Когда я устану от ласковых слов и объятий, Когда я устану от мыслей и дел повседневных, Я слышу, как воздух трепещет от грозных проклятий, Я вижу на холме героев суровых и гневных
(Н.С. Гумилёв)
Извилистая тропинка вилась и петляла меж вековых дубов. Деревья, будто бы по собственной воле, трясли ветвями им вслед, норовили ухватить за шиворот, вороны насмешливо и надсадно глумились с ветвей. Они отступали, они спотыкались о корни, падали и поднимались вновь. Каэл волок вперед Малгожату, железной хваткой стиснув ее запястье, Рикард, как опытный пастух свое стадо, подгонял отряд с тылу. Лес тонул в вое и душераздирающих криках – и это были уже не волки. Не только волки. Когда они увидели реку, и лунные блики на водах, тревожимых ветром, когда услышали исступленный визг перепуганной Тосканы, даже у самых выносливых в груди полыхал пожар. Кривые сходни глухо скрипнули, принимая их на борт корабля. — Уходим отсюда! — заорал Каэл Тренхольд; угодив протезом в дыру от снятой доски, он рванулся, точно попал в капкан. — Хоть ногами гребите, сукины дети! Хоть руками! Малгожата сползла по гладкому стволу мачты и закрыла лицо руками. Ульф заметался по палубе, раздавая ценные указания. Несмотря на всю их неоспоримую ценность, с горем пополам удалось втянуть якорь на прежнее место, удалось вытолкнуть полегчавший когг туда, где его подхватило течение. С парусом разобрались по-свойски, с помощью чьей-то матери. Темерцы скучились у левого борта и нервно пускали дымы — бочонок с содденским табаком не стали бросать за борт. Их молчание впору было резать ножом, а проклятый лес все тянулся по левому берегу, немой и черный, и тоже хранил безмолвие. Когда впереди, в неверном лунном сиянии, показалась первая пристань, капитан Дальберг расхохотался, прислушиваясь к живым сонным звукам, доносившимся с берега. Достал он из кармана мешочек, взвесил его на руке и ухмыльнулся, пряча обратно. Он не верил в проклятья.***
Перед рассветом русло потонуло в густой туманной дымке, и плыть дальше было опасно, не плыть — еще опаснее. Берег стал размытым пятном, шесты чутко ощупывали ускользающее дно. На плоту, должно быть, и то было бы спокойнее. — Мы его оставили… — точно очнувшись ото сна, слабым голосом заметила Малгожата. — Розги, мазель, — с сухим раздражением ответил Рикард, — розги по тебе плачут. — Хватит! Этот рассадник чудовищ должен быть предан мечу, — как несмазанная телега, проскрипел Каэл, отводя взгляд, — мы с Рикардом завернем в Скалли, это самая ближайшая крепость. — В Шкаллю, значит, в Шкаллю, — проворчал капитан Дальберг, — а я цирюльника покуда поишшу. А ну, как жубья мне шправит? Нельзя было сворачивать с намеченного пути. Неможный, как заметил бы Кеаллах, прятавшийся за бухтой каната вместе со своею шибко умной змеей. Никогда он, Ульфгар Дальберг, не был так близок к своей мечте, так стоило уж обождать до Боклера, стоило потерпеть темерца. Первые солнечные лучи рассекли туман на ломти, на отдельные острова, и сожгли его без остатка. Близ Яруги река ожила, зашевелилась, и только к лучшему это было — без помощи с берега они бы и к пристани не сумели пристать. С них за помощь спросили вдвое. Поселок был торговый, оживленный и многолюдный. Ульфгар сыскал себе цирюльника, озадачив его надолго, да заодно и порадовался, что не все сгоряча полетело за борт — потом-то можно было и поторговать. Тоскану пришлось нагрузить двойным весом — слишком уж цену ломили за негодных усталых кляч, а сдавать конягу внаем, как часто водилось в Редании, да и в Темерии, наотрез отказались все, и подозрительно это было. Высокие кирпичные башни Скалли, стоящей на пологом холме над Яругой, вздымались над окрестными фермами, видимые издалека. Они то появлялись, купаясь в лучах зенита, то вновь скрывались за холмами и перелесками. Когда поднялись они на вершину последнего перед крепостью холма, то увидели, что долину перед Скалли, с востока, сплошняком облепил военный лагерь. Полоскались знамена, кучно стояли желтые, в алый ромб, шатры. Кузницы работали и в крепости, и в самом лагере, что похож был на муравейник. — Интересно девки пляшут… — нахмурился Рикард, едва размяв затекшие в седле ноги. Каэл втянул носом воздух. — Недавно стоят… — пробормотал рыцарь. — Я, пожалуй, за лошадью пригляжу, капитан, — заметил сержант уже у ворот, — да послушаю заодно, чего тут болтают. — Встретимся там, — кивнул Каэл, показывая на придорожный кабак у самых ворот. Комендант крепости Скалли, ривийский генерал Эрнст Аретин, лицо имел узкое, продолговатое и гладко выбритое. Пока Каэл докладывал, его глубоко посаженные, серые глаза цепко следили за каждым жестом темерца, и, когда Каэл смолк, Аретин пошевелил в раздумье бровями. Эти брови, подвижные, широкие и смоляные, казались неподходящими для его лица, спокойного до безмятежности. — М-да… Неделю назад я бы, пожалуй, ответил: сказки! Вздор! Стыдитесь, сказал бы я, не мелите чепухи. М-да, — задумчиво ответил генерал. — Но неделю назад в тех краях пропали мои люди, целая дюжина солдат, и поиски ничего не дали… А теперь приходите вы… — Он тоже остался там, — глухо добавил Каэл, описав Четырнадцатого со всеми его приметами, — возможно, отыскав его, вы отыщете и остальных. Аретин встал из-за стола, прошелся от стены до стены, заложив руки за спину; вернулся обратно и позвонил в серебряный колокольчик. — Я вышлю отряд. Не хватало еще, чтобы страховидло плодилось в моем тылу, когда за рекою стоит вар Ллойд, — согласился он, кивая, будто бы, самому себе, — и вот еще, Тренхольд. Для вас есть письмо. Опередило, буквально, на пару часов. В двери просунулась голова секретаря — щуплого молодого человека в толстых очках. — Подай письмо для капитана Тренхольда, Якуб, — велел Аретин, — и кликни старшего Фалберта. Надо будет — так с бабы его сними! Секретарь подернулся красными пятнами и быстро, быстро закивал, пропадая с глаз. Он вернулся через минуту, с плотным пергаментом, запечатанным сургучом, протянул его Каэлу и торопливо ретировался. — Было еще одно письмо. Для меня, — безмятежно заметил Аретин, — просили оказать вам содействие в случае необходимости, капитан. Каэл сорвал печать. Тайлер был желчен, как всегда и, как всегда, быстр. Дорогой Каэл! Несмотря на то, что Вы слишком далеко для памяти и для писем, слава Ваших благочестивых поступковС восхищением,
Командир отряда особого назначения
Тайлер Верден
Каэл устало прикрыл глаза. Злостные кляузы, значит, долетели уже до Вызимы – м-да, Ансельм проклятый Гольц зря времени не терял, но к черту его, пока есть такие союзники, как Тайлер. — Дела серьезные, генерал? — спросил он тревожно. — За Яругой? Эрнст Аретин пошевелил бровями. – Полагаю, что нет, — ответил он, не задумываясь надолго, — император Кальвейт не повторит ошибок предшественников. Но это еще не повод водку пьянствовать нам! — Не повод, — согласился Каэл. – Порой я ловлю себя на мысли… — серые глаза блеснули весельем, — пусть бы и сунулись. Верите мне, Тренхольд? Каэл медлил с кивком.
