице: теперь он понимал, на что все это было похоже, – я понимаю, как тебе тяжело. – Нет, не понимаешь, – отрезала Малгожата, поднимая почти наполненную корзину, – но что бы ни случилось, я с тобой, Тренхольд, ты рассчитывай на меня. Даже если гения мы с тобой не отыщем... Каэлу показалось, что он услышал, как неподалеку треснула ветка. Он огляделся – лес, вроде, как лес. – Тебе еще много надо? – спросил он, тревожно хмурясь. Ладонь привычно легла на рукоять меча. Малгожата стиснула ножик. – Что такое, командир? – спросила она с тревогой, заглядывая ему в глаза, – не помешало бы, конечно, еще одно такое же дерево ободрать, но если... – Ни с места, человек, – раздался у него за спиной певучий голос, – не оборачивайся, иначе она умрет. Ты тоже умрешь. Каэл стиснул меч еще крепче. Так глупо попасться, так близко от людей… Вдвоем! – Сколько их? – тише, чем ветер, шепнул он Малгожате. Она выглянула из-за него, краем глаза окинула пространство и посерела, уронив корзину, но не нож. – Я вижу пятерых, – ответила упавшим голосом Малгожата.***
Белого мирта на лугу, ближайшем к деревне, росло в изобилии. Кеаллах неплохо проводил время, обрывая белые лепестки и, изредка, улыбаясь миловидным юным селянкам, собиравшим цветы с совсем другой целью. На некоторых из них уже красовались венки – эти помогали подругам. Вечером им предстояло помогать матерям с праздничной готовкой, но накануне праздника, как, впрочем, и в любой другой день, каждой хотелось побыть особенно красивой. А отец, быть может, и новую нитку бус подарит на праздник! Вот только курить хотелось уже давно, и, заприметив спешившего к нему Ульфа, нильфгаардец разом повеселел. Краснолюд приплясывал, точно его нужда одолела. – Ты тут не закончил еще? – быстро, косясь по сторонам, спросил он, – можешь мне подмогнуть, а? Заглянув в мешочек с лепестками, Кеаллах неопределенно кивнул. – Слушай, короче… Только темерцу не гу-гу! Тут, короче, неподалеку человечек один нарисовался… редкий мерзавец, – поведал краснолюд, и на его щеках, около глаз, проступили красные пятна, – настоящий сукин сын, убийца! Я ж чего уплыть поскорее хотел, спрашивается? Так поэтому и хотел! – Ладный, – кивнул нильфгаардец, – я понял. Но почему ты не хочешь говорить Каэл Тренхольд? И чем могу помочь я? – Потому и не хочу, ты еще не догадался? Я хочу, значит, нанести ему визит раньше, чем он за мною придет, – запальчиво объяснил Ульфгар, – есть старая мельница, я уже разведал, где она. Он, значит, там. Смотри: у тебя лук, у меня арбалет… Ну, ты смекаешь? – Понимать, – согласился Кеаллах, – но, пожалуй, нет. Смотри, – он показал на густой частокол, окружавший деревню, на ворота ее, на дружинника с косою, их охранявшего, – видишь, да? А теперь дай мне свой кисет! Краснолюд приоткрыл рот и почесал затылок. – Ну, деревня, – протянул он растерянно, но кисет отдал, – и чо? – И ничего, – нильфгаардец имел вид человека, объяснявшего очевидные вещи, – деревня, где многий люди живут, по единственный улица шастают. Не станет там никто тебя резать. Понимать? Многий глаз, многий свидетель! – А я-то думал, мы друзья… – насупился Ульфгар, срывая колосок. – Друзья и есть! Друзья предупреждают друг друга о глупость, – возразил Кеаллах и вдруг замер, уставившись на тракт, – но погоди-ка, тут что-то не так… Каэл, тяжело припадая на ногу, торопливо и непреклонно спешил в деревню. Они, двинувшись ему наперерез, нагнали почти у самых ворот. – Они похитили Малгожату… я ничего поделать не мог, ничего, слышите? Нас бы застрелили, как уток… – Каэл клокотал от бессильной ярости, и слова бросал на ходу, – я предлагал им себя… Нет! Нет… послали, как посыльного… а ее – забрали… – Да говори ж ты толком! Капитан! – не выдержал Кеаллах. – Кто забрал? – Эльфы. Им нужны припасы. Еда. Ульф, займись этим немедленно, – глухо приказал рыцарь. Кеаллах охнул и рванул к таверне – Синим Полоскам сообщить вести. А Ульфгар остановился, скрестив на груди короткие руки. – Нет уж, спасибо, – ответил он, – сам этим занимайся, темерец. А я и пальцем не пошевелю. – Ульфгар! – Каэл почти зарычал, – не время для шуток. Немедленно, я сказал! – «Будут резать на куски тебя, Ульфгар Дальберг» … ей плевать на меня, – возразил краснолюд, – вот и мне на нее плевать! Каэл с застывшим взглядом достал из-за пазухи несколько бумаг, нашел договор, стоивший стольких ночных мучений, спрятал остальные на прежнее место… …и изорвал договор в клочки. Обрывки бумаги полетели по ветру, как яблонев цвет. – Катись, Ульфгар Дальберг. – процедил рыцарь, – катись, куда знаешь.***
