***
Арлерт заваливается в квартиру, очаровательно ругая гололёд и все сопутствующие ему последствия. Йегер лишь тихо смеется, помогая тому снять куртку и забирая шелестящий пакет из рук. У него на секунду захватывает дух, стоит пальцам соприкоснуться с ледяной ладонью Армина. Тот словно не обращает внимания, но рука Йегера моментально переплетает их пальцы. — Боже, да ты весь замерз... — Мне не холодно, — смеётся Арлерт, тут же шмыгая носом. Он стягивает шапку, попадая в горячие объятия. — Ты знаешь, что врунишкам Санта не приносит подарков? — Эрен усмехается в ответ. Конечно, это ложь, потому что жар квартиры почти сжигает после невероятно холодного в этом году декабря. Окна покрываются инеем, блеск длинных сосулек почти под каждым подоконником, чего уж говорить про парня, щеки которого с мороза наливаются самым пунцовым оттенком. В любом случае, Эрен знает одно: он готов согревать Армина хоть каждый вечер. Эрен всегда понимал, что Армин невероятен. Именно поэтому он — самый непредсказуемый, но, определённо, лучший подарок на Рождество. Ещё в начале года он планировал провести праздник в гордом одиночестве, но уже где-то в середине осознавал, что с ним будет этот прекрасный блондин, пытающийся выглядеть убедительно, хотя у самого зуб на зуб не попадает. Столько противоречий в этот канун. — Получается, я сегодня без подарков? — шутливый, а может, и шаловливый взгляд Армина берет на слабо. Он заглядывает в глаза и едва вскрикивает — Эрен поднимает его над полом и, кажется, не собирается отпускать. — После двенадцати, милый.***
Короткое воспоминание проносится у Эрена перед глазами. Арлерт вопросительно вскидывает брови, мол, «Чего так смотришь?», но Йегер лишь отмахивается. Так смотрят на горячо любимых. Сверкая взглядом, прикрывая дымкой ресниц и сведенных бровей. Так, будто упустить из вида все равно что умереть. Созерцая свое счастье, не веря ему до конца. Расплываясь в витринах скошенным отражением, отпечатываясь подошвой на хрустящем снегу, в мерцании наряженных елей. Влюбляясь снова и снова. — Тебе нужна горячая ванна. Ты дрожишь от холода. — Брось, все хорошо. Да и до двенадцати всего-то полчаса, и... Эрен касается его лица, ловя те самые губы с трещинками. У него кружится голова, в горле стынет, грудь сжимается безудержной нежностью. Все, чего он хотел, что ему было нужно, здесь, в его руках. Из коридора ни вправо, ни влево — целовать, едва прижимая то ли к себе, то ли к шкафу, — так сразу и не поймёшь — едва ли не лучшее в этом вечере. Дыхание согревает. Губы Эрена тёплые, а у Армина — холоднее льда, и он весь жмётся, замёрзший, но принимающий тепло от Йегера. Его свитер мягкий, но не мягче рук. Выцеловывать костяшки — личное удовольствие Эрена. Он прикладывает ладони к собственным щекам, смеется, тянет Армина за собой в сторону ванны. Пакет из продуктового остаётся в углу коридора.***
— Ты же позволишь мне? — мягко спрашивает Йегер. Эрен слишком родной. Если не здесь, не с ним, то вообще нигде и никогда — Армину хватает двух вдохов, чтобы сойти с ума. От парня пахнет имбирём, мандаринами и убивающей мятой. Так знакомо. Шея покрывается мурашками, пальцы Арлерта в чужих тёмных прядях — с распущенными волосами Йегер ещё красивее, и отрываться от него не хочется ни за что и ни на секунду. Армин на мгновение разучивается дышать. Тепло рук оставляет словно ожоги, губы горят от поцелуев. Но это лишь начало. Если Эрен согревает его после зимней улицы так, что сердце Арлерта взрывается от стука, а под веками грохочет целый фейерверк, что заставляет таять... Он даже старается не дышать, чтобы не спугнуть момент. «Боже, тебе бы я позволил что угодно». Собственные мысли выносятся из головы, но пустота кажется такой правильной и точной одновременно. Господь ему свидетель, так и есть: Армин позволит Эрену все, что угодно, лишь бы тот продолжал смотреть на него так любовно-нежно и касаться, боясь навредить, как произведению искусства, даже дыша по-особому, с трепетом. У чувств нет границ, особенно