***
Рикард, времени не теряя, хлопал темный ривийский эль. – За рекой стоит парочка пехотных бригад, говорят, переселенцев охраняют, что лес заготавливают, поди ж ты, — доложил он, с явным сожалением оторвавшись от собутыльников, — но на днях пришлепала Вторая Даэрляндская. Кормят собою ангренский гнус и называют это учениями. – Не наше дело… — тревожно ответил Каэл. — Но дорого б я дал, чтобы узнать мнение Тайлера. Вар Ллойд, обмолвился Аретин. Интересно, тот или другой? Рикард допил пиво и зевнул. – Отец нашей княжны тоже вар Ллойд, — объяснился Каэл, — вот и думаю, значит… – Остроухую мразь и прочих засранцев, значит, мы пополам делим, — желчно усмехнулся сержант, — а Эст-Эст с князьями хлестать ты один станешь! – Он герцог, старина… — ответил рыцарь, — и я с удовольствием бы без этого обошелся. – Не бери в голову, — вздохнул Рикард, — скоро пройдет. Всегда проходит. Каэл кивнул. Он понимал сержанта, но… но… проходит, но не всегда! В конюшнях, кроме Тосканы, конюх подвел им еще двух лошадок — по виду спокойных, справных, чубарую и гнедую. – Едва не загнали свою бедняжку, — проворчал он, нежно и сочувственно охлопывая Тоскану по шее, — это от коменданта. Можете не возвращать, господа. На свежих и тронулись в путь, жалея Тоскану. Впрочем, помирать она явно не собиралась и весело бежала следом. Воротились они еще до заката.***
На «Чайке» времени даром тоже нетеряли: сыскали людей, что смогли починить рулевое перо, немало повозившись за немалые деньги, палубу подновили — дыра осталась только в одном местечке на носу, а капитан Дальберг, доволен собою, похвалялся новыми золотыми зубами. Похвалялся, покуда не осознал необходимость пристроить на когге еще двух лошадок. Он больше не шамкал. Над пристанью визжали чайки, садились на мачту, облили парус, норовили сунуться к съестному. Ульф предложил стрелкам состязание, но поддержал его один только Зенан. Особым шиком считалось сбить бестию над палубой, чтоб не растерять болтов. Кеаллах сидел, спиною привалившись к ящику, брал цветы из плетеной корзинки, полной синих и желтых первоцветов, и невозмутимо сплетал венок. Прервался он лишь тогда, когда очередная, безвременно погибшая чайка шлепнулась прямо в корзину. Он отложил венок, взял птицу за крыло, вырвал болт Зенана из ее груди и вышвырнул труп за борт. Болт бросил на палубу и продолжил плести, как ни в чем не бывало.***
Когда Малгожата сказала ему, что хочет поговорить, Каэл заволновался. Ждал, что его назовет по фамилии, обвинений ждал и укора, но не было его в глубоких тенях, что залегли у женщины под глазами, не было и в беспокойных пальцах, которыми она разглаживала свою юбку — одно замешательство, не упрек. – Говори уж, — мягко поторопил рыцарь. Малгожата тяжело вздохнула и — небывалое дело! — потупила взгляд. – Каэл… — начала она осторожно, – я благодарна тебе за многое. Теперь, думается мне, мы квиты. Я хочу сойти на берег, капитан, – совсем негромко, почти шепотом. – Сегодня. Сейчас. Каэл удивленно моргнул. Не этого он ждал, не этого! Он не мог ей приказывать, но и отпускать не имел никакого права. Не теперь. – Но почему? — негромко спросил рыцарь. — Мы больше не там, мы выбрались, самое страшное позади… да мы почти на месте! – Может быть, — уклончиво ответила Малгожата. – Да чтоб тебя! — выпалил Каэл. — Тебе придется объясниться, Малгожата. Тебе придется, — он проследил за ее взглядом, и напоролся на Кеаллаха, — это все из-за него, да?! Рыцарь заметил, как к их разговору начинают прислушиваться, по крайней мере, сбитые чайки на палубу больше не валились. Малгожата вспыхнула, как факел, но хотя бы глаза перестала прятать. – Ты, конечно, прав, – торопливо, точно желая избавиться от слов, ответила она, — но дело не в этом. Не в этом, Каэл! Я чувствую себя грязной, и я чувствую себя клятвопреступницей, а ты... ты не позволил мне даже сорвать плоды! Как я теперь взгляну в глаза своему отцу? Она тяжело дышала. – Но и по-другому я не могла! Я помню, что осталось от Овена. А теперь вот... теперь вот Четырнадцатый...… — женщина испустила горестный вздох, — ох, Четырнадцатый… – Обожди его хоронить. Его вызволят, — пообещал рыцарь, хоть сам мог на это только надеяться, как на чудо, — не пойму я тебя, хоть бы пискнула рядом со страховидлом, так нет! А теперь сырость на ровном месте… Женщина посмотрела на него растерянно. Помолчала. – А что страховидло? В мире, к сожалению, полно неизведанного… — она пожала плечами, — так и голос можно сорвать. Это уже ни в какие ворота не лезло. Интересно, увидев какого ни на есть дракона, она смогла бы свои слова повторить? Или, скажем, несущуюся во весь опор, тяжелую нильфгаардскую конницу? Каэл понял, что теряет терпение. – Ладно, я не любопытен, не стану вытряхивать из тебя, что там за слово ты нарушила, это дело твое, — нахмурился рыцарь, — но мне нужен алхимик. Мне – и Темерии. Алхимик, которому я могу доверять. Тебе пришлось бы найти себе замену… – он помолчал, глядя в небо, по которому, кроме вопящих чаек, пробегали легкие облака, и подытожил, – так что давай покончим со всем этим бессмысленным разговором. Назови цену! Новость о счете у Чианфанелли внушала определенные надежды. Еще бы щедрость свою точными цифрами обозначал, и цены бы Тайлеру не было... впрочем, винить Малгожату у него не получалось – имела право, после обещанной краснолюдом дюжины, хотеть хотя бы одно платье из зенгвебарского шелка, расстаралась она немало в лесу, немало от него претерпела. Такое б платье и Эттриэль подарить, золотистое, роскошное, легкое, но не примет – оскорбится, наверное. Малгожата вздрогнула, сама не понимая, отчего. Наверное, от злости... Мужчины! Когда кому-то нужно облегчить душу, когда кто-то только и ждет, что ему дадут возможность выговориться, они говорят, что не любопытны! И этот еще гнилой разговор, про замену… прав был Ульфгар, когда говорил, что договоры – письменные договоры! – вещь нужная, полезная вещь. Нет, больше