Рикард отреагировал мгновенно. Лишь кивнул Зенану, чтоб глаз не спускал с Четырнадцатого, а сам рванул в таверну, увлекая за собой Кеаллаха. Трактирщик воззрился на них с изумлением, что граничило со страхом. Так же, как и едоки за столами. – Нам нужен еда, – сказал ему Кеаллах. – Эээ… – растерялся трактирщик, – обед подать? – Нет! – воскликнул нильфгаардец. – Ваш припасы! – Много? – спросили его, почесав в затылке. – В дорогу собираетесь? – Все, что есть, – отрезал Рикард, – крупы, сыр, овощи. Мясо можешь оставить себе. – Э, я не понял? – видно, возмущение пересилило страх, – что еще за продразверстка? А мы что жрать будем, а? Праздник на носу! Рикард схватил его за грудки. – Да плевал я, что вы будете жрать, – тихим, страшным голосом ответил сержант, – давай, что есть, тебе говорят! Трактирщик охнул и, когда Рикард его выпустил, бросился к складу, а после и в погреб. И часа еще не прошло – длинного часа, на протяжении которого Каэл мерил шагами двор, а три пузатых мешка были готовы. И крупы нашлись, и овощи, и головы сыра.***
Пока ее волокли через лес, поддерживая за локоть, когда она в очередной раз норовила упасть, ужас прозрачными ледяными каплями забирался за шиворот, стекал по спине и мешал ей думать. Руки спутали за спиною, мешок, надетый на голову, весь пропах затхлым, застарелым запахом сырости. Плесенью. Она слышала, как эльфка поклялась Девой Полей, что сдержит слово и отпустит заложницу, если Каэл принесет, что велено. Только после этого рыцарь перестал спорить, перестал рваться на ее место… Насколько нерушима эта клятва, она предполагать не бралась. Только бы Тренхольд сделал, что они хотели, только бы, не желая поступаться рыцарской честью, не привел в лес Полосок и Кеаллаха! На бой... Образ нильфгаардца возник в пыльной темноте перед глазами – он стоял вполоборота, как лучник, стрела не дрожала на тетиве, тетива оттянута до уха – и он улыбался. Он улыбался своею бесшабашной улыбкой! – Ну, чертов белка, – говорил он, посмеиваясь, – посмотрим, кто тут лучший стрелок! Стрела с серым оперением входила ему в грудь, и Малгожату снова охватывал ужас. А эльфы переговаривались – и спереди, и сбоку шелестели тихие голоса; она попыталась взять себя в руки, чтобы не натворить бед, чтобы услышать, о чем они говорят. Маленький зеленый росток, что тянется к солнцу… он не ведает страха, он знает, что способен прорасти и сквозь кирпичную кладку, он весь – воля к жизни… все так, как учила Кассия… Вдох. Выдох. Они остановились, и голосов стало больше. Разобрать она сумела немногое – только то, что куда-то они торопились, что-то про лекарства… Ей нажали на плечи и усадили, должно быть, на пень – острая щепка больно врезалась в место, которое Ульфгар Дальберг любил демонстрировать принародно. Когда мешок с головы стали снимать, она зажмурилась, она готова была запротестовать. Небольшая поляна была укрыта кустами со всех сторон. Два потертых шатра – заплат на них было больше, чем самих шатров, и глубокое кострище с одиноким, закопченным до черноты котелком составляло весь нехитрый лагерный быт. Интересная одежда, подумала Малгожата – куски зеленой ткани, вырезанные по форме листьев, были во множестве нашиты на бурый мех, на вареную кожу. Одеться в такое, и неподвижно встать, да и лицо, вот как они, вымазать полосами сажи, ореховым соком… Опасные противники, опасные – потому, что не вдруг заметишь. Всего эльфов было чуть больше десятка, и занимались они своими делами – кто стрелы чинил, кто обувь. На некоторых были видны следы перевязки, бестолково наложенной, сбившейся, в пятнах крови, из ближайшего шатра доносились глухие, едва различимые стоны и, временами, надсадный кашель. Кто-то их потрепал. Когда она поняла, что за ней целенаправленно наблюдают, то обернулась и взглянула в упор. Сероглазая эльфка с рыжеватыми, длинными волосами, та самая, что с ними говорила, небрежно опиралась плечом