Рубиновый Рассвет: Дневники Рагнвиндров

Вытекающая из постоянных источников и гейзеров, вечно смешивающая в себе разные оттенки синего, вода окружала защищавшие подводный город широкие барьеры, которые казались всего-то стеклянными, но на самом деле были созданы мощной алхимией. На краю огромного бездонного колодца заснеженной Никсии из искаженного небесного света, перекрывающего солнечный свет, в бездонное водяное пространство нырнул силуэт. Я смотрел, как, разрезая плотную воду руками и ногами, тонкая и такая маленькая в сравнении с окружением фигура, облачённая в чёрный, окуналась всё глубже в холодную воду, быстро приближаясь к точке своего назначения. Должно быть, я уже знал, кто это. К моему счастью, я проник в Дальние Земли раньше. Таинственный незнакомец, хотя я, впрочем, уже тогда понимал, что, скорее всего, это вполне себе знакомец, держал курс на единственное строение под глубокими водами, громадному подводному городу Иль Гранда Валора, изначально выстроенному Фатуи как последний редут для атлантов, чтобы спасти оставшихся жителей Великой Каэнрии от великого и ужасного, всесокрушающего гнева Богов. Будучи оборудованным лучшей алхимической защитой, какую только можно было создать, Иль Гранда Валора превратилась в пристанище для великих умов, куда могли бежать гонимые великие люди из других стран. Пристанище для гениев и художников, изобретателей и композиторов. Пристанище, свободное от насилия, боли, жестокости, притеснения и подавления человеческих прав. Абсолютно неприступное пристанище, куда не может ворваться ни один чужеземец, не имея на то прав. Конечно, если не иметь под рукой возможности замораживать ход времени или ещё что-нибудь абсолютное в своей силе. И новый гость, как и я, похоже, тоже сумел пробраться безо всяких проблем, не потревожив охрану и легко перейдя через все заготовленные ловушки для злоумышленников. Жилые отсеки были расположены между подводными башнями, которые напоминали ядовитые грибы на отмели огромной реки. Основной центр управления техникой уместился на шляпке самой крупной поганки возле крупной охраняемой лаборатории, где только что вышел из-под водной поверхности гость. Именно в это самое место несколькими минутами ранее я шагнул, облачённый в плащ и маску, так умело скрывающие мою личность. Пока сверху бушевали ожесточённые бои некромантов и ополченцев, до прибытия нового гостя мне удалось разглядеть то, что было спрятано в лаборатории. Естественно, я не собирался ничего здесь разрушать, я всего лишь терпеливо ждал гостя, что совсем скоро сюда наведается. Конечно, это место было строго защищено сильной охраной, и я вряд ли мог бы избавиться от них тихо и не поднимая паники. Хотя, наверное, мог бы, но моей нынешней целью было не привлекать к себе никакого внимания вообще. Сделать так, чтобы никто в принципе не узнал, что я был здесь. Ведь моей сегодняшней целью была не лаборатория Доторре, моей целью было, как ни иронично, защитить её от одной очень надоедливой проныры, разрушившей мою последнюю любовь и сейчас готовящейся разрушить мою последнюю надежду на восстановление величия Мондштадта. Стоит отметить, очень характерной особенностью лаборатории Доторре была известность её местоположения, но вместе с тем абсолютная недоступность посторонним любопытным взглядам. Да, мало какие алхимики работают в помещениях, известных всякому; таким разве что может похвастаться типичный Сумерский Учёный, совершенно не скрывающий своего оборудования и исследовательских приемов. Чего стоит только "Дом Знаний", непосредственно примыкавший к величественной Академии Сумеру и получивший свое название по причине того, что там при основании селились многочисленные алхимики, лично связанные с тогдашней верхушкой, правительницей Рукхадеватой. У Фатуи же всё было иначе. Это стремление Доторре соблюсти секретность проявлялось в частности и в том, что использовались специальные заслонки, служившие для сокрытия от глаз прохожих дыма, исходившего во время выполнения отцом некромантии определенных операций. Разглядывая лабораторию Доторре, я увидел там почти всё то же самое, что готов был увидеть в типичной лаборатории алхимика, но за одним исключением; помимо стандартного алхимического оборудования — пробирок, горелок, цилиндров, колб, пинцетов, воронки, пипеток, мешалок, стеклянных и стальных пластин, испарительной посуды, шпателей, зажимов, штативов для пробирок и напильников Доторре держал очень дорогие огромные капсулы (размером подходящие