Человек умирает тогда, когда умирает последнее воспоминание о нём.
Джоан Роулинг
***
В ту ночь Василиса долго не могла заснуть. Она сидела в гостиной на диване, поджав под себя ноги, и думала, думала, думала... Мысли были тревожные, неспокойные. Девушка неотрывно смотрела в окно, силясь разглядеть в непроглядном мраке темнеющий вдали лес. Непонятная тревога крепко сдавила её грудь, выбивая из лёгких весь воздух. Из глаз потекли горячие слёзы отчаяния, и девушка дрожащими пальцами набирала нужный номер. Несколько мучительно долгих минут она слушала лишь протяжные гудки и, не справившись с напряжением, яростно бросила телефон на пол. Василиса задыхалась, глотая слёзы, а в сознании проносилось лишь одно-единственное воспоминание: вокруг — дремучий лес, под ногами — толстые извилистые корни и — страх, вездесущий, всепоглащающий, животный страх. Единственное воспоминание, которое никак не вяжется со всей её дальнейшей жизнью, воспоминание, пришедшее, видимо, из далёкого, ушедшего навсегда детства. Странно было в который раз осознавать, что она мало что помнила из своего детства. Первые, самые яркие моменты Василиса не могла бы отнести раньше, чем к возрасту восьми лет. Именно тогда появилось всё: и тётушка, и праздники, и милые традиции, и жизнь сначала в мире людей, а после — в Магическом, первые взлёты, первые падения, увлечения, маленькие и большие радости, значительные и не очень потери... А то, что было между её рождением и восьмью годами, словно поросло мхом, покрылось слоем пыли, надёжно спряталось в сундук без крышек и замков, в комнату без окон и дверей. Мелодичную трель рингтона болезненно-раздражённое сознание приняло за спасательный круг, и девушка, соскочив с дивана, бросилась к телефону (разбила, чёрт возьми!), отвечая на звонок. — Милая, привет, что такое? — голос тётушки был заспанным, и только сейчас маленький укол вины неприятно кольнул сердце девушки. — Тётя Агнесс... — Василиса всхлипнула, рукой прикрывая рот, и мужественно старалась сдерживать не вовремя нахлынувшую истерику. — Тётя, скажи, что случилось с моими родителями? Продолжительная тишина на другом конце провода не обнадёживала. Лиса была на грани, готовая в любой момент вновь разрыдаться. — Почему ты спрашиваешь, лисичка? — обеспокоенно уточнила женщина. — Тебя что-то тревожит? Что произошло? Василиса затряслась. Её голос дрожал, сбиваясь на шёпот: — Просто ответь... Пожалуйста. — Я рассказывала тебе, — даже по интонации можно было уловить, как женщина напряглась и забеспокоилась. — Они погибли, и, когда ты была совсем маленькая, я забрала тебя к себе... — Я знаю, — Василькова тяжело и прерывисто дышала, еле сдерживая себя. — Но как они умерли? Некоторое время было слышно только, как тётушка поудобнее усаживается на кровати, поминутно вздыхая; но наконец она заговорила вновь. — Ты знаешь, что твой отец — мой брат — был... — Волшебником... — тихо продолжила за неё Василиса, дрожащими пальцами сжимая в руках телефон. — Да, и, когда... — Но почему тогда я не волшебница?! — как-то зло, нетерпеливо и вместе с тем обречённо крикнула Лиса, тыльной стороной ладони утирая слёзы со щёк. — Почему так происходит? Почему?! Приступ истерики повторялся снова, грозясь перерости в паническую атаку, и девушка обхватила плечи свободной рукой, глубоко дыша и стараясь успокоиться. Хотя бы на время. — Я... Твой отец был очень слабым волшебником, а мама — человеком, она не пережила роды... Это вопросы генетики, милая, так... — Да плевать я хотела на эту генетику! Что случилось с моим отцом? Разговор, и до этого не самый приятный, обещал превратиться в настоящую перепалку на повышенных тонах. — Я не знаю... Не знаю, — прошептала женщина. Василиса услышала, как она нервно вздохнула. — Он пропал незадолго до того, как ты родилась. Мы не нашли ни его, ни его тела. Эта новость повергла девушку в глубокий шок. Она не поняла, сколько времени просидела молча, обдумывая неожиданное признание тётушки. Удивительно, но слёзы вскоре высохли, словно девушка и не плакала вовсе. — Когда и где это было? — как можно увереннее спросила Лиса, в последний раз тихонько шмыгнув носом. — За месяц до твоего рождения, в мире людей. В Италии. — Но ведь есть вероятность, что он жив, правда же? — с надеждой протянула Василькова, хватаясь за эту мысль, как