ошибаться нельзя, и шанс оставался один-единственный. – Будь по-твоему, назову, — согласилась она покорно, — двенадцать тысяч оренов. Чайки замерли в полете. Кеаллах забыл, как плести, вспомнив с досадою, что за прошлый год не заработал от того и половины. Ульф посмотрел на Зенана — а Зенан округлил глаза и замотал головой. Рикард кашлянул… Каэл поперхнулся. – Это как-то уж совсем непристойно… – голос у рыцаря сел, – тебе так не кажется? – Мне не кажется. Ты видел, что я умею, – алхимик невозмутимо задрала подбородок, – и это нормальная цена, за неясный срок, за неустановленную опасность! Темерия большая, Каэл, не обеднеет. – Да она стоит, как линейный корабль… — пробормотал Рикард. – Если б в моих руках был ключ от казны Темерии, разговор был бы другой, — возразил Каэл, — но у меня его нет. Половину. Шесть тысяч я могу тебе предложить! – Половину… – задумчиво повторила Малгожата, понимая, что план ее рухнул: темерец не собирался обижаться, не собирался выгонять ее за непомерную жадность, — хорошо, половину, и кроху доверия на сдачу. Куда мы идем? Она зажала рот обеими руками. Каэл наградил ее испепеляющим взглядом и оглянулся. – Так, значит, да? — протянул Ульфгар Дальберг. — Боклер, значит, вот как? Я бы тоже послушал, куда идем. Особенно за шесть тысяч! Каэл выругался. – Это вообще тебя не касается, Ульфгар Дальберг, — процедил рыцарь, — не в меру ты любопытен для случайного попутчика. Рядом с ним тут же вырос Рикард. Ульфгар хмыкнул. – Попутчика, значит… Не компаньона, да? – спросил он, скрестив на груди короткие руки. – А протез тебе кто справил, спрашивается, ногу твою распроклятую? Корабль кто нашел? Случайный попутчик??? Вот свиная ты морда! Козолуп темерский! – Ты перепутал, у нас с козами не принято, — холодно отозвался Каэл, — назови мне хоть одну причину, по которой ты заслуживаешь такой же оплаты, как специалист? – А я тоже специалист! — вскричал капитан Дальберг, — по связям с общественностью! Купить броню – Ульфгар! Припасов – Ульфгар! Корабль найти – тоже я! Но мы будем использовать его втемную, держать за дурака! – С общественностью… Тьфу! Ну, хочешь меряться, давай меряться, — глаза Каэла опасно засверкали, — если б не мой отряд, ты был бы мертв месяц назад. Если б не мой отряд, ты б изошел криком в застенках Ордена. Если бы не… – Один я не набивать себе цену? — удивился Кеаллах, покончив с цветами. Пока Ульф набирал в грудь воздуха, дабы разразиться очередною длинной тирадой, нильфгаардец подкрался к Малгожате, надев ей на голову венок. Женщина тут же сняла его с головы, недоверчиво поглядела на озорную кеаллахову усмешку, на венок, на нильфгаардца – да и надела снова. – Выглядит весьма красный, – оценил он, – хоть и не на шесть тысяча, конечно. Она в ответ неуверенно улыбнулась, следом хихикнула, как девица. – Капитан… — раздраженно заметил Рикард, — на нас уже с пристани глядят во весь рот! – Ты мне этим в глаза не тычь! – продолжил капитан Дальберг. – не тычь! Я краснолюд свободный, плыву, куда хочу! Хочу – в Боклер поплыву. Не хочу – не в Боклер, значит. Каэл уставился на него тяжелым взглядом. – Да, пожалуй… — ответил рыцарь, — Рикард, седлай лошадей. Малгожата шагнула между ними, развела в стороны руки. Посмотрела на одного, на другого... Рикард кивнул Зенану на седла. – Довольно! Я начала, мне и расхлебывать это дерьмо… – заявила она, поморщившись, как от зубовной боли, – ну что вы как эти? Сколько мы уже прошли вместе! Столько всего с нами было… – она ненадолго задумалась, – и знаете, что? Не нужны мне никакие деньги. Мне, в отличие от вас, меряться нечем, просто… Просто хочется дойти до конца, посмотреть, куда заведет дорога. Узнать, чем все это кончится! Каэл подумал всякого о вздорных девицах, и тем успокоился. У Ульфгара отвалилась челюсть. – Можно, я заберу ее долю? — хриплоспросил краснолюд. – Нет, — спокойно возразил Каэл, — я еще не решил на твой счет ничего. А если и решу, то договор подпишем. Не на прогулку идем! – С ума сойти… — округлив глаза, Зенан одной рукою потер лысину, а второй толкнул в бок сержанта, — ты видел, Рикард? От шести косых… отказаться… – Ульф… – сержант кивнул, – дай закурить, братан… Капитан Дальберг молча протянул ему свой кисет.***
Так они и не распрощались в тот день, и даже вышли в Яругу безо всякой беды, в Яругу, широкую по весне, величественную, золотившуюся на закатном солнце. Правый берег был высок, холмист, покрыт свежим лесом и деревнями, левый был затянут затопленным лугом. Мелкая рябь влекла за собою и темные прошлогодние листья, и толстые ленивые коряги, и камышовый сор. Яруга, думал Каэл, сколько же мертвых тел унесли твои воды в море? Воды твои – это слезы людские, так отчего же они не солоны? Разлейся, река, раскинься, чтоб ни моста через тебя не построить, ни переправы… Он стоял на носу, но исподволь поглядывал на свой отряд. Рикард и Зенан скоро повернут обратно, оставят его. Свезло, так свезло: нильфгаардец, который не терпит Нильфгаард, хамовитый краснолюд и всезнайка из Новиграда. Пожалуй, была в том правда: они действительно через многое прошли, и он прикипел к ним сердцем. Даже, черт бы его побрал, к махакамскому этому козолупу. С самого начала было это особым заданием, нельзя было мерить его привычной мерой. Мало их было, и каждое дело, даже самое простое, времени требовало вдвое. Яруга текла величаво, и они, дела корабельные, все-таки кончились: Рикард взял гитару, покрутил колки, настроил, хмыкнул, мол, вот как надо было им действовать, и запел. Густой у него был голос, как сметана, и прокуренный насквозь. Песенка та была про веселого реданца, что ходил себе на корабле по морю, и ходил, покуда не наткнулся на остров с сокровищами… – и страшным драконом! Ни дракона он не убоялся, ни на деву прекрасную не прельстился, что хотела пойти в довесок ко всем этим неисчислимым богатствам; дракона перехитрил, трюмы набил сокровищами и был таков, оставив деву одну на острове. А