в этот вечер. — Эрен, — выдыхает Армин. Близость их тел сражает наповал. — Я и сам... Могу... — Знаю, — тот улыбается и, кивая, берет руку Армина, целуя с тыльной стороны — ох уж эти отсылки на средневековье. — но я бы хотел раздеть тебя. Арлерт давится воздухом, а потом еле заметно кивает головой. Ему не страшно и не дискомфортно: он не боится. Движения Йегера, родные настолько, что он может почти предугадать, какой жест будет следующим, плавно избавляют его от одежды. Собственными ладонями Армин вторит им и лишь шумно вдыхает, оказавшись голым до пояса. — У тебя мурашки, — сообщает Эрен, проводя пальцем вдоль ключицы, отчего приятной дрожи становится лишь больше. Она не бьёт, как лихорадка, а обтягивает все тело, делая каждую его часть до того чувствительной, что Армину кажется: одних лишь прикосновений Йегера хватит, чтобы его швырнуло в нирвану. — Это из-за тебя, — вовсе не обвиняя, говорит Арлерт и просто зарывается в чужие пряди поглубже, притягивая к себе. — Ты такой прелестный. Слова льются из губ, которые оставляют тень поцелуев по шее, ключицам, плечам. Впадинка меж ключиц — любимое место Эрена. Он ни за что её не пропустит. И сейчас, касаясь кончиком языка, а после носом, вдыхая запах кожи Армина, продолжает: — Ты хрупкий. Я хочу тебя целовать. Ты ведь разрешишь, да? Любимый, я хочу услышать, просто разреши мне это услышать. Его шёпот отдаётся так мучительно-сладко, что Арлерт понимает: он не дотерпит до двенадцати. Они оба не дотерпят. Эта пытка убивает, но не болью. Эрен умеет свести с ума и почувствовать живым после смерти от удовольствия. — Да, конечно. Ты же знаешь, я всегда... — Армин припадает к чужим губам прежде, чем успевает ответить, — Касайся меня, пожалуйста. Ты тёплый. Меж бедер знакомо тепло, но ещё не горячо — скоро это изменится, хотя обоим уже жарко, несмотря на холодную зиму. Руки Эрена быстро, но аккуратно расстегивают джинсы, и в этом жесте сочится столько доверия, что Арлерт закрывает глаза. Ему все известно. Прикосновения нежные, но не пошлые; они жаждут согреть, они тянутся в сердце. Джинсы вместе с нижним бельем скользят по молочным бёдрам вниз, и Армин ощущает ткань одежды уже в районе коленей. Он приподнимает ноги, давая Йегеру снять одежду окончательно. Армин такой потрясающий и красивый. Эрен всегда дышал к нему неровно. А как иначе, если он такой милый, порой стеснительный, харизматичный, умный. Если отзывается на каждый жест смехом, словами, и все его реакции настолько очаровательны, что ложатся в сердце Эрена, как идеально подходящий пазл. В нем есть какая-то загадка, как и в подарочной упаковке с шикарным бантом, та интрига, то трепетание. То, что Йегеру хочется разгадать. Ох, если Армин ему позволит. Эрен сделает все, чтобы показать свою влюбленность или любовь, — он, по правде, не сильно разбирается — всеми словами, что можно. И взглядом. Снова тем, что терзает чувствами, но у Арлерта, кажется, нет претензий на этот счёт. Они так и стоят: Эрен в домашней одежде, Армин — вообще без неё. Лицом к лицу. Слева мельтешит отражением зеркало, и Йегер лишь неловко подталкивает партнёра к нему. — Посмотри, ты такой невероятный. Красиво, да? — он кивает на тело Арлерта, сцепляя их ладони в замок. — Лучший подарок на Рождество. Ты знал? В ответ Армин только очаровательно смеется. Он маленький настолько, что его хочется обнять полностью. Впитывать жар пшеничных волос, проводить языком по уху, щекотать ресницами. Его тело — бледная галактика, для Йегера — алтарь. Двигаться в нем волной, вспоминая те же ощущения, пусть они и просто стоят у зеркала в ванной. Оставлять метки на коже, сплетая ноги и руки, сливаясь воедино. Только без резкости. На губах Армина — вселенская нежность. И немного религии. Близость с Эреном схожа с религией: они окунаются почти с головой, теряя все мысли, кроме друг друга. Шорох одежды где-то на подсознании, шёпот и шедевр любви, возведенный в абсолют, — мелкие ссоры, разговоры, смирение, жар поцелуев после. Чёрно-белые новые