Daddy

Если бы сказочные миры существовали, Ники не отказалась бы, чтобы письма счастья приносили совы из самого Хогвартса. В таком случае она писала бы сама себе, чтобы почаще пользоваться магией чудес. Но в их скучном магловском мире почту приносил совершенно обыденный почтальон. Ники положила Дженни в люльку возле кухонного стола и, пока девочка не прочухала, что её больше не держат на ручках, сходила за письмами. Вот уж поистине чудна материнская жизнь: вроде только утром хотела попить чаю и проверить письма, как уже вечер — и куда ж это время подевалось. В коридоре звякнули ключи — наконец-то вернулся Джонатан. Ники облегчённо вздохнула, о чудо — она не один на один с малышкой. Пока мужчина умывался и переодевался после долгого рабочего дня, Ники просмотрела конверты и остановилась на одном. На нём было написано её имя. Ого! Отчего-то пальцы вдруг стали непослушными, а сердце замирало, пока она вскрывала конверт. Даже Дженни как будто ждала чего-то, притихла в люльке и только посапывала, рассматривая кухню. Бросив пустой конверт на стол, Ники развернула сложенный втрое лист бумаги и жадно проглотила написанное, потом пробежалась по тексту ещё раз и ахнула, прикрыв рот ладонью. — Привет-привет! — вошедший на кухню Джонатан склонился над люлькой и поцеловал в щёчку Дженни. Она агукнула и замахала ручками. — Меня взяли на курсы... — восторженно пробормотала Ники. Джонатан взял из её рук листок и прочитал написанное. Она прикусила ноготь на большом пальце и с томительно-испуганным ожиданием посмотрела на мужчину. Её переполняли восторг и страх одновременно. Её приняли на двухмесячные курсы по химии, проходившие в рамках конференции "Химико-биологические науки" в медицинской школе Икана на горе Синай. Ники осела на стул и прикрыла глаза, не веря, что её приняли. Отбор был очень строгим, ей пришлось пройти сложное тестирование: как она не поседела — одному Богу известно. И вроде бы можно выдохнуть и расслабиться, но Ники методично и обстоятельно накручивала себя, ведь за месяцы материнства у неё в голове... пугающая пустота, лишь изредка по извилинам проносилось перекати-поле, сотворённое из погремушек, памперсов и пелёнок. Чтобы вернуться в строй, нужно время. И ещё чтобы ребёнок перестал требовать столько внимания. Это Джонатан каждый день в тонусе благодаря работе, а у Ники детские смеси и ор выше гор. А может... Джонатан никуда её не отпустит. Со страхом и надеждой она посмотрела на него. Хоть бы отпустил... Хоть бы НЕ отпустил... — Конечно же, ты едешь, — с нажимом ответил он. Ну вот, отпустил. Так. Стоп! А как же Дженни?! Может, забрать её с собой в Нью-Йорк? Она, конечно, не даст ни на конференцию сходить, ни поучиться толком, но ведь можно нанять няню. Это должна быть круглосуточная няня. И Джонатан как всегда не согласится на неё. Тогда, может, попросить его эти два месяца залечь на дно? Не строить никаких планов и уж тем более ничего злодейского не делать. Вдруг его поймают? Тогда Дженни заберёт соцслужба, и попробуй им докажи, что Ники вообще-то не такая. К чёрту поездку, если Дженни может угрожать опасность. — Я... — Ты поедешь, и это не обсуждается. *** Прекрасно! Чудесно! Ники в бешенстве металась по комнате, скидывая на кровать всё, что могло пригодиться ей в другом городе. Она остановилась перед шкафом и в который раз недовольно вздохнула. Всё дело в том, что мама как назло спонтанно улетала в Краков, даже билеты купила ВДРУГ и заранее не согласовала поездку с дочерью. Да как она могла?! Ники остановила поток мыслей и усилием воли заставила признаться самой себе, что мама и не обязана отчитываться перед Ники. Она взрослая женщина, имеет право делать что хочет. Но Ники нужна помощь с малышкой! Когда она плаксиво сказала об этом маме, женщина дружелюбно ответила: "Так наймите ненадолго няню, меня не будет, может, от силы недели две или три". Ники не стала на неё давить, хотя очень хотелось! Но совесть не позволяла наброситься