как для животных и людей, так и для тварей побольше), конечно, там были и свойственные алхимикам разнообразные музыкальные инструменты, механические диковинки, кузницы и сопутствующее оборудование, тростниковые коврики для медитации, мангалы, святилища, дощечки и таблички с алхимической тематикой, щетки, метлы и различные приспособления для уборки, стулья, кресла, еда и даже временные жилища. Однако всё это выглядело как-то иначе, как-то по-новому. Если в лаборатории Альбедо всё это выглядело скромнее, то здесь, как и свойственно владыке Дальних Земель, всё блестело золотом, серебром и бриллиантами. Бриллиантами. Мой взор пал на огромные ромбовидные бриллианты, ровно, будто солдаты, стоящие в чётко выделенном строю у левой стены. Бриллианты опять-таки были огромными, наверняка метра два с лишним ростом. Крепкие, твёрдые и широкие камни. Немного приглядевшись, я заметил у каждого из них подобие человеческих плеч, рук и ног. Такие же крепкие и твёрдые, как и всё остальное "тело". Это, может, какая-то особая броня? Почти. Осталась небольшая деталь. На каждом из этих огромных блестящих бриллиантов была наклеена бирка, каждая из которых гласила: "Проект РОМБИУС: требует минимум одно эфирное тело". "Эфирное тело". Душа. Бессмертная армия. Теперь всё встало на свои места! Я даже и представить не мог, что Доторре до такого додумается! Теперь вместо того, чтобы использовать в бою некромантов, он собирается просто… Использовать кучу кристаллических гигантов с человеческими душами? Это просто невероятно. Быть может, это ключ к Бессмертной Армии Мондштадта? Какие-либо последние мысли о сотрудничестве с Орденом Рыцарей Фавония испарились в одну протяжную, волнующую секунду. Быть может, я был прав изначально? В Лаборатории Доторре всё-таки есть очень полезные вещи, там есть ответы на мои вопросы. Не нужно создавать просто армию оживших трупов, когда под рукой вполне может оказаться нечто гораздо более могущественное. Выходит, мне просто нужно заключить с Доторре договор? Внезапно мои мысли прервались. Я отчётливо почувствовал чьё-то очень навязчивое присутствие. Кого-то или что-то, что стояло за моей спиной. Я тогда даже не оглянулся. Не было нужды. И дело было даже не в том, что позади меня по холодному каменному полу клацнули подкованные сапоги, сделавшие несколько тихих и умеренных, но твёрдых и уверенных шагов; эфирное пространство собралось вокруг меня, твёрдо проходя через каждую клетку моего тела, словно внезапно сжатые кулаки напуганного человека. В изнанке мира в тот момент я ощущал направление взгляда: в мою сторону непрерывно, не отводя взгляда, таращился источник страха, который клубился, словно теплый пар на морозном воздухе. Следом — холоднее, чем снежные бури в морозной Никсии, — меня тотчас же накрыла волна чужой эфирной силы, как будто в спину вонзили ледяной кинжал. Потом всё снова сменилось пожаром, я почувствовал, как этот метафорический кинжал загорается жгучим огнём. Я чувствовал прилив стихии огня. Сильный прилив. Забавно. После знакомства с Доторре, а также с его приспешником Краппом вживую я никогда не жду, что кто-либо ещё из моих врагов пользуется элементом огня. В груди словно повернули в замке ключ. Грохот в ушах растворился в кровавой дымке. Рукоять тяжёлого двуручного меча еле отыскала мою ладонь, рот тяжело сжался, а брови нахмурились. Моё лицо тогда, наверное, источало очень тяжёлый взгляд. Взгляд, при желании украсивший бы огромного титана или ужасного дракона. Теперь обернуться было не так сложно. Разглядеть знакомого незнакомца через тяжёлые глаза маски тоже было нетрудно. Несмотря на то, что сама по себе маска была создана из тяжёлого дерева, носить её было само по себе нетяжело, её создатели неплохо постарались для того, чтобы она подходила человеческой голове. Я оглядел силуэт; передо мной стояла небольшая, низкая человеческая фигура, закутанная в тёмный плащ и скрывающий лицо капюшон. Со стороны нового гостя раздался приятный женский голосок с приторными обертонами, резонирующий, как пещерный рожок из прекрасных деревьев Инадзумы. Это был голос разведчицы Эмбер. — Я не ведаю, кто ты и зачем сюда пришёл, — прочитала Эмбер, снимая капюшон. Теперь были видны и её грязно-рыжие волосы, и её большие (иногда даже слишком) глаза. Единственным, что на её лице до сих пор не становилось видно, был её рот, скрытый за чёрными тканями. Интересно, это была защита или маскировка? — Мне плевать, кто тебя подослал… Будь это Доторре или кто-либо из