после причалил, значит, в Горс-Велене, сменил фамилию и зажил, не ведая горя, чтобы разгромные реданские налоги не платить. Малгожата захохотала, отобрала у сержанта гитару и исполнила то же самое, но на задорном старореданском — в этом варианте славный корабел сматывал удочки ни в какую не в Темерию, а в Ковир и Повисс. – Холод собачий, — возразил капитан Дальберг, — толку от длинной кроны, если мерзнешь весь год? Они и дальше пели, играли, и Каэл тоже — он был трезв исключительно, кристально, а значит, ничьим ушам ничто не грозило. Изредка им попадались другие суда, но, отчего-то, приближаться не спешили они. С одного баркаса, тяжело идущего в сторону Скалли, что-то прошумели, но за хлопаньем паруса, за песнями было не расслышать, а когда спохватились, был он уже далек. Спать разошлись за полночь, и спали по очереди, по трое, ведь случись что – и на палубе понадобились бы все, и хорошо б было при этом, чтоб у каждого по шести рук выросло. Но Яруга была безмятежна, как спящее дитя.***
К полудню сгустились тучи, закрыли туманное солнце, наползли на холмы, и где-то далеко впереди полыхнула, ветвясь, рыжая зарница. Кони тревожно ржали... Они едва успели парус убрать, когда началось. Русло сузилось, принялось изгибаться, и Яруга, недовольная, побежала, заструилась быстрее, бросая вперед длинные белопенные волны. Заревела река, закружилась, и небо содрогнулось в ответ, выталкивая пелену черного ливня. Что-то с дикой силою ударило в днище, так что взвизгнула, задрожала, зашлась стоном вся бедная «Чайка». Рулевые не вдруг осознали, что румпель вновь превратился в простое бревно. Их потащило к левому берегу, к ангренским непролазным чащобам, одна мысль о которых вселяла трепет. Не сами собою они страшили — после пережитого. Тогда-то все они взялись за шесты, но два из них тут же лопнуло. От напряжения руки било крупной дрожью, и нещадно покрылись они занозами, но каким-то неведомым чудом когг снова устремился к быстрине, и она захватила его, обняла, понесла в сторону моря. Лошади неистовствовали от ужаса – только молиться и оставалось, чтобы не сорвались они, сея по палубе смерть. Это и делала Малгожата дрожащим ртом, тесно прижавшись к мачте — все одно, толку от ее помощи не было вовсе. Кеаллах был бледен до синевы. Ульф вопиял. Темерцы молчали сквозь стиснутые, оскаленные рты. О том, чтоб пристать к берегу, не могло быть и речи — не видать было берегов в этой зловещей хмари, только когда вспыхивала очередная молния, проступали их очертания. Ни лодки на реке не было, ни корабля. Не было других дураков. Капитан Дальберг, осознав, что оно, вроде, и ничего, решил проверить трюм — не залило ли дождем припасы. Проверил — и заорал. Они медленно тонули. В бортах были пробоины, сквозь них насмешливо били струи воды, а незакрепленные ящики уже плавали: воды набралось по колено. – Кеаллах! — взвыл капитан, чтобы не сеять панику среди темерцев. — Кеаллах! Поди сюда! Вниз просунулась его голова, нильфгаардец присвистнул, исчез, а потом сунулся целиком. – Затыкай! — велел капитан, — ко дну ведь пойдем! – Нужный, — согласился Кеаллах и быстро огляделся, — но чем? – Да хоть жопой своей, — закричал на него краснолюд и, в самом деле, пристроился к одной из пробоин, — вот, видишь? Делай, значит, как я! Кеаллах огляделся еще раз — в поисках завалящего деревянного чопика, чтоб забить пробоину на первое время, да хоть тряпок каких, но доски, какими был выстелен трюм, покачнулись вдруг, уходя у него из-под ног, а ящик подпрыгнул и рванулся в лицо. «Сраная чайка» с размаху налетела на песчаную отмель, грянулась и завалилась набок.***
Рикард ругался на чем свет стоит, потирая руку. Зенан расселся на коряге, наморщил нос и вырвал, наконец, из ноги трехдюймовую щепку. Вырвал, поднял валявшуюся у ног бутылку и вылил остатки на рану... Каэл негодовал на себя самого. Выходить в Яругу было чистым безумием, которое не могло закончиться по-другому. Каэл был счастлив. Они вытащили из трюма обоих, раскидали ящики, отыскали — живых. Они вынули из воды Малгожату — из нее вылилась половина Яруги. Даже лошадей удалось спасти, но покосившийся остов «Чайки» так и остался на отмели, метрах в десяти от берега, поросшего камышом. Предназначение, не иначе. Кому суждено попасться нильфгаардцам, тот и в Яруге не потонет… Малгожата сидела у костра, надсадно выкашливала из легких последнюю сырость и помешивала в котелке травяной чай. Чай был особый — раз уж этому нильфгаардцу в очередной раз взбрело в голову стукнуться головой, то это поможет. Да и всем остальным не помешает. – Ох, жопа… — очнулся и заворочался Дальберг, увы, уже не капитан, — ох, жопа моя бедная… В зубы ему сунули чашку с горячим питьем. – Да, это мы не подумавши… — вздохнул краснолюд, обращаясь к Каэлу, — ну что, починимся и дальше поплывем? – Хрена с два, — отрезал Рикард. Каэл осторожно развернул мокрую карту. – Мы почти что у переправы, — сообщил он, сообразив, что к чему, — пара миль, быть может, осталась. Рыцарь взглянул на небо. Сквозь прорехи в тучах понятно было, что солнце уже садилось. – Переночуем тут, а с утра на паром, — решил он. –Э? — неуверенно возмутился Ульфгар. — А как же «Чайка» моя? А чинить? Он с тоской посмотрел на завалившийся когг и с надеждой — на Малгожату. Но, к его ужасу, женщина помотала головой. И она отступилась! – Невозможно, — вздохнула она, показывая ему и трещину в киле, и покосившуюся мачту, и с десяток других повреждений, — и думать позабудь. Удрученный краснолюд вновь потер задницу. Хоть и стало полегче после питья, имевшего совсем непотребный вкус, сидеть он не мог. И не стал. – Слышь, рыцарь… Тут это, значит… Вроде как, нет у меня больше корабля, — нехотя признал он, — так что ты там про договор балакал? Каэл удовлетворенно улыбнулся. Сухой бумаги у них не осталось — пришлось сушить над костром. Споры шли по каждому пункту, долго, мучительно протекали. Полоски решили не мучаться — ушли на охоту. Уж и кролики, которых они притащили, были съедены с особым цинизмом, и Кеаллах очнулся, жалобно бормоча по-нильфгаардски, а дебаты еще велись.***
