Journalistic Ethics

Они пялятся на дверь Гэйба и ощущают себя так, будто стоят перед вратами в Ад, смотря на то, как демоны и дьяволята зазывают внутрь хитрыми, знающими улыбками. Будто там их ждет приговор, осуждение и праведный гнев, которые навсегда вышвырнут их из жизни семьи. Может быть, это говорит в Эдди его давняя, взращенная католицизмом вина. Он думал, что она в прошлом. Это та же самая дверь, перед которой они стояли пару дней назад. Такое ощущение, будто прошла вечность. Мигающие рождественские гирлянды — яркий сигнал для остального мира, оповещающий, что этот дом еще не оправился от праздников, несмотря на то, что прошли уже месяцы. Гэйб и Коул любят оставлять их подольше… для дней рождения близнецов. Внезапная волна паники, прошедшая через живот, режет их как толстый и острый нож. Шарф из черной плоти сковывает шею как броня, готовя к осознанию, что задний дворик, блять, усеян надувными шариками и звуком детских голосов за дверью, и Тор не сказал ничего насчет того, что они, очевидно, прерывают близнецам праздник. Господи боже, им необходимо уйти, потому что близнецы и Коул, может быть, и привыкли к ним, но буквально никто из соседей не готов увидеть то, какой их дядя ненормальный… Но они уже постучались. По крайней мере, это обьясняет, почему Гэйб так долго не открывает дверь. И вот, сейчас племянник стоит перед ними в красном свитере, смотря таким взглядом, будто не совсем уверен в их существовании. Если быть честным, то Гэйб определенно не ожидал их раньше, чем через месяц. И, ну, за ними стоит чертов Тор, а за Гэйбом — гости, и они хлопают глазами, смотря то на странного взъерошенного мужчину, то на буквального-Бога-Грома, который очень сильно опоздал на вечеринку. Веном ощетинивается, потому что Эдди грустит и нервничает, и он может чувствовать желание Венома унести его в ночь, оставив смущенного, но, наверное, невероятно очаровательного Тора объясняться. Вместо этого они продолжают стоять прямо перед открытой дверью, потому что… Потому что это о любви и о примирении с теми, кого они любят, а они пообещали себе, что смогут сделать это. И только небольшая их часть думает, что Тор в любом случае придет за ними потом, поэтому будет легче просто побыстрее покончить с этим. Они, на самом деле, не очень даже понимают, как тут оказались; им с Тором нужно было поговорить о том, как изменились их мораль и мировоззрение, о том, как Эдди наполовину ненавидит их за убийство и наполовину оправдывает, о том, как это нездорово и совершенно отвратительно, но все равно кажется правильным. Они объяснили некоторые вещи Тору, пока ехали сюда на автобусе. О том, кем они являются. Некоторые аспекты их жизни. Что в этом мире есть люди, о которых они заботятся. И Тор притащил их сюда. — Дядя Ви? — спрашивает Гэйб, слишком удивленный, чтобы вспомнить об Одобренном-Коулом-Имени. Они оба поёжились. Эдди с Веномом выдавливают улыбку, и они прямо сейчас могут сказать, что в ней слишком много зубов, потому что женщина, стоящая в углу с тарелкой, полной маленьких квадратных сыров, охнула, и ее руки затряслись. Они быстро закрывают рот и сдвигаются, чтобы гости увидели Тора. — Мы принесли Сэм и Джули подарок, — пытается пошутить Эдди, пожимая плечами. К счастью для них, Коул мелькает в дверном проеме, стараясь понять, что за черт заставил всех застыть на месте. Когда он увидел, кто именно почтил их дом, его глаза зажглись со всем жаром человека, влюбившегося с первого взгляда. — Сэм! Джули! — зовет он, обращаясь к узким ступенькам, и Эдди слышит глухие шаги по крайней мере десяти двенадцати-или-тринадцати-они-все-еще-не-могут-запомнить-сколько-леток, пока дети спускаются по лестнице, следуя за именинниками, как любопытные уточки. Крик радости волной проходит через их тело, и они вздрагивают. Черный шарф, обёрнутый вокруг шеи, недовольно сдвигается из-за неестественно высоких голосов детей. Гэйб использует возможность прокричать: «О мой бог! Это Тор! Тут Тор!», чтобы схватить Эдди за локоть и втянуть в дом, пожиная воцарившийся в результате этого хаос. Он затаскивает их в соседнюю комнату, подальше от суматохи. Их сердце