его подопечных, будь ты охотником за головами или защитником этой лаборатории, ты в любом случае вынужден будешь ответить за страдания Мондштадта, — твёрдо протараторила Эмбер, глядя пристально в глаза моей маски. Вот теперь у меня совсем не осталось никаких проблем. Это как в театре. Как все подлинные фарсы, предстоящий спектакль будет развиваться по законам безжалостной логики, а те в свою очередь основывались на абсурдном предположении, будто Рыцари Фавония сумеют победить Доторре. Какая жалость, что ни Джинн, ни старый враг Кейя Альберих не смогут присутствовать. Я, конечно, не сомневался, что оба они в полном размере оценили бы такое трогательное представление. А я всегда предпочитал понимающую аудиторию. По крайней мере, здесь, казалось, хоть и не было Доторре, но его присутствие ощущалось просто везде. Он всегда наблюдает, даже когда кажется, что его нет рядом. Наверняка смотрит свысока из своего Облачного Города, прикованный к слишком большому для него трону в пышном зале, укутанном в серебро, золото и бриллианты; ему видны также ожесточённая битва на земле и скорый поединок в его лаборатории, что разворачивались под его звонкими туфлями, казавшимися Гермесовыми Сандалиями, а украшения его трона — Исполинскими Крыльями. Было интересно представлять себе такую понимающую аудиторию. Но Доторре, конечно, не столько зритель, сколько автор пьесы. А это вовсе не одно и то же. В секунду, когда Эмбер сказала свои слова, я испытал меланхолическое удовлетворение — болезненное удовольствие осознания величия Доторре — при мысли, что ни подходящая к концу своей маленькой жизни Эмбер, ни Джинн, ни Лиза, ни даже Кейя Альберих, никто так никогда и не поймет, сколько мыслей и сил, сколько трудов Бессмертный Доторре положил на организацию поддельной победы Мондштадта. Как недоступен никому из них артистизм, с каким я подыграю ему. Но такова жизнь. На алтарь добра всегда требуется жертва. В конце концов, идет война. Я вновь воззвал к эфирной энергии, собирая её, кутаясь в неё, будто в плащ. Я вдыхал её, пропускал через сердце, пока Тейват наконец не сосредоточился лишь на мне одном. Пока я не стал осью и ядром всего Тейвата. Занятно о таком думать. Альбедо ведь считает, что Тейват круглый. Вот она — истинная мощь Порчи, мощь тёмной алхимии, мощь, существование которой я заподозрил еще в детстве, искал всю свою долгую жизнь, пока мой отец не показал её во всей красе. Порча вовсе не перенесла меня в центр Тейвата, вовсе нет. Она сделала меня центром. Я напитывался энергией, пока стихии эфира и огня вместе с конструктом времени не стали существовать лишь для того, чтобы служить моей воле. Теперь сцена между нами двоими слегка изменилась, хотя, на взгляд постороннего, меняться там было нечему. Усиленное могуществом стихий восприятие давало другую картину. Я был ярким и прозрачным существом, огненным окном, распахнутым на залитый солнцем луг великой силы элементов. Эмбер — свивающимся в клубок огромным пожарищем, клубящимся и источающим огромный дым всего за секунду. И то, и другое — стихия огня. Но аура совершенно разная. Разумеется, где-то был ещё и Доторре, но вне поля зрения. Он ничего не показывал. Он казался ровным горизонтом. Под обыкновенной непримечательной гладью скрывалось абсолютное идеальное ничто. Тьма за пределами тьмы. Огромный водоворот в бездонном океане. И Доторре превосходно играл роль безучастного наблюдателя. Он не показывался, его нигде не было, но я чувствовал его дух. — Ты собираешься сражаться со мной, — мой глухой и сиплый шёпот, думалось мне, был абсолютно не похож на мой обычный голос. Такая маскировка, возможно, обманула бы даже Доторре. — За Мондштадт, разведчица Эмбер? Вместо того, чтобы убегать, ты идёшь прямо на меня? — Проговорил я снова, прямо как тогда, в особняке, когда должен был противостоять Доторре. На этот раз всё было по-другому. На этот раз она даст мне бой и падёт в нём. — Вы не ровня Фатуи. Эмбер пошатнулась, и я впервые за всё время, прошедшее с нашей последней и давней встречи в моём особняке, посмотрел этой девушке прямо в глаза. Мой ответ предназначался как самой Эмбер, так и Джинн. Это был вызов прошлому. Перчатка брошена уже давным-давно. Осталось только закончить начатое. — Скажи это тому, кого сэр Альберих и старшина Гуннхильдр разрубили пополам в Ли Юэ, — насмешливо бросила Эмбер. Фу. Пустая бравада. Чайльд был слишком молод. Очень хитёр, талантлив, внушительно могущественен и по-своему гениален, но совсем уж юн. Они