Dominus Tenebris

Вечером я набрал маму, узнать, как она себя чувствует. Физически она чувствовала себя прекрасно. Морально же была просто в ужасном состоянии. Она умудрилась влюбиться в Булочку до кровавых соплей. Весь разговор она то вспоминала какая Булочка красотка, бубочка, стройная газель, милашка и ещё куча ванили. Мне показалось, что сквозь динамик буквально льётся липкая розовая сладкая жижа. Потом выспрашивала, как прижилась её принцесса, не обижает ли её мой кот, не груб ли он с ней, чем я её кормил и где она будет сегодня спать. Распрощались мы на трагической ноте, когда мама мне на полном серьёзе заявила, что впервые встретила свою истинную любовь, но злая Судьба оказалась против их отношений. Потом расчувствовалась, расплакалась и шваркнула трубку, сказав, что мне так повезло, а я даже этого не осознаю и не ценю. Минут пять я сидел и тупо пялился на телефон. Мама у меня крайне трезвомыслящий человек, медик. Не склонная к «пиздостраданиям», как она сама говорила. Но вот и на неё нашёлся камешек, на котором её трезвый взгляд получил травму мозга. В этот момент «предмет» страданий моей мамы волтузился на ковре перед камином с Мраком, то нападая на него, то оказывался поглощенным Чёрной дырой. Когда Мрак напрыгивал на Булку, её под ним даже видно не было. Но её это не смущало. Она глухо тявкала откуда-то изнутри кота и повизгивала от избытка чувств. Я включил планшет и закопался в интернете. Через час у меня созрело решение. Сделав несколько звонков и получив несколько консультаций, одну вполне объективную и честную, я написал маме смс: «Сдай аллергопробы на шерсть и белки теплокровных». «Ок! Я тебе завидую и ревную. Беее» Булка оказалась снотворной собакой. А ещё прыгучей. Набесившись с котом, она запрыгнула на кровать, притёрлась ко мне горячим упругим боком, вздохнула и отрубилась, взвизгивая во сне и дёргая ногами. Это было странно. Мрак спал совсем по-другому. Я поглаживал горячую Булку одной рукой, второй – Мрака, примостившегося с другого бока. И уснул на диване.

***

Утро было недобрым. Я замёрз, и у меня болела спина. Потому что я лежал скрючившись в позе эмбриона на краю дивана, а под животом у меня угнездилась сладкая парочка. Этак я скоро на коврике возле двери окажусь. После туалета и душа я нарезал Мраку огромный говяжий стейк, а Булочке предложил индейки. Булочка не отказалась. Но, положа руку на сердце, она ела откровенно меньше Мрака, укладываясь в физиологические нормы, то есть не больше своего веса за раз. Вычистив собачий и кошачий горшки и подумав, что утро начинается не с кофе, я принялся готовить завтрак. Пока под крышкой в сковородке подходил омлет с грибами, я варил кофе в турке, напевая «Дайте мне белые крылья» дурным голосом во всю силу лёгких. В приоткрытое окно светило июньское солнце; положив на доски пола горячие лапы, приторно-сладко пахла черёмуха, распустившаяся этим утром; в коридоре носилась Булка, смешно цокая коготками. Я как раз переливал кофе в чашку, когда раздался гудок и хлопнули дверцы машины. Я выключил газ под сковородкой и печально посмотрел на исходящий паром кофе. Не сейчас, увы, не сейчас. За калиткой торчало две головы. Женщина около сорока пяти лет и девушка лет пятнадцати. Мать периодически грозно посматривала на дочь, девочка же прятала лицо за распущенными волосами, но я разглядел припухшие покрасневшие глаза и губы. Она, видимо, ревела всю ночь. – Здравствуйте! Это вы бесноватых лечите? – зычным голосом заорала тётка. И смыкнула дочь за локоть, притягивая к себе поближе. Нормальная такая заявка с утра. – Здравствуйте! Я не лечу, а даю пройти. Человек сам делает выбор, идти или нет. – Мала она ещё, чтобы выбор делать. Кто её кормит, тот и музыку заказывает. Отличные