на маму с гневной тирадой, дескать, та не имеет права бросать семью Ники в трудный момент. Тем боле мама заслужила этот отдых, она ведь пять месяцев помогала с ребёнком. Ники места себе не находила, а Джонатан, услышав новость про отлёт мамы, снял очки, повертел их в руках, а потом посмотрел на Ники и сказал, что он справится. Как всегда уверенный в себе, даже если это не так, но он никому не давал повода сомневаться в себе. Даже в вопросах родительства. Может, всё-таки взять Дженни с собой? Ещё не поздно уговорить Джонатана, к тому же поездка не будет долгой, малышка не успеет раскапризничаться. А уже на месте... Всё опять сводилось к няне, на которую Джонатан не согласится, несмотря на то, что она не будет находиться в их доме и ничего не найдёт. Возможно, он переживал, что Ники проговорится. Взболтнёт лишнего. Он ей доверял, конечно, просто... Теперь ему приходится думать за троих. А ведь она почти сразу предложила поехать всем вместе. Сколько у Джонатана неотгулянных отпусков? Он же тот ещё заядлый трудоголик! Его бы отпустили на два месяца, он ведь умел убеждать начальство, и тогда удалось бы совместить приятное с полезным: все вместе посмотрели бы Нью-Йорк, по вечерам ходили бы в кафе, Ники накупила бы миленьких безделушек. Хотя она их и одна накупит, но вместе всё равно интереснее. К дому подъехало такси. Вот и всё. Ники вздохнула и пошла к выходу. */*/*/* Если бы существовала возможность вернуться в прошлое, найти себя тогдашнего там и задать один единственный вопрос, он бы воспользовался моментом. "К чему это всё?" Под словом "всё", конечно, подразумевалась девчонка. Его девчонка. Конопатая весной, бледная осенью, закутавшаяся во всё тёплое зимой. И заманчиво почти ни во что толком не одетая летом, но это дома. Он ведь не повёлся на фигуру и уж тем более его не заманить постелью. У его Николь большие возможности в науке, вот что он в ней разглядел. Впрочем, не сразу. Сначала девица вела себя заносчиво, думала, что ведомость с оценками должна идти впереди неё и действовать на каждого преподавателя с пол-оборота. А Джонатан потребовал, чтобы она доказывала свои знания и умения всякий раз, как смелые альпинисты доказывают свою неповторимость и решимость, двигаясь к заветной и почти недостижимой вершине Эвереста. Так и Джонатану неинтересно, кто из преподавателей что о ней думали. И уж тем более, что там ей ставили за надутые губки. И эта несносная самоуверенная заноза приняла правила игры и стала доказывать, что она не пустое место, а кое-что тоже знала. Да, на школьном уровне — возможно, но её знаний не хватало для более серьёзных высот, поэтому Крейн не давал ей передышки. После раздражения на колкости и неуместное, до сих пор школьное высокомерие девчонки Джонатан испытал интерес. "Может, дать девочке шанс? Забавно понаблюдать за ней". А она за этот шанс ухватилась акулой. Николь было важно доказать всем и каждому — и Джонатану тоже, что она может прыгнуть выше головы. И ведь старалась, прыгала, правда, выше головы всё равно не выходило, но Николь из кожи вон лезла. Ко всему прочему она оказалась податливой, и Крейну стало интересно: сможет ли он приручить этот невыносимый ураган? Такие самоуверенные занозы, как это обычно бывает, быстро сдуваются и сливаются, если, конечно, успевают это сделать. Но эта взяла и смирилась, что отныне ей предстояло доказывать каждое слово, бороться за каждую оценку, как за решающую. Уже не ребёнок, но пока не сформировавшаяся до конца личность. Далеко не бабочка. Куколка. За ней было забавно наблюдать, а в какой-то момент Джонатану стало жаль, если бы она попала не в те руки и из неё принялись бы лепить что-то заурядное и несуразное. Например, журналистку. В конце концов Джонатан понял, что никак нельзя позволить Николь утопить себя в трясине журналистики, к которой способностей у девчонки как раз маловато. Что бы из неё получилось? Посредственность, ординарность, серость. Таких и в Готэме