хвастаются убийством буйного юнца, самого слабого из одиннадцати синьоров Фатуи. В тот момент я ощутил её секундный страх и после сразу же мгновенное сосредоточение. Как почувствовал, с каким трудом разведчица сосредотачивалась на насущных проблемах. Что ж, ладно. Время сыграть небольшую комедию. Я наклонился к её тонкой и маленькой фигуре, плащ из армированной ткани распахнулся, словно два крыла; я медленно поднялся в воздух и соскользнул по нитям эфира в сторону Эмбер. Приземлившись, будто во главе стола, я вглядывался в её напряжённые, полные слепой надежды на победу глаза. И в тот момент это показалось мне чем-то личным. Нужда в маскировке будто бы пропала. Мне больше не было смысла прятаться. — Доставай оружие, если хочешь умереть храбрее остальных, — сказал я своим привычным голосом, вытягивая тяжёлый двуручный клинок из рукояти. Эмбер схватилась за лук двумя руками: оборонительная стойка лучников. Хотя, наверное, лучше бы ей было бы взять с собой арбалет. Думаю, ей больше не было смысла притворяться, будто она не знает, кто я. — Дилюк Рагнвиндр, — спокойно, без выражения какого-либо удивления, произнесла Эмбер. — Я ожидала, что за всем стоишь ты. Так какими судьбами связался с Доторре? Сомневаюсь, что твоя эгоцентричная задница стала бы на него работать, предатель Мондштадта, — твёрдо и звучно сказала Эмбер. Я уже слышал всё это. Я больше не так импульсивен, я изменился. Я понимал, что её ненависть ко мне абсолютно обоснована. Как ближайшая соратница Джинн, Эмбер не просто тоже считала, что я манипулировал Гуннхильдр, она была непосредственно первой, кто высказал эту позицию самой Джинн, убедив её в этом. Она считала, что я подавлял человеческие права Джинн, что я угнетал её личность, что я постоянно ограничивал её, игнорируя её любовь и заставляя любить себя. В какой-то степени я виноват, что это случилось. Я позволил Джинн проболтаться о своих проблемах кому-либо ещё. Этого не должно было происходить. — Ты никуда отсюда не сбежишь, ублюдок. — Бежать от тебя? Умоляю, — я ласково улыбнулся, хоть за маской этой улыбки и не было видно. Снимать её не было смысла. Я носил её не только для сокрытия личности. — По-твоему, я пришёл сюда и ожидал тебя здесь намеренно, чтобы сбежать? Я мог бы взять все нужные мне алхимические приборы и уйти отсюда ещё несколько часов назад. Но у меня есть более интересные мысли о том, на что лучше потратить жизнь. И это не намерение нянчиться с рыцарями, ожидая, когда вы со своей жалкой наставницей наконец-то поймёте мои замыслы, — величественно произнёс я, принимая боевую позицию, удерживая меч крепко в обеих руках. Лук со стрелой Эмбер уже наготове — остриё наконечника было направлено вверх и навстречу мне. Она понимала, что целиться в голову было бесполезно, поэтому Эмбер постаралась сосредоточиться на сердце и животе. — Твои манипуляции не смогли удержать Джинн, сколько бы ты ни пытался контролировать её разум, — начала мне Эмбер в ответ, — Твои жалкие потуги тешить свой эгоизм экспериментами и властью только приведут Мондштадт к той же ужасной тирании, в которой он был тысячелетия назад, — молвила разведчица, просекая наконец мои планы, — и ты… Не увидишь конца этого дня! Я буду сражаться за Мондштадт, за своё наследие и своих друзей, за Джинн и твоего названного брата, и когда рассвет, — остановилась на секунду она, — настанет снова, умрёт и последний Рагнвиндр. — Ошибаешься, — схватился ещё крепче за рукоять клинка я, — Рагнвиндры будут жить, даже если умру я. И мои планы будут жить, если умру я, — твёрдо заявил я. — Капризное дитя. Я больше не потерплю твоей наглости. Ты разрушила моё счастье и сейчас намереваешься разрушить счастье всего Мондштадта. Ради чего? Ради жалких рыцарей, дрожащих в страхе перед дворняжкой? Или, быть может, всё дело в Джинн? — сурово вопрошал я, меняя стойку. Теперь клинок находился за моим правым плечом, готовый к размаху. Это резкое движение забросило плащ за плечо, открывая правую руку, облачённую в такие же чёрные шёлковые ткани. — Сдавайся, Дилюк, — решительно предложила Эмбер. — Больше шанса не будет, — чётко подтвердила она свои же слова. Я не мог сдержать лёгкого смешка. Она не знает, не знает, какой ужасной в итоге окажется её участь, если она не сдастся. — Не думаю, что шанс мне понадобится, — сказал я, направив свой взгляд в глаза Эмбер. На самом деле я старался буквально "смотреть ей в душу". Чувствовать её эфирное тело и смотреть на него. От эфирной энергии потрескивал воздух, словно