Первым делом нильфгаардец убедился, жива ли Шепот, и Шепот была жива. Терпеливо дождавшись, пока выпьет он свое варево, пока взгляд его прояснится, Малгожата заговорила с ним на Старшей речи, с тревогой интересуясь, помнит ли он что-нибудь из всеобщего, помнит ли он хоть что-нибудь. Он помнил, просто так было легче. Часа три оставалось до полуночи, когда договор, наконец, был составлен. Памятуя об Ордене, Ульф согласился беречь тайну, когда она станет известна ему и всем, в обмен на четыре тысячи оренов, что достанутся ему по возвращении в Темерию. Обещал посильную помощь в достижении общей цели, сам предложил заведовать снабжением… основным камнем преткновения стали находки, что могли им встретиться на пути, да «клятая субординация, да в гробу видал ходить строем!» С тяжким скрипом решили, что приказы, касавшиеся темерского дела, исполняться будут неукоснительно, что последнее слово за «главою похода», но обсуждению линия подлежит, если есть на то время. И что приказы, темерской операции не касающиеся, Каэл Герион Тренхольд может держать при себе. Малгожата радостно улыбнулась, услышав это, и тайком подняла большой палец. Слышно было, слышно, как Рикард скрипит зубами. – Да они оголтелый… ненормальный, — простонал Кеаллах, — мы едва не легли на дно Ярры, едва не приняли злая смерть, а они… А находки — а что находки? На том они порешили: если разыщут что-то, что продать можно, так весь избыток, что Ульф наторгует — он ульфов, а честную рыночную цену поделят они на всех. На четверых, то бишь, и поделят. Краснолюд забрал свой экземпляр договора, и, тяжело кряхтя, подковылял к Кеаллаху. – Слушай… Тут это… – взгляд у него был самый несчастный, – есть у тебя жопная мазь? Нильфгаардец хохотнул, но тут же осекся, схватившись за голову, посерьезнел разом. Уточнил, в чем именно нуждается пациент. Внутренняя ли нужда беспокоит, спросил, или наружная. Есть ли, уточнил, раневая поверхность. И воспалена ль она. – Ушиб всей жопы у меня, понимаешь ты, нет! – закричал краснолюд. – Ну чего же тут, едрить твою мать, непонятного? Кеаллах обернулся к хохотавшей в голос Малгожате, спросив, не найдется ли жира. Она задумалась, шмыгнула к своим вещам и вернулась с вощеным свертком. – Волчье сало, знаете… темерское качество! Первый сорт! – сообщила она, зажимая пальцами нос, — месяц в сундуке пролежало, а я и думаю… – Выдержанный, хорошо, — подхватил Кеаллах, — жопа будет как новый! Краснолюд недоверчиво на них поглядел. – А можно мне другого доктора? — уточнил он с большой надеждой. У костра ухмыльнулся Зенан. – Я передумал, — торопливо добавил Ульф. Сухих дров почти не было, приходилось подсушивать на ходу, у костра, и котелок использовать общий. – Сам потом мыть станешь, — строго предупредил Рикард. Получив вожделенную мазь, уже немного остывшую, остро пахнувшую травами, краснолюд тут же спустил штаны, задрал рубаху и щедрой горстью приступил к процедурам. На ошарашенный взгляд Малгожаты только головой мотнул лысой. – Да что опять не так?! — спросил он, недоумевая, — я натура открытая, мне скрывать нечего! Малгожата презрительно фыркнула, выудила из своей сумки кусочек мыла и, немного прихрамывая, удалилась по берегу, настоятельно, во избежание всяческого недопонимания, посоветовав не подглядывать за нею из камышей. – Ой… — сообщил Ульф, натягивая штаны, — ой-ой-ой… Кажется, лекарство подействовало. Каэл поднялся следом. Рыцарь чувствовал себя измочаленным совершенно, и стоило охладиться. И голову охладить, и все остальное, одежду выстирать, наконец. Договоры — это не про него. Да чтоб он еще хоть раз… Впрочем, Ульфгар Дальберг, краснолюд, но уже не капитан, мог быть полезен. А нет, так он заставит его быть полезным…***
Каэл нашел подходящую ветку, довольно прочную, достаточно длинную – не хватало еще свалиться и звать на помощь, отстегнул протез... Нога заживала хорошо. Очень хорошо заживала. Кеаллах ни разу не пренебрег своими обязанностями, добыл в Ривии новые мази, и перевязку устраивал в срок. А может, все дело было в тех незнакомых рунах на поверхности темного металла, может, в них была какая-то краснолюдская магия, особая целительная сила…Как не крути, а старина Рикард был прав, зря он себя распустил. Это ж надо! Куда проще выдумать дело – добраться до Боклера, чтоб подарить диадему, и дождаться дальнейших советов от Тайлера. И во что он его превратил… Раздевшись до исподнего, он оперся на свой костыль и вошел в воду. Река густо несла мелкий древесный сор, но воды ее не были обжигающе холодны, а ступня неглубоко зарылась в песок. Поплавав немного, он принялся намыливаться прямо поверх белья, так оно всяко было быстрее. Покончив с этим, Каэл решил напоследок доплыть до ветвистой коряги, что громоздилась на краю заводи, посидеть немного на ней в одиночестве, в тишине. Что-то мягкое, скользкое коснулось его ноги, и он немедленно нырнул — посмотреть. То был мертвец… Нога его запуталась в ветвях, остававшихся под водою, и, видать, так выплыть и не смог. Грузный мужчина, отнюдь не озорное дитя... лицо его почернело, и раздуло его порядком — видать, не вчера утоп. Каэл подплыл ближе, стал вытаскивать скользкую ногу, но она сама собою выскользнула из его рук. Он задрал голову – облака к ночи совсем распустило, сквозь толщу воды просвечивала луна. И был схвачен за горло. Он забился, как рыба, выхваченная на берег, и несколько пузырьков воздуха вырвалось изо рта, ускользая вверх, замолотил руками, ища опору… какую-нибудь ветку... почерневшее, одутловатое, с тусклыми мертвыми глазами, лицо приблизилось к нему. – Ты погубишь их всех, они умрут у тебя на глазах, — пророкотало лицо, и из сморщенного рта выплыла уклейка, — оставайся лучше со мной! Каэл ударял в это лицо, ощущая под костяшками пальцев мягкую, холодную, мертвую плоть, и не запомнил толком, как вырвался, просто хватка вдруг ослабела... Странный вкус был у этой воды, терпкий. Так пахли доспехи, и вынырнув, рыцарь оцепенел. От берега и до берега в кровь обратилась Яруга, и, тускло поблескивая в лунном свете, волочила кровавые свои волны к морю. Содрогаясь от ужаса, он посмотрел на свои руки – и тягучие красные капли образовывали на них дорожки, скатываясь по шершавой коже. Рубаха была теплой и липла к телу. Коротко вскрикнув, что было сил, он погреб к берегу.***