на дерево, обнимала себя руками за локти и глядела, глядела, не отрываясь. Шея ее обмотана была желто-зеленым платком, должно быть, шелковым. – Надеюсь, с меня сняли мешок, – спросила Малгожата бесцветным голосом, – не затем, что я отсюда не выйду? Эльфка хмыкнула, поправив висевший на поясе тяжелый нож. – Не поэтому, – певуче ответила она, – забавно наблюдать, как рыскает твой взор. Ты как будто изучаешь. Ну и что? Малгожата моргнула. – Что? – удивилась она, – я должна что-то сказать? – Ну да, – эльфийка улыбнулась и подошла ближе, – что ты видишь? Только честно, незачем лгать. Что за игру затеяла эта белка? Ясное дело – игру, которая в любой момент могла закончиться ее, Малгожаты, перерезанным горлом. Она чуть пошевелила рукою. Возможно, если будет достаточно времени, получится освободить руки, хотя зачем ей руки... В мысли закрались какие-то страшные байки про муравейники, про сладкий кленовый сок. – Даже не пытайся, – голос Aen Seidhe звенел насмешкой, – Харлан отменно вяжет узлы, даже я так не умею. – Не могу обещать… – ответила Малгожата, блеснув глазами, – ты спрашиваешь, кого я вижу? Да разбойников, шныряющих по лесам, оборванных, раненых и голодных. Которые куда-то спешат, должно быть, сжечь еще какую-нибудь деревню! Потому, что привыкли. К ненависти привыкли, силой брать привыкли. Чтобы вырастить что-то на своей делянке, нужно ее удобрить... хотя бы навозом… Что, кровь приятнее, чем коровяк? Она захлопнула рот. На муравейник точно наговорила, подумала она, чувствуя, как кровь застучала в висках. Но эльфка звонко расхохоталась, запрокинув голову к небу. Один из ее дружков, сидевших у костра, стриженный коротко, как даже оседлые эльфы обычно не стриглись, дернулся и посмотрел в их сторону – но покачал головою и отвернулся. – Раз уж речь зашла о делянках, да о навозе, d`hoine, то я, пожалуй, кое-что тебе расскажу… – отсмеявшись, заявила эльфка, – я, знаешь, хотела научиться. Вести хозяйство, как люди, понимать в почвах. Хотела поступить в Оксенфурт. Но меня обокрали тогда, забрали все деньги, все выманили. Таких, как я, сказали мне, просто так в академию не примут. Только за длинную крону могут закрыть глаза – так сказали мне. Эти люди вообще никакого отношения не имели к академии, как я поняла уже после… Малгожата отвела взгляд. Поддерживать зрительный контакт с эльфкой стало вдруг мучительно неловко… – Это вас не оправдывает, – ответила она неуверенно, – не оправдывает ни одной смерти. – У Колэдайна две фермы по соседству спалили, дотла сожгли, – неумолимо продолжила эльфка, – он не стал дожидаться своей очереди, сам от сохи поднялся. – Как будто вы сожгли меньше ферм! – бросила Малгожата. – Мы могли застрелить тебя вчера ночью. По дороге шла, сопли на кулак наматывала… Гидреаль так и хотел, сказал: слишком уж от самой себя страдает! – усмехнулась Aen Seidhe, – но мне это не надо. Мне Галарра за Яругу вывезти надо, мне припасы нужны, чтоб пробраться сквозь Ангрен. Эльфка обернулась на заплатанный шатер, тоскливо вздохнула и сжала губы. Малгожата нервно сглотнула. Так вот какое, оказывается, впечатление она создает со всеми своими чувствами! Значит, ей не почудилось прошлой ночью, но муравейник, похоже, откладывался... К эльфке подошел тот самый, коротко стриженный, наклонился и шепнул в ухо –стройный был, со спокойной грацией движений… Интересно, которому из них ферму спалили? Эльфка молча кивнула. – Галарр, это раненый? – Малгожата спросила прямо, – я видела других. Ваш лекарь… Лучше скормите его волкам, Aen Seidhe. Эльфы переглянулись меж собою. – Скажи ей, Сигильвен, – эльф подавил смешок. – Да зачем, Колэдайн? – эльфка подняла голову, вопросительно изогнула бровь, – иногда и устами d`hoine глаголет истина, может, и надо было… – Скажи, – повторил Колэдайн. Все-таки, ферма была у него. – Нет лекаря, – бросил скоя`таэль, – лекарь наш дал деру, как только запахло жареным. Малгожата, не подумав, расплылась в довольной улыбке. – Вот как, значит, и гордые Seidhe ведают страх? – спросила она, и насмешка аж капала с ее губ, – разве это возможно? – Люди! Наш медик была человеком, – возразила рыжеволосая Сигильвен, – Жанетт, так ее звали. Малгожата раскрыла рот, щеки ее запылали… Ей стало