Принц Х Царевич - 3

Царь Берендей велел сыну взять в подмогу дюжину богатырей. На деле же отправились в путешествие отрядом двое меньше — пятеро богатырей да сам Пересвет шестым. И то очень скоро царевич сильно пожалел, что эти-то согласились. Лучше бы одному… Богатыри к цели путешествия отнеслись откровенно скептически. Ну кто ж по доброй воле, без серьезных военных и политических угроз, отдаст взятые в долг деньги? Зря только время потеряют, по соседям разъезжая! Дело не только неблагодарное, да и не благородное. К тому же, кому охота из дома уезжать, едва воротясь? Из-за козней Шеморханки, считай, полгода родных жен не видели! И осень на носу — что за радость по дорогам грязь месить? Короче, согласились холостые и самые насмешливые — исключительно ради того, чтобы самолично на дипломатические мучения младшего царевича позубоскалить. Ну и приказ царя-батюшки уважать надо, а вдруг повышение выпадет? Пересвет с радостью поехал бы один — да кто ж его отпустил бы? Родительской воле перечить невозможно. А материнской заботе — тем более. Вот и мучайся теперь с урезанной дружиною… Чего скрывать — не вышел из царевича командир отряда! От армейских шуточек краснел, от матюгов вздрагивал. К старшему возрасту, к силушке богатырской уважения перебороть не сумел. И в итоге начальственная позиция была бесславно сдана практически без боя. Ну не сумел себя поставить правильно перед нижестоящими армейскими чинами! И на привалах соглашался сбегать до ручья за водой, на постоялых дворах коней в конюшню отводил безропотно. Сам себя презирал за бесхребетность — но идти на конфликт против бородатого коллектива духу не хватало. Пересвет вообще-то как планировал? Мол, отправится в дальнюю путь-дорогу, развеется, хорошенько обдумает смысл собственного бытия. В дороге, как он слыхал, всегда думается-де отменно, философские мысли под стук копыт приходят дельные. А обдумывать ему многое нужно было, причём в срочном порядке! Поэтому он и от огненных змеев отказался. Заявил твердо: лето кончается! А змеям, как всяким лесным гадам, надобно к зимней спячке готовиться! Конечно, глупости. Змеи успели бы и к спячке наесться (с самобранкой-то запросто!), и за границу слетать им не в тягость. Вот только богатырей змеи с собой не взяли бы однозначно. Пришлось бы опять либо с сестрицей, либо с Ясмин, либо с Кириамэ… А какие при них раздумья-философствования? И так запутался, кажется, хуже некуда… Оказалось, что бывает и хуже. Без змеев дорога только до границы Тюрильских земель заняла почти месяц. Учитывая, что король Мейнхард лишь первый из намеченных для переговоров должников, миссия грозила затянуться до самой весны! Какой тут оптимизм? Пересвет наивно рисовал в воображении верховую прогулку, средь колосящихся полей, золотых осенних кущ, и он, печальным задумчивым рыцарем, посетит дальние страны, пообщается с приятными благородными господами… А на деле? В действительности — недобрый ветер, непроглядные хмурые тучи, холодные ливни с утра до ночи и с ночи до утра. Дороги — реки грязи, конь по брюхо в глине… Только ближе к тюрильской столице дороги стали чуть поприличней, местами засыпанные мелким гравием. Да ладно бы только это! Пересвет обнаружил, что незаметно для самого себя слишком успел привыкнуть к нихонской чистоплюйности! Приучил его принц в баню если не каждый божий день, то хотя бы через день наведываться. В дороге-то разве такая роскошь доступна? А богатыри, сыны своего народа, ржут громче коней-тяжеловозов: мол, царевич настолько грязный, что при каждом случае парится! Совсем запарился, бедолага! Они-то, как весь христианский люд, как положено, по субботам мыться ходили. А ежели в субботний день на порядочный постоялый двор не попадали — так и на следующую субботу помывку не грех отложить. Грязь, она не сало! Потёр и отстала… Спустя две недели Пересвета от этой пословицы начало мутить. Больше, чем крепкий богатырский дух, смешанный с конским потом, его бесили солдатские шуточки касательно его женитьбы. Бородачам-зубоскалам дела не было до того, что этот брак — политический союз! Всё им непотребное мерещится… Здесь уж Пересвет не тушевался, злился и резко обрывал разговоры на полуслове. Богатыри переглядывались, послушно замолкали. Что не мешало продолжать ржать у него за спиной. Но самое ужасное, что было в этом путешествии — ночи. Из-за скудности бюджета поездки (да и постоялые дворы роскошью не баловали) часто приходилось снимать для ночлега одну комнату на шестерых. Богатырям-то что, они привычные — бухнулись и молодецки захрапели, носами присвистывая, в бороды прихрюкивая, друг с дружкой в громкости соревнуясь. А Пересвет уж месяц от такой какофонии глаз не смыкал… Вот разве ночи для философских размышлений ему и оставались. Однако дельные мысли трещащую голову не посещали, разумеется. Всё больше самоедские, самоуничижительные, самоистязательные. Пересвет до поездки подозревал себя трусом и ничтожеством. Теперь это ему стало очевидно с предельной ясностью. Перед богатырями поставил себя не царским сыном — безусым молокососом, мальчиком на побегушках. Вызвался самостоятельно провести дипломатические переговоры с задолжавшими соседями? Да кто его станет слушать! Хотел вернуться домой гордым героем, спасителем родины с мешком денег? Дурак. С Кириамэ рассорился. Желал показать себя самостоятельным, взрослым? Отказался от помощи, оттолкнул, обидел… Да кем он был до их встречи? Маменькин сынок, слоняющийся по терему от библиотеки до садовой беседки. Доверили бы ему родители это дело, отпустили бы одного за границу, кабы