перенасыщенный жарким пламенем, содрогающийся от тяжёлых ударов пушечных ядер подводный город слегка подбрасывало, и тогда я постановил, что время пришло. В ту секунду я, как будто что-то почувствовав, бросил взгляд за плечо… И быстро вернулся в исходную позицию. Мы оба смотрим друг на друга. Я смотрю в её душу, она смотрит мне в сердце. Зрительный контакт установлен, наша готовность превышает все возможные максимумы… И оба действующих лица выступили одновременно. Выстрел и уклонение, выстрел и уклонение, выстрел и уклонение. Я оббежал Эмбер, уклоняясь от её быстрых огненосных выстрелов, и, замедлив ход времени, оказался у неё за спиной. Время возобновило свой ход, а два ярких огня продолжали сокрушать друг друга в быстрой, словно пожар, дуэли. Подводное царство слегка сотрясало, а кровавая дымка перетекла с моего позвоночника к рукам и ногам, а затем и в голову. И стоило мне только глянуть через плечо, отвлекаясь всего-то на долю секунды, Эмбер просто не устояла на месте. Она не могла больше ждать. Лучница отбросила своё основное оружие и рванула в сторону, ловко оказавшись у меня за спиной и занося кинжал мне за голову. Я тоже прыгнул в ту секунду, как она рассекла клинком воздух. И снова никаких результатов. Я вовремя поднял голову, резко сталкиваясь с подошвой сшитого из кожи хиличурла сапога. Эмбер впечатала каблук мне в голову (а точнее — в маску), и с тяжёлым хрипом я рухнул вниз. Маска слетела с головы, обнажая моё веснушчатое, красноглазое лицо. — Теперь мне ничего не составит труда впечатать стрелу тебе между глаз, Рагнвиндр, — громогласно заявила Эмбер, поднимая лук и снова натягивая тетиву с очередной стрелой. Великая сила эфира помогла сгруппироваться в полете и, не теряя равновесия, приземлиться. Однако я должен был быть готов к последствиям; я бросился к лучнице с новой силой, уклоняясь от атак Эмбер, но на этот раз остриё летящей стрелы всё-таки поранило мне щёку. Не совсем удачный уворот. Оставшейся силой я выбил лук со стрелами из рук Эмбер. Ей пришлось защищаться припрятанным в ножнах клинком, не таким крепким и острым, как мой, но достаточным, чтобы отразить тяжёлый удар. Огненный натиск. Я нанёс тяжёлый рубящий удар мечом, что зажёгся всепоглощающим пламенем. Из скрещенных огненных клинков вылетали искры, а я теснил зажавшуюся Эмбер бесконечной серией финтов, закалённых огнём выпадов и ударов, острие меча рисовало восьмерки у самого сердца обречённой разведчицы. Эмбер ловко увернулась от последнего размашистого удара, а огненный клинок рассёк лишь воздух. Лучница напала сзади — а я как будто ненароком взмахнул рукой, одновременно удерживая её на расстоянии. В голову мне полетели заряженные ярким и убийственным пламенем тяжёлые предметы из лаборатории, за ними стрелы и эллипсоидные комки огня. Первое мне удавалось успешно разрубать пополам, второе же подсекло мне колени, а третье врезалось в плечо, и я вновь очутился на полу. Я всхлипнул. — Да будет Рассвет, — прохрипел я тогда, взглянув ей прямо в глаза. Эмбер, как никто другой, знала, что огонь в качестве снаряда очень полезен, но раз она решила, что игры кончились, — так тому и быть. Вокруг меня начали периодично, ровно и затем уже более хаотично образовываться языки пламени, что вихрем отбрасывали окружающие предметы. Жаль, конечно, что это повредило алхимическое оборудование, но хорошо, что не затронуло особенно важные для опытов предметы. Затем, собравшись на оружии, окружающее пламя приняло облик стремящегося вперёд орла, питомца моего отца. Пламенный орёл двинулся прямо на Эмбер, мигом захлёстывая её потоком непрерывного огня. Достигнув точки назначения, орёл разорвался на огромное пожарище, поглощая всё окружение и кутая его в сладкие объятия костра. Похоже, кстати, алхимические проекты Доторре были защищены огнеупорными барьерами. Удобно. Лишь отчаянно крутнувшись в сторону, Эмбер избежала появления в груди огромной дымящейся дыры; орёл прожег огромную полосу в плаще, который она тут же сбросила, оставив обхватывающую её фигуру одежду: чёрные тканевые робы. Эмбер наконец освободила часть этой ткани с лица, открывая свой небольшой рот и аккуратный носик. Такая юная, а уже рвётся умереть за псевдосвободный Мондштадт. Собравшееся пламя впиталось в мой клинок. Оно продолжало наделять оружие бесконечной инфузией огня. Всего-то и нужно отвечать на её тактику — невероятно, угнетающе прямолинейную. Эмбер берет скоростью, носится туда-сюда, как глупая проныра, все старается завести меня