пруд пруди, и в стране, и имя им Легион. Да её сожрали бы мастодонты своего дела. Можно было направить Николь в медицину, она бы справилась, но тогда вышла бы из-под его контроля. Ни психиатр, ни психолог ему рядом не нужен, хотя терапия вполне бы подошла для неё. Однажды Николь сентиментально призналась, что они Бонни и Клайд в стенах Готэма. Он подыгрывал, с интересом наблюдая, не забывая направлять девочку в нужную ему сторону. Она не сопротивлялась, летела как мотылёк на свет, не разбирая, лампочка ли её ждёт или открытый огонь. Податливая, ведомая. Сожми покрепче — и сломаются крылышки. Глупый неоперившийся птенец. И только от Джонатана зависело, какой могла стать Николь. Он позволял ей летать возле открытого огня, разрешал обжигаться, нарочно подпускал с каждым разом всё ближе, пока его наивный мотылёк не сжёг крылья дотла. И вот тогда она оказалась в полной его власти, в руках Джонатана, и теперь от него зависело не только то, кем станет девочка, но и будет ли она жить. "Девочка моя, куда же ты теперь денешься?" Джонатан посмотрел на бутылку дорогого бурбона, стоявшего на столе. Крейн позволил себе увлечься девчонкой, и тогда забава переросла в искренний интерес. В самом начале Николь воспринимала всё как соревнование, пока не стало поздно. Для неё. Он приручил её, сделал своей, отрезал все пути для отступления и поселил в её мысли другие надежды и мечты. Которые удобны для него и полезны для неё. И вот в итоге чем всё закончилось. Джонатан повернулся к детскому шезлонгу и посмотрел на спящего ребёнка. Девочка сладко посапывала и выглядела умилительно: пухлые щёчки, вздёрнутый носик, вся аккуратная, маленькая. У Крейна много статусов в обществе, как в добропорядочном, так и в преступном синдикате. Медицина, университет, научная сфера. Семья. Он теперь не только любовник и покровитель, но и отец. Словно прочитав его мысли, девчушка вытянула ручки и ножки и потянулась, сладко зевая. Поёжившись в шезлонге, она негромко пискнула и приоткрыла глазки. Найдя папу, девочка заулыбалась и пролепетала: "Аэ-э-э!" И высунула язычок, а потом сунула большой пальчик в рот. Джонатан вздохнул. Пришлось взять выходные — не день-два, а всю неделю. Может, ему всё равно не удастся выспаться, как бы ни хотелось, зато не придётся носиться в три ноги тут и там. Свои дела он мог отложить, в том числе и опыты. Пережил бы. Смаковал бы воспоминания о самых сладких пытках страхом. А вот с Фальконе, увы, договориться не удалось: тот ничего и слышать не хотел о том, чтобы перенести суды на неделю вперёд и отодвинуть производство наркотиков. Что ж. Хотя бы так. В списке важных дел на ближайшую неделю Фальконе и дочь. Мужчина потёр виски, в очередной раз мечтая завалиться на кровать и просто уснуть. Но Дженни снова пискнула, а когда на её детский зов не отреагировали, она мгновенно залилась в плаче. И кухня заполнилась её звонкими криками. — Сейчас наведу поесть, — мужчина устало поднялся со стула и посмотрел на непростерилизованные бутылочки. В основном этим всегда занималась Николь, ведь ей приходилось проводить по двадцать часов в сутки с малышкой. И то ли ребёнок у них родился не вовремя, то ли конференцию назначили настолько несвоевременно! Пока бутылочки стерилизовались, Джонатан задумался: стала бы Николь брать малышку с собой на конференции? И разрешили бы они бабушке, миссис Зелински, брать внучку с собой в Краков? Надо на досуге об этом подумать. А Дженни тем временем набрала побольше воздуха в лёгкие и выдала очередную порцию плача, режущего уши. Мужчина даже чуть не выронил коробку со смесью, но вовремя успел её подхватить. Он поправил съехавшие на кончик носа очки и достал одну бутылочку из пискнувшего стерилизатора. Дженни не прекращала реветь, увеличивая громкость. - УА-А-А-А! - кажется, её голодные крики превосходили любые децибелы. Джонатан с удивлением отметил, что вообще-то он как будто даже привычен к этим звукам. Удивительное