не нихонец? Ведь если подумать, только после того, как они вдвоем управились с Шеморханкой, терроризировавшей южные земли, и вернули домой бунтарку-сестрицу, мать с отцом на младшего сына смотреть стали, как на человека, а не как на дитя неразумное. А, что перед собою-то душой кривить! «Вдвоем»? Как бы не так! Без нихонского принца ничего бы не вышло. Пересвет и живым бы домой не вернулся от коварной соблазнительницы… Хотя, кто в этом виноват? Пересвет сам и виноват. Никто не собирался из него, седьмого сына государя, воспитывать видного политического деятеля. Царю не до него было, самодержавных забот хватало. Мать, после того как воспитала пятерых сыновей, последние силы на своенравную дочку растратила. На младшего тихоню рукой махнула — что вырастет, то и ладно. Вот и выросло… Ничтожество. Слабак. Трус. Что в нем только Ёж нашел? Что такое разглядел, что отпускать не хочет? А он… Лучшего друга предал… Вспоминать ту ночь стыдно… Злится, наверное. Конечно, имеет основания. Почти месяц не виделись уже — к тарелочке подходить не хочет. Не то чтобы царевич соскучился… Просто на душе не спокойно. Нетрудно догадаться, что, когда Ясмин или Войслава в донышке волшебного блюдца показываются, хихикают, подшучивают, да глазками куда-то в сторону всё постреливают — это Ёж там рядом, вопросы подсказывает. Значит, волнуется за него, переживает в разлуке… И страшно хотелось Пересвету променять очередную каморку постоялого двора на родную спальню в тереме. Волшебным образом загадать — и оказаться вмиг дома. И чтобы не слышать этот слоновий храп иерихонских носоглоток — а чтобы под боком свернулся котёнком его венчанный супруг… Лучший друг… Царевич чем угодно поклянётся — никогда в жизни больше его и пальцем не тронет. Лишь бы помириться… Но нельзя. Не в том смысле что невозможно — если попросить, Ёж что-нибудь придумает, чтобы его с чужбины побыстрей домой вернуть, Пересвет не сомневался. Нельзя, потому что иначе сам себя уважать совершенно перестанет. Гордость царскую тоже ведь воспитывать в себе нужно. Дух закалять. Мужчина он или размазня, в конце-то концов?.. Долгожданное прибытие в столицу Тюрильского королевства серое настроение в радугу не раскрасило. Пересвет, как и хвастался накануне сестрице, прямиком отправился во дворец. И, как и предсказала Ясмин, заслышав о финансовой цели визита, посла из дружественного Тридевятого царства от порога развернули восвояси. С натянутой гостеприимной улыбкой во все зубы заявили дворцовые чиновники, что записали-де его на личную аудиенцию — на самую ближайшую возможную дату: — Ждем вас, ваше царское высочество, через две недели, в пятницу! Никак не раньше. Приносим извинения за неудобства! Надеемся, что пребывание в столице нашей великой державы вам принесёт много удовольствия. Отдыхайте с дороги! Царевич и рад бы отдохнуть. Но разместиться в местных гостиницах оказалось тоже проблемой. — Сколько? Шесть странников? Да-да, конечно! Поселим со всем комфортом, не извольте беспокоиться!.. Что? Царевич? Из Тридесятого? М-м… Да, по описанию подходит — блондин, шесть футов росту... Просим прощения, но все места забронированы! Спросите в трактире «Хеллблау Драхе». Пересвет со спутниками четыре постоялых двора обошел — и везде одно и то же: — Извините, у нас вы никак не сможете остановиться. Отправляйтесь в «Хеллблау Драхе»! — Да что за чёрт? — тихо злился Пересвет. — Дался им этот «Драхе»… Но делать нечего — отправились искать приснопамятное заведение. В трактире, над входом в который красовалась вывеска с намалеванным голубой краской жирным драконом, странников встретили с распростертыми объятиями, будто только их и ждали. Имени спросить не успели: пересчитали по головам — и в зал повели, за стол усадили. Служанки забегали, как ошпаренные — но с улыбками, с улыбками! На скатерть свежую, белоснежную блюда метать начали, как заведенные кланяясь: — Всё оплачено, кушайте на здоровье! Богатыри на расспросы и удивление времени тратить не стали: раз оплачено, что мешкать? Сели, за еду взялись, аж за ушами затрещало. У Пересвета одного аппетита нету — очень ему сомнительно, будто королевские чиновники в качестве извинений стали бы утруждаться бронированием номера для его особы! Подозрения перерастали не в тревогу, нет, но в какое-то смутное предчувствие… Нервозность усилилась, когда царевич ощутил на себе пристальный взгляд. Оглянувшись по сторонам, обнаружил, что за ним действительно наблюдают: некая фройляйн стоит на галерейке, соединяющей внутреннюю лестницу и коридор, ведущий в номера на втором этаже. Оперлась о выцветшие деревянные перила тонкой рукой, в высокой перчатке по локоть, в другой руке — трепещущий веер. Талия осиная, туго затянута в оковы корсета. Юбка пышная, по новейшей моде, на каркасе. Волосы чёрные… Чёрт, Пересвет почувствовал, как невольно ёкнуло сердце. Чёрные, круто завитые кудри обрамляют острое бледное личико. Заметив ответный взгляд, незнакомка поспешно прикрыла лицо веером. Над полукругом павлиньих перьев сверкнули густо подведенные глаза… Пересвет готов был поклясться, что глаза у незнакомки глубокого синего цвета! Хотя умом он понимал, что не мог этого рассмотреть в полумраке, при чадящих свечах в закопченной люстре, поднятой под потолок… Он и лица-то ее не успел толком разглядеть… Разве тонкую улыбку подкрашенных кармином губ… — Чего пялишься, твоё царское высочество? — заметили его смятение чавкающие богатыри. — Смелей в бой! Видишь, крепость в тебе заинтересовалась, осаждать долго не придётся! Незнакомка подозвала пробегавшую мимо служанку, что-то