в центр, чтобы можно было подходить ко мне с разных сторон. Когда же это не получается, она пытается нападать в мерном ритме, медленно и предсказуемо, как неуклюжий дракон, неуклюжий, но непреклонный в своих попытках загнать меня в угол, шаг за шагом срезая пути к отступлению. Ну а мне же нужно было лишь скользить из стороны в сторону да иногда делать увороты, чтобы отбивать каждый удар по очереди вместо того, чтобы вываливать всё и сразу. Вероятно, в драке с себе подобным её действия были бы достаточно эффективны; понятно также, что её стиль разработан в схватках команды против большого числа оппонентов. Она не готова драться один на один, да ещё и против того же элемента, что используется и ей. Я же, напротив, всегда сражался в одиночку. До смешного просто заставлять рыцарей спотыкаться и путаться друг у друга под ногами. Когда-то я говорил о том, что у меня нет ни единой настоящей победы. Что ж, хоть это и так, я просто поражён, как невероятно просто было подниматься на ноги, уже дважды будучи брошенным на землю её атаками. Она даже не подозревает, насколько эффективно я управляю битвой. Она сражается, как её учили, забывая про все желания и позволяя огню течь сквозь неё, а потому у неё нет ни единого шанса противостоять мне, мастеру техники, изучающему элемент огня почти всю свою жизнь. Она так ничему и не научилась с тех пор, как потерпела своё позорное поражение перед Фатуи два года назад. Она позволяет элементам и энергии направлять её; я же сам, в свою очередь, сам направляю энергию и элементы. Эфир и огонь. Я притягивал её выпады туда, где мог отбить их, и сопровождал ответные удары всплесками огневой мощи, незаметно меняющими баланс разведчицы и нарушающими её расчет времени. Я мог убить её так же просто, как эта тварь Чайльд уничтожил чёрный картель Фонтейна. Однако в мои планы входила не одна только смерть, я бросал вызов своим личным страхам, своей личной боли и своей личной потере, потере Джинн. Для этого мне надо было уничтожить Эмбер, а не просто убить её, съев сухую корку хлеба. Эта пантомима начинала уже надоедать. Не говоря уже о том, что утомляла. Великая мощь огня, служившая мне, не безгранична, и, в конце концов, я не хотел тратить время зря. Удар в живот Эмбер отразила снизу вверх, и мы с ней столкнулись грудь в грудь; теперь оба пылающих клинка неподвижно, очень ровно застыли на ширине ладони от горла противника. Мы могли убить друг друга одновременно. — Твои движения слишком медлительны, Эмбер, — бросил я, снова вглядываясь ей в глаза. Она всё же была ранена моей сокрушающей атакой, моим огненным орлом. И она тоже подустала в бою. — Ты слишком предсказуема. Тебе придется постараться. В ответ на мои дружественные слова в глазах Эмбер вспыхнула искорка легкого изумления. Теперь это были мы, лицом к лицу. Эмбер — всего лишь небольшая преграда на пути к моему великому счастью. Осталось совсем немного до того, как я оборву эту жалкую и испорченную жизнь. — Ну что же, — сказала разведчица, стремительно прыгнув через мою голову. Да настолько стремительно, что показалось, будто она исчезла. А там, где была грудь Эмбер, теперь сверкала острая и быстрая, будто вихрь, стрела, нацеленная мне прямо в сердце. Мир замер. Она почти что застала меня врасплох. Не будь у меня возможности останавливать ход времени, я бы умер, а все мои планы разрушились бы в одно мгновение. Я видел, как застывшая в остановленном времени Эмбер прыгнула вверх и прочь от меня, выпустив стрелу в одно мгновение. Выстрел прошёл слишком близко. Однако у меня был оставшийся козырь в рукаве. Ножи. Несколькими резкими движениями я начал выхватывать ножи из грудного кармана плаща. Я помню, как эффективно они пригодились в "борьбе" с Краппом. Ножи, десятки ножей окружили взмывшую в воздух Эмбер, уже готовые вонзиться в неё, как только время восстановит свой ход. Главное — не перестараться. Я знаю, что это мой шанс. Три секунды. Две. Одна. Ноль. Время возобновило свой ход. Первая серия ударов брошенных в Эмбер ножей была отражена инстинктивно. Вторая серия летящих шипов острой смерти воткнулась ей в запястье, ногу и грудь. Третья серия заряженных пламенем колких лезвий опалила ей плечо, вонзилась в грудь и наконец в шею. Эмбер побледнела и упала на пол, истекая алой кровью, уползая куда-то в сторону и наконец без сил испуская дух. А вот и ещё одна корка хлеба. Как я и ожидал, она была пресной и до ужаса примитивной. В конце концов, использовав множество приёмов напрямую, задействовав