стыдно. Мучительно стыдно. Дважды! Первый раз – за человека, за женщину, что ходила с беличьим отрядом, второй – за то, что она сбежала, эта незнакомая Жанетт. Но это был шанс... – Я немного понимаю в медицине, хм, кое-что смыслю, – вкрадчиво заметила она, – если вы развяжете мне руки, я бы могла осмотреть вашего раненого… – в глазах ее сверкнула решимость, – если, конечно, вы в самом деле собрались на тот берег! – Повезло, так повезло, – недоверчиво хмыкнул Колэдайн, – опять выудили лекаря! Они коротко посовещались. Пусть убираются, думала Малгожата, так будет лучше, так будет правильно. В империи, говорят, равноправие, вот там пускай и живут, фермы строят, или что хотят, то и делают! А темерские, ривийские и все прочие фермеры останутся жить, и будут их коровы удобрения производить...***
Сердце раненого билось часто и сухо. Длинные темные волосы, отливавшие синевой, слиплись от пота, облепив ему лоб, но Сигильвен, опустившись на колени перед его лежанкой, заботливо отвела их в сторону. Дышал Галарр часто и неглубоко, взгляд его медленно бродил по потолку, но не было в нем ни мысли, ни узнавания. Рана в правой груди затягивала воздух, а при каждом выдохе проступала на ней кровавая пена – простая полотняная перевязка никак не могла этому помешать. – Он один раз так уже делал, – печально заметила Сигильвен, – прикрывал отступление... Тогда его друиды едва отходили… – Не понимаю, как он еще жив, – отозвалась Малгожата, мастерившая из того, что нашлось у них в лагере, повязку, сквозь которую воздух проходил бы как можно хуже... Не было, не было у нее специальной железной трубки, не было этой страшной иглы! – Он чистокровный эльф с Синих гор, – припечатала эльфка, и, похоже, исчерпывающим сочла свой ответ. И вдруг Малгожата поняла, что это за рана, отшатнулась, ахнула и зажала рукою рот. – Да это же… Да он же… А стрела-то раскрывающаяся была… – пробормотала она, с ужасом уставившись на Сигильвен, – вы что, эльфы… Вы что, и друг друга тоже? – Да, – тихо и просто ответила эльфка, – странные времена настают. Малгожата припомнила Махакам. – Чего они хотят добиться? – спросила она резче, чем собиралась, с усилием накладывая повязку на грудь полумертвого эльфа, – Я тоже видела кое-что. Если вы против них… Я прошу тебя, я тебе не враг! Сигильвен грустно усмехнулась, качнув головою, и посмотрела на Колэдайна. – Есть разница между внутренними разногласиями, – ответил скоя`таэль, – и предательством своего народа. Малгожата выбранилась себе под нос. Под полог шатра скользнула еще одна остроухая голова. – Пора, – сказал эльф, – разведчики говорят, они пришли. На душе потеплело, пусть она и не сомневалась, что за нею вернутся, но после стала заканчивать начатое. – Большего не смогу. Боюсь, что угроблю его совсем, – сказала она эльфке, – но попробую попросить Кеаллаха! Если он согласится… – Спасибо и на этом, – кивнула Сигильвен, – что, по-прежнему считаешь, что разница велика? Алхимик посмотрела себе на руки, на которых оставались следы пенной крови. – Да, считаю. Мы смотрим вперед, – вздохнула она, – а вы глядите назад. Не оборачивайтесь, Aen Seidhe. Скоя`таэли переглянулись. Обратно она пошла – ни руки не были спутаны, ни спотыкаться не приходилось об корни.***
Трое их было. Каэл хмурился и тянул носом, Кеаллах улыбался, глядя на нее. Рикард был наготове. – Малгожата, – подозрительно сощурившись, спросил Каэл, – а где твой мешок? Она рассмеялась. Радостно было их видеть, и захотелось броситься каждому на шею, расцеловать их в обе колючие щеки… Ну, за исключением Кеаллаха, пожалуй – для него у нее бы сыскался десяток других способов выразить свою благодарность, потому что спорить не стал он. Как медик, он давал клятву, и клятва его гласила, что врачебная помощь должна быть оказана каждому, кто в ней нуждается, каждому, без разбора пола, расы, или вероисповедания. Спорить стал Каэл. Сперва он заявил, что эльфы запудрили ей мозги. Улыбка увяла на лице Малгожаты, и, не сыскав иной возможности, она пригрозила ему, что напомнит про Азелину. Много еще доводов он приводил, но каждый из них разбился об умозаключение, что озлобленные, отчаявшиеся эльфы много способны натворить бед. Что их или перебить – или помочь им. А помочь, учитывая численность, было проще. Рыцарь нехотя согласился, и Кеаллах эльфа не погубил. Несколько дней – и Сигильвен обещала, что все они уйдут за Яругу. – Когда-нибудь ты мне расскажешь, – проворчал Каэл, отмахнувшись от подробностей пребывания в плену, пока они возвращались на переправу, – что у вас в головах! – У кого? – растерялась Малгожата. – У вас, – буркнул рыцарь, – у женщин.***