отношения, как у клиента и проститутки. Зачем рожала? Попрекать? Я прям залюбовался на эту отрыжку советского прошлого. Что же бедная девочка натворила такого, что у мамаши прям горит? Курила за гаражами или двойку принесла? Я подошёл ближе к калитке, поймал блуждающий, виноватый взгляд девушки. Она смотрела на меня затравленно и нервно сглатывала. – Я вначале поговорю с вашим ребёнком, мадам. Без разговора можете прямо сейчас уезжать. Тётка налилась свекольной краснотой. Как бы её инсульт не шарахнул. Отбивай потом эту от бледной Тени. Но, сдержавшись, она толкнула дочь в мою сторону, зашипев: – И чтоб без фокусов, прошмандовка мелкая! Девочка, запинаясь, на подламывающихся ногах пошла в мою сторону. Я открыл ей калитку, пропуская внутрь, и сказал тётке: – Подождите в машине, пожалуйста. Такие правила, – правило я выдумал только что, но понимал, что под ядовитым взглядом мамаши девочка мне ничего не скажет. А я чувствовал, что с ней надо поговорить. Мы дошли до крыльца, сели на него, и я спросил: – Как тебя зовут? – Альбина. – Красивое имя. Альбина, ты можешь рассказать мне всё совершенно откровенно. Я не собираюсь тебя «лечить», – я показал пальцами в воздухе кавычки, – заставлять или осуждать. Но я должен понимать, что произошло, чтобы помочь тебе. Альбина опустила голову к коленям, занавесившись волосами. А потом глухо сказала в ладони: – Мама меня с подругой застала... – и замолчала. Молчала она минут пять. Видимо, думала, что я с криками убегу или начну её осуждать. – Мы целовались. Она на ночь осталась у меня, как обычно. А я в Леру уже год влюблена. Я её решилась поцеловать, а она ответила! Я даже не ожидала. А тут мать в комнату ворвалась, свет включила, увидела нас с Леркой и как заорёт! Меня за волосы в коридор вытащила. Леру на ночь глядя из квартиры выпнула, кинув ей вещи в лицо. А меня потом всю ночь проклинала, орала, что я урод, что не нужна ей такая ненормальная, что она меня в психушку сдаст. Всё утро звонила куда-то, потом в машину засунула и сюда привезла. Мне так стыдно перед Лерой! Это был мой первый поцелуй. Наш первый поцелуй. Что она теперь про меня подумает?! – и Альбина заплакала горько и безысходно. Я осторожно прикоснулся к её плечу, она вздрогнула, а потом прижалась ко мне доверчиво, вздрагивая всем худеньким телом. Родители, что же вы творите со своими детьми? Зачем вы их ломаете? Успокоившись, Альбина отстранилась, вытерла лицо рукавом клетчатой рубашки. – Извините. – Альбин, ты же понимаешь, что я тебя никуда не поведу. Для этого нет объективной причины. Твои предпочтения не болезнь и не уродство. Просто выбор. На который ты имеешь полное право. Я могу сделать вид, что «полечил» тебя, пропустив через дом, и ты будешь скрывать от матери свою ориентацию до тех пор, пока не выйдешь из-под её опеки. Но решать, в любом случае, тебе. Я сделаю так, как ты хочешь. – Она меня дома сгноит, – всхлипнула девочка. – У тебя других родственников нет? – Папа. Они в разводе. Он сейчас в командировке. – Он тебя примет, если что? Ты сама хотела бы с ним жить? – Примет! И хотела бы. Я изначально хотела, но на момент развода мне было десять, и моё мнение в суде никто не учёл. А вы же знаете, у нас всегда предпочтение матери отдадут. И мама у меня вся такая положительная. Она завуч в частном лицее. А то, что она меня за плохие оценки на горох ставит, никогда и не скажешь по ней. – Звони отцу. У меня до его приезда побудешь, если вы с ним сейчас договоритесь. – Мне ему правду сказать или как? – Скажи, мама тебя любит? – Нет! – Альбина ответила, ни секунды не колеблясь. – Она меня у отца отсудила, чтобы ему досадить и чтобы имидж поддерживать. Как это она ребёнка мужу-козлу отдала. – А папа? – Да. Он меня никогда за