шепнула на ухо. Та кивнула, поспешила к лестнице. А фройляйн удалилась в коридор, к номерам, при развороте обметя балясины под перилами пенящимися оборками юбки. — Вас просят подняться, — шепнула Пересвету служанка. Под дружный гогот и хрюканье подавившихся богатырей царевич вышел из-за стола, отправился в указанную служанкой комнату. Хоть он не выпил ни капли вина, но настроение отчего-то вдруг исправилось. Неужели от одного только взгляда таинственной брюнетки? Вот же ерунда! Одними черными кудряшками его не соблазнить!.. Толкнул дверь в номер. Створка с мелодичным скрипом послушно отворилась. Пересвет поморгал. Поборол искушение протереть глаза кулаком. Такое ощущение, будто у него двоится в глазах. Или, вернее, в голове. То, что он видел, было одновременно и одним, и совершенно другим… Он сам не мог выразить для себя это неуловимое ощущение раздвоенности. Незнакомка стояла у окна, спиной к двери. Он видел роскошный шлейф ее платья, украшенный бантиками. Тонкий изгиб спины. Она по-прежнему держала раскрытый веер у лица. Чуть повернула голову к вошедшему — кружевная косынка, прикрывавшая обнаженные плечи, соскользнула прозрачными складками вниз на локти. Завитки кудрей пружинисто коснулись нежной кожи. Она кокетливо и невинно повела плечами. — Коммэн зи, биттэ, — негромко пригласила фройляйн. [войдите] Губы Пересвета растянулись в улыбке. Он кинулся вперед, подхватил незнакомку в объятия, едва не вывалился с нею через подоконник, и закружил по комнате: — Это ты!! — Сюрприз!! — заверещали Марья и Марфа, выпрыгивая из-за ширм, украшавших номер. — Бака! — возмутилась фройлян, шлёпнула царевича веером, чтобы поставил на пол. — Ты что, значит, на всех брюнеток так бросаешься?! [примечание: дурак] — Неа! — заверил Пересвет. На пол поставил, но рук не разжал. — Прости меня! Я… такой дурак! — Соскучился? — сменил гнев на милость Кириамэ, поправляя растрепавшиеся букли. — Угу, — покаялся царевич, прижимаясь теснее к жестким ребрышкам корсета. — Всё успел обдумать, что хотел? Хватило времени? — Да ну к лешему. — Зарылся лицом в крахмальные, жесткие кружева рукавчиков, вдохнул аромат волос — такой знакомый, такой привычный, свежий островатый золотой лотос… — Не будешь больше от меня убегать? — М-м… — Ну, вот и хорошо. А теперь отпусти меня, пожалуйста. — М-м... — Отпусти, я сказал. Сердце и разум принца как будто разделились на две части. Одной частью он был невероятно счастлив — любимый держит его в объятиях и не хочет выпускать из рук! Возможно ли это?! Просто сон наяву!.. Другая же часть была не то чтобы в ярости — но в шаге от драки. Ибо свидание после долгой разлуки было прекрасно, но имелось одно существенно отравляющее романтику обстоятельство. Нет, даже два обстоятельства. — Э, ребят, гляньте! — Пересвет не закрыл дверь номера, и коридор заполонила толпа зевак в лице пяти плечистых бородатых молодцев: — Толком познакомиться не успел, а уж вовсю красавицу облапал! — Во наш тихоня даёт! — Давай-давай! Не посрами отчизну! Кириамэ тихонько зарычал сквозь стиснутые зубы. Догадливые Марья с Марфой, подобравшиеся незаметно из-за двери, оную с силой захлопнули. Судя по разочарованному и обиженному воплю, приплющили пару-тройку чересчур любопытных носов. — Отпусти, — повторил принц, теряя терпение. — От тебя конюшней разит, тэнгу тебя подери! Иди ты в баню со своими объятиями!! Пересвет отпрянул от супруга. — Милости просим! — пропели девчушки. Раздвинули ширмы — и явили взору заранее приготовленную медную ванну, наполненную восхитительно горячей водой. — Испортил мне платье, — подозрительно принюхавшись к косынке, проворчал принц. — Впору вместе с тобой в воду лезть. Хм, а это неплохая мысль… Улыбка вновь заиграла на подкрашенных губах. Он шагнул к онемевшему мужу. Пересвет смерил его взглядом от кудрей до туфель. Нет, это невозможно. Решительно исключено… Опять? Снова?! Эти шуточки, от которых он успел отвыкнуть! Эти лукавые улыбки, искрящиеся, манящие взгляды… Черт, и еще теперь это платье!! Его супруг точно знал, что делает, когда надевал этот наряд. Покрой по новейшей франкийской моде делал силуэт невероятно женственным, соблазнительным… Нет, невозможно, он должен отвести взгляд, каких бы усилий ему это ни стоило. Он обязан помнить, что перед ним — не девушка. А его друг. Его лучший друг! И он ни за что на свете не готов его потерять — из-за глупых игр, из-за нелепых иллюзий, из-за чудовищных фантазий, на которые тот сам его и толкает. Нет, и еще раз твёрдое нет! — Извини, — сказал Пересвет. — Пожалуйста, оставь меня на несколько минут, хорошо? И решительно, но вместе с тем мягко выставил принца за дверь. Вместе с девчушками, состроившими унылые жалостливые мордочки, которые им, впрочем, не помогли. — Мы вправду могли бы принять ванну вместе! — сказал через дверь Ёж. — В этом нет ничего плохого. Отбрось ложный стыд! Мы же с тобой одно целое — перед небесами и людьми. Разве забыл? Царевич в ответ пробурчал что-то, сквозь плеск неразборчивое. Ёширо усмехнулся. Накинул кружева на плечи, поправил непривычные, пружинисто качающиеся от малейшего движения кудри. — Пару минут? — повторил он. Кивнул девчушкам: — Ну что ж, не будем терять время напрасно. Спрашивать прислугу, в которой комнате расположились на ночлег богатыри, не было необходимости — басовитые голоса слышались из коридора. — Да не будет он с нами ночевать, говорю тебе! Чего место пустовать будет? Давай койку вот так придвинем, хоть ноги протянуть можно будет нормально! Что ж лежанки-то какие коротенькие тут, не по-людски сделаны… — А я червонец