От еды Четырнадцатый отказывался, отворачивался и бормотал, а если Зенан пытался настаивать, то начинал рваться и натягивать цепи. Зато пил жадно, будто внутри него пылали угли, уж не лопнет ли – волновался Зенан. Рикард сменил его на страже, и солдат отправился на поиски телеги. Мужчинам необязательно было рассказывать, чтоб она догадалась – по лицам и по взглядам и так все стало понятно. На Ульфа, вернувшись, Малгожата едва взглянула – провела по нему взглядом и сразу же отвернулась. Получить у держателя трактира дозволение ненадолго его инвентарем воспользоваться, проще некуда оказалось – он готов был пойти на многое, лишь бы буйного, оглашавшего страшными криками его задний двор, куда-нибудь оттуда увезли. Раффар Белый любил двимерит, любил его странной, необъяснимой любовью – немалая часть рецептов, которые алхимик мелким, торопливым почерком выписала себе в блокнот, содержали его в тех или иных пропорциях, и далеко не все были направлены против магов. Вываривая сизые пряди склеродерма, она стачивала металл в мелкую пыль. Нечего будет возвращать Кеаллаху, думала Малгожата, от кольца останется, разве что, половина обода – ну, пусть утешается тем, что его подарок доброму делу послужит, а ювелиру придется сработать новое… Представляла она, как ювелир удивится. Нильфгаардец управился раньше и, стоя бок о бок, они смотрели, как медленно смешивается в большом котле смесь. Маслянистые щупальца зелья ползли по горячей поверхности миртового настоя, проникали внутрь и теряли цвет. – Ну что, в лучших традициях Оксенфурта… – выдохнула Малгожата и нацедила себе глоток, – ты готов? – Готовый, – кивнул Кеаллах. Он действительно был готов ко всему, от делирия и до проблем с сердцем, но радости на сей счет испытывал мало. Малгожата проглотила лекарство и несколько минут хранила молчание, задумчиво уставившись в стену – прислушивалась к своим ощущениям. На ее лице расплылась улыбка… – Охо-хо-хо! – загрохотала она громко, перепугав Кеаллаха, – а ну, подать сюда золотого дракона! Нильфгаардец уставился на нее с непониманием и со страхом. – Работает, – объяснилась алхимик, – я невозмутима, как кремень, ничему меня не поколебать! В Четырнадцатого влили несколько унций. Лекарство подействовало не сразу, но кричать о его пришествии Иозеф, по крайней мере, перестал, потом перестал рваться и осоловелыми, улыбающимися глазами водил по их лицам. А после вовсе склонил голову на грудь – и захрапел. Его перенесли на телегу, запряженную двумя крепкими, лохматыми лошадками, на телегу, за которую, в конце концов, пришлось раскошелиться Каэлу. Все оставшееся лекарство слили в небольшой кожаный бурдюк – если дозу не придется наращивать с каждым разом, до Майенны могло хватить. – Ну, бывай, капитан, – Рикард крепко сжал Каэлу руку, – бывай, капитан. Будь осторожен, не лезь на рожон. – Пусть ни одна черная баба не уйдет от тебя в слезах, – напутствовал Зенан, – ты ж делегат, шеф! Пользуйся преимуществом! – Обойдусь, – Тренхольд покачал головою, и Зенан расхохотался. По небу ползли мягкие, ватные облака, розовые в закатном солнце, что лепестки шиповника. Рикард шагнул к Малгожате. – Помнишь, дочка, о чем я тебя просил? – шепнул сержант, – ну, не пропадай. В Вызиму вернетесь, может, к нам захочешь пристать? – Подготовку подтянем, не боись, – подбодрил Зенан, – и устав зачитаем. – Ага. Приятно знать, что есть варианты, – сказала алхимик и уткнулась Рикарду в бригантину, – легкой дороги, сержант! Я помню. Со стороны площади зазвучала скрипка, донеслась веселая, нестройная песня. Старая, сморщенная старуха кричала на непослушную свою овцу. Кеаллаху сержант сказал, что он слишком хорош, чтобы быть черным, и велел об этом не забывать. – Но дура-ак! – добавил сержант вполголоса. Все, сказал он, хватит! – долгие проводы, лишние слезы. Зенан полез в телегу, а Рикард взгромоздился на козлы. Ульф подошел к нему, задрал голову вверх. – А чо это, – спросил краснолюд, – меня, значит, не напутствуешь? – Сволочей я не напутствую, – отрезал сержант, – есть правило, и ты его нарушил. И с этим телега выкатилась из ворот, и колеса, поворачиваясь деловито и непреклонно, поволокли ее на северо-запад. Каэл вдруг почувствовал себя одиноким. Покинутым. – Пора и нам честь знать… – заявил рыцарь и повернулся к воротам спиной.***
