Рубин и кровь (заморожен ВРЕМЕННО)

      Время будто замедляется. Когда горячий язык касается моего колена, слизывая кровь, возникает тревожное чувство, что пройдена точка невозврата.       Боль утихает почти мгновенно, но от этого не легче. Вампир поднимает пронзительный взгляд: его зрачки сужены, а глаза расширены. Мне совсем не нравятся мерцающие в них огоньки.

***

      С самого детства у меня ничего не было. Не было семьи, не было средств к существованию, не было перспектив. Я выросла в «Крысятнике» — самом дрянном людском гетто из возможных. Здесь царит нищета и бродит зараза — даже низкородные вампиры не рискуют иметь дело с «крысами», а те мнят себя свободнейшими из людей, потому что не платят дань.       …Мда, быть настолько жалким, что ни один вампир не захочет пить твою кровь — изумительный повод для гордости.       Мне посчастливилось выжить, не утратив человеческого лица и чувства собственного достоинства — спасибо дедушке Барсуку. Барсук был уважаемым членом общины, врачевателем, который заботился о бедняках, а еще настоящим интеллигентом — добропорядочным и умным-преумным. Прозвище свое он получил за грузное телосложение и черные пряди, чудом сохранившиеся в седых волосах.       Одному богу известно, как такой человек докатился до «Крысятника». В детстве мне казалось, что Барсук знает все на свете! Дети часто собирались в его жилище, чтобы послушать истории. Он был добр ко всем, но меня выделял особо — настолько, что в гетто я получила прозвище Барсучонок. «Какая потешная! — говорили люди. — Совсем мелкая, а балакает точь-в-точь как Барсук! Чесслово, вы только послушайте — один в один старый умник».       Барсук научил меня читать, считать, правильно говорить и привил стремление к лучшему. «Твоя матушка — упокой Господь ее душу — назвала тебя в честь драгоценного камня, коим ты несомненно являешься, малышка Руби! Если выберешься из этой грязи и подставишь свои грани солнцу, то так засверкаешь, что все вокруг ослепнут!» — сказал он как-то раз. И я запомнила.       Я не видела пути, но хотела верить, что найду более пристойное место в жизни. Иная девица, одаренная юностью и красотой (а природа, в отличие от судьбы, меня не обделила), постаралась бы занять теплое местечко в доме благородного вампа, но меня не манила такая перспектива. Я хотела учиться, испытывать себя, заслужить уважение талантом, умом и упорством, хотела быть значимой как личность, а не продовольственный запас какого-то кровопийцы!       К двенадцати годам я проштудировала все книги, что были дома у Барсука. Но чтобы выбиться в люди, этого, конечно, мало... А когда старый интеллигент покинул наш грязный, бренный и несправедливый мир, мне показалось, что единственная дверь в так называемое «приличное общество» закрылась предо мной навеки. Однако…       Одним знобким осенним утром нарядный экипаж проехал сквозь «Крысятник» и встал у входа в наш приют — все дети, толкаясь, бросились к окнам смотреть! Из экипажа появилась троица хорошо одетых вампиров, как на подбор высоких и стройных, с прозрачной кожей и цепкими, мерцающими глазами. Когда им открыла перепуганная нянечка, они без лишних церемоний спросили девушку по имени Руби.       Такой оказалась моя первая встреча с настоящими вампами. Они были красивы и двигались с невыразимым изяществом. Директриса и нянечка, что пустила их в приют, стояли у стены, благоговейно повесив головы. Кажется, само присутствие высокородных гостей угнетало их. Я не раз слышала, что вампиры интуитивно подавляют людей, но сама не чувствовала ничего такого — смотрела на гостей открыто и с любопытством, что, как мне кажется, произвело на них впечатление.       — Здравствуй, Руби, меня зовут Айрис, — с улыбкой сказала темноволосая женщина с невероятно красивыми, длинными пальцами.       — Здравствуйте, Айрис. И вы, господа, — ответила четырнадцатилетняя я учтиво, но без подобострастия. Айрис по-доброму усмехнулась.       — Умные глазки, красивое личико, учтивая речь… Разве такому бриллианту место в этом… — она поморщилась, окинув взглядом обшарпанный класс, — в таком месте?       Я с сомнением покосилась на жмущихся к стене женщин и спросила:       — Меня, что, продали?       Гости приятно рассмеялись.       — Милая, наша контора не промышляет куплей людей и прочим беззаконием, — промурчала Айрис, одними глазами указав директрисе и нянечке на дверь. Те выскользнули, и я осталась наедине с гостями.       — У нас для тебя благая новость, Руби, — продолжила Айрис, — но нужно кое-что проверить. Позволь твою ручку, милая, будь любезна.       Я неуверенно протянула руку — женщина ухватила ее и поднесла к лицу. Клыки показались из-под крашеных губ — я испугалась и хотела вырваться, но вампирша держала крепко. Надавив острым зубом на подушечку пальца, она кольнула его, вытянула немного крови и отпустила. Я озадаченно посмотрела на ранку — та не кровила и, хотя в момент укуса было неприятно, совсем не болела. Позже я узнала, что слюна вампиров обладает анестетическим действием.       Тем временем Айрис закрыла глаза, будто смакуя мою кровь.       — То, что нам сообщили — чистая правда! — обернулась она к своим спутникам и снова обратилась ко мне. — Милая Руби, тебе известно, кто такие деми и партиалисы?       — Конечно! — воскликнула я, в замешательстве мацая укушенный палец. — То, что мы живем в трущобах, не означает, что мы полные дураки! «Деми» значит «полукровка», полувампир-получеловек. А «партиалисами» называют метисов, в которых меньше половины вампирской крови.       — Умница. А знаком ли тебе термин «алунт»?       Я задумалась и покачала головой.       — Алунт — это партиалис в седьмом (именно седьмом!) поколении. Такие люди высоко ценятся в обществе. Знаешь, почему мы, вампиры, никогда не кусаем друг друга?       — Потому что кровь сородичей для вас ядовита.       — Верно. Кровь деми так же неполезна, а партиалисов в первых шести поколениях — не особо приятна. Кровь же алунтов, скажем так, идеально сбалансирована — она вкусна (прости за такую подробность), временно делает испившего ее сильнее и ускоряет выздоровление. Это очень и очень ценная кровь.       — …Вы намекаете, что я и есть этот самый алунт? — удивилась я. Айрис изящно склонила голову. — Но… с чего вы взяли? Кто вам такое сказал?       Вампир-мужчина извлек из кожаной папки и подал Айрис бумагу, которую она протянула мне.       — Ты ведь умеешь читать?       Красивым почерком на плохом листе было выведено следующее:       «Приемной комиссии лицея имени Гарольда Пакса. Достопочтенные господа, меня зовут Борис Сейдж. Кто я есть, значения не имеет, но, чувствуя, что жизнь моя подходит к концу, я обязан совершить последнее доброе дело.       Позвольте рассказать небольшую историю. В юности я был влюблен в девушку, которая, по собственному признанию, была партиалисом в пятом поколении. Наши с ней отношения, увы, не сложились. Дело в том, что меня вырастила семья вампиров, и я очень любил приемных родителей, она же была настроена радикально, считала, что добровольно кормить «угнетателей» кровью своего сердца неприемлемо, что лучше смерть в канаве. Мужа она подыскала таких же взглядов, и дочь они воспитали соответственно.       Ни моей подруги, ни ее супруга, ни их дочки уже нет в живых. Осталась только внучка — ясноглазая девушка по имени Руби. Я присматривал за ней как мог, но, когда умру, она останется одна. Когда-то я клялся ее бабушке, что не выдам «позорную» тайну их рода, но чувствую, что должен нарушить слово, дабы малышка не пропала в трущобах. Помимо того, что она алунт, Руби обладает светлым, живым умом и хорошей памятью — если дать ей подходящее образование, она далеко пойдет и сможет занять достойное место в жизни.       Всем сердцем призываю вас испытать ее способности и проверить кровь, чтобы, возможно, зачислить в ваше учебное заведение».       Далее идет разъяснение, где меня найти и как я выгляжу.       «Так вот оно что… Барсука, оказывается, зовут… звали Борис Сейдж, и он любил мою бабушку. Вот почему он…» — на глазах навернулись слезы. Айрис молча подала мне шелковый платок. Никогда прежде я не прикасалась к столь чистой и мягкой материи.       Вампирша забрала меня из приюта и поселила к своим кормильцам, очень приятной молодой чете. Мне дали два года, чтобы наверстать на дому положенное по возрасту образование и научиться вести себя в обществе. Я все ждала подвоха, боялась, что Айрис и ее муж, живущие неподалеку, станут покушаться на меня, но они строго чтили (и чтут) закон «о потреблении крови несовершеннолетних». Так я узнала, что вампы не столь страшны и беспринципны, как поговаривают у нас в «Крысятнике». Впрочем, если я случайно ранилась, опекавшие меня господа были тут как тут, чтобы «подлечить» и остановить кровотечение.       В шестнадцать я благополучно поступила в лицей имени Гарольда Пакса — одно из самых престижных учебных заведений на континенте, где можно получить и среднее, и высшее образование. За предоставленный шанс я ухватилась обеими руками — зарылась в книги, первый триместр отучилась на «отлично» и снискала любовь многих преподавателей.       Как все люди от шестнадцати до сорока пяти лет, я обязана платить дань: раз в неделю мы сдаем по пол-литра крови, которая восполняется за считанные дни благодаря так называемой красной микстуре. Дань распределяется между учениками вампирского корпуса — само собой, перед делением на порции кровь двух-трех доноров смешивается, чтобы затруднить узнавание по запаху и избежать возможного преследования людей вампирами.       Хоть воспитание в стенах одного учреждения призвано укрепить взаимопонимание между нашими видами, учат людей и вампов раздельно: первых в утреннюю смену, вторых — в вечернюю. Очевидно, правительство не до конца еще уверено в сравнительно молодой системе. Что касается меня и мне подобных, то нам приходится держать ухо востро. Наши личности держатся в секрете, а кровь, пусть и разбавленная, достается самым привилегированным среди лицеистов-вампиров. Пусть укусы без письменного согласия строжайше запрещены, нам советуют не появляться в учебном корпусе во вторую смену и не забредать в вампирское общежитие.       Запрет запретом, но инстинкт превосходства свойственен всем вампам от рождения — наша кровь, наделяющая силой, для них чертовски привлекательна. Не всякий сможет устоять перед ней.