даже ножи, совершив убийство непосредственно своими руками, я не почувствовал ничего. Не думаю, что что-либо могло это изменить. Я стал походить на своего отца. Просто живу жизнью, не слишком примечательной даже себе. Встречаюсь с последствиями и убиваю врагов, но не чувствую настоящего вызова. Даже та летящая стрела в сердце, хоть меня и удивила, легко была остановлена возможностью заставлять время замирать на месте. Но что бы мною ни двигало, личный вызов или нет, все это так или иначе принесло хоть какую-то пользу. Если бы я не убил её сейчас, я бы наверняка покончил с ней через ещё несколько минут или убил бы до личного столкновения, как и планировал изначально. И когда я думаю о том, что бы случилось тогда, меня бросает в дрожь. Просто представлять себе, что моя судьба и судьба Эмбер поменялись бы местами, довольно интересно. Эмбер одержала бы победу, я умер бы и сохранил дневники для Альбедо. Надеюсь, читающий это не думает, что я таскал свои ценные записи на поле боя? В таком случае Альбедо мог бы создать Бессмертную Армию для того, чтобы выполнить мой план. Возможно, без идеи о кристаллических воинах, а с обычной некромантией, но Альбедо в любом случае смог бы сделать то, что я записал. Занятные судьбы. Конечно, как бы занятно ни было об этом думать, ничего такого не случилось. Это было бы просто невыносимо. Я бы сказал, что ситуация была бы нешуточная. Но я отвлекся. Тем не менее, всё произошло так, как я планировал. Труп Эмбер лежал на полу, истекая кровью. Доторре бы не понравился этот беспорядок. Но я ошибался. Решив, что разведчица умерла сразу же, как только ножи пронзили её горло, я повернулся к ней спиной, чтобы подобрать маску, которую девушка сорвала с моей головы во время сражения. И в ту же секунду Эмбер поднялась. В маске. И, заряженная новой силой, она атаковала меня. Как только на деревянную маску попала её кровь, вырезанные отверстия для глаз источили яркий свет. Чистый эфир. Эфир проникал глубоко в душу Эмбер, тёк по её клеткам. Она была эфиром в чистом его виде. Деревянная маска ярко-ярко светилась. Она производила ослепляюще яркий свет. Энергия великой силы пятого элемента. Она набросилась на меня. С ужасающей силой. Телом, исцеляющим все оставленные только что раны. Не испытывая боли. Она сломала мне ключицу, едва-едва задев её. Эмбер напала на меня с одним только намерением — намерением убить. — Ты сам навлек это на себя! — воскликнула Эмбер ужасающе хриплым голосом, срывающимся на последней ноте. — Как я уже говорила, ты не увидишь конца этого дня! — Восклицала Эмбер. Невероятно. Эмбер наступала, нечеловечески непоколебимая, невероятно могущественная, будто стальной разрушитель без оружия, чистое воплощение мощи пятого элемента: каждый шаг — удар, каждый удар — шаг. Я в ту секунду попятился как можно быстрее; Эмбер не отставала. — Я буду сражаться за Мондштадт, за своё наследие и своих друзей, за Джинн и твоего названного брата, и когда рассвет, — остановилась на секунду она, — настанет снова, умрёт и последний Рагнвиндр, — вновь повторяла она слова, сказанные перед боем. Я чувствовал, как моё дыхание стало поверхностным и тяжелым. Я уже не пытался блокировать её удары своим тяжёлым мечом, только отводил в сторону. Сколько бы я не рубил, она восстанавливала каждую клетку, почти что абсолютно неуязвимая. Не мне было меряться с Эмбер силами: теперь она обладала не только громадными запасами энергии эфира, её физическая сила потрясала… И только тогда, только в ту секунду я понял, что меня сделали, как сосунка. Истечение кровью и жалкое уползание были лишь уловкой, как и всё, что она делала до этого. Девушка на последнем издыхании, чуть ли не на смертном одре использовала свой собственный козырь. Надела маску, принеся в жертву собственную же кровь. Моя оборона, как и элемент огня сам по себе, теперь попросту не обладали достаточной концентрированной мощью, чтобы противостоять чистому эфиру. Пришло время поменять тактику. Я снова присел, делая подсечку, — уязвимым местом Эмбер, как ни иронично, сейчас была недостаточная подвижность, — мой удар был достаточно сильным, чтобы вывести Эмбер из равновесия, давая мне возможность отпрыгнуть… Тогда я решил, что комедия закончилась. Настало время убивать. Джинн, наставница Эмбер, когда-то училась вместе со мной. Мы сотни раз фехтовали, я знал все слабые места боевых стилей, всю их нелепую акробатику. Я провел серию огненных выпадов по ногам Эмбер, чтобы заставить её сделать резкий прыжок