Паромщик тоже так думал. Время было уже вечернее, закатное, мелкие мошки так и вились над головою, и он, отмахиваясь от них соломенной шляпой, согласился цену вдвое скостить, лишь бы проклятущие темерцы перестали мозолить ему глаза. – Можешь переправиться с нами, – бросил Каэл в сторону Ульфа, – а дальше сам, чтоб я тебя не видел. – Да нужны вы мне, – проворчал краснолюд, – черти! Кеаллах, сидевший на краю парома, выронил в реку закрученный в бумагу табак. Выглядел он, как громом пораженный. – Незачем было всем идти в лес, – он посмотрел на Каэла, – или он еще в чем-то виновен? Так прости дурака, просто характер у него такой. Сложный! – Виновен, – отрезал Каэл, – я и слышать ничего не хочу. Я ему столько вины прощал, что хватило бы на пятерых. – Ты велел мне заткнуться? – уточнил нильфгаардец. – Он не плохой! Вы просто характером не сошлись, понимаешь? – Именно это я и велел, – кивнул рыцарь. Лошадей завели на паром, и Малгожата с опаской покосилась на их копыта. Утомленные трудами праведными, кметы резались в кости за сбитыми из досок столами, травили шутки и пили холодный сидр. Женщин на улице было мало, зато дымы вылетали едва ли не из каждой трубы: кухарили, готовились вовсю к празднику. С тракта, от самых ворот, послышался крик – и тут же оборвался. Ульф побледнел, как полотно, и сам кинулся к парому, едва увидев, что в деревню въехал отряд. Семеро лошадей, справных, но уставших и плохо вычищенных, и посреди них – гнедая со звездочкой во лбу. – Отчаливай! – завопил краснолюд, что было сил, – отчаливай, холера тебя возьми! Но некому было тянуть паром, это быстро не делалось. Лошади переступали ровно и равнодушно, и отряд приближался к пристани. Кметы, про кости позабыв разом, раззявили рты. – Ульфгар! – рыцарь встряхнул краснолюда за шкирку, – ты их знаешь? – З-з-знаю, – отозвался краснолюд, – лучше б не знал! Главарь ганзы – гнедая лошадь! – подъехал ближе. Холодное было его лицо, под носом легли глубокие складки, на выбритом виске, слева, вытатуирован был скорпион, свернувший свой хвост. При желании, он мог прикрыть его остатними волосами, но желания не имел. Малгожата во все глаза смотрела на эту татуировку... – Эге, уважаемый, – от столов поднялся мужчина немолодой, не худой и не толстый; волосы у него были почти седыми, – я староста Переправы, и место у нас стратегицкое, так сказать. Я свистну – и живо солдатики явятся, на дубовой ветке болтаться будешь! – Ты, дед, не суйся, – ответил ему татуированный, – не суйся, целее будешь. У нас тут свой интерес, заберем посылочку и отвалим. – С меня довольно, – староста скрестил на груди тяжелые руки, пытаясь хранить уверенность: место-то было стратегицкое, это правда, но и гарнизон не за околицей находился, – Матек, бери лошадь и дуй во весь опор! Скажешь, что слов здесь не понимают… С лавки поднялся кмет, лет тридцати, с пшеничною головой. – Не так быстро, Матек, – возразил разбойник, вскинув заряженный арбалет. Болт прошил парню колено, и кметы притихли, те, кто мог, стали прятаться по домам, и только Матек кричал, валяясь в грязи. Долгий, протяжный, девичий крик послышался из дома напротив… Кеаллах потянулся за луком. Разбойник лишь рассмеялся, опытной рукою перезаряжая свой арбалет. – Оставьте их, – зазвенел Каэл, обнажив клинок, – что вам здесь надо? – Тебя не надо, хромец, – хриплый хохот был для него ответом; шестеро других заполонили всю улицу, и шерстили, шерстили по лицам хмурыми взглядами, – вот его надо, – он показал на Ульфгара, – ты что думал, Дальберг, что можешь кинуть Скорпиона, и ничего тебе за это не будет? – Что он сделал? – гулко спросил рыцарь. – Ничего такого, – клацая зубами, ответил краснолюд, – взял честную часть добычи! – Украл собственность Скорпиона, – возразил разбойник, застрелив