открытие. — УА-А-А! УА-А-А-А! — ещё громче заверещала Дженни. Куда уж громче-то?! Джонатан скорее отмерил нужное количество ложечек смеси, поскорее взболтал её, на скорую руку проверил температуру и сунул соску дочери в ротик. Она тут же, за милисекунду, перестала верещать, как новорождённое исчадие ада, и принялась есть, глядя на папу премилыми невинными глазёнками, будто это не она только что чуть не вызвала сатану своими воплями. Только Крейн присел на стул, чтобы перевести дыхание после забега по наведению смеси, как зазвонил телефон. Выругавшись, мужчина нервно схватил его стола и, не глядя на дисплей, ответил на звонок весьма недружелюбно и даже угрожающе, мечтая угостить непрошеного абонента всем Фобосом, который только был в наличии. — Желательно, чтобы у вас была веская причина для звонка! — прошипел Джонатан в трубку, одним только голосом источая ужас и звуковой аналог Фобоса. На том конце хохотнули. — Джонни! Я отвлёк тебя от важной работы, а? — Фальконе снова засмеялся. Крейн осёкся, но голос его дружелюбнее не стал: — Можно сказать, что так и есть. Фальконе выдохнул в трубку дым, потом кашлянул и сказал: — Заканчивай свои эксперименты к утру, док. Нужно заступиться за кое-кого в суде. Мои люди передадут тебе имя. Точно. Фальконе же не так давно говорил, что может понадобиться помощь Джонатана в суде. И очень кстати, что Джонатан успел доработать до отъезда Николь ещё одну версию Фобоса. Плохо, что провёл мало опытов. Могли вылезти нежелательные побочки. Например, вместо необходимых галлюцинаций человек мог некстати умереть от инфаркта или от внезапного инсульта. — Хорошо, мистер Фальконе. — Звучишь уверенно, Джонни. Молодец. Завтра подъезжай на Парк Роуз семнадцать. Фальконе повесил трубку, а Джонатан потянулся к пачке сигарет, лежащей в ящике стола, но осёкся, посмотрев на доедающую смесь Дженни. Сначала он уложит её спать, а потом уже покурит на улице, на крыльце. Какой бы образ жизни ни вёл Крейн, ребёнок не должен от этого страдать. Придётся подстраивать планы. Не нанимать же няню! Он же не может для подстраховки травить каждую из них Фобосом, чтобы всё в итоге заканчивалось для женщин не просто забвением, а смертью. Это рутинная необходимость, почти бытовуха, а самое главное — никакого удовольствия от процесса. Плюс если брать проверенную няню из агенств, возникнет много ненужных вопросов к нанимателю. А с улицы кого попало брать нельзя. И раз уж Николь и её мама упорхнули каждая по своим делам, придётся ему самому всё разруливать. — Мы же не расскажем об этом маме и бабушке, да, Дженни? Он улыбнулся, когда девчушка агукнула и улыбнулась в ответ. И чудо, что ребёнок спал всю ночь, а не кошмарил Джонатана своей детской непредсказуемостью. Хочу — ору, не хочу просто орать — ору ещё громче. Правда, утро началось не с новостной ленты в соцсети и не с кофе, а с детского завтрака. Уже полшестого Дженни заплакала, давая понять, что ей чего-то не хватает. Сначала мужчина поменял ей подгузник — девочка помолчала с полминуты и заплакала снова, тогда он навёл ей смесь. В течение этого времени Дженни заливалась плачем, так что пришлось поторопиться. Согреть воду, насыпать смесь — в спешке Джонатан просыпал одну ложку на пол, — закрутить соску, взболтать. Сначала накормить ребёнка и только потом прибраться на кухне. А там уже и время завтракать самому. Дженни ела смесь и наблюдала за Джонатаном, пока он тоже завтракал. Вот только она справилась с едой быстрее и сразу же заплакала. Джонатан проверил подгузник: пока сухой. Значит, дело не в нём. Подумав немного, мужчина взял дочку на руки, и только тогда она замолчала и посмотрела большими наивными глазёнками на папу. Глубоко вздохнув, Дженни констатировала: "Аге-е". — Согласен, полное "аге", — ответил ей Крейн. Пришлось доедать свой завтрак с ребёнком на руках. Первая же попытка положить малышку в гамак с надеждой на лучшее закончилась полным фиаско. Дженни моментально заревела. Но стоило