романтики, нежные окутывающие прикосновения и «Пожалуйста, возьми меня за руку». Эрен всегда возьмет. На тысячу просьб находится миллиард ответов, он всегда рядом, всегда — Армин не знает, как переживать без него холодные вечера и тёплые дни, как быть без него в постели с кем-то другим. Заботу и нежность Йегера заменить не сможет никто, никто не будет в состоянии свести с ума, никто не сможет дать понять, что Арлерт в безопасности. Лишь с ним. Поэтому в слова Эрена так безусловно и без сомнений верится. — Залезай, — Йегер тут же включает воду, подставляя поток на бледное тело. Арлерт едва вздрагивает, но от тепла душа не отказывается. — я скоро, ладно? — Возвращайся скорее. Эрен оставляет на губах Армина лёгкий поцелуй, на глазах — обещающий что-то взгляд, и исчезает из ванной, прикрывая дверь. Армин просто пялится на стену, позволяя горячей неге воды обволакивать тело. Он думает о том, сбываются ли новогодние желания. Но если они сейчас вместе, в одной квартире, а в комнате елка, наряженная ими под Фрэнка Синатру, то, наверное, сбываются? Вода заставляет хотеть спать. И Эрена. Кажется, он горячее кипятка, и, когда дверь открывается, а в проходе показывается Йегер с двумя бокалами вина. Он ногой неуклюже закрывает дверь до щелчка, заставляя Армина, с наблюдающего эту картину, влюбиться еще сильнее. — Тебе уже теплее? — спрашивает Эрен, подавая один бокал Армину. Белое вино сливается с молочной кожей и белоснежным кафелем в ванной. Всё такое белое, белое, белое, белое — и даже снег, и махровое полотенце, и ослепительное сияние светодиодов тоже белое. — Да, конечно. Тут даже жарко, — отзывается Армин. — сколько времени? — Без двадцати двенадцать. Ему не жаль. Нет, конечно, слегка жаль, что они, пожалуй, проведут это Рождество в ванной, но неужели это худшее решение? Так тепло, что уже начинает кружиться голова, и Армин тянет Йегера на себя, застывая в миллиметре от нового поцелуя. — Хочешь ко мне? Эрен пытается сделать серьёзное лицо и скрыть улыбку за бокалом. — Если только ты разрешишь. Армин закатывает глаза. Конечно, он разрешит. Всё, что угодно, что он сам предложит и что Эрен попросит. Иногда это даже слегка раздражает, но каждый такой вопрос Йегера, в чем бы он ни состоял, дает понять лишь одно: Йегер боится навредить. Он любит настолько всецело, что спросит, даже если захочет сделать то, что уже много раз делал. — Да. Иди ко мне. Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты был рядом. — Я рядом, Армин, — голос надламывается и крошится, но приторная нежность из него не исчезает. Эрен впопыхах снимает с себя одежду и залазит в ванную рядом со своим возлюбленным. От этого слова и мысли и том, что «Армин, я люблю тебя», ему кажется, что вокруг сердца, а не где-то в желудке, порхают бабочки, щекочут крыльями коронарные сосуды, делают щекотно — от этого хочется целовать, чтобы заглушить некий зуд, прижимаясь сильнее друг к другу. И, кажется, у Армина точно такая же история, ведь и он жмётся с одинаковой привязанностью, желанием, страстью. — Знаешь... Я помню наш первый поцелуй, — начинает Арлерт несмело, но так, что рядом с сердцем Йегера рождается ещё одна бабочка. — это был, кажется, август. Я думаю, ты тогда влюбился в меня. — Правда? И почему ты так решил? Армин невероятный. Эрен готов слушать его всегда: и сейчас, когда по лопаткам хлещет горячая вода, и ночью, в абсолютной темноте, и на прогулке. Его слова самые точные, и парень готов расписаться под ними хоть трижды. Слушать Армина — это как ваять совершенно новый мир. — Ты смотрел на меня по-особенному. Не как обычно. Я это почувствовал. — Я любил тебя и до этого. А в тот день ты почувствовал такой мой взгляд, потому что сам влюбился. Армин смотрит так, что сейчас умрет. Томное дыхание и пар, поднимающийся к потолку. Они оба полностью мокрые, у них одинаковые мысли. Вино из бокала исчезает то ли короткими глотками, то ли его смывает водой, но губы Эрена для Армина вкуснее алкоголя, поэтому не страшно расставаться с