Ульфгар, недобрым словом поминая черную мать, скреб котелок. Полтонны песка, должно быть, уже испоганил, а он все еще был жирный, как задница старосты махакамского! Рикард — мужик что надо, думал краснолюд, Рикард умеет настоять на своем… Раздался треск тростника, и Ульф выронил котелок, кинувшись к арбалету. Мало ли, какое зверье тут шастает… Из зарослей камыша вывалился их одурелый предводитель, весь мокрый, как цуцик, и с глазами, что твои блюдца. Двигался он странными скачками, и краснолюд не сразу понял, что прыгает темерец на одной ноге, что протеза на нем и нет. У костра поднялся целый переполох, все повскакали, засуетились. Было бы, от чего… Темерец не удержал равновесия и свалился в траву, и рядом с ним оказался Рикард. – Рикард… это ты, старина? — вцепившись в руку сержанта, он уставился на него глазами, полными ужаса, — Рикард, я не хочу… не хочу… Понимаешь, я не хочу… – Не хочешь, значит, не будет, — твердым голосом отрезал сержант, поднимая на Кеаллаха взгляд, в котором таилась изрядная доля беспокойства, — чего с ним, ну-ка? – Похожий на нервный потрясение, — покачал медик головою, — точнее сказать не могу, как будто увидал что-то страшный... – Ты можешь что-нибудь для него сделать? — нетерпеливо спросил Рикард, встряхивая Каэла за плечо, — Тише, капитан, тише… На стоянку вывалилась Малгожата в одной сорочке, с ворохом одежды в руках. Правая нога ее до колена превратилась в один сплошной кровоподтек, и испуг дрожал на лице. – Что случилось? — взгляд ее заметался, — что с ним случилось? Вы так кричали… Каэл, уставившись на нее, вновь забился в руках сержанта. – Нет, слышите, нет! — то ли мольба, то ли приказ. — Я не хочу, я не позволю! Не позволю… Ульф почесал бороду. – А раньше не мог, дурья башка? – фыркнул краснолюд, – я бы договор не подписывал… И смолк он под взглядом Рикарда. Кеаллах, тем временем, отыскал нужный пузырек у себя в сумке, вырвал зубами пробку и залил в Каэла половину. Минута, другая, и рыцарь понемногу стал успокаиваться, сел в траве, оглядел свои руки, всю мокрую одежду, провел ладонью по волосам – и выдохнул с видимым облегчением. Но об Яруге не позабыл, шепотом попросив Рикарда обыскать заводь на предмет тела, которое должно был там остаться, и принести его вещи. Полоски ушли вдвоем; вернулись сырые, с его вещами, но без трупа, которого не нашли. – Уплыл, наверное… — вздохнул рыцарь, отхлебывая горячий чай, который на всех заварил Кеаллах. Чай этот и бодрил, и успокаивал одновременно. – Зенан, давай-ка со мной в разведку. Дадим лошадям размяться, — предложил Каэл, чувствуя, что сна не осталось ни в одном глазу, — посмотрим, на месте ли переправа. Рикард возражать не стал, галоп — дело верное. А может, и девок найдут.***
Где-то настырно звенела ночная птица, и, словно бы назло ей, недолго им пришлось продираться по холмам, заросшим густым подлеском – вскоре и подъем закончился, и между деревьев появился просвет, открыв им хорошо утоптанный тракт, успевший даже просохнуть после недавнего ливня. Ветер в лицо взбодрил его еще пуще. Каэл не ошибся — до деревни было недалеко. Кое-где деревья вплотную подступали к тракту, но вскоре его огородила плетеная изгородь, показались вырубки и отдельно стоящие хаты. Ворота, врезанные в гладко тесаный частокол, были, конечно, уже заперты, возле них дремал, обнимая косу, достойный представитель народной милиции, свесив на грудь голову в валяной шапке. На доске объявлений, укрытой навесом, шуршали на ветру клочки небеленой бумаги... «Продам свыню с поросями» — сообщило им одно объявление. «Травы и услуги лекаря. Дом с красными ставнями, спросить Анну!» — так гласило другое. Паром ходит с раннего утра до позднего вечера, исключая штормовые погоды, проезд пятьдесят оренов, для больно умных — сто пятьдесят; эта информация дана была на плотном листе с мелкотравчатым узором, и даже сразу на двух языках. И мазня еще, что на черта лысого походила. «Разыскивается, — каллиграфическим почерком выведено было внизу, — награда тысяча оренов!» – Гы-гы-гы… — сказал Зенан, держа в поводу чубарую, — погляди, капитан. Это ж вылитый Ульф! Каэл и поглядел. – Да кто б за него тысячу дал, — фыркнул темерец, — это не он. – Да, точно не он, – кивнул Зенан, – хотя похож! Они разбудили кмета, и, добившись от него осмысленных глаз, велели не спать до их возвращенья, а заодно и трактирщика в бок пихнуть, чтоб поесть приготовил на всех и выпивки, да не абы какой, поставил. Луна заливала тракт расплавленным серебром. – Ну что, капитан? — ухмыльнулся Зенан, вскакивая в седло, — не боишься песок просыпать? Ветер снова рванулся в лицо, развеивая дурные мысли. Деревья замелькали, слившись в одну темную череду, и лошади разрывали кокон серебрящейся темноты, подгоняемые криками своих всадников. Тоскана на два корпуса уж чубарую обошла, когда они поняли, что увлеклись и уехали куда дальше.***