ставлю на то, что барышня его обчистит и ни с чем кинет. Приползет под утро щенком побитым, без полушки в кармане. — Я тоже ставлю на облом. Но не из-за того, что деваха выглядит подозрительной, хотя это оно так. Слишком уж хороша для приличной! А просто слабак наш царевич. Он только со своим ненаглядным суженым в кровать охотно прыгает. А с девкой не управится, нет! Под гром хохота Кириамэ распахнул дверь комнаты. Узрев на пороге обсуждаемую фройляйн, молодцы принялись пихать друг дружку локтями. Один особо зазевался — его вообще спихнули с кровати, на которой тот сидел и ставки принимал. — Э-э… — замялись. — Гуттен таг, что ли? И заухмылялись в бороды, приосанились. Но с места не сдвинулись. Хотя могли бы и встать, чисто из вежливости перед дамой. — Пересвет Берендеевич просил передать, — произнес Ёж, с удовольствием проследив, как при звуках чистой родной речи вытянулись у мужчин физиономии, — что в ваших услугах более не нуждается. Дальше в путешествии сопровождать его буду я. — Так ты этот и есть?.. — догадалась дружина. — Принц его суженый? Ряженый? И пока силились осмыслить сказанное и разглядывали во все глаза, не заметили, как оказались жертвами колдовства. Ёширо сделал знак притаившимся за дверью Марте и Марфе. Девчушки кивнули — и, прыснув смешком, трижды хлопнули друг дружку по ладошам. Под звук третьего хлопка из комнаты испарился последний богатырь. — Аригато годзаймас, — кивнул зардевшимся девчушкам принц. И поспешил вернуться к царевичу. Вернее — к дверям номера, в котором тот заперся. В следующий миг в тронном зале царского терема возникли из ниоткуда пятеро богатырей. Мужчины материализовались в воздухе и плюхнулись вниз, на ковровую красную дорожку пятыми точками. Одеты они были лишь в исподнее. Кроме нижнего белья, на всех пятерых красовались яркие атласные ленты — обмотаны по торсам, по рукам и ногам, кто алыми, а кто синими, остальные белыми. А на головах вместо шлемов — трехцветные пышные банты. Проходившая мимо горничная с визгом выронила из рук поднос с чайным прибором и схоронилась за золочеными спинками тронов. Богатыри поёрзали по ковру пятками, ощутив себя окуклившимися гусеницами. Но атласные ленты были доброй мануфактуры — не рвались, сколько ни напрягай литые мускулы. Горничная из-за тронов выглянула, взвесила в уме опасность — и смело кинулась за стражей. — Я ж говорил — колдун! — проворчал один из странников, сердито зыркнув на соседа. — А ты заладил: андрогин, андрогин! Тьфу, пакость!.. Кириамэ снова жалобно-тихонько поскребся коготками в дверь: — Ну, что ты стесняешься? Мы же оба парни! Позволь я потру тебе спинку? Дай хоть волосы тебе помою! Наверняка плохо промоешь сам-то! Ну пусти меня! Не будь букой! Я соскучился!.. — Фройляйн, у вас всё в порядке? — подошел трактирщик. Кириамэ не смутился: заранее позаботился проверить, не понимает ли персонал гостиницы язык Тридевятого царства. Оказались необразованные, что было на руку. — Ах, какое тут «в порядке»! — привалившись спиной к двери, горестно вздохнул Ёж, картинно прикрыв губы запястьем, словно сдерживая всхлипы. — Мой муж невыносимый ревнивец!.. Кстати, господа из соседнего номера поспешно съехали, вы знаете? — Нет, — удивился хозяин. Однако, кажется, даже обрадовался неожиданной новости. Ведь кто их знает, этих русичей, что могли бы учудить со своей силушкой-дурушкой, если напились бы. А напились бы непременно, хозяин нисколько в том не сомневался, уж глаз намётан постояльцев по сортам различать. Но вздохнув с облегчением, вернулся к более приятной теме: — Ревновать такую красавицу сам господь бог велел! — расплылся в ухмылке, в откровенном расчете на чаевые. Фройляйн, как видно, комплименты привыкла пропускать мимо ушей. — Всё слишком ужасно! Он до сих пор не может простить мне моих внебрачных детей! — отмахнулся Кириамэ, продолжил жаловаться громко, чтобы с другой стороны запертой двери тоже было слышно. — Детей? — эхом повторил трактирщик, усмешка застыла на его физиономии, а глаза заметно округлились. — Девятерых, — вздохнул Ёж. — Вы же видите, я старше моего юного супруга, это не тайна. Но ведь ему-то я никогда не изменяла!! — Он с силой попинал каблучком по двери. — Ах, извините, я заплачу за ремонт. — Нет, что вы! Всё в порядке, — разрешил трактирщик. — Ах, это всё волнение… После нашей свадьбы я не давала ни единого повода для ревности!! А если я и целовалась с Ясмин, то исключительно для удовольствия супруга! Я же знала, что ты за нами подсматриваешь!! Трактирщик побагровел и, откланявшись, поспешно ретировался восвояси. Кириамэ снова попинал дверь: — А с воеводой ты сам меня заставил целоваться! Мне этого отнюдь не хотелось! А он вчера опять меня преследовал! Кричал пошлости! На глазах у твоих родителей! Хотел поймать и... — Что ж ты нас на весь трактир позоришь?! — зашипел царевич. Дверь открылась и быстро захлопнулась — а принца за подол рвануло назад, в комнату. Он чуть не упал, но успел-таки воспользоваться моментом — и очутился в объятиях супруга. Прижался щекой к коже, влажной под наскоро надетой свежей рубашкой. Вплел пальцы в мокрые кудри, упругие, капающие водой на воротник и плечи. — Вытрись хорошенько, а то простудишься, — прошептал Ёж. Но не отлип, ни в коем случае — подхватил полотенце, набросил ему на голову и принялся сам вытирать, ерошить волосы. Полотенце не позволяло царевичу отодвинуться, он оказался в нежном плену, лицом к лицу, глаза в глаза… губы у самых губ… В дверь тихонько постучали: — Разрешите? Девчушки робко юркнули в номер. И, демонстративно прикрывая глаза