вином. Они выключают воду, уже сплетенные воедино. Дыхание кожа в кожу, смазаные жесты. Даже не ясно и, если честно, не важно, где быть ещё ближе друг к другу: в ванной или же на кровати. Секс с Эреном всегда оставляет после себя запутанные фракталы нежности и дрожи над хрупким телом Армина. «Эй, — до приятной дрожи отзывается над ухом, — все хорошо, Армин». — Мы можем... Начать здесь? — все ещё уточняет Йегер; Армин в курсе: стоит ему ответить отрицанием, и Эрен подхватит его на руки, позволив обвить себя ногами, а после отпустит уже только на мягкой пружинистой постели. Но Арлерт лишь облизывает губы и кивает в согласие. Хочется вырваться из собственного тела и унестись так далеко, как возможно и невозможно тоже. У Арлерта по позвоночнику стекает капелька воды, но вперемешку с его пудровой кожей — сладкая до ощущения патоки в груди, до сведённых скул. — Иди ко мне, — Йегер притягивает его ближе и кладёт ладонь на поясницу, укладывая большой и мизинец в ямочки, — прогнись, мой хороший. В ванной около раковины не слишком удобно, однако Армин лишь упирается животом в керамическую твердь. На спине миллионы прикосновений губ Эрена, и Арлерт сам подставляется под них. Очаровательно ведёт головой, оборачиваясь и ловя любящий взгляд. Армин вкусный. Чуть горьковатый и очень узкий. Когда Эрен соскальзывает ладонью со спины на живот и резко проводит по члену, а пальцами второй руки едва проникает внутрь, Арлерт сжимается и, кажется, не знает, куда толкаться, поэтому застывает в нерешительной дрожи. — Все хорошо? — Д-да, конечно, — у Арлерта уже крошится даже шёпот. Он выкидывает из головы все, кроме одного: пальцы Эрена. — пожалуйста, продолжай. Армин невозможный от нуля до бесконечности, у него нет определения по аксиоме, он создан для любви, нежности, созерцания и... Лишь для Эрена. Его бёдра горячие на грани температуры уже плавления — для кипения хватит чуть меньше сотни. Это не пальцы впиваются в кожу — это Армин сам впивается в них; ёрзает на руках, очаровательно дрожит, едва постанывает, мечется. Просит, пламенеет, умоляет. Каждый прикоснутый миллиметр тела на секунду касания — выпрашивает, задыхается, трётся. — Медленнее, Эрен, дольше, ещё, пожалуйста, о, господи, да, — каждый стон как отдельная симфония, как новая нота. У Йегера закладывает уши, но шёпот и постанывания Армина он слышит так, что сходит с ума. Бедра Арлерта — как жидкое золото: будто сожми чуть сильнее — и можно потоками пролить сквозь пальцы — обожгись и не жалуйся. Острые локти и лопатки, к которым Эрен наклоняется, чтобы оставить поцелуи, когда пальцы растягивают Армина так, что у последнего дрожат колени, остаются невинно-белыми, словно из спины сейчас вырастут крылья. Очаровательный пушок на лобке едва колется, скорее, идёт шершавостью по ладони, как кожура персика. — Маленький мой, ты такой хороший... — Йегер оставляет это шепчущими губами на пояснице, вынуждая Арлерта едва не умереть, хотя мысленно тот уже и в раю, и в аду одновременно. — Ты как, достаточно растянут? Мельком сказанное «Эрен» врывается колкой неосторожностью в разобранное вплоть до атомов созерцание. Фантомно, будто им обоим показалось, будто они на той стадии, где отрицание на грани безумия, но нет, они и не пытаются что-либо отрицать. — Хочу тебя, — Армин давит на запястье и растерянно-розовато охает, когда их языки касаются, — хочу-у, — скулит низко, грудной патокой, ёрзает, прижимается. — Сейчас, милый. Йегер мягко расталкивает губы языком и выстанывает своё «Ох-х» в самое саднящее горло Армина. Лишь бы тому не было больно, до единой секунды медленно, поглаживая бедро, мол, «Если только станет плохо — скажи». Даже в момент, когда Эрен входит в него, позволяет Армину держать за запястье, даже впиваться ногтями. Успокаивающе-гипнотически мажет губами по шее, шепчет «Тише, потерпи немного» и двигается до конца, пока не начинает ощущать полностью тугие стенки. Но стоит, не двигается. Знает: Арлерту нужно привыкнуть. Армин лишь прогибается в спине, вжимается