Dominus Tenebris

Мы валялись на диване как дрова, измочаленные и неподвижные. — Знаешь, у меня были проблемы со сном, — зевнул Арт. — Тревожное состояние, навязчивые мысли и всё такое. А здесь я превращаюсь в спящую красавицу. Я тоже зевнул, потёрся носом о влажное плечо. — У меня та же фигня. Первое время я засыпал в самых неожиданных местах: за столом на кухне, на крыльце, в ванной. — Как думаешь, почему? — Тут кислорода много, тихо, нет никаких фоновых шумов. А ещё я, скорее всего, что-то вроде проводника между мирами. Типа, транзистора. Это утомительно. И после клиентов меня тоже накрывает прилично. Кстати, напомни мне купить конфет, когда поедем в город. — Угум, — промычал Арт, а после его рука обмякла на моей груди, становясь тяжёлой. Я тихо выбрался из-под своего парня, накрыл его пледом, собрал разбросанную одежду и пошёл тренироваться. Это был акт насилия над собой, но акт необходимый. Если я буду заниматься исключительно тогда, когда у меня есть настроение, то просто потеряю все навыки. Накрутив себя, костеря и уговаривая голосом Адольфыча в голове, постепенно избавился от сонного и томного состояния, войдя в правильную спортивную злость. От того лупил по деревяшке ногами и руками так, что забор трясся. Уже ближе к окончанию тренировки я услышал шорох шин. Зелёный жигуль остановился точнёхонько у калитки. Из него вышел дед, в кепке, потёртых штанах и клетчатой рубашке. Местный, что ли? Уж больно непрезентабельно он выглядел. В такой одежде траву с покоса в машину грузят. — Привет, паря! Ты проводник? — Я. — Раньше тут девушка жила. — Умерла. — Жаль… Пустишь? — Заходите. — А ты чего такой взмыленный? — Тренировался. — А. Это дело хорошее. — Правила знаете? — А то! Глянув на деда, я опустил глаза. За ним стояла сияющая Смерть. Что-то она зачастила… — Ты глаза не прячь. Знаю я, кто за мной стоит. — Тогда зачем вы приехали? — У меня внук игроман. Всё просаживает, сил нет смотреть. — Насильно не лечу. — Я знаю. Но он и сам хочет. — Так от чего же не он приехал, а вы? — Он в машине сидит. — Я не понимаю… — Последняя воля умирающего. Невозможно отказать. Я с раздражением посмотрел на деда. Словно я отказывал кому-то. — Ты глазами не сверкай. Воля умирающего не для тебя, для него. Вроде как стимул дополнительный. — Если он не захочет, я не буду… — Да понял я, понял. — Зовите своего внука. Дед ушёл, а Смерть осталась. — Мне не нравится, что ты сюда зачастила, — негромко сказал я. Это не было упрёком или обвинением. Кто же будет выказывать неудовольствие высшему существу. Смерть пожала плечами, а потом посмотрела мне за плечо. Я обернулся и увидел Мрака, молча сидящего на пороге. Мне сразу стало легче, спокойнее. — Старая знакомая, Мрак? — Мра! — Боишься? — Мрф! — фыркнул «кот». Дед привёл парня лет двадцати, встал рядом со своей Смертью и подтолкнул его ко мне. — Здравствуйте! — Привет! — Дадите пройти? — парень оглянулся на деда, тот кивнул. — Дам. Мне не прекословить, исполнять всё, что говорю. Поднимайся! Я отступил вглубь дома, встал на пороге рядом с застывшим статуей Мраком. За парнем был большой оранжевый (одержимость игрой), небольшой лавандовый (вина). Что ж, значит совесть у парня ещё осталась. Осознаёт свою зависимость. Оранжевый нависает над ним, давит на плечи, а вот лавандовый держит его за руку. Я решил лавандового не трогать пока. Он мелкий, парня не заест, но, возможно, остановит от дурной привычки. Зависимость я уберу, но вот убрать паттерн поведения человек должен сам. Вина ему в помощь. — Ложись! Парень замешкался, но лавандовый дёрнул его вниз. Оранжевый попытался упасть сверху, но я зацепил его метко брошенным ножом, от чего он распался рваными клочками. Парень лежал, а я думал, стоит ли пускать его сквозь дом с Тенью. Я никогда не отпускал Теней, лишь недавно мужик, что стеснялся своей жене признаться, что хочет от неё «золотой дождь», убежал с красной Тенью, бросив на моё усмотрение остальные. Так он через дом и не проходил… — Вы могли бы подойти? — обратился я к деду. Старик притопал и встал рядом с лежащим на досках внуком. — Я в растерянности. За вашим внуком стоит вина. Я не уверен, что её стоит убивать. Но и пропустить через дом я его не могу, так как он не совсем чист. Смерть склонилась к деду и что-то зашептала на ухо. — А ты попробуй, — хитро улыбнулся