оценки не ругал, хотя мама ему жаловалась на меня. Сказал однажды, чтобы мама не слышала, что важнее быть хорошим человеком, и оценки после обучения вообще никакого значения иметь не будут. Вернее, будут, конечно, но не стоит ради них истерить. Он же не знает, что мама меня наказывает. Я ему не говорила, чтобы он не расстраивался. Он и так страдает, что не может видеться со мной, когда хочет. Только когда мама разрешит. – Так вот сама ответь: говорить ему всё как есть или часть правды? – Всё скажу. Чтобы сразу понять, есть у меня отец или нет. Я ушёл на кухню, давая Альбине поговорить. Минут через десять у порога раздалось: «Тук-тук, можно?». На пороге стояла Альбина. Она улыбалась. За ней никого не было. Чистота и пустота. И вот этого ребёнка на горох! – Заходи. Кофе будешь? – А можно? – Ну я же предложил. – Спасибо! Мама говорит, что он вреден. Но папа мне всегда варит. С молоком и сахаром. – И я могу такой же сварить. Так что отец сказал? – Сказал, что ему всё равно, лишь бы я счастлива была, – улыбнулась Альбина, но вдруг её губы поползли, задрожали, и она, уткнувшись в ладони, снова заплакала. – Он меня лю-ю-ю-ю-бит. Ой! – В ноги Альбины ткнулась Булка, смотря на неё своими оленьими глазами и неуверенно виляя хвостом. Жалела. – Это кто?! – Ты будешь смеяться, но это собака. Порода чихуахуа. Зовут Булка. Любит поесть и симпатичных девушек. – А можно я её потрогаю? – Можно. Только держи крепко, она вертлявая. Альбина бережно взяла мою собаку-прилипаку на руки и прижала к груди. Как мама. Булка у всех женщин вызывала одинаковые чувства. Я положил в готовый кофе сахар, долил молока и поставил перед Альбиной, замершей за столом и принюхивающейся к Булочке. Та пахла детской присыпкой. Я уже проверял. – Так что отец сказал помимо того, что любит тебя? – Он вернётся завтра. И сразу к вам. Можно ведь мне остаться, вы не шутили? – Можно. Кинешь ему геолокацию. – Он сказал, что отсудит меня. Вы, если что, свидетелем пойдёте? – Конечно. Но ты не забывай, что тебе уже сколько? – Пятнадцать. – Вот. И ты и сама тоже можешь за себя постоять. Альбина вдруг сникла и сжалась. – А что я маме скажу? – Я сам с ней поговорю. Пей кофе, нюхай Булку. Вернусь – накормлю тебя. – Спасибо! Я потрепал её по плечу и пошёл на заклание. Мне эта тётка сразу не понравилась. Мамаша сидела в машине и ковырялась в телефоне. Я постучал по стеклу. Она нажала на подъёмник, стекло поползло вниз. – Где Альбина? Всё вышло? – Да. Завтра её заберёт отец. Тётка смотрела на меня непонимающе некоторое время, а потом опять начала наливаться гневом. Да её саму «лечить» надо, только вот она этого не понимает. – Я её тебе, сопля бесхозная, привезла лечить! А ты мне тут что устроил? Зови её сюда, мы уезжаем! – И попыталась открыть дверь. Я ударил по двери руками так, что тётка завалилась набок, беспомощно шаря по торпеде руками, пытаясь подняться. – Значит так, мамаша. Ты сейчас уедешь отсюда и соберёшь все дочкины вещи. И когда за ними приедет отец девочки, передашь не вякая. Иначе я в твоей гимназии расскажу, как ты дочку свою на горох ставишь и бьёшь. И ты вылетишь с работы, как пробка из бутылки с прокисшим компотом! Поняла, мразь? Тётка, которая всё же смогла принять вертикальное положение, смотрела на меня с прожигающей ненавистью. Только мне её ненависть была по боку. – И ещё. Нельзя вылечить здорового человека! Твоя дочь спокойно может петь в церковном хоре, и ангелы будут плакать. А вот тебе бы полечиться. Но я тебя лечить не буду, сама ковыряйся со своим неконтролируемым гневом и социопатией. – Ты ещё пожалеешь! – выплюнула она, заводя мотор. – Безусловно! О том, что только мои принципы не позволяют мне женщин бить. Я отошёл, и тётка газанула. Скатертью дорога, мамаша!