утопающий — за соломинку. — Я не знаю и ни в чём не могу быть уверена, — Лиса услышала, как голос женщины задрожал, и девушка как-то сразу притихла, очень жалея тётю. — Но, если есть хоть малейшая надежда, мы должны попробовать, да? — девушка говорила осторожно и немного неуверенно, словно боялась возможной реакции тётушки. Агнесс в последний выдохнула, собираясь с силами, и проговорила тихо, но твёрдо: — Даже не пытайся в это ввязываться. Я не знаю, кому мой брат мог перейти дорогу, кто его похитил, а тем более — за что. Ты меня слышишь, Василиса? Девушка почувствовала, как к глазам опять подступают слёзы, и попыталась возразить: — Но... — Нет, Василиса, не смей. Ты меня поняла? — добившись от девушки принуждённого согласия, она продолжила как ни в чём не бывало: — Ложись спать, солнце. У тебя завтра занятия, — Василькова услышала, как она пытается улыбнуться и говорить мягче. — Доброй ночи. — Доброй ночи, — как эхо, повторила Лиса. — Люблю тебя. Девушка, не сказав в ответ ни слова, завершила звонок. Без сил упав на подушку, она уснула почти сразу же.***
Ей снился лес. Величественный, светлый, без конца и края. Высоко над её головой пели, перебивая друг друга, птицы. Василиса, чувствуя в теле необычайную лёгкость, бегала среди деревьев, словно ребёнок. Бесцельная весёлая беготня привела её на огромную лесную поляну. Зелёная трава, переливаясь на солнце, приятно щекотала босые ноги. Девушка, весело смеясь, легла спиной на землю, широко раскинув ноги и руки в стороны. Услышав недалеко от себя шорох крыльев, она приподнялась на локте и оглянулась. Большой чёрный ворон приземлился почти в метре от неё и, чуть наклонив голову, внимательно рассматривал Василису, и его умные глаза словно заглядывали в самую душу. Девушка, сначала немного обескураженная, задорно рассмеялась и протянула к нему руку. Птица, возмущённо каркнув, сжалась и отступила на несколько мелких шажочков назад. И, когда девушка, не сдаваясь, вновь потянулась к нему, ворон взмахнул крыльями и взлетел, сделав над Василисой несколько кругов в воздухе. Девушка глазами провожала темнеющий высоко в небе силуэт улетающего ворона. Она опустила голову лишь тогда, когда птицу было совсем уже невозможно рассмотреть. Лиса оглянулась. Недалеко от неё, в траве, сиротливо лежало небольшое чёрное перо, едва заметно покачиваемое лёгким ветерком.***
Василькова проснулась в шесть утра и больше не засыпала. Чувство разбитости, глубокая задумчивость и нежелание что-либо делать вынудили её пропустить пары и остаться в комнате. До обеда её почти никто не беспокоил, исключая Якова и ещё Алёну, позвонившую, чтоб разузнать о самочувствии девушки. Они долго болтали и наконец сошлись на том, что прогуливать пары иногда бывает полезно. Напоследок пообещав подруге, что она с Патрулём не упустит возможности «заскочить завтра вечерком в комнату» к Василисе, Рыжова попращалась и вновь оставила Лису наедине со своими мыслями. Сложившаяся дружба с этими девушками была своеобразным достижением Васильковой. Она сумела поладить со всеми волшебницами, включая даже скептично настроенную к ней Варю, чему Василиса, конечно, была безмерно рада. Было три часа пополудни, когда в дверь громко постучались. Выругавшись про себя, Василькова поставила фильм, который она только что смотрела, на паузу и поплелась открывать непрошенному гостю. На пороге стоял тот, кого девушка меньше всего ожидала увидеть — Влад. Немного оторопев от неожиданности, Лиса пролепетала ему что-то вроде приветствия, пока он сверлил девушку своим мало что выражавшим неоновым взглядом, а из-за спины Морокова ещё более неожиданным образом вылезла рыжая макушка Якова. — Да-а, подруга, мои поздравления, — протянул он, первым заходя внутрь. — И с чем же? — усмехнулась Лиса, пропуская следующим Влада. — Просвятите же меня. — С первым прогулом, конечно! — не понятно чему радуясь, воскликнул Илья, вместе с молча кивнувшим Лисе братом-близнецом протискиваясь в комнату. «А эти откуда взялись?.. Хотя чему я удивляюсь...» Только вошедший последним Рэй на секунду приостановился, каким-то торжествующим взглядом окидывая Василькову: — Алекс рвёт и мечет. Снимаю шляпу, — он широко улыбнулся, с довольным видом шагая в сторону гостиной. Василиса захлопнула входную дверь и беззлобно закатила глаза, уже раздумывая