Dominus Tenebris

Эта весёлая троица будто зарядила меня позитивом. После их отъезда я часа три ковырялся в саду, корчуя старую яблоню и окапывая другие плодовые деревья, потом два часа пилил дрова. Адольфыч был бы мной доволен. В конце-концов я просто заебался и до вечера лежал на диване с планшетом. То листал ТикТок, то выбирал плотника. Идея с арбалетом меня не отпускала. Надо чтобы мне сделали хорошую фальшпанель. Набрёл на форум, где народ своими работами хвалился, и через полчаса уже названивал по найденному номеру. Экзамен у меня в среду. Сдамся, потом маму осчастливлю, потом плотника у метро подберу и назад домой. С Иркой в этот раз встречаться не буду. Ну её, одна суета. Набрав Иринку, я попал в шторм из эмоций. Оказывается, ей позвонил клубный Ярослав, которому низкий тогда так неудачно втащил, и она с ним завтра идёт на свидание. Я искренне пожелал ей удачи, так что информация, что мы после экзаменов не пойдём в «Берёзку», её не расстроила. Зарядившись рвением, я сел за заметки к послезавтрашнему экзамену и, увлекшись, проторчал за ними полночи. Архивоведенье многие считали нудным предметом, а мне нравился и сам предмет, и преподаватель. Это был немолодой и язвительный еврей с настолько характерной внешностью, что все фразы от него приобретали некий налёт шутки или мудрости. Предмет он знал филигранно и подавал его интересно и полно. В итоге за своими заметками я и уснул. Утром, замёрзший и скрюченный, я клятвенно пообещал себе заехать в Икею и купить нормальную подушку, лёгкое одеяло или плед побольше, и вообще, посмотреть чего там и как. Душа требовала чего-нибудь ненужного. Свечей, кашпо под цветы или рамок под фотографии. Ирка называла эту мою любовь к мелким бесполезным деталям интерьера: «Гоша не добрал говна». Это когда мы пришли за новыми подушками по акции по пятьсот рублей, а потом ещё на десять тысяч свечек набрали. Не успел я покормить животных и, наконец-то, поесть сам в тишине, как ко мне заявился местный поп. На путь истинный наставлять наладился. То ли мать Альбины его наслала, то ли ещё откуда он проведал о моём крамольном занятии, но, очевидно, силы наши в вере были неравны, потому что машина его была новее и дороже моей. Я, когда его камилавку над своей калиткой увидел, подумал, что у меня галлюцинации или очередной «ходок» мимо дома с кладбища идёт. Но нет, поп оказался вполне материальным. Я вежливо поздоровался и спросил, что ему нужно. Поп огладил ухоженную бороду, похоже недавно простриженную в хорошем салоне вроде «Лодброка» на проспекте Вернадского, прокашлялся и спросил, не тот ли я колдун, к которому не зарастает народная тропа. Я опешил от такого поворота сюжета. – Почему вы решили, что я колдун? Это раз. Какое вам до этого есть дело? Это два. – Тоже мне, нашёлся тут Эраст Фандорин недоделанный, – обозначил служитель культа знание современной литературы. – Приехал я от того, что грешно это - с людей деньги за ворожбу брать. Да и сама ворожба - грех. – Да не ворожу я! – я начал заводиться потихоньку. – Вот и правильно! Вон какой ты мужик крепкий, на тебе пахать надо, а не дур, мистицизмом увлечённых, привечать. – Хорошо, мы выяснили, что я не колдую и не ворожу, что дальше? Лекция душеспасительная? – А даже если и лекция? В дом-то пустишь? Или у тебя там кресты перевёрнутые? – Заходи, борода многогрешная, – я решил посмотреть на попика, раз он такой настырный. Он бодро потопал за мной. На ступеньках чуть замешкался, запутавшись в рясе, и я этим воспользовался, чтобы посмотреть, кто стоит за ним. И охуел. Да там целая компания. Канареечный, не так чтобы сильный, но есть. И синий. Обе эти Тени я видел впервые. Про синий знал, что это одержимость. Канареечный - это наркотики. Как понял, не знаю, просто понял. А потом всмотрелся в синего и отшатнулся. Поп на пороге застыл, с удивлением глядя на смену эмоций на моём лице. – Отец, можно мне поговорить с вами по душам? – Можно, сын мой! За этим я и приехал. – Только я вас попрошу на крыльце это сделать. Сейчас объясню, вы поймёте. Мы сели на крыльце, и я начал с получения наследства. Не знаю, почему я этому человеку решил всё рассказать. С его-то синим. Но так интуиция подсказала. Под конец рассказа поп камилавку снял и в руках мял. Энтузиазм его поник, как ромашка на жаре. Он долго молчал, когда я закончил, а потом спросил: – Ты и моих видел? – Видел. – Осуждаешь? В приход доложишь? – Нет. Я не судья. Сам решай, жить с этим дальше или избавляться от них. Поп вдруг заплакал. Сухо, сдавленно, обречённо. Я просто сидел рядом молча. Вытерев лицо камилавкой, он заговорил: – Я давно за собой этот грех знаю. Ты не подумай, я никогда никого ни пальцем не тронул. Но как вижу эти румяные щёчки и блестящие глазёнки, так у меня эрекция и случается. Прямо во время службы. Чего я только не делал. И епитимью просил на себя наложить, и