колет от любви к мужчине, который смотрит раздраженно и обеспокоенно, но все равно с нежностью во взгляде. Гэйб не представлял, что они сделали. Что сделал симбиот, и что ему может простить Эдди ради их счастья. Что он уже прощал на протяжении многих лет. Уилл не был причиной, по которой Эдди чувствовал себя виноватым, но таким любимым. — Дядя Ви, какого черта? — спрашивает племянник, без сомнения, интересуясь, какого черта они вернулись на пару недель раньше, так еще с Богом и угрызениями совести впридачу. Эдди отошел, раскачиваясь на пятках, пытаясь проложить хоть какую-то дистанцию между ними и Гэйбом. Это движение не укрылось от взгляда мужчины, но он не выглядел обидевшимся, только взволнованным. — Что-то случилось? Почему ты привел Тора в наш дом? — его лицо бледнеет. — У нас проблемы? Мне нужно всех вывести? Они вскидывают руки. — Нет! Нет, это… ты в порядке, мы обещаем, мы бы никогда… Конечно, Гэйб не имел в виду, что они что-то натворили, и Веном закрывает им рот. Они чувствуют их общую вину и стыд, как мерцающий бейджик на груди… очень тяжело помнить, что другие не могут его видеть. Они могут понять, как Гэйб пришел к выводу, что какой-нибудь огромный монстр или пришелец хочет напасть на его дом. Похоже, он понимает, что с ними что-то ужасно не в порядке, но он не подходит ближе. Гэйб соблюдает дистанцию, потому что знает про их проблемы с прикосновениями, про их отношения с миром вокруг, и он просто старается быть внимательным. Гэйб так похож на своего отца. И, да, в их сердце есть особое место и для его матери тоже, потому что Эдди автоматически не перестал ее любить в момент, когда они расстались, или в момент, когда он понял, что Веном — единственное будущее, которое он хотел. Несмотря на то что он так сказал своему Другому ранее. Но они знали Дэна довольно долго и спустя некоторое время смогли полюбить его так же, как и Энн. И, боже, Эдди думал об этом буквально около дня тому назад, когда сидел в автобусе и делал все возможное, чтобы ответить Тору. Так что все эти мысли еще довольно свежи в их голове. Так много от симбиота влилось в их человеческий облик. И оно должно было уже… Но человеческая часть тоже влилась в симбиотическую. Они думали о том, как сильно Эдди изменился, потому что здесь, на Земле, Эдди — лицо, которое они показывают миру, он первоначален. И это так, блять, эгоцентрично. Его симбиот, его Другой, его любовь; они были отдельными существами еще до того, как слились воедино, несмотря на то, как сильно они не любят об этом думать. Одно из этих существ пришло из иных мест с другим чувством морали и правил, с другим пониманием добра и зла, и Эдди однажды осознал, что в каком-то смысле у них не было любви или в принципе того, что между ними тогда происходило. Симбиот не знал человеческой морали, совести, чувств до того, как попал сюда, или, по крайней мере, не думал об этих вещах так же, как и люди. Но он все равно любит Эдди всем своим существом, и он любит быть ими, и он будет защищать Гэйба, его детей, всю их маленькую семью до последнего биения сердца. Но что насчет остального мира? Остальной мир второстепенен. И он знает, что человеческие сердце и разум Эдди заботятся о людях, и Веном пытается тоже, и это одна из причин, по которой они любят их семью с такой свирепостью. Но симбиот не может изменить свою природу, так же как и Эдди не может изменить тот факт, что из него как-то, по какой-то непонятной причине все еще льется красная кровь, хотя все их инстинкты кричат, что она должна быть густой и черной. Они снова плачут, смотря на лицо Гэйба. Он не заслуживает разбираться с этим. С ними, их ебанутым разумом и миром, в котором они живут. Сэм и Джули не заслуживают этого. Энн и Дэн не заслужили разбираться с ними. — Что случилось? — спрашивает он. — Нам… нам нужно тебе кое-что рассказать. Гэйб знает что-то об их выборе еды. Они не знают, насколько сильно он осведомлен, потому что они никогда не ели — по-настоящему — перед ним. Но они также никогда и не пытались прятать это от него, когда он вырос. — Хорошо, — бормочет племянник, заменяя свое беспокойство аккуратно выработанной