влажностью, пальцами хватается за раковину и чужое запястье. Йегер в дрожи промазывает-размазывает слюну по линии челюсти, держит бёдра на попыточно-сдержанную узость сжатых зубов, но срывается и стонет с диапазонной шириной мокрого желания принять. Омутами океана Арлерт играет в гляделки, проигрывает, запрокидывает голову — болтается, как ненастоящий, — и постанывает едва. — Двигайся, — тихо просит он. Само очарование. Даже сейчас он не выглядит пошлым. Просто очень близким к Эрену. И тот понимает. Член Эрена подходится где-то глубоко, поцелуи оставляют послевкусие солёной карамели, и Армин благодарит все обстоятельства, из-за которых всё происходит именно так и никак иначе. Капельки пота на его лбу и плечах блестят бисером, и Йегер давится этой картиной перед собой. Армин так восхитительно предоргазменно сдыхает у него в руках, что это может послужить причиной второго Большого взрыва. Эрен разрисовывает поток шёпота придыханием — таким осторожным, будто пускает узоры по воде — почти растворяются, почти исчезают, да всё никак, будто каждая пятисекундная пауза есть чистая ненависть воды и считать, что её — вот такой — попросту не существует. Нежно входить в Армина — едва ли не заново, умоляющего повторить, и, о боже, если бы только Эрен мог. Не натрахаться по самые гланды, а заняться с ним любовью — именно так. Потому что ни с кем до Арлерта не возникало такого желания, но именно с ним хочется так, словно качаясь волной, до боли аккуратно, боясь разбить. Бояться навредить — это как один потаенный фетиш Эрена, о котором не знает весь мир, но догадывается Армин. Трахаться — одно. Заниматься с Армином любовью и даже чувствами — это вообще другое. Эрен не видит ничего общего. Слушать, как Арлерт просит и стонет, записать это на плёнку собственной памяти, а потом уже, находясь в текстуре окончательного неверия и отрицания… Каждый раз новая, иная частица восприятия, и Армин мягко кладёт ладонь на щеку и матерится три раза подряд, восхитительно морщась. Целовать его именно в этот самый момент — с каждым толчком проникать внутрь всё глубже — считать захлёбывания и всхлипы. — Нежнее, Эрен, — Армин отчего-то вспоминает, что перед ними зеркало. Он стирает дрожащей рукой пот со стекла, видит двигающиеся позади него бедра Эрена, ощущает все словно в десять раз острее, стонет и ловит собственный взгляд в отражении. — вот так, черт, я... — Посмотри, какой ты красивый, — Йегер берет его за подбородок и поворачивает точно к стеклу. Его рука даже слегка придушивает, либо это у Армина спирает дыхание, он не понимает, — ты невероятный. Я бы сказал, как мне сейчас приятно, но, надеюсь, тебе ещё... Лучше. Он и сам не может до конца фразу произнести. У Армина в памяти отпечатывается, как Эрен стонет, — в горьком необратимом понимании, что он не в состоянии остановиться, даже если грёбаная планета расколется к чертям собачьим на части, не перестанет, пока не сможет кончить. И это ему так ценно, так важно: что Йегер и сам не сдерживается, что с Армином он настоящий. Они хотят сказать миллион вещей, но вместо этого получается лишь загнанно дышать и стонать друг другу в губы, прижиматься лбом в шею, едва тянуть за волосы и двигаться. Край раковины, в который Армин судорожно цепляется, пытаясь не умереть от избытка ощущений, уже не кажется столь холодным. Арлерт выгибается так, что кажется, вот-вот сломает позвонки. Он слепнет, сжимая веки, слух ускользает на грани понимания, лишь тихий шёпот без распознавания слов. Армин мечется то назад, встречая движения члена Эрена, где их бедра сталкиваются с тихим шлепком, то вперед — Йегер мягко проводит сомкнутыми в кольцо пальцами по всей длине, размазывает сочащуюся смазку по головке, и ради его пальцев Армин готов на все. И то, как он придерживает своего возлюбленного за плечо рядом с собой, чтобы тот не падал, чтобы быть ближе. Армин чувствует лишь эти три точки и даже не знает, от какой больше его уносит в космос. Эрен утыкается губами в ямочку за ухом и вдыхает