постился, и молился, и в скиту полгода на хлебе и воде прожил. Даже вериги носил. Все меня хвалят, какой, мол, у нас батюшка чистый, светлый, а я ёбаный педофил! Я даже наркотики начал принимать. Убьюсь дозой и больше не представляю себе ничего. И вроде как мир чище. А ты, правда, помочь мне можешь? Если да, то ты мой последний шанс! Я бы убил себя, не будь так к вере близок. Я даже уже о химической кастрации подумывал, но сделать её анонимно в нашей стране невозможно. А как я потом работать с такой репутацией буду?! Я вздохнул и хлопнул его по плечу. – Тебя как зовут? – Серафим. Хотя, какой я, нахуй, Серафим! Валера я в миру. – Валер, я попробую. Та Тень, что наркотики, слабая пока. А вот та, что, ну ты понял, за что отвечает, не столько сильная, сколько давно за тобой стоит. Привычная, как вторая кожа. – Что мне делать? – Встанешь перед порогом. Как я скажу зайти, не прекословя зайдёшь. А дальше, как бы я себя не вёл, не бзди и на меня не кидайся. Просто жди, когда всё закончится. – Хорошо. Я зашёл в дом, взял нож с банкетки и развернулся. Валера стоял белый, как полотно. Вся поповская муть с него стекла, как вода с силикона. Канареечный сзади даже к нему не прикасался, просто стоял. А вот синий собственнически поглаживал по голове, прямо по пробивающейся лысине, лизал его ухо длинным раздвоенным языком, властно клал руки на плечи. Валеру корёжило от этих прикосновений. Хоть синий с ним был давно, но он отвергал его как мог. Поэтому синий хоть и был высоким, но каким-то чахлым, будто рос в тени. В тени веры и отвержения его самого Валерой. Не врал он мне, что никогда никого пальцем не тронул. Я вперился в похотливые глаза синего и произнёс: – Съебался, быстро! – синий отпрянул, канареечного так вообще с крыльца снесло кубарем. – Валера, ко мне! – тот метнулся кабанчиком, спотыкаясь на пороге и падая на колени. Синий тянул руки, высовывал язык, капал слюной, трясся. Будто давние связи рвались. Я сопли жевать не стал и ткнул в него ножом. Тень осыпалась порохом и исчезла. Обернувшись, я нашёл бледного тяжело дышащего Валеру, сидящим на полу. И сел рядом. Я устал. Будто все соки в один момент из меня высосали. – Ты как? – ткнул я попика в бок. – Да х.. его знает. Вроде неплохо. У тебя каждый раз так? – По-разному. Но с теми, что давно присосались или хозяином питаемы – каждый раз. Валера пошарил руками по себе, нашёл карман в рясе и вытащил слипшуюся и сплющенную от жары конфету. – Попробуй, может помочь. У тебя похоже на гипогликемию. Трясет всего, дышишь прерывисто, взмок весь. Сладкого тебе надо. Голова не кружится? – Есть такое. – Ешь. И пойдём, чаю выпьем. Тебе сейчас хорошо бы кружки две крепкого, горячего и очень сладкого. Я запихнул в рот приторно-сладкую конфету, еле отодрав её от обёртки, и мне действительно немного полегчало. Руки, по крайней мере, уже не тряслись. – Валер, ты только ритуал закончи. Надо тебе сквозь дом пройти. Видишь дверь в конце коридора? Через неё на улицу выйдешь, дом обойдёшь и заходи. Я и тебе чаю налью. Тот кивнул, встал, опираясь на руки, помог мне встать и пошёл по коридору вглубь дома, слегка пошатываясь. А я поковылял чайник ставить. Вернулся Валера минут через пять. – Хорошо у тебя тут, ведун. – Да какой я тебе, нахрен, ведун? Задолбал ты ярлыки на меня вешать! – Ничего я не вешаю, – обиделся Валера. – Ты ведаешь, что творишь. Значит, ведун. Ну и водишь. Так что куда ни кинь – ведун. – Хрен с тобой. Чай чёрный или зелёный? – Чёрный. У тебя сладкое есть? Я молча бухнул перед ним коробку с пирожными, которые купил в Москве. Мы пили чай в тишине. После второй чашки меня окончательно отпустило. Остались лишь сонливость и усталость, но головокружение и дрожь пропали. – Валер, а ты откуда обо мне узнал? – Да матушка Ефросинья про тётку твою говорила одной прихожанке. Я случайно услышал. Ну, и решил поехать. Мне же больше всех надо. Я бы и на войну пошёл, лишь бы фантазии свои мерзкие не думать, – поп передёрнул плечами. Потом помялся. – Только я это, не брал с собой ничего. У меня там денег тыщ пять, не больше. Я непонимающе уставился на него. – Ну, я же к тебе не как клиент ехал, а за веру вроде как воевать, на путь истинный наставлять. – И? – тупо спросил я. – Отблагодарить, говорю, только тысяч пять у меня наберётся. – Да пошёл ты со своими деньгами! Считай, я тебя в плен взял, так что ничего ты мне не должен. – Ты хоть номер мой запиши тогда и свой дай. Я же медик по образованию. Я, конечно, в профессии ни дня не работал, но связи остались, и вообще. Ты же не против, если я твой телефон давать буду? – Я не против, но тоже смотри, кому даёшь. Я могу и отказать. – Спасибо, что мне не отказал. Распрощались мы с Валерой через полчаса. Он умял коробку пирожных и согласился захватить мусор до ближайшей помойки. Мы пожали друг другу руки и разошлись как в море корабли.