над тем, как побыстрее спровадить отсюда парней. — Ну что? — она не знала, как по-другому начать разговор и начала с самого неопределённого, почти риторического вопроса. — У тебя есть что пожевать? — не к месту спросил Илья и, не ожидая приглашения или хотя бы разрешения, направился прямиком к холодильнику девушки. Она промолчала, не зная, что предложить против, и молча смотрела, как парень ищет себе чего-нибудь «пожевать». К сожалению, его несчастной жертвой стала любимая шоколадка Василисы, которую девушка отложила на потом. — Можно? — великие Шестеро, да неужели он соизволил спросить разрешения? И как такому вежливому парню можно отказать? Василькова промолчала, отворачиваясь от Ильи и обращая своё внимание на сидящих на диване четверых парней. Влад, угрюмый, сидел, уткнувшись в телефон, Рэй о чём-то тихо переговаривался с Яковом, растянув улыбку до ушей, а Ваня крутил в руках пульт от телевизора. — Ничего себе, ты смотришь «Венома»? — он громко хмыкнул и затем задумчиво протянул: — Да-а... Кинематограф — лучшее из всего, что создали люди. С этими словами он нажал кнопку, и движение кадров на экране возобновилось. «Видимо, наглость у них — семейное...» — подумала Лиса, глядя на Илью, огибающего её с шоколадкой в руках и направляющегося к остальным. Жалосливо взглянув на девушку, он отломил кусочек шоколадной плитки и протянул Лисе, дружелюбно улыбнувшись. «Ладно, не всё так печально».***
Парни ушли лишь тогда, когда почти стемнело. Вдоволь наслушавшись слов о том, что завтра ей, скорее всего, неплохо так прилетит от Алекса, — ведь «для него единственная уважительная причина неявки на занятия — смерть», как сказал Яков, — Василиса наконец смогла немного отдышаться и подумать о своём. Вскоре ей позвонила тётя, очень интересуясь состоянием племянницы. Они поговорили о незначительных вещах, умышленно избегая тему пропажи отца Лисы, и девушка отключилась с ещё большим чувством неудовлетворения, чем после ночного звонка. Василькова опять думала обо всём и ни о чём одновременно, в голове прокручивая недавние события и стараясь заново воспроизвести детские воспоминания. Но, увы, безрезультатно. Но она помнила Италию, эту солнечную приветливую страну, с такими же солнечными и гостеприимными людьми. Ей было, наверное, лет десять, и самый яркий образ, навеянный Италией – море. Синее-синее, солёное, безграничное и тёплое, но равнодушное ко всему: к прибрежным отвесным скалам, к пронзительно визжащим над ними чайкам, к проплывающему по нему катеру, и, наконец, к людям — их страхам, радостям, волнениям. Море, существующее здесь уже не одно тысячелетие, было одинаково бесстрастно и бездеятельно и к утопающим, и к кладоискателям. Оно не откликалось ни на проклятия мореходов, ни на мольбы бедствующих рыболовов, пришедших на его берег в поисках пропитания. Оно всё время было невероятно манящим, но в то же время обманчиво-безопасным и коварным. С головой погружаясь и в другие события почти десятилетней давности, Василиса и не приметила, как спокойно и без лишних тревог уснула.***
Сегодняшним утром девушка в очередной раз убеждилась, что навязчивый звон будильника — первый всадник апокалипсиса, о котором почему-то всегда умолчивают. День не предвещали ничего хорошего, ведь сегодня была пятница — день, для большинства студентов окрашенный сплошь положительными эмоциями. Но только не для первокурсников рыцарского в целом и для Васильковой Василисы — в частности. Хотя вид из окна не мог не радовать: осенне утро, хоть и ветренное, всё же обнадёживало ласками каких-то неуверенных косых солнечных лучей. Девушка заперла дверь и, поигрывая связкой из двух дубликатов ключей, направилась к выходу. В холле, на удивление, произошло столпотворение. Просто пройти мимо — а точнее протиснуться сквозь толпу крепких парней разных курсов — было почти невозможно, и девушка невольно присоединилась к этому в каком-то роде «стаду человеческому». Её любезно пропустили вперёд, когда она из-за широких спин пыталась рассмотреть нечто, так сильно заинтересовавшее студентов. Хоть и не большая, но уятная студенческая лоджия потеряла свой приятный вид: разбросанные кресла и разбитый кофейный столик приводили сначала в недоумение, а затем — в ярость. Но банальная смена декора не произвела на девушку такого впечатления, как