орущего Матека – крик оборвался, и кметы охнули; из ближайшего дома выбежала полная женщина и с глазами, полными страха, заслонила один стол грудью своею, широко разведенными руками, – ну ничего, он таких, как ты, любит. Ужалит тебя под хвост! Ганза зашлась хохотом. Они не глядели назад – и не видели, как два кмета запирают хорошо смазанные, скрипом не выдавшие ворота. Как в огороде, поросшем по краю густым кустарником, передают по цепочке разный сельхозинвентарь. Скорпион – запомнила Малгожата, – скорпион... – Ни за что! – взревел Ульфгар Дальберг, выбрасывая из-за спины арбалет. Болт вошел точно в татуированный, неприкрытый висок, и конь заржал, потеряв седока. Вскипела из ножен сталь, разбойники заметались по деревне, кромсая тех, кто задержался на их пути, двое рванули к парому. Первого стрела Кеаллаха вынесла из седла, притопила – он повалился в Яругу, а перепуганная лошадь, поднявшись на дыбы, заметалась по пристани. Второй занес меч, но Каэл отпрянул в сторону, пропоров ему бок. Болт Ульфгара добил его, а Каэл схватил коня под уздцы, смирил его страх и оказался в седле. Вихрем он носился в перекрестье домов, и еще двое пало от его меча, а рыцаря даже не оцарапало. Кеаллах взбежал на насыпь и воткнул в нее полдюжины стрел. В одно из окон просунулся короткий лук. Взлетела коса. Все было кончено, и лошадей прибрали в первую очередь.***
Староста, залит чужой и своею кровью, с трудом подковылял к Каэлу. – Убирайтесь вон из моей деревни, – заявил он, и голос его сломался, – и его с собой забирайте! На первый раз мы его простили, но это... Если он останется здесь, – кмет стиснул кулаки, кивая на краснолюда, оставшегося на пароме, – так мы его повесим! Лица были тяжелые, глаза – злые. Одной искры хватит, чтоб взялись за вилы по их душу, горько подумал рыцарь. Вместо праздника – похороны устроили, подумал он. И кивнул, не сказав ни слова. Погибших было двое, не считая Матека. Молодая кметка с льняными косами, видать, невеста или жена, горько всхлипывала над его телом. Раненых было куда больше… Пока Кеаллах с Анной, деревенской знахаркой, искали живых и перевязывали раны, Малгожата спустилась на паром. – Не хочешь выступить перед народом? Не хочешь вымолить прощение у них? – спросила она дрожащим голосом. – Не хочешь искупить вину, хотя бы отчасти? Это все из-за тебя… – из глаз капнули злые слезы, – дай им хотя бы на похороны, сволочь! – Это я виноват? Я их положил, что ли? – задохнулся краснолюд, – а за то, что они прискакали, так это вы больше виновны, не я! Я торопил, но то одно, то другое… то в лес, то по дрова… Глаза у нее сделались страшными, но она лишь занесла руку, чтоб ударить его по лицу. – Не смей меня бить, – он перехватил руку, выкручивать стал. Она в глаза ему плюнула, и в колено ударила, отстранившись, как от опасного гада. Что-то он ей давал, вспомнила Малгожата, дарил кожаный мешочек в лесу. За честность! К горлу подкатила тошнота…. Она нашла тот мешочек, развязала и ахнула. Два камня там были – прекрасной огранки, и крупные, и брызжущие искрами даже в слабом закатном свете. Сапфир был слишком прекрасен, чтобы быть честной до конца. Она зажала рубин в кулаке, добавила от самой себя три сотни темерских оренов – и на деревянных ногах направилась к старосте, чувствуя на себе недобрые взгляды. – Продайте это, а деньги разделите между семьями, кто погиб… – сказала она, вкладывая камень в его ладонь, – на это небольшое поместье купить можно!... А это, – следом показался мешочек с монетами, – а это на похороны. Мне… – горло у нее туго перехватило, – мне так жаль… Староста уж успел умыться. Он посмотрел на камень, покрутил его в пальцах – и покивал. – Так я и поступлю, – сказал он, кладя ей на плечо крепкую руку, – так и сделаю, не сомневайся. Она не стала больше ничего говорить, нечего было говорить. Она нашла Кеаллаха и спросила, нужна ли помощь. Он точно знал, как правильно. – Так и быть, на смерть тебя не оставлю, – рыцарь скривился, плюнул. Краснолюд не сказал ничего.***
