Варианта два - плохой и ещё хуже

«Я в норме, бывало и хуже» — Оливер прижимал к груди окровавленную руку. Все пальцы на ней были сломаны, а на ладони отсутствовало несколько полосок кожи, оголяя розоватую плоть. «Я заглянул в кабинет отца и взял простой карандаш из его ящика, это моя вина, нужно было быть осторожнее» — он улыбался широко и искренне, а огромные жёлтые глаза блестели от потока сдерживаемых слёз. «Это того стоило, Эндрю, карандаш действительно оказался хорошим. Самый лучший карандаш в моей жизни» Идиот. Просто законченный идиот. Эндрю хотел бы пообещать ему жестокую расправу над его отцом, он готов был потратить любые деньги, чтобы доставить паренька в самый элитный госпиталь. Чисто в теории, он мог бы сделать чего угодно, но на практике просто смотрел на Оливера с немым отчаянием и пытался выдавить из себя хотя бы жалкое подобие нормальной поддержки. Но он не умел сочувствовать. Он молчал. «Чего бы в скором времени не случилось ты просто обязан это вынести, Эндрю, пообещай мне, что ты не сломаешься! Всё будет в порядке!» Миньярд не понял к чему возникла необходимость давать подобное обещание, но поспешил коротко кивнуть. Спустя мгновение Оливер исчез за дверью, оставив после себя ощущение безысходности и недосказанности. Эндрю так и не смог произнести ни слова. Не зная контекста, он пообещал Оливеру справиться с чем угодно — вроде бы, до смешного банальное обещание. Он ведь умеет сдерживать свои обещания, это не должно было стать проблемой… Он провалился. Справиться с дальнейшими событиями оказалось просто выше его сил. Доктор пребывал в приподнятом настроении и насвистывал какую-то песенку 90-х годов, поигрывая, переполненным мутной жижей, шприцом. Укол пришёлся прямо в шею, а затем вереница событий смешалась в одну блевотную розовую кашу. Перекошенное лицо Мудака, прыгающий потолок, гулкие удары тысячи барабанов и немного пугающий детский смех буквально из каждого белого угла его импровизированной тюрьмы. В какой-то момент совершенно рассеянное внимание рывком собралось в кучку и уцепилось за оглушающий удар по хлипенькой двери. Дверь не была могучим атлантом и легко отварилась, пропуская внутрь бешеный оранжевый вихрь. Расплывчатый силуэт быстро приобретал очертания и наконец Эндрю с ужасом осознал, чем же на самом деле он являлся. Нил Джостен тяжело опирался на колени, стараясь совладать с учащённым дыханием. С течением времени детали в людях должны меняться, пускай даже самые незначительные. Рыжий идиот не изменился от слова совсем. Он как будто бы сошёл с акварельной картинки, которую Эндрю так старательно рисовал в своей голове. И теперь каждый маленький нюанс можно было увидеть во всей красе. Хлопковые серые штаны, чёрная растянутая футболка и их идентичные повязки на руках. Слишком длинная, кудрявая чёлка, прикрывающая густые светлые брови и эти огромные ледяные глаза, от взгляда которых всегда болезненно сводило живот и разрывало сердце на части. — Я опоздал, — хрипловато произнёс парень и в один шаг оказался прямиком перед Миньярдом. Он осторожно наклонился к его уху и Эндрю смог сконцентрироваться только на горячем дыхании, опаляющем его шею, — надеюсь, ты когда-нибудь сможешь меня простить. Джостен рывком покинул его пространство и Эндрю намеревался протянуть руку, чтобы поскорее вернуть своего кролика обратно, в максимально близкий контакт, но его кисти были надёжно скреплены ремнями и уже, вероятно, приросли к жёстким деревянным подлокотникам. Когда в считаных метрах от тебя находится сам Нил — мать его — Джостен, ты опускаешь такие незначительные детали, как присутствие ещё одного человека. Доктор Питерсон стоял в дверном проходе и наставлял на Джостена заряженный пистолет. — Эндрю, выслушай меня до конца, — Нил опустился на колени и смиренно поднял руки над головой, — Я бы никогда не смог продолжать своё существование без твоего присутствия рядом со мной. Привязываться к тебе было огромной ошибкой, но это, чёрт возьми, оказалась самая лучшая ошибка в моей жизни. Я не знаю значения слова любить, но, мне кажется, к тебе я испытывал максимально близкие к этому слову чувства. Я ни о чём не сожалею, и ты не смей. — Стой! — Эндрю наконец разблокировал свой запрет на слова, но рыжий не останавливался. — Я просто не смогу жить, если ты умрёшь. И всё. Поэтому… — Остановись, замолчи, переста — — Я люблю тебя, Эндрю Джозеф Миньярд, и, спасибо, — этот придурок улыбался. Улыбался своей самой идиотской улыбкой, — ты был потрясающим. — Нет, не стреляй! — на этот раз Эндрю попытался достучаться уже до доктора, — пожалуйста, опусти пистолет! Питерсон старший снисходительно покачал головой. — Натаниэль весьма ясно выразился, — серия выстрелов пронзила рыжую голову один, два, три раза, — он опоздал. Бездыханное тело как в замедленной съёмке соскользнуло на холодный пол. Наконец-то он перестанет быть таким идеально белым. Тёмная, густая кровь разливалась от простреленного черепа, спешно заполняя собой всё свободное пространство. Синие глаза оставались открытыми. Они мёртвыми стекляшками уставились в потолок, заменивший бескрайнее небо. — Нет, нет, нет, нет, нет, — Эндрю не слышал собственного голоса ведь его уши заполнял равномерный белый шум, — этого не должно было произойти, это просто какая-то глупая шутка, — он нервно рассмеялся в никуда, понимая на какие невероятные вещи способен его разум. — Джим, подойди сюда и сделай уборку, — доктор подцепил Миньярда за подбородок и заставил посмотреть на себя, — шутки должны быть смешными, щенок. Хотя, это действительно было забавно. Голкипер рванулся изо всех сил, но чужая хватка только плотнее сжалась на его подбородке. — Спокойной ночи, Эндрю. Какие, мать вашу, спокойной ночи? Внезапно перед глазами мелькнула яркая вспышка и желание сопротивляться исчезло, как по щелчку пальцев. Эндрю действительно провалился в глубокую темноту и последним, что он запомнил стало мертвенно бледное лицо самого дорогого для него человека.