её снова взять на руки — вуаля! Ангел! В привычной жизни, чтобы выйти из дома, понадобилось бы от силы минут десять: причесаться, умыться, почистить зубы, одеться. Но ребёнок и тут вносил свои коррективы! Одеть, в процессе слушать скорбный плач страдающего маленького человечка, которого мучают одеждой. Потом привести себя в порядок — желательно уложиться в минуту — одеться-умыться-почистить зубы и обнаружить, что костюм не отглажен. Плюнуть на всё, потому что ребёнок ревёт уже не скорбно, а как великий мученик! Автолюлька! Джонатан никогда не держал её в машине заранее, чтобы в случае чего ему не задавали лишние вопросы. В итоге до авто он шёл с ребёнком под мышкой и с люлькой наперевес в другой руке. Кое-как открыл дверь, поставил люльку, обнаружил, что одной рукой её не зафиксировать. Вот почему с подопытными экземплярами всё куда легче?! Джонатан аккуратно положил девочку на заднее сиденье, так, чтобы она не скатилась на пол. Потом пристегнул автолюльку, положил в неё ребёнка и зафиксировал. Дженни сопровождала всё это недовольным кряхтеньем, хмурилась и всячески показывала, что она ОЧЕНЬ недовольна. Наконец справившись и с люлькой, и с ребёнком, Джонатан закрыл дверь и обошёл машину. Да уж. Своеобразный кошмар для Короля Кошмаров. Впрочем, его знают пока только в определённых кругах — и то не его самого, как человека, а как Пугало. Может, его странная для многих маска сама по себе не способна вселить страх, но в комплекте с Фобосом творит чудеса. То есть кошмары. А вот о ребёнке Крейна знают совсем в других кругах, в благопристойных и законопослушных. Таким образом, в преступной среде ему нельзя появляться с малышкой, а в законопослушную закрыт путь в маске. И что же делать? Пришлось вернуться с ребёнком назад и основательно перетрясти чулан, и всё ради нового, то есть старого куска ткани. Джонатану пришлось постирать его вручную. Что ж, некоторые дела придётся отложить. — Фальконе ведь не обидится, если мы отложим его дела до завтра, — обратился мужчина к девочке. Она засунула большой пальчик в рот и молча наблюдала за папой. А потом напряглась, и послышалось характерное "бульк-бульк". Джонатан закатил глаза, прискорбно осознавая, что дети всегда всё делают не вовремя. И вот вроде надо что-то решать с Фальконе, но придётся менять подгузник дочке и подмывать её. Справившись с этим делом, Крейн хотел уже выходить из дома, но Дженни ни с того ни с сего заревела. И не помогали ни погремушки, ни взять на руки, ни пустышка. Может, она снова голодна? Джонатан навёл смесь, и о радость! Дженни наконец замолчала и жадно принялась пить из бутылочки. После еды мужчина взял малышку на руки и вышел из дома. Подходя к машине, он обратился к дочке: — Когда мамочка вернётся, напомни мне сказать ей, что детей у нас больше не будет. — Га-а-а, — ответила Дженни и покряхтела. Они поехали в Аркхем. Джонатан хоть и взял неделю без оплаты, всё-таки трудоголика в себе унять не смог до конца. И когда он появился на пороге клиники, даже слепой бы заметил, как накалилась вмиг внутренняя атмосфера. Медсёстры тут же разбежались по своим углам, но всем спрятаться не удалось: Джонатан вызвал персонал из своего отделения и потребовал отчёт в устной форме, как идут дела. Всё это время Дженни спала в автолюльке на столе. Раз уж Крейн приехал в Аркхем, его вызвали на особо сложный случай, пришлось попросить одну из медсестёр присмотреть за девочкой. Вернувшись через полчаса, он застал такую картину: Дженни улыбалась, дрыгала ножками и ручками, наблюдая за девушкой, которая развлекала ребёнка тактильными разноцветными мячиками. И помимо неё в кабинете стояли ещё три медсестры, и все умилялись, усюсюкали с девочкой. Джонатан откашлялся, привлекая к себе внимание. — Ой, доктор Крейн, — одна из женщин, больше всех улыбавшаяся ребёнку, увидев мужчину, скисла, дежурно улыбнулась и прошептала остальным сёстрам: — Наверное, нам пора. Женщины охотно согласились и всей гурьбой