ладошками, по стеночке пробрались к своей волшебной коробчонке, стоявшей на столике у изголовья кровати. — Мы спать! — сказала Марфа. — Мы крепко спим, ничего не услышим, — заверила Марья. — Если понадобимся — стучите, — добавила Марфа. — Только не очень сильно, а то раздавите, — предупредила Марья. — Вакатта! — рыкнул принц. И девчушки послушно растворились в воздухе. — Сороки, — хрипловато буркнул царевич. — Хай. Пересвет перехватил уголок полотенца и стал стирать с лица супруга пудру, помаду, подводку. Без лишней краски глаза засияли только ярче, а губы… Пересвет шмыгнул носом. — Ну и к чему весь этот маскарад? — спросил сурово, отодвинувшись. — Ради тебя. Тебе же понравилось. — Неправда. — Ложь. Я видел, как ты изменился в лице, увидев меня издалека. Наверняка подумал, что наконец-то встретил девушку своей мечты? Свой идеал с черными кудрями? — Неправда! — Царевич отобрал надоевшее полотенце и кинул его на спинку с грохотом попавшегося под ноги стула. Отошел к кровати, принялся рыться в дорожной сумке со сменной одеждой. — Ложь, — рассмеялся принц. Подошел, подобрал с покрывала отброшенные кальсоны, встряхнул, подал супругу. Тот как раз их и искал, да проглядел в спешке. — У тебя глаза засверкали. Пусть ты был очарован платьем, но в платье-то был я. И мне было приятно чувствовать на себе твой голодный взгляд. — Неправда! — Правда. Неужели соврёшь, будто сразу меня узнал? — Не сразу, но… Ты не ответил. Зачем ты так вырядился? — Я рассудил, что в этой дыре принц из далекой экзотической страны привлечет к себе больше внимания, нежели одинокая дама цветущих лет, путешествующая в компании двух служанок. Ведь дама может выехать встретить своего запаздывающего супруга? Никто не будет удивляться этому событию или распускать сплетни. Пересвет был вынужден признать справедливость данного предлога. — Как прошла твоя сегодняшняя встреча с кайзером Мейнхардом? — невинно поинтересовался Ёж. — Ты вчера, кажется, говорил, что сегодня собираешься еще до обеда провести переговоры. — Завтра снова пойду во дворец, — буркнул Пересвет. — Соу дэс-ка? — протянул Ёж. — Ты уже придумал речь? — Завтра придумаю! Утро вечера мудренее. Давай спать ложиться. — Как? Ты не станешь ужинать? — Не хочу. — Ты… разрешаешь мне лечь с тобой? — вкрадчиво уточнил Ёж с искушающей, многообещающей улыбкой. — Ну да, — твердо сказал Пересвет. — Что в этом такого? Ты же всегда… Мы же дома обычно… То есть, давай уже укладываться, я устал и хочу спать! — Да, день сегодня выдался долгий и хлопотный, — кротко согласился Ёж. Пересвет покосился на него: — Ты специально объехал все гостиницы в городе и предупредил хозяев, чтобы мне везде отказывали? — Подкупил. Это было несложно, — без тени раскаяния повинился тот. — Я выбрал для тебя самое лучшее заведение. И хотел быть уверенным, что ты остановишься только здесь. Кириамэ распустил волосы, и царевич против воли засмотрелся на каскад смоляных кудрей, тяжело упавших до самого пояса. — Помоги мне расстегнуть платье? — попросил Ёж самым обыкновенным тоном. Как будто не видел, как зарделись щеки супруга. — А ты разве не можешь позвать служанку? — ворчливо отозвался Пересвет. Смотреть, как он стаскивает длинные облегающие перчатки, прикусив за кончик пальчика… А затем вынимает из волос шпильки, одну за одной, высоко закинув руки, а кружева на рукавчиках соскальзывают вниз… Уже это оказалось слишком для его зачастившего дурного глупого сердца. А если еще самому придется расстегивать пуговички, кажется, целую сотню… Что же делать, если разум понимает, кто перед ним, а сердце мозгу не внемлет и чёрт знает что такое себе мнит?! — Думаю, служанка слишком сильно удивится, если начнет раздевать барышню, а разденет мужчину, — фыркнул Ёширо. — Ну… вон, девчонок попроси. — Они уже спят, — сказал Ёж. — Да-да! — согласно запищал расписной ларчик. — Мы спим-спим! — Крепко спим! — И ничего не слышим! — Не подслушиваем, нет! — Ничегошеньки! — Оясуми нэсай!! — рявкнул Кириамэ, подхватил с постели подушку и накрыл ларец сверху. — Так вам теплее будет! И тише!! Из-под подушки что-то пропищали едва слышное, по тону обиженно-благодарственное. — Онэгай-сщимас? — придвинулся к царевичу Ёж. Развернулся спиной, где застежки, да волосы руками подобрал повыше, чтобы не мешались. Пересвет, сидевший на кровати, вздохнул обреченно. Колени пошире раздвинул, к себе притянул ближе, чтобы сподручней с пуговками-жемчужинками управляться было. Ну и что тут такого? Раздевал уже он мужа, и не однажды, не впервой… Но не снимал с него платье. Такое платье. И волосы не свешивались непокорными прядками, кудряшками-спиральками, не болтались упруго перед глазами. И корсета раньше царевич в жизни не видел, такого тугого, с крепкой шнуровкой, спрятанного под лифом верхнего наряда… Жесткая вещица, сжимающая ребра, от которой вдохнуть полной грудью больно — под красивой материей с изящной вышивкой. Обманчивая деликатная тонкость, скрывающая настоящую силу и непреклонную волю. — Как… там… дома? — запинаясь, спросил Пересвет. Пуговичек на платье было чересчур много, а пальцы не гнулись, непослушные. Кириамэ охотно пустился рассказывать о произошедших за месяц его отсутствия событиях, о скучной жизни дворцового терема. Пересвет и старался слушать — и не мог вслушаться, слова протекали мимо сознания. А в голове всё ярче сверкала иллюзия — картинка из сна, острое, щемящее чувство однажды увиденного… Франкийцы называют это «дежа-вю». Точное слово, иноземное, певучее, как нельзя больше подходит к кринолину и корсету с декольте. Это ощущение одновременной встречи