полной грудью. Смесь бледновато-телесного и туманно-оторванного душевного — зрелого, небесцельно растерзанного бьёт в ноздри и рисует перед внутренними глазами полосы и полукруги геометрических фигур без надежды на завершённое. — Эрен... — полусмазанно стонет Армин, глядя на партнера через отражение в зеркале, — обними меня. — Тш-ш, — Йегер оглаживает выступающие скулы и прикусывает губу, — тише, моя нежность, — снова наклоняется к уху и прижимается грудью к лопаткам, исполняя просьбу, — моя страсть. В животе начинает гореть с каждым его рваным выдохом. Арлерт течёт прямо на него, размазывает влагу по коже скользкими толчками. Другой еле выговаривает: «Хочу тебя», и тот вымученно выстанывает «Да» в ответ. Они возводят свой тандем на самый гребень волны, чтобы потом вдвоём рухнуть в бушующий океан. — Ты — лучшее, что у меня есть, — Эрен толкается вновь, и завихрившаяся от пота чёлка открывает нахмуренный лоб. Армин почти хнычет, но держится. — Я люблю тебя, — шелестит ему куда-то в волосы и охает, насаживаясь сразу до упора. — Милый, — хватает за бёдра и входит ещё раз — наполовину, дразнясь, — Армин, я зна-аю, — проговаривает односудорожно, не вдыхая, втрахивает каждое повторяемое слово мелкими толчками. — Просто... Эрен, продолжай. Эрен двигается, не помня, с чего они вообще начали, и пол уходит из-под ног. Он чувствует приближение оргазма — если не вместе, то никак. Поэтому и сам пытается довести Армина, потому что оставлять на сладкое — слишком убийственно. А Армин сладкий. С ним бы только и растягивать удовольствие. Последние толчки — едва грубее, но тут уж срываться на любой из их разов: с проникшейся любовью Армина к нежности, теплу и воздыханию над фарфоровым телом Эрен знаком до одури давно. — Нет-нет, Эрен, — Арлерт начинает задыхаться, и его взгляд плывет. Он предупредительно хватает Йегера за запястье, — потерпи ещё чуть-чуть, пожалуйста, я… — Черт, — кажется, другой умирает, — я очень хочу кончить. — Сейчас-сейчас, — внутренняя сторона бедра Армина — лучшее, чего касался его член, Эрен уверен, когда выходит для очередного толчка. Эрен кончает едва раньше, внутрь, и ему кажется, в голове взрывается все, что можно и нельзя. Он застывает, теряя остатки рассудка, но единственное, что остаётся гореть желанием, — быть с Армином. — Тише, я здесь, — успокаивает он. Плечи Арлерта мелко дрожат, он и сам в короткой минуте от оргазма, но знать, что именно Эрен — та самая причина, это как сорвать джекпот за секунду. — Я позабочусь о тебе. Он касается его мягко, но настойчиво, подаваясь вперёд движениям, так, как Армину хочется. Йегер оставляет на шее короткие последние поцелуи, двигается резче — сам уже ощущает до мгновения и почти предугадывает, прижимая Арлерта к себе, когда кончает и он. Когда белесые капли выплёскиваются на бледную кожу, ему хочется разделить тело Армина на условные квадратики и выцеловать каждый. Без исключения. Оргазм безлик, как и он уже сам весь, но толкаться почти рыдающими бёдрами — уже размытый лик, как бы ему не хотелось обратного. — Тише, — Эрен гладит Армина по плечу. Движение до боли простое, но он так обозначает свое присутствие. Свою верность. Свою клятву, что не уйдёт, едва кончив. Что не заберёт все свои «Люблю» с собой, покидая постель. Нет, Эрен будет рядом. И Армину даже не нужно открывать глаза, чтобы убедиться в этом. Он наконец отлипает от раковины, стоит Йегеру ненавязчиво потянуть его за собой. В остальной квартире достаточно холодно, в отличие от душной и разогретой ими самими ванной. Открытая форточка на кухне лишь пропускает морозный сквозняк блуждать по коридору. — Ты снова весь дрожишь, — замечает Эрен, тоже покрываясь мурашками на контрастном холоде. — можно мне тебя согреть? Рождественский мальчик. Армин смеётся, говоря, что «да, да, да и ещё миллион да», — и, справедливости ради, действительно позволяет подхватить себя на руки и поспешить в комнату. Он знает, что Эрен будет с ним всю ночь. И утром тоже. И весь наступивший год. Навсегда.