однажды случаемся «мы»

      «Чё у вас там за хуйня творится?».       Игорь честно гипнотизирует телефон взглядом минуты две, прежде чем открыть окошко для набора ответа.       Хочется сказать что-то острое, обидное. Уколоть. За всё сразу: за последние слова, за поведение блядское, за игнор этот хренов. За то, что думает, как будто может просто написать спустя пару месяцев молчания, словно ничего и не было.       «Цирк с конями», — выбирает лаконичное. Не в детском саду же, ей богу.       Не успевает он отложить телефон в сторону, как раздаётся трель входящего сообщения. Хотел бы Игорь сейчас услышать его голос? Наверное, нет. Слишком свежи ещё воспоминания того, как он этим голосом говорит жестокие, неприятные вещи. Неправду, конечно, в основном, но всё же.       С другой стороны, сегодня Игорь видел, как какой-то уёбок в костюме взорвал человека из огнемётов, так что, может быть, было бы и неплохо разбавить тишину квартиры петиным голосом.       Но сам он звонить не будет, конечно.       «Я заметил», — гласит сообщение. Сразу приходит следующее: «Хотя про коней не слышал. Только про какого-то дебила в косплее».       Кто-то уже слил. Остаётся надеяться, что только среди своих, но раз дошло до Москвы, значит скоро будут знать все.       Гром задумчиво вертит в руках телефон. Петю всегда бесила его древняя Нокиа. Дошло до того, что однажды он подарил ему какой-то смартфон, чтобы Игорь «не ходил как долбоёб». Гром даже успел оценить насильно впихнутый подарок после того, как Хазин начал отправлять ему голосовые или видео. Фотки опять же. Вид из окна. Тупая надпись на заборе возле управления. Вечернее: «Я упахался в край, жрать хочу — пиздец», — под шуршание картонных коробок жратвы на вынос. Ночное: «Там схема — ебанёшься, дядь. Походу ещё несколько дней просидим в жопе этой». Игорь жалел, что всё сгинуло, когда один бухой дятел оказал сопротивление при задержании, после чего смартфон оказался нереаниминируемым и пришлось вернуться к родному кирпичу.       Стоило бы купить новый, но примерно в то же время они разругались и получать фотографии оказалось не от кого.       Игорь уже думал, что с концами. Переключаться в режим истерички у Хазина получалось превосходно, ссорился он с размахом, с душой. За всё время их знакомства такое случилось всего три раза — после первого они переспали, после второго Игорь поехал в Москву выяснять отношения тет-а-тет, и не ожидавший такого Петя сразу как-то быстро сдался и сменил гнев на милость. Тогда они провели три хороших дня в белокаменной — лежали на диване, смотрели любое кино, которое включал Петя и до одури много целовались, как школьники последние, ей богу.       После третьей ссоры Игорь уже никуда не поехал. Хотел, конечно, пару дней спустя, когда подостыл. Набрал знакомый номер, но вежливый голос в трубке ответил только, что «данный вид связи, тебе, хуйлуша, недоступен». Игорь попробовал ещё пару раз, с разницей в несколько дней, но потом всё-таки понял, что ему хотели сказать.       А теперь вот, это.       Гром что, послал в космос сигнал с просьбой въебать ему ещё раз? Заведомо купленный суд, сбежавший Макаров, ебанутый с огнемётами, мёртвый Гречкин, и сейчас, вместо того чтобы перехватить пару часов сна перед возвращением на работу, он разговаривает с человеком, который, вроде бы, ясно дал понять, что ничего общего с ним иметь больше не желает.       Игорь разрывается между тем, чтобы спросить напрямую «чего тебе, блять, надо?» и тем, чтобы узнать как у Пети дела. Как он живёт, что делает, как на работе. Помимо телефона у них больше связи-то никакой нет. Из-за этого в последние пару месяцев у Грома появилась политика «хорошие новости — это никаких новостей». Пока по телевизору или в отделе не полощут нижнее бельё «генеральского сынка», можно жить в относительном спокойствии, лишь с чуть большей внимательностью вглядываясь в репортажи рейдов задержания столичных барыг.       «Ты ок?», — всплывает на экране.       Игорь хочет побиться головой о стенку.       Нет, Петя, не ок. Вообще ни разу. Ты же знаешь, иначе бы не писал.       «Рейр», — набирает он. Усталость накатывает волной. Игорь падает на диван.       «Сыроват», — появляется ответ. Наверняка Петя уже заебался писать. Игорь как наяву может видеть нахмуренные брови и шрам на лбу, который становится глубже при малейшем раздражении.       А может… Нет, Гром не настолько идиот, чтобы спрашивать обдолбан ли Хазин. В лучшем случае, он будет просто послан нахуй. В худшем, окажется прав. Хотя это могло бы объяснить внезапно проснувшуюся в три часа ночи чужую заботу.       И что писать дальше? Игорь гипнотизирует последнее сообщение. Надо ли вообще отвечать, пытаться завязать разговор? Сколько ещё Петя будет вот так вот проверять его на прочность, закатывая скандалы и пропадая вновь?       «Иду спать. Утром напишу», — и отправляет, прежде чем задумывается о том, что он там утром напишет и зачем ему вообще это всё. Кладёт телефон на пол у дивана и сам растягивается, закинув голову на подлокотник. Тело звенит от усталости, напоминая об утренней пробежке, о которой он сам уже успел забыть, столько хуйни решило произойти в один день.       На грани сна Игорь слышит, как телефон снова вибрирует, но не может заставить себя двинуть хоть пальцем в нужном направлении.       Утро его встречает затёкшей шеей и лаконичным «ок». Игорь мнёт плечо, вертит головой, и память услужливо подкидывает воспоминания о том, как он также когда-то разминал петину спину. После травмы тому периодически требовалось посещать массажиста, если он не хотел свалиться с мигренью или каким-нибудь совсем не вовремя зажатым нервом. В Москве он ходил к какому-то своему костоправу, а когда приезжал в Питер, предпочитал молча страдать. До тех пор, пока Игорь чуть ли не силком завалил его на кровать для наглядной демонстрации того, «что ещё умеет делать этими руками». Петя оценил.       Петя.       Игорь протяжно ругается и встаёт с дивана. Надо занять голову действительно важными вещами, в конце концов, в городе какой-то маньяк людей сжигает. Он плещет себе в лицо водой, натягивает футболку и куртку и вылетает в парадную, не забыв прихватить телефон.