выкатились прочь, едва не толкаясь, из кабинета. Дженни дрыгнула ручками и правой ножкой и произнесла: "Аэ-э-э!" — Совет на будущее: не привыкай к людям, им свойственно пропадать и иногда умирать. Девочка сунула в рот большой пальчик и посмотрела на папу, внимательно прислушиваясь к его голосу. Джонатан убрал в ящик стола документы и закрыл его на ключ. Таланты талантами, но куда важнее практика ужаса. Внушать страх, не прибегая к нервно-паралитическим веществам, — вот что поистине ценно. А ведь даже Фальконе играет, но не заигрывается с Крейном. И сильные мира сего негласно знали, когда и какую черту нельзя переходить. Этот день по внутренним меркам Джонатана прошёл лениво, он даже не спускался в пыточную. Отпуск есть отпуск, хотя свободное время в таких случаях проводят за любимым делом. Любимое. Дело. Джонатан перекатывает слова на языке, глядя в окно. Фобос — вот дело его жизни, ему во что бы то ни стало важно раз за разом совершенствовать токсин, добиваться идеала. Идеал! Само по себе слово ни разу не идеальное, поэтому при каждом эксперименте всё равно ускользает что-то важное. В общем, с ребёнком на руках пришлось отложить любимое дело, так как здоровье Дженни прежде всего, даже Фобос ушёл на второй план. Наверное, за неделю Джонатан не покроется плесенью, а вот Готэм вполне может забыть, кто такой Пугало. Придётся навёрстывать потом. Что ж. Издержки отцовства. Весь оставшийся день Дженни вела себя хорошо, спала, ела, иногда пищала, требуя сменить подгузник. И ночью тоже спала, и Джонатан впервые за очень долгое время тоже. Отпуск явно хорошо влияет на психику и на круги под глазами — такими темпами тени вот-вот со дня на день исчезнут, взгляд прояснится. Но всё равно внутренний червь грыз: если не можешь посвятить всего себя Фобосу и подопытным экземплярам, погуляй хотя бы с ребёнком. Утром первым делом после завтрака и двух чашек кофе Джонатан положил Дженни в коляску и пошёл с ней в ближайший двор, где были две горки и три качели. Стоило ли вообще сюда идти? Крейн слишком поздно спохватился, поняв, что попал в поле зрения мамочек. Их дети исследовали местные горки-Эвересты, покоряя их и с одной стороны, и с другой. Зачем он вообще сюда пришёл? Дженни ещё нет и года, горки ей интересны не больше, чем ему хиромантия. Джонатан сделал круг вокруг площадки, стараясь не подходить слишком близко к подозрительно улыбчивым мамочкам. Он тут же осёкся: привычка во всех видеть пациентов не всегда давала съедобные плоды. Когда он остановился и закурил возле площадки, некоторые из женщин демонстративно покашляли, привлекая к себе внимание. Крейн и не подумал выкидывать сигарету, он предпочёл воспользоваться ситуацией и уйти с площадки, пока местная фауна не засосала его в омут разговоров и нравоучений. После обеда Дженни уснула, и у Джонатана освободилось примерно полтора часа. Провести их в лаборатории? Потратить на чтение? Провести ревизию препаратов? Нет. У него же встреча с людьми Фальконе сегодня. А из времени "до" — только сон Дженни. Собственно, ему хватит. *** На всё про всё ушёл час и ещё чуть-чуть, даже осталось время на кофе и сигарету на крыльце. Обычно на крыльцо выходят, чтобы полюбоваться какими-нибудь прериями, садом, полем, засеянным кукурузой — то, что надо для фильма ужасов. Или для реальности, не менее ужасной. А у Джонатана с крыльца открывался вид на улицу, на проезжую часть, где машины сновали туда-сюда, отравляя выхлопными газами и без того задыхающийся город. Ну чем не повод выкурить вторую сигарету? Чтобы подгорчить полуприятное табачное послевкусие, как раз и кофе ещё остался. Чем ближе дно в чашке, тем горше. Но он привык, это его будни, разве что для полноты картины не хватало Фобоса и какого-нибудь пациента, тонущего в самых кошмарных видениях наяву. И крики, крики, крики... Кстати, о них, о кошмарах. Дженни проснулась и уже во всю ревела. — Иду, иду! — он устал, но это на удивление приятная усталость. Выкинув