Малгожата не находила себе места. Так глупо она не чувствовала себя давно, очень давно. Вот этот венок, который смыло с нее Яругой — значил ли он хоть что-нибудь для него? Или она выдумала себе, чего нет? Да, ситуация выходила скользкая, так тем паче ее следовало прояснить! В любом другом случае она, пожалуй, набралась бы храбрости и спросила прямо, обо всем сразу – но теперь было страшно. Страшно было сорваться, дав ему понять раньше времени, что ей известны все его намеренья. Ну, чертов мститель… А, быть может, она ошиблась, и стоило рассказать Тренхольду. Быть может, но он улыбнулся широко и открыто, и даже черная гематома под правым глазом не слишком-то его портила. Эти глаза… добрые, лучистые, умные… Чертов мститель! – Спасибо за чай, — сказал он, – мой голова почти не болит. Она расправила юбки и села рядом. – С твоим не сравнится, — улыбнулась Малгожата, — но я хотела поговорить. – Так говори, — кивнул нильфгаардец. – Кольцо, что ты дал мне в лесу, — она смущенно опустила глаза, – я его испортила, поспешила, значит, а ведь подарок, от друга подарок… – она вздохнула, – пусть уж побудет у меня до Боклера, ювелир починит, и я верну. Кеаллах безмятежно махнул рукою. – Мне он не нужен, — ответил он, — пусть останется у тебя. На память. Малгожата открыла рот, спохватилась… и кивнула ему, торопливо вставая. Она отошла к краю поляны, чувствуя на себе удивленные взгляды, достала из рукава сухой платок и промокнула глаза. На память, значит. На память. О том, конечно, что могло бы быть, о том, чего никогда не будет. Вот как, на память. А венок к чему ж был? Но, по крайней мере, мнение он выразил, а кольцо она бы все равно не отдала до Боклера. Не отдала бы… Мало ли, что еще стрясется? Благо, вскоре воротились разведчики, избавив ее от необходимости с кем-нибудь объясняться. Каэл велел собирать вещи, сулил перины и одеяла вместо промозглого речного берега, полного комарья. Ульф с грустью задержал взгляд на остове безвременно погибшей «Чайки» и навьючил на себя свой неизменный ранец. – Поедем по двое, — обрадовал рыцарь, — лошади выдержат, здесь недалече. Краснолюд ощупал задницу, и далеко не сразу свое согласие дал. – Я с вами до дороги дойду, — предупредила Малгожата, — а там езжайте, езжайте. Мне хочется пройтись. – Это может быть опасно, — забеспокоился Каэл, — ночь… Малгожата приподняла рукав дублета, показав ему булаву. – Мне хочется пройтись, — упрямо повторила она, — сыта я вами по горло. Каэл покачал головою, но Рикард положил руку ему на плечо. Рыцарь кивнул покорно. Копыта трех лошадей пыли не поднимали — всю ее прибило дождем. – Ну черт бы тебя побрал, капитан, — добродушно и негромко заметил Рикард, поравнявшись с Тосканой и шикнув перед этим на Зенана, — поговорил бы ты уже с ним? А не то я сам поговорю, и костей не соберет! – С кем поговорить? — растерялся Каэл. – Да с Кеаллахом, с кем же еще, — хмыкнул сержант, — сам не видишь, что ли? Девица уж вся извелась, в реку полезет скоро. – Это их дело, — так же тихо возразил рыцарь, — сами разберутся, не дети. – Вот голова! — усмехнулся Рикард, — Она же из приличной семьи, а нас тут сколько? Вот и боится, не так поймем, и зелья эти еще… – Зелья… — вздохнул Каэл, — надо выпить, вот что!***
Лунное сияние насквозь пронизывало округу, и тени, что колышущиеся на ветру ветви отбрасывали на дорогу, рождались причудливые. Ремень сумки давил плечо, хорошо еще, все склянки вместе с сундучком догадалась сдать Тренхольду, и нога болела сильнее с каждой пройденной сотней метров… до деревни недалеко, говорили они. Распроклятая блажь! Порой ей казалось, будто кто-то за ней следит, прямо-таки тычет в спину недобрым взглядом. Тоже блажь, пусто было на тракте. – En dh’oine evall a straede, — шептали кусты. – Beanna… — отвечали деревья, — n’aen aespar! Услышав неясный шепот, она поежилась, нащупала рукоять булавы и зашагала быстрее, заметив плетеную изгородь вдоль дороги. Почти дошла, стало быть. Чего только страху не померещится; а считала ведь, что в ее возрасте темноты не боятся. Не боятся, если не путешествуют с Тренхольдом! Близ открытых ворот бдительно расхаживал кмет с косою, посаженной на древко торчком. Кивнул он ей, шапкою помахал – должно быть, предупредили. Она улыбнулась в ответ, и к доске объявлений подошла из чистого любопытства. Свиньи, травы, паром – словом, ничего интересного. Травы у травников вообще брать нельзя, золотыми выходят зелья. Только самой собирать, да разве что зимой, быть может, и то, лучше заранее запасти… и мазня, руки бы оборвать – но тысячу оренов давали. Она присмотрелась и вздрогнула – оно-то, конечно, мазня, только вот у черта лысого арбалет был в руках, а в зубах трубка торчала. И рожа зверская была, и борода ржавая... вылитый Ульфгар Дальберг! Воровато оглянувшись на сторожа, она сняла плакат, закатав в рулон. Гостиница громоздилась прямо за воротами, аккуратно побеленная, и сквозь нижние окна, меж синих ставен, изливался теплый янтарный свет, а второй этаж нависал над первым, как жир с боков почтенной матроны. Сбоку от крыльца красовалась яркая клумба и росла молодая, звонкая, одинокая береза.***
Пятеро их было внутри, не считая трактирщика, раздиравшего себе рот зевками, а казалось, что сотня. На столе уже громоздились две бутылки от крепкого, и он, дородный, в беленой рубахе, туго обтягивающей живот, в расшитом жилете, как раз ставил пред ними третью. Жареный гусь с яблоками, горячие лепешки и мягкий сыр, закуски всякие, соленья… пир закатили! Дождавшись, пока трактирщик уйдет, она с тоскою поглядела на блюдо с гусем, на котором еще было, было, что съесть, отодвинула его и раскатала на столе объявление. Шутки как-то примолкли. – Плохи твои дела, — сказала она краснолюду, — кажется, доброжелатели ищут, хотят поблагодарить. Каэл переглянулся с Зенаном. Ульф рассмотрел рисунок и аж язык высунул от отвращения. – Да с чего ты взяла, что это я? Я что, такой урод, по-твоему? — спросил он. — Совсем не похож! Рикард почесал щетинистый подбородок. – Похож, непохож, а башка-то лысая! И борода есть, и арбалет, и трубка торчит из пасти… – скривился он, — непохож, конечно. Но все особые приметы, так сказать, на месте соблюдены. – Да не я это! — вспылил краснолюд, — не я! Тыща оренов, да это оскорбительно просто! – Видать, Орден за тебя взялся, — вздохнул Каэл, — ничего, не сдадим. – Тьфу! Вот втемяшится что-то в дурную голову, — фыркнул Ульфгар и вышел на крыльцо пустить дыму, – вот так, значит, вы меня цените, суки