Покуда помогли обиходить раненых, совсем стемнело – но их повезли, вопреки расписанию, повезли, чтоб от них избавиться. Паром неровными скачками рассекал водную гладь, пока в ней отражались крупные звезды, и скрежетала цепь, и струи разбегались по оба борта с шуршащим плеском. На другом берегу трепетали огни, горели факелы. Над паромом повисла тяжелая тишина, и только лошади тихо ржали о чем-то своем. – Что это за огни такой? – спросил Кеаллах. – Погранзастава, наверное, – нехотя откликнулся Каэл, – это же черные. И ривийцам не помешало б то же, но у них все спустя рукава. – Мы, собственно, кто? – спохватилась Малгожата. – Ты, Тренхольд, понятно. А я? А он? – О. Да, точно… – охнул рыцарь, – совсем забыл! Он лекарь. А ты летописец и этнограф на службе Его Величества Фольтеста, короля Темерии, князя Соддена и прочая, и прочая... Ведь вступление княжны в совершенные лета должно быть увековечено в истории! В последнем письме Тайлера были четкие указания на этот счет. – Господин делегат мается животом? – с серьезным лицом уточнил Кеаллах, – или у него нервные расстройства? Каэл выругался. – Господин делегат мается животом, – упавшим голосом согласился рыцарь. Ульфгар переводил взгляд с одного на другого – и ни звука, точно воды в рот набрал. Южный берег приближался, знаменитые ангренские платаны раскачивали могучими кронами, над горизонтом всплывала яркая, в половину неба, кровавая луна. – Проклятье… – простонал Каэл, различивший фигуры на пристани, и тут же весь подобрался, – приготовиться! Нас встречают, – он раскашлялся, точно в горло ему угодил песок, – помните, что это враги, даже если слова их будут сочиться медом. Это нильфгаардцы! Они хитры, как лисы и опасны, как львы. А лучше вообще держите рот на замке, если не хотите беды… Малгожата фыркнула в ответ.***
Борода Врульваада аеп Ниида, некогда рыжая, с годами подернулась сединой. Ротмистр знаменного эскадрона Второй Даэрляндской бригады, он был высок, силен, но никто и никогда не назвал бы его толстым. Беспросветно черный доспех местами покрывала золотая насечка, но главное украшение отпечаталось на его кирасе – золотое солнце, простиравшее лучи во все стороны света. Его спутник брони не носил, на нем был камзол, тесно обхвативший его стройную фигуру. Ростом он был не ниже Врульваада, и на гладко выбритом лице, подчеркнутом золотистым шейным платком, перекатывалась вежливая улыбка. Паром стукнулся о пристань. Каэл шагнул вперед. Врульваад аеп Ниид заговорил, поглядев сперва на Каэла, а потом – на своего спутника. Каэл понимал его с пятого на десятое... – От лица Себастиана вар Ллойда, герцога Этолии и Мехта, князя-регента Туссента мы рады приветствовать вас на территории империи, – голос переводчика был мягок и обволакивал, точно мед, – в знак незыблемой дружбы между нашими державами, – при этих словах он даже языка себе не откусил, – нам оказана высокая честь сопроводить вас в Боклер и… оказать драгоценным гостям всю необходимую помощь. Оберштер выговорил куда меньше слов. Заметили, – подумал Каэл, – все заметили, и кровоподтек на лице Кеаллаха, и скупые, им самим незамеченные брызги крови на его камзоле, а может… Факелы светили ярко, а за спиною маячил краснолюд. – Мое имя Фаабим, – добавил нильфгаардец вне протокола, – вы можете обращаться ко мне по любому вопросу. Они представились. Каэл вложил в свою речь столько вежливости, сколько смог наскрести. Да-да, он бесконечно рад, что высокая честь представлять Темерию досталась ему. Да, Фольтест Темерский уверяет императора, да осияет его Великое Солнце, в своей вечной дружбе. О красоте юной княжны ходят легенды, и счастлив он будет увидеть ее свет хотя бы ненадолго… Кеаллах прилежно перевел и представился сам, поклонившись столь искусно, так по-имперски, что, если б Каэл не знал, что медик рожден в пустыне, решил бы – сын графа. Какой-нибудь виконт... Врульваад аеп Ниид одобрительно кивнул. В глазах у него затаилась скука, которую он не считал нужным скрывать. Малгожата была величава, как королева, на ее лице играла спокойная, теплая улыбка – и она не касалась глаз. – С вами краснолюд, – вежливо кашлянул Фаабим, – кажется, он не был представлен… – Он… – сказал Каэл, и горло схватило коротким спазмом; он замешкался на мгновение. Случайный попутчик… Преступник и вор… Кара на его, Каэла, голову… – Право, я представлюсь сам, – ничуть не промедлив, Ульфгар шагнул вперед, – Ульфгар Дальберг, делегат от Махакама.