второй окурок вслед за первым в траву, Джонатан допил последний глоток кофе и ушёл в дом. Он сделал для дочери кое-что очень ценное, вложив всю свою отцовскую любовь. Может быть, пока она не оценит это в силу младенчества, но, когда вырастет, непременно будет вертеть эту вещицу в руках, впитывая все те эмоции, которые вложил Джонатан. Он сделал уменьшенную и более изящную копию своей маски, как раз по голове Дженни. Она сосала соску и с любопытством наблюдала за папой, а он вертел в руках миниатюрную маску над детской кроваткой. — Смотри, Дженнифер, что я для тебя сделал. Тебе нравится? — Э-э-э-а-а, — не выпуская соску, пролепетала Дженни. Джонатан улыбнулся, рассматривая своё творение. — Согласен. Я тоже думаю, что она великолепна. Повертев маску в руках ещё немного, Крейн посмотрел на дочь и спросил: — Хочешь примерить? Это был таинственный, почти сакральный момент. Мужчина очень аккуратно одел на голову Дженни мешочек и несильно затянул верёвочку на шее. Девочка хлопала глазёнками в прорезях и, кажется, насупилась. Круглый мешочек облегал её голову, девочка смотрелась в нём устрашающе и по-детски трогательно. Тот случай, когда можно сказать: страшно красиво. Кстати, один из частых кошмаров взрослых — мёртвые дети, тянущие к ним синие ручонки, дети, преследующие, тенями обитающие в домах, скрывающиеся в колодцах и подвалах. Может быть, когда малышка подрастёт, Крейн представит её избранным подопытным особям, чтобы сделать их кошмары ещё острее. А пока на Джонатана смотрела девчушка в круглом мешочке, вместо носа и рта на котором крест на крест большие стежки, стягивающие так же крест на крест разрезанную ткань. — И-и! — пискнула девочка и добавила следом: — Бу-у-у! Мужчина улыбнулся и взял девочку на руки. — Да, моя маленькая жуть, именно так. Бу-у! Он посмотрел на часы: полвторого. Через пятнадцать минут уже выходить, времени как раз на покормить Дженни и поменять ей подгузник. Джонатан осторожно стянул с её головы мешочек и отложил его в ящик стола. К сожалению, он не мог заявиться к людям Фальконе так, даже если обрядить всего ребёнка в лохмотья-костюмчик. Вопросов будет ещё больше, чем если бы он пришёл с обычным ребёнком. И нельзя затягивать встречу, раз уж он не может взять Дженни с собой. А оставлять с кем-то её нельзя, потому что и Джонатан, и Пугало никому не доверяли в отсутствие миссис Зелински и Николь. Когда после недолгих сборов Крейн с Дженни приехали к месту встречи, он оставил машину в тени под окнами здания, в которое собирался уйти. Машина как раз должна проглядываться из окна. Чтобы девочка не шумела, Джонатан дал ей соску и поставил на бардачок планшет с мультиками. Да, это вредно для глаз, но так Дженни хотя бы будет отвлечена и не заплачет. Если прихвостни Фальконе попробуют затянуть встречу или что-то пойдёт не так, он им устроит личную встречу с подкроватными монстрами. Две недели потом будут вдоль стены ползать и ловить кошмарные флэшбеки. А если Фальконе попробует слово поперёк вставить, отправится в своё зазеркалье следом. Джонатан оставил чуть приоткрытыми пассажирское и водительское окна. И сигнализация, само собой, включена. После он ушёл, но, поднявшись на третий этаж, первым делом проверил вид из окна. Да, просматривалась машина хорошо, удачный, удобный вид. Сразу после Джонатан повернулся к людям Фальконе и бесцветно спросил: — Имя? Один из парней поднялся со стула и протянул Крейну лист в клетку. Надо же, не поленились найти тетрадь и выдрать страницу. А по внешнему виду наёмников не скажешь, что они вообще видали хоть раз, как выглядят школьные тетради. У них на лицах написано, что за плечами не больше младшей средней школы. Видимо, Фальконе всё-таки побаивался Крейна, хотя и не знал всей правды о нём. Скорее всего, переживал: а вдруг Джонатан возьмёт да переметнётся на сторону Дента. Он развернул листок и прочитал: Берт Хоше. Имя ни о чём не говорило. Просто очередной прихвостень