и потери — оно уже чудилось ему сегодня. Совсем недавно — когда Ёж у окна стоял, к нему спиной. Образ принцессы из грёз наложился безупречно на самого близкого, самого понимающего… друга… С царевичем всё это уже было. И не однажды он ловил себя на идиотском сердцебиении и глупом волнении, которое силой воли унять невозможно. Но раньше всё было, кажется, не так остро. Сегодня совсем не так… Из-за разлуки? Возможно. — Ты не слушаешь, — чуть обернулся принц. Пересвет вздрогнул: оказалось, платье уже расстегнуто, а он машинально принялся распускать шнуровку корсета. — Прости, я тут запутался немножко, — сказал царевич. Покраснел, поняв, насколько правдиво и двусмысленно прозвучал его ответ. — Я тебе противен? — спросил Ёж. — Что? — изумился царевич. — Почему? — Ты стараешься не прикасаться ко мне. Даже кончиками пальцев. — Нет, ерунда, — выдавил улыбку Пересвет. Нарочно обхватил ладонями стянутую талию — так и есть, две пяди и два вершка в обхвате. Под ладонями чувствовалось движение от неровного дыхания. От этого ощущения у царевича по пояснице мурашки пробежали. Он поспешно отдернул руки. — Ты ненавидишь меня? — ровным голосом спросил Кириамэ. — Нет! Я… Я люблю тебя. Принц отпустил рассыпавшиеся волосы и обернулся вполоборота, чтобы взглянуть в глаза. — Люблю, — тише повторил Пересвет. — Как друга. Как лучшего и единственного своего друга. — Ты же знаешь, я не верю в дружбу, — отозвался Ёширо. — Я знаю, — сказал царевич. — Но… Я долго думал… о твоих наложницах из императорского гарема. Кириамэ ощутимо напрягся, Пересвет почувствовал это, но стоял на своём: — Ведь ты с ними дружил. — Значит, вот о чем ты размышлял весь этот месяц? — Судя по тому, что ты мне рассказывал, эти девушки были твоими единственными и настоящими друзьями. — Они были моими возлюбленными. — Да, ты делил с ними… хм… постель. Но… — Каждое слово давалось царевичу тяжело, но он пересиливал смущение и продолжал. — Но ты делился с ними также и своими мыслями, так? Проводил не только ночи, но и дни. — Не слишком ли долго ты об этом думал? — колко улыбнулся Кириамэ. — Понимаешь, если бы ты действительно был влюблен, то не во всех же сразу! — высказал царевич. — Настоящая любовь, она не потерпит никого лишнего. Понимаешь, если ты влюблен всерьез, то хочешь проводить все дни и ночи только с одним единственным человеком. Ты не шлялся бы, как мартовский кот, от спальни к спальне! Ты не такой человек, я тебя знаю. Ты остался бы с одной возлюбленной. А все другие казались бы тебе, по сравнению с ней, отталкивающими… Ну, ты понимаешь ведь, что я хочу сказать? — Понимаю, — склонил голову принц. — Значит, ты сам не отличал влюбленность от дружбы. Ты привык к таким отношениям в своем гареме! Ты не знаешь другой дружбы, когда можно общаться и не… не ложиться вместе в постель. Понимаешь? И… я думаю… ты неправ, пытаясь измерить наши с тобой отношения тем же аршином. — Что? — распахнул глаза принц. — Ты… хочешь от меня того же, что привык получать от своих возлюбленных… — едва слышно произнес царевич. Чтобы скрыть мучительную краску стыда, уткнулся лбом принцу между лопаток, в мягкие шелковистые кудри. Обнял теснее талию, сжал коленями бедра, словно не желая никогда выпускать, даже если бы тот стал вырываться. — Но ведь это неправильно. Настоящая дружба между нами… она не должна… мы не можем… Ты обязан это понять. Ты должен осознать разницу — ты не влюблен в меня. Это другое. — Да, — вынужденно согласился Ёж, повторил со вздохом: — Это совершенно другое. Он высвободился из рук царевича, отошел, шурша крахмальными оборками, придерживая рукой на груди расстегнутое платье. — Ты куда? — поднял глаза царевич. — Я буду в соседнем номере, — не отвечая на взгляд, решил Ёж. — Ты прав. Мы не должны проводить и ночи вместе. Дней более чем достаточно. — Я не то имел в виду… — замямлил царевич, чувствуя в сдержанных словах супруга скрытый холод омута. — Нет, ты прав. Я не влюблен в тебя. Я не испытываю к тебе дружеских чувств. Я люблю тебя по-настоящему. Как никогда и никого прежде в своей жизни. Я хочу тебя всем своим существом. Если я останусь с тобой на ночь, то вполне возможно, попытаюсь тебя обнять. Нет, я знаю, я буду льнуть к тебе, как кошка. Ты, возможно, спутаешь сон с явью и попытаешься меня поцеловать. Снова. Как это уже было. И я не найду в себе сил тебе сопротивляться. Я не смогу тебе противиться. Я не смогу противиться собственным противоестественным желаниям. Ёж устремил на царевича безжалостный взгляд. От каждого слова хотелось втянуть голову в плечи. Хотелось забрать все чертовы рассуждения назад и обнять его, попросить прощения… Хотя умом Пересвет понимал, что так будет правильнее. — И ты не сможешь остановиться, потому что я не позволю. Я не отпущу тебя. У нас будет настоящая супружеская ночь. Жаркая. Страстная. Но, вероятно, на утро ты захочешь покончить с собой. Потому что такая связь для тебя позорна. Поэтому ты прав, мы не можем больше ночевать в одной постели, прости. Он подошел к двери, помедлил. Закутался в дорожный плащ Пересвета, хоть тот и был пропитан конским запахом и пылью. Но застегиваться снова в платье было противно. — Не волнуйся, хозяин знает, что у нас сложные отношения в браке, — скривил он губы в подобии улыбки. — Он без вопросов даст мне комнату. Возможно, нас разделит всего лишь одна стена. Прощай. До утра. Дверь закрылась. Пересвет с глухим рычанием кинулся на кровать, закрыл лицо ладонями, зарычал сквозь стиснутые зубы. Он рассуждал правильно, он сказал только то, что должен был сказать. Они пришли к верному