ободряющей улыбкой. — Мы… ты знаешь нас. И ты знаешь, что однажды мы не были… нами. — Мгм. Эдди и Веном. Гэйб произносит их имена пониженным тоном, так, будто это — мат, а он снова пятилетний ребенок. — Да. Ты же знаешь, что Эдди и Веном все еще… здесь. Верно? — Дядя Ви, в основном я узнал всю историю от мамы. Я в курсе, кем вы, ребята, являетесь. А вот это для них новость. — Всю… всю историю? — Если вы здесь, чтобы признаться мне в том, что вы едите плохих парней, то я уже знаю. Им пришлось сглотнуть ком в горле, который говорил кончить все и сразу. Притворится, будто это было именно то, о чем они хотели признаться, придумать по-быстрому объяснение, что здесь делает Тор, и сбежать. Сбежать обратно в безопасное место под мостом, в их небольшое гнездышко, которое они построили только для себя. — Нет, это… — Гэйб доверяет им и они не заслуживают этого доверия. — Я имею в виду. Да, да мы делаем и это тоже, но это не… — Я тоже журналист. Несложно сложить череду серийных убийств, продолжающихся десятилетиями, с вашей любовью к сырому мясу. — Хорошо, но… Внезапно Эдди давится горстью черной плоти. Он может дышать, но больше не в состоянии формировать слова, не в состоянии двигать своим ртом из-за блестящих чернил, скатывающихся по его губам. Гэйб вздергивает бровь из-за внезапного вида, из-за скорости, с которой они тут же стали Веномом в полный рост. Эдди пару секунд думает, побегут ли они. Побегут ли они, оставив позади их жизни. Потому что встретиться лицом к лицу с их племянником, его детьми и хоть какими-то чертовыми последствиями, которых они избегали годами, оказалось слишком сложно. Но они остаются на месте. Теперь симбиот контролирует голос. — Мы здесь, чтобы… признаться. Во всем неправильном, что я совершил. Эдди чувствует привычный укол боли, чувство абсолютной неправильности из-за местоимения в единственном числе, и он пытается дотянуться до своего Другого, спросить его и поинтересоваться, потому что они могут сделать это вместе. Они должны были сделать это вместе. Они едины, а симбиот… Эдди может ощущать стыд, исходящий волнами от симбиота. Тот вновь чувствует себя заблудившимся, неуместным… чувствует стыд из-за того, что расстроил своих любимых, своего хоста, свою семью. Но он все еще не чувствует стыд из-за смерти того мужчины. Веном продолжает: — Я боюсь, что больше не смогу нами быть. Единственный в комнате абсолютно-настоящий-сто-процентов-человек вопросительно вскидывает руку. — Кто-то угрожает вам, дядя Ви? Потому что… Они представляют, как Гэйб бьет кого-то ради них. У них нет никаких сомнений, что Гэйб бы сражался свирепо. — Ничто не угрожает нам. Но мы вели себя так, будто случилось что-то ужасное, что угрожало нас разъединить, и из-за этого мы совершили много ужасных вещей. Гэйб затихает, и он, похоже, наконец понимает, что на этот раз ему нужно просто слушать, а не пытаться разгадать очередную загадку. — Я не заслуживаю твоей любви и твоего доверия… Эдди заслуживает. Эдди пытается закричать, не согласиться, сказать хоть что-то… Эдди кажется, что его мир рушится прямо на глазах, потому что симбиот говорит так, будто он вторичен, будто он убежден в своем намерении уйти. Будто он уже решил, что Эдди будет лучше остаться человеком и только человеком. Успокаивающий шепот, как утешающие щупальца, обволакивает его разум, достигая до глубин страха. Симбиот не заставляет его принять это утешение, хотя он может это сделать. Не накрывает разум Эдди ворохом одеял, сотканных из тумана и сладостей. Он осознанно позволяет своему человеку чувствовать боль и страх, одновременно пытаясь подбодрить. — Но Эдди выбрал быть частью нас, а это значит, что я должен быть… достоин его, его выбора. Гэйб подходит ближе, двигаясь заметно медленнее, стараясь не напугать их. Но ему не нужно волноваться: Веном вырвал бы их сердце ради племянника, если бы тот только попросил. Объятие почти воздушное. Гэйб внимателен, он пытается не слишком глубоко погружаться в их черную кожу. Будто его прикосновение хоть когда-либо может быть неприятным в том мире любви, которым они окружили себя. — …Мы ошиблись. Но мы стараемся. И нам жаль.