Фальконе, которому никак нельзя попадать в тюрьму, туда, где развязывают даже самые упрямые и принципиальные языки. А вот специальный лечащий врач в психушке — залог того, что тайны никуда не уплывут и не просочатся сквозь выбитые зубы. — Кхм, — тот же парень попытался привлечь к себе внимание. Джонатан умел не только бесцветно говорить, но и нарочито равнодушно смотреть. И парень сразу же осёкся и вроде как даже передумал что-то говорить, но Джонатан не сводил с него глаз, так что деваться некуда. — Эм... Мистер Фальконе просил передать... М-м... Джонатан посмотрел на наручные часы, затем перевёл колючий взгляд обратно на говорившего. — Что именно он просил передать? — уточнил Крейн. Наёмник аж присел, оглянулся на напарника, но тот сделал вид, что он тут вообще не при чём. — Просил передать, что-о... Чтобы вы больше не переносили встречи, — протараторил он, покачнулся и сделал шаг назад. Джонатан посмеялся бы, его позабавило то, как шестёрки — мелкие ничего не значащие шестерёнки — опасались его. И это при том, что ни они, ни Фальконе не знали, что у Джонатана есть секрет. Страшный. Кошмарный. Коварный. Если сложится, придёт время, когда любой из них может занять почётное место лабораторного кролика. — Передайте Фальконе, что мне очень жаль, — весьма нахально со стороны Джонатана приносить извинения, начиняя слова начинкой из сарказма и льда. Несите их своему боссу и пусть делает с ними что хочет. Наёмник сглотнул, скованно кивнул и выглядел так, будто подавился, но правила приличия не позволяли ему откашляться. Он сделал ещё один шаг назад, подал напарнику знак, и они поспешили смыться. А Джонатан выждал некоторое время, надел и поправил маску на голове и, выждав ещё минуту-другую, пошёл к выходу. На улице его ждал неприятный сюрприз: любознательный коп всматривался в переднее пассажирское окно и постукивал пальцами по рации на плече. Затем он поправил фуражку и упёр руки в бока, негромко и озадаченно проговаривая: "Так-так-та-ак, да уж". Джонатан вздохнул и подкрался к копу, встал у него за спиной и несколько секунд смотрел ему в затылок. Мужчина, смотревший в окно машины, будто почувствовал чей-то взгляд на себе, и стоило ему обернуться, Пугало распылил ему в лицо токсин страха. — Какие-то проблемы? Могу я чем-нибудь помочь? Легавый чуть не подскочил и едва не схватился за кобуру, услыхав не просто заинтересованный вопрос, а не человеческий голос. Мужчина медленно отпрянул, ошалело глядя в прорези для глаз в маске Пугало. Коп дрожащей рукой показал на машину и промямлил, прижавшись к двери и дрожат от ужаса: — А... эм... ту... тут ребенок... Джонатан-Пугало ответил замогильным, неживым искажённым голосом: — Я знаю. Коп некоторое время переваривал полученный ответ, а потом всё-таки произнёс озадаченно и нерешительно: — Он-н как бы... б-б... без родителей... Пугало, не меняясь "в лице", ответил так же уверенно и искажённо: — Я родитель. Коп, кажется, завис. - ... Джонатан поправил лацканы пиджака и покосился на машину, а потом ответил на немое изумление мужчины: — Не беспокойтесь, она поела и подгузники я ей уже поменял. Легавый снова не нашёл, что сказать, кроме: — Мама... Спаси м-меня... Пугало склонил голову набок, всё ещё с холодным интересом разглядывая мужчину, а потом сказал: — Думаю, вопрос исчерпан. А это, кстати, моя новая разработка. Он вскинул руку, и в лицо полицейскому ударил ещë один клуб белого удушливого токсина страха. Коп закашлялся, замахал руками, шагнул назад, оступился и с воплем повалился назад, продолжая размахивать руками и отгоняя что-то невидимое. ** Позже, уже дома, Джонатан вытер лицо Дженни влажной салфеткой, девочка поморщилась и попыталась отмахнуться ручкой. Получилось неуклюже. После такого долгого дня наедине с ребёнком Джонатан наконец присел на кровать и выдохнул. Посмотрев на Дженни, он усмехнулся и обратился к ней: — Может, нанимать каждый день новых нянь и травить их вечером не такая уж плохая идея?