решению, их отношения должны пойти по новому пути, правильному. За их дружбу не придется краснеть, не будет поводов для грубых солдатских шуточек… Но царевичу почему-то было очень хреново. Он не слышал, как девчушки сбросили подушку на пол и покинули свой расписной ларчик. Только постель чуть прогнулась, когда они сели на самый краешек. Тихонько погладили по плечу, соболезнующее, точно на похоронах. — Почему мне с ним всегда так трудно? — пробормотал царевич. — Почему я не могу разговаривать с ним спокойно, нормально? Почему он постоянно выводит меня из себя? Девчонки промолчали. Предложили невпопад: — Может, слетаем на кухню? Ты еще не ужинал. Пересвет вздохнул — какой к черту ужин… И всё-таки, несмотря на все душевные терзания, Пересвет умудрился отлично выспаться. Пробудившись, он почувствовал себя ужасным свинтусом — но царски отдохнувшим. Что не могло не радовать, после месяца-то мучений. Потянувшись, зевнув, перекатившись на другой бок… Пересвет замер с открытым ртом. — Прости, надо было пораньше разбудить? Но ты так сладко спал! Ёж улыбался тепло и солнечно. Как будто вчера не с ним разругались. Или это всё царевичу приснилось?.. Пересвет закрыл рот и с непониманием похлопал глазами. — Тебе завтрак в постель? Или вниз спустишься? Кириамэ не собирался, кажется, подниматься с постели. Пристроился на свободной половине кровати, ладошку под щеку положил — и искрящимися очами любовался на заспанного супруга. Нет, Пересвет сразу отметил, что лежал он поверх одеял. Причем вполне одетый: в темно-изумрудном костюме кадайского кроя. Но не как обычно — с длинным верхним платьем до щиколоток, из роскошного бархата или мерцающей парчи. А с коротенькой курточкой-косовороткой под поясок, из плотного матового шелка, с вышитым на плече довольно скромным серебряным драконом. И штаны нормальные. Никаких корсетов, слава тебе боже, кринолинов или оборочек. Даже волосы привычно собрал в высокий хвост — почти как прежде гладкие, без кудряшек. Мда, почти — на кончиках пряди всё-таки завивались колечками. — Я подумал, — произнес принц, — и решил, что погорячился вчера. Прости меня, пожалуйста. Я не понимал, что ты чувствуешь. Но я поклялся в том, что не лягу к тебе в постель, слишком… э-э… как бы выразиться… категорично? В общем, я подумал, что, раз эта клятва касается исключительно ночного времени суток, то днём могу себе позволить быть с тобой… м-м… настолько близко. Если, конечно, ты не возражаешь. Ты не против? — Н-нет, — помотал головой Пересвет. Услышав согласие, Ёж плавно перетёк еще ближе — наглым образом по-кошачьи устроился практически на нём. Навис, опираясь руками о подушки по обе стороны от его головы. Всмотрелся, будто взглядом зачаровать решил. — Вчера ты сам обнимал меня, — продолжал развивать логику принц. — Поэтому я сделал вывод, что тебе не противны мои прикосновения. Ведь так? Но если ночью я не могу к тебе прикасаться, чтобы не вызвать нареканий, то возможно ли удовлетворить мою жажду твоих прикосновений днём? — Его голос сорвался и перешел на жаркий шепот. У Пересвета, от ощущения его дыхания на своем покрасневшем ухе, волоски по всему телу встали дыбом. — Дружеские объятия? Разумеется, исключительно когда мы будем наедине? Кириамэ ожидал ответ. Но царевич молчал. Шумно сглотнул — не помогло. В горле пересохло. Хотел бы что-нибудь сказать, отшутиться — да где уж тут. Пришлось руками из-под одеяла выбарахтаться и просто обнять, прижать к груди. Ёж выдохнул. И столько сброшенного напряжения было в одном этом выдохе, что Пересвет только усмехнулся и сильнее к себе притиснул. — Скажи еще раз, что любишь меня, — чуть слышно, неожиданно застенчиво попросил он. — Пусть как друга. — Ты мне очень дорог, — тоже тихонько и смущаясь, проговорил царевич. Кириамэ поднял голову, взглянул в глаза, не веря услышанному. Смахнул ресницами засиявшие слезы — и, забывшись, потянулся поцеловать. — Как друг! — Пересвет вовремя прикрыл ему рот ладонью. — Гомэнесай, — промычал сквозь ладонь принц. — Прости, я больше не буду. Царевич улыбнулся, отпустил. И принц снова прильнул всем телом. И пусть между ними было одеяло… Впрочем, из-за этого царевичу было еще жарче. — Вам завтрак в постель? — ехидно поинтересовались девчушки, не торопясь вылезать из ларчика. — Я ужасно голоден, а ты? — признался принц, но не шевельнулся, чтобы подняться. — Так! — сказал Пересвет, у которого тоже в животе предательски заурчало. Отодвинул от себя супруга, решительно взяв за плечи. — Обниматься условились наедине. А сейчас в комнате девушки! Так что слезай с меня! — А мы не в комнате! — захихикали девчонки из коробчонки. — А мы у себя в волшебном подпространстве! Мы вам мешать не собираемся! Мы... М-м-м!.. У-ууу… Они снова оказались под мягким арестом. От резкого выпада с подушкой Ёширо едва не скатился с постели — вернее, с Пересвета. Тому пришлось снова обхватить его руками поперёк талии. Принц оперся на локти… И Пересвет попался в плен. Ничего не видел, кроме его свесившихся волной волос, его блестящих глаз, приоткрытых губ… Царевич сам потянулся, поцеловал. Нежно и осторожно коснулся губами, словно боясь испугать. Просто ужасно захотелось попробовать — и не было сил себе в этом отказать. Чуть отстранился, ощущая вкус удивления… Но Кириамэ было мало — накинулся, прижал к постели, прижался жарким пламенем, втянул в себя всё его дыхание, выпил невольный стон. Пересвет беспомощно забарахтался — но не для того, чтобы освободиться — чтобы сбросить мешающее одеяло. Волнующие пальцы, сильные руки заскользили по его плечам, гладили, ласкали