то, что она увидела на стене. Чудесный портрет главной женщины академии был хаотично зарисован чем-то ржаво-красным. Ещё свежая жидкость ручейками стекала по позолоченной раме и стене прямо на пол. Ещё несколько мазков этой же непонятной субстанции было сделано на стенах по обе стороны от портрета. Судя по оживлению вокруг, большинство учащихся приняли это почти невинное хулиганство за некую шутку и иронично отзывались по поводу происхождения таинственной жидкости. Какой-то смельчак, выйдя вперёд, подцепил каплю этой жидкости кончиком пальца и тут же демонстративно слизал её, пробуя на вкус, чем вызвал возмущённые омерзительностью происходящего вздохи. — Это кровь виверны, — принюхавшись, расхохотался парень, оглядывая толпу перед собой. Некоторые одобрительно зааплодировали пареньку, положившись на его несомненное мастерство, некоторые, те, кто особенно надеялись на зрелище, начали разочарованно расходиться по своим делам. Голубая дымка на секунду озарила пространство, и через мгновение перед студентами возникла сама директриса. Паренёк в один момент растерялся, не зная, что ему делать, и поспешил скрыться в куче молодых людей. Василиса Васильевна, даже не посмотрев на него, лёгким, невесомым движением откинула массивную косу за плечо и, выразительно взглянув на толпу, негромко, но внушительно проговорила: — Студенты, вам пора на занятия. Студенты нехотя поплелись к выходу, по ходу обсуждая, кто же всё-таки так надругался над портретом. Самые развеселившиеся предположили даже, что это был тот самый парень, продегустировавший кровь виверны. Но абсолютно все сошлись на том, что эта выхода — всего лишь попытка закомпоексованного неудачника самоутвердиться. Василиса не разделяла веселья остальных. Тревога, ставшая привычной за последние дни, настойчиво полсказывала, что это всё — не просто так. Но всё же девушка надеялась, что лишь придумывает себе разные сложности там, где их попросту нет. Пропустив у выхода нескольких старшекурсников, Василькова оглянулась, чтобы в последний раз взглянуть на Вась-Вась. Она стояла спиной к девушке, напряжённо вглядываясь на изгаженную стену. Женщина явно задумалась о чём-то, за спиной сцепив руки в замок. В какой-то момент Василиса Васильевна обернулась и встретилась взглядом с застывшей у двери девушкой. Не выдержав таких напряжённых «гляделок», Лиса шустро ретировалась на улицу, где её уже ждали. — Чёрт, ты видела это? — воскликнул Яков, идя подле Васильковой. — Не нравится мне это, если честно. — Мне тоже, — вздохнула девушка, найдя наконец-то хоть в ком-то единомышленника. — У меня неприятное предчувствие. Яков сильнее нахмурился, что-то обдумывая, и свернул в сторону академии. — Надеюсь, Вась-Вась найдёт того, кто это сделал, — продолжила Василиса, хмуро смотря на дорожку у себя под ногами. — Мне больше интересно, зачем кто-то это сделал, — бесцветно и как-то виновато усмехнулся Серебряков, посмотрев на девушку. — Иногда, чтобы узнать мотив преступления, достаточно узнать, кто его совершил, — полушуткой ответила Лиса, небрежно поправив шоппер на плече. Они одновременно вздохнули, зачем-то обернувшись лицом к общежитию.***
Вечером Василиса Васильевна, по своей устоявшейся за многие годы преподавания привычке, сидела в кабинете, разбирая нерешённые за день дела. К своей досаде и стыду, она так и не нашла того, кто устроил погром в общежитии «рыцарей». Конечно, своей неуместной выходкой этот неизвестный никак не задел её гордости и достоинства, но привычное чувство уверенности в своих силах и абсолютного контроля над всем и вся в академии чуть пошатнулось. Чтобы лишний раз не отвлекаться на постороннее, Василиса решила развеятся. Поднявшись из высокого кресла, она, размяв поясницу, подошла к окну. Приглушённый свет единственного у входа в академию фонаря осветил крошечные отсюда фигуры двух студентов. Они сбежали со ступеней, остановились недалеко от лавочки и, прильнув друг к другу, поцеловались. Закончив с этим, они взялись за руки и тем же стремительным шагом направились в сторону общежитий. Эта, на первый взгляд, обыденная и даже милая сцена болью отозвалась в сердце всегда хладнокровной и собранной директрисы, перенеся её во времена ушедшей юности. Вась-Вась отошла от окна, поджав губы, и только сейчас полностью осознала, насколько она стара.