неуважительные… – Мое дело предупредить, — покачала головой Малгожата, и, недолго думая, принялась за гусиный остов. Выпить она хотела не меньше всех прочих. Первым не выдержал Кеаллах, запросив нильфгаардской лимонной. – Фисштеха бы щас, — мечтательно потянулся Зенан, — и бабу рыжую! – Обойдешься, — ухмыльнулся вернувшийся краснолюд, передразнивая капитана, — мы, значит, не на прогулке. – Не на службе, — подтвердил Рикард, — фисштех дело тонкое. – Ничего тонкого в этой дряни нет, сколько жизней ею погублено, – возразил, мрачнея, капитан Тренхольд, — а ведь в Нильфгаарде придумали! Ничего хорошего оттуда не жди… – Эй, — возмутился Кеаллах, — ты обобщаешь непростительный образ! – Да чтоб вас, — сказала Малгожата и густо покраснела, — ну в самом деле, там же тоже люди живут! Такие же люди, и тревоги у них все те же... Черные, красные, голубые, заладили, вашу мать… – Да где ж те же, коль кровь в них эльфийская? – хмыкнул Ульфгар, – что скажешь на это, расистка ты доморощенная? – Да не в крови дело! — вспылила Малгожата., — дело в modus operandi! Ты эльфа в поле видишь? Правильно, не видишь, потому как ждет он, что все оно само вырастет! Краснолюд помолчал. – Ну, знаешь! Знавал я эльфов – рубаха-парни были, в доску свои, – буркнул он, – и злобных человеческих сук знавал, навроде Белой Райлы, слышала, может, что… Ты-то баба нормальная, с тобой я ссориться не хочу. Они звонко стукнулись кружками. Число опустевших бутылок приближалось к пяти, трактирщик метал на стол все новую закусь и, кажется, даже начинал улыбаться. – Давайте, что ли… — хрипло сказал Рикард, — за тех выпьем, кого с нами нет. – Да, — вздохнул Каэл, наполняя посуду, — пора бы. Лица окаменели, отяготились: прошлое потянуло к себе. — Герион, — начал Каэл, и имена потекли густой, нескончаемой рекою, легким шелестом памяти. – Корбин. – Агнесса… – Витольд. – Ральдарн. – Балин… – Рован… – Гаспар. – Овен. – Торувьель. – Рейнальд. – Бертран… – Вернон Роше. И еще три-четыре десятка имен прозвучали под закопченными балками «Переправы». Темерцы переглянулись, взгляды их были острее, чем волчьи зубы. – Нет, – отрезал Рикард и опрокинул стопку. Каэл кивнул в ответ, и они замолчали. А потом Ульфгар звонко хрустнул огурчиком. — А я вот что скажу. Я ж теперь, вроде как, за снабжение отвечаю, – напомнил он, не прекращая жевать, – так давайте, что ли, скидываться? По сто оренов, для начала. За это все добро заплатить надо? Надо. За переправу – надо? Правильно! Ну и вот. В целом, его поддержали, зазвенели монетами. – Запиши на мой счет, – смутился вдруг Кеаллах, выходя во двор. Каэл глотнул еще, по спирали добрался до двери, и ночной воздух пахнул в лицо. Весеннего шеста, увитого лентами, еще не выросло посреди деревни, но его уже подготовили – очистили от сучков длинный сосновый ствол, обтесали его до гладкости, поленницу тоже собрали знатную, укрыли заботливо от дождя. Готовились к Беллетэйну, ждали, ждали здесь праздника... Он спустился на пристань. Паром был что надо, одна цепь толщиною с девичью руку, они-то точно с лошадьми вместятся. А если потесниться – то и еще человек двадцать. Луна плыла над Яругой. Он сошел на причал. – Hael Kael, – насмешлив и пьян был голос, – gar`ean! Вплавь не советую… Кеаллах сидел, снявши сапоги, и плескал ногами в воде. – А почему, собственно, нет? — усмехнулся рыцарь. — Способ не хуже прочих! Слыхал я, кто-то из наших, и-ик!.. практиковал, да и верхом на ком-то… – Сильный люди, — хмыкнул нильфгаардец, — бесстрашный… Каэл едва не повалился в воду, но смог устроиться рядом. – Кеаллах… А ты чего, собственно, не пьешь? — поинтересовался он. — Все пьют, а ты ушел! Известное же дело, что не пьют, и-ик!.. только шпионы… – Дело в том, что я и есть нильфгаардский шпион, – серьезно ответил Кеаллах, – просто не знал, как тебе об этот сказать… – Да-а… – протянул Каэл, – точно… А я офирский принц в изгнании… Они помолчали, наблюдая, как волны колышутся по лунной тропе. – Слушай, тут это… Ох! Не знаю я, как бы получше это обрисовать… – вздохнул капитан, перебирая в руках литые пластины на поясе, – в общем, дело серьезное. И-ик! Я за здоровую, эту, как ее… атмосферу… в своем отряде. Кеаллах поглядел на него с любопытством. – Ты что, не видишь? Все видят, а ты – нет? Девушка по тебе сохнет… – продолжил рыцарь, – не знаю уж, как у вас там на юге, и-ик!.. принято, но у нас принято так! Да – значит, да! Нет – так… нет! Голову ей не морочь, понял? Нильфгаардец тяжело вздохнул. – Жар с равнин, Тренхольд, у меня были женщины. Разные женщины, понимать? Слова о них не скажу дурной, с ними было легкий, — ответил он нехотя, — а этот такой странный… странный чувство!.. после зелья мало что переменилось в моих чувствах к ней. Истина ли этот? Или ложь? Мне нужно время, ты понимаешь? – Понимаю, – ответил Каэл, погрозив ему пальцем, – но смотри, не промотай девушку! На лице Кеаллаха появилась грустная улыбка. – Ну, это… – хмыкнул Каэл и с трудом встал на ноги, – темерец сделал свое дело… В дверях таверны столкнулся он с Зенаном. Предложение поискать продажной любви оказалось слишком заманчивым, чтоб от него отказаться сразу. Они кружили по деревне, они заглядывали в редкие освещенные окна, едва не наткнувшись на вилы кмета, решившего защитить честь своей незамужней сестры, причем, вопреки ее собственному желанию. Это досадное недоразумение огорчило их сверх всякой меры, возвращаться обратно ни с чем им претило, да и ноги уже не шли, и решили они, что воз, полный мягкого сена, ничем не хуже иной перины. В перине, может, клопы! – Смотри, дочка, присматривай за ним, – заметил Рикард, зевнув во весь рот. Малгожата ответила ему столь же серьезным взглядом, и сержант отправился наверх, в отведенные им комнаты. Ульф мягко – в этом движении ощущался немалый опыт! — сполз под стол и немедленно захрапел.Женщина осторожно встала из-за стола. Слёзы жен, вот что им понадобится наутро! Благо, рецепт был простым...