грудь, живот, принялись нетерпеливо сдирать рубашку. И Пересвет не отбивался, даже не думал — в ответ рванул затрещавшую изумрудную ткань его одежды, под которой горела кожа, манящее, пьянящее, такое уже родное тело. Он принадлежал ему… Пересвет очнулся от сна, вскинулся в постели, хватая воздух ртом. Провел ладонью по пылающему лбу. Под веками будто выжжен образ… Чёрте что!! Как после такого видения нихонцу в глаза смотреть? Стыдобища-то какая… Сумасшествие, наваждение… Да что там — самому себе в глаза взглянуть страшно! В туалетной комнатке в зеркале отразился свой собственный призрак, с напуганной бледной физиономией и безумным взором… Этот сон, не выходивший у него из головы, жёгшийся изнутри в черепе, как раскаленный жужжащий шмель… Коё в чём этот сон всё же оказался вещим. — С женщинами ссориться — себе дороже, — с понимающим вздохом, вместо доброго утра приветствовал царевича трактирщик, когда тот спустился в нижнюю залу. Пересвет кисло улыбнулся, выбрал стол подальше, в темном углу. О еде даже думать не хотелось, мутило. Но желудок требовательно урчал. — Выгонять женщину ночью из супружеской постели — последнее дело! — негромко наставлял хозяин, хотя его советов никто не спрашивал. Помахал по столешнице полотенцем, сметая крошки, выставил кружку, кувшин воды. — Пришла ко мне вчера за ключом от комнаты, лица нет, полураздета. Что же вы так, сударь, с ней сурово? Так она вас ждала, так к встрече готовилась! — Он покачал головой осуждающе и вместе с тем соболезнующе. — А ваша супруга видная фройляйн, к ней особый подход надобен. — Яичницу можете принести? — устало огрызнулся царевич. — Да-да, разумеется, — покивал трактирщик. Оглянулся на удивленный возглас служанок: — О, а вот и ваша фрой… фрой… фройляйн?.. Пересвет хмыкнул. Немудрено, что у хозяина полслова в горле застряло от неожиданности. Давешнюю фройляйн нынче только по длинным волосам и можно было узнать. Как и привиделось царевичу во сне, принц вернулся к привычной прическе — роскошному гладкому хвосту, заколотому на макушке длинной шпилькой с сапфировой каплей на подвеске. И как и во сне, пряди отказывались разгладиться на кончиках, упрямо завивались в колечки. Но как и во сне, Кириамэ побрезговал снова надевать платье с кринолином. Не подумал позаботиться о душевном равновесии невольных свидетелей его перевоплощения. В залу он спустился в более чем мужественной одежде — в кожаном полукафтане-полудоспехе. Длинные полы до колена не делали силуэт женственным, несмотря на подчеркнуто тонкую талию, обхваченную широкими ремнями и поясом с парными ножнами. Зато плечи выглядели мощно и внушительно — из-за нашитой по верху груди кожаной чешуи-бахромы, а также благодаря тройным металлическим зачернённым наплечникам: к внутренним концам верхних, хищно выгнутых раковинок были искусно присоединены еще две подвижные пластины с повторяющимся изгибом, обхватывающие предплечье. В целом наплечники смотрелись вполне воинственно, хотя и напоминали не то рыбьи жабры, не то многоярусную крышу кадайского храма. Кроме того Ёж надел металлические наручи-браслеты, закрывающие руку от запястья до локтя. Слава ками-саме, кирасой или шлемом пренебрёг, иначе Пересвету совсем не по себе сделалось бы. Завершал наряд настоящего воина длинный дорожный плащ, занавеской ниспадающий до пяток сапог. К плащу прилагался широкий капюшон, эстетичными складками разложенный по наплечникам. Ну что ж, хоть волосы в дождь сможет убрать, не промокнет… Кириамэ смело подошел к царевичу. Лицо — безупречная маска военачальника, представшего перед верховным повелителем накануне генерального сражения. У трактирщика отвисла челюсть — такого превращения от давешней фройляйн он не ожидал. — Сядь, — велел Пересвет. — Не пугай людей. А хозяину махнул рукой, чтобы пошевеливался и наконец накормил постояльцев. — С сегодняшнего дня я буду сопровождать тебя в качестве телохранителя, — произнес принц. Голос звучал негромко, но твёрдо. — Поэтому ты так вырядился? — хмыкнул царевич. — Платье тебе не по вкусу, теперь доспехи не нравятся. На тебя не угодишь, — скривил губы Ёж. — А где мой прежний конвой? — Испарились. — Улыбка принца стала чуть более настоящей и слегка самодовольной. — Значит, вдвоём? — Ты против? — Я знал, что ты не усидишь дома без дела, и не просто так явился сюда… Знаешь, извини за вчерашнее. Пересвета вновь кольнуло двойственное ощущение дежа-вю. Так странно — что сон, что реальность… — Нет, это я должен просить прощения, — холодно произнес принц, и по тону было ясно, что он ничуть не сожалеет о ссоре и сдаваться не намерен. — У тебя под доспехом случайно не… темно-изумрудная рубашка? — Что? — искренне распахнул глаза Ёж. Но моментально вернулся к насмешливости: — Опять хочешь меня раздеть? — Ты мне приснился, — вдруг вырвалось у Пересвета. Кириамэ фыркнул. — Надеюсь, в отчаянно страстном кошмаре? Не услышав ответа, обернулся к засопевшему царевичу. — Неужели я угадал? Неужели… — Он нарочно не стал переходить на шепот, чтобы насладиться смущением царевича, ведь прислуга всё равно не могла бы разобрать ни слова. — Неужели я тебя целовал? Сорвал с тебя одежду? Повалил на постель? Не давал вырваться, не обращал внимания на твои стоны и мольбы… — Ты с ума меня сведешь, — прошипел Пересвет. — Только не говори, что это не сон, а всё произошло наяву? Ты был утром у меня в постели?! — Если бы это случилось в действительности… — с сожалением вздохнул Ёж. Но продолжить ему, слава небесам, не дали: трактирщик брякнул на стол два больших блюда с яичницей: — Ваши яй… Ваша глазунья, господа.