дед. Я посмотрел на Мрака. Он сохранял невозмутимое спокойствие. Отодвинулся с пути, велел парню: — Встань и пройди сквозь дом. Тот встал вначале на четвереньки, после на ноги. Его штормило. У порога он запнулся, и лавандовый, выпустив его руку, тихо растаял, погладив напоследок, парень же побрёл вглубь коридора. Понятно, что ничего не понятно. Нахрена я тогда тут ножиками машу, матерюсь и из арбалета стреляю, если можно просто пропустить человека? Посадить кого-то вроде консьержа, чтоб следил за тем, вытирают ли ноги при входе, и всё… Смерть вновь зашептала деду. — Ты не расстраивайся, парень. Не все в состоянии свои пороки за порогом оставить. Внук мой просто волю мою исполнял. Иначе бы туго пришлось и ему, и тебе. — Деда? Парень, вышедший из-за дома, был бледным и потным. — Я в порядке, Саш. — Может, я поведу? — До дома дотяну как-нибудь, — развернувшись ко мне, дед сунул мне конверт, поклонился и ушёл, подхватив внука по дороге, подставляя ему своё плечо. Я кинул конверт на банкетку, сжевал последнюю конфету и спросил у Мрака: — Они до дома хоть доедут? — Мра! — И то хлеб. Я пошёл в душ и с удовольствием смыл с себя пот, пыль и сегодняшний случай. Почему иногда надо довести всё до самого края? Деда было ужасно жалко. Парня, впрочем, тоже. Я не понимал, что заставляет людей играть, но и не осуждал. Не надев чужих ботинок, никогда не суди про чужой путь. После душа я надел свежие вещи и пошёл будить Артёма. Но он не спал, а тихо разговаривал с кем-то по телефону и вытирал слёзы. Я остановил порыв обнять его и вышел, чтобы не мешать. Руки тряслись, мне стало неожиданно больно. Давно так больно не было. Словно плакал не Арт, а я. Надо отвлечься. Я был уверен, что Арт сам мне всё расскажет, когда закончит. Приготовлю ужин! Потоптавшись по кухне бессмысленно, я, запретив себе прислушиваться, начал шарить по шкафам. Не придумав ничего умнее макарон, порезал помидоры и ссыпал их в сотейник, чтобы сделать соус, размял лопаткой на сковородке фарш. — Ты видел? Сзади ко мне прижались, по животу скользнули холодные руки. Я прижал их к себе, накрывая ладонями, пытаясь согреть. — Да, прости. Я могу спросить, кто звонил? — Мама. — Она обидела тебя? — Совсем наоборот. Она сказала, что будет любить меня любым. Меня отпустило так резко, что слегка закружилась голова. Я на миг сжал руки Арта в своих, потом поднял и поцеловал каждую по очереди. — Я рад, что хотя бы один из твоих родителей одумался. Не хочешь пригласить маму к нам? — Ещё рано, — не задумываясь ответил Арт. Значит, он и сам ко встрече пока не готов. — Что готовишь? Арт положил мне подбородок на плечо и смешно задышал в ухо. — Пасту с томатным соусом и фаршем. — М-м-м, звучит вкусно, выглядит отлично, а запах потрясающий! — Мой или пасты? — Твой. Я осторожно отпустил руки Арта, переложив на свой живот, и помешал фарш. Настроение скакнуло вверх, как давление у гипертоника. То ли из-за настроения, то ли потому что так сложилось, но простой ужин вышел неожиданно очень вкусным, и мы, выпятив животы, осели на диване в гостиной. — Я обожрался, — простонал Арт. — Я тоже. — Слушай, я только сейчас сообразил, что у тебя нет телевизора. — Ты хочешь посмотреть фильм? — Можно. Я, постанывая и покряхтывая, совокупил телефон с ноутом, поставив его на раздачу сети, и завис над строкой поиска. — Что будем смотреть? — Знаешь, мне всегда страшно начинать что-то новое. А вдруг не понравится, и считай, что вечер пропал. — Я не против посмотреть уже виденное. Просто скажи, что тебе хочется? — Гарри Поттер, — смутился Арт. — О, отлично! Я его тоже люблю. Ты почему смущён? — Это по-детски. — То есть то, что моего кота зовут Снитч, тебе ни о чём не рассказало? И даже если что-то тебе кажется ребяческим, это не значит, что я не готов в этом принять участие. — Ты — взрослый! Мне бы уверенность, с которой прозвучали слова Арта. Внутри себя я был малолетним идиотом, который недавно чуть не погиб на стройке, познал прелести первой дрочки, стыд и любопытство от первого порно и растерянность на выпускном, когда не понимаешь, что теперь делать дальше со своей жизнью. Но, оказывается, я так удачно скрывал, что я долбоёб, что кто-то посчитал меня взрослым. — Это только кажется. Когда изображаешь из себя того, кем стремишься стать, рано или поздно начинаешь верить в это сам.