вверх и получить возможность прожечь ей спину от почек до лопаток… И эта картина, этот план столь явственно стоял перед моими глазами, что я чуть не выпустил из внимания реальный рисунок боя: Эмбер отражала удары, почти не смещая ног и не теряя идеального баланса. Её руки ни разу не двинулись ни на миллиметр более необходимого, отражая выпады без малейшего усилия и восстанавливаясь, когда это было необходимо. Эмбер наносила молниеносные удары и уколы быстрее, чем я успевал реагировать. И когда я почувствовал, что Эмбер обогнула меня и устремилась ко мне сзади, я наконец понял, откуда взялась та ослепляющая защита, использованная ей минуту назад, и только тогда с опозданием понял я, что она тоже была уловкой. Каждая защита стоила мне больше сил, чем нужно было, чтобы бросить Эмбер через лабораторию к противоположной стене; каждый блок, казалось, старил меня на десятилетие. И я решил снова поменять стратегию. Я перестал даже пытаться напасть. Истощение затуманило мои ощущения, как гиря притянув моё сознание к физической сущности, заперев это сознание внутри моего собственного черепа. Теперь я едва мог обозначить очертания комнаты: с трудом ощущал я лестницу позади себя, ступеньки, ведущие на балкон. Я отпрянул к ступеням, используя преимущество их возвышения над полом, но Эмбер продолжала атаковать, без устали, беспощадно. Споткнувшись, я повалился на пол. Опять. — Я манипулировал Джинн, — признался я тогда, находясь почти что на волоске от смерти. Эмбер остановилась. — Я пытался управлять её разумом при помощи устройства контроля. Я был ослеплён желанием держать её при себе, и я любил её за то, что она любила меня, а не за то, что она просто у меня была. Если бы Джинн осталась со мной, она никогда не стала бы главой ОРГАНИЗАЦИИ, — наконец сказал я тогда, выплёвывая остатки крови из моего рта. Эмбер наклонилась ко мне, глядя на меня сверху вниз. Внезапно всё прекратилось. Я чувствовал её колебания. — Тогда ты умрёшь, — ответила мне Эмбер хладнокровно, снова заряжая в своих руках чистую эфирную мощь. — Не раньше тебя, — бросил я в ответ. Эмбер оступилась и поколебалась. Только сейчас её пронзили эти ощущения, только сейчас она наконец-то это увидела. В её сердце уже торчал огромный, двуручный клинок. Самое главное — сердце. Всегда было сердце. У полубогов, некромантов и титанов. Всегда сердце, у всех живых существ. Кроме гомункулов, но у них главным является мозг. Даже у бессмертных есть слабые места. И теперь эта деревянная маска больше не даёт ей сил. Я просто снял её, снял и увидел испуганное лицо Эмбер. — И мной тоже… Манипулировал? — Из её глаз лились слёзы. Я победил своего личного демона. Я уничтожил то, что было преградой мне. Она была врагом, она была злом, по крайней мере, для меня. И это была не манипуляция. Я признал, что сдерживал Джинн, и принял это, ведь без причинённой мной боли она бы не стала тем, кем стала в итоге. Так же, как и без Эмбер я не стану тем, кем стану потом. — Насколько сильно надо ненавидеть, чтобы так поступать? — Проронила Эмбер на ставшем уже взаправду последним издыхании. И теперь, сквозь тяжёлую боль от не менее тяжёлого клинка в сердце, Эмбер увидела в моём взгляде обещание гнить в Бездне. Держу пари, она тогда почувствовала тошнотворную уверенность, что уже знает ответ на вопрос. — Да сожжёт тебя Рассвет, — сквозь зубы прошипел я тогда, снова взглянув ей прямо в глаза, — жалкая девчонка, — отрезал я. Вокруг меня начали периодично, ровно и затем уже более хаотично образовываться языки пламени, что вихрем отбрасывали окружающие предметы. Теперь, собравшись на оружии, окружающее пламя приняло облик стремящегося вперёд питомца, подоспевшего как раз к обеду. Пламенный орёл двинулся прямо на Эмбер, мигом захлёстывая её останки потоком непрерывного огня. Заклевав Эмбер до ожогов и волдырей, орёл разорвался на огромное пожарище, поглощая всё окружение и кутая его в сладкие объятия костра. Тело Эмбер догорало. Вот и смерть разведчицы Эмбер. Вспышка ясности моих в мыслях наконец промелькнула, когда я теперь уже понял и выяснил, что страх, живущий в сердце, тоже может быть оружием, с помощью которого можно этот страх и уничтожить. Все так просто и все так сложно. Занавес. Эмбер уже мертва. Остальное — детали, не более. Спектакль близок к концу; комедия скрещенных мечей, выстрелов, огня и всепоглощающего эфира. "Дилюк и Эмбер" — одноактная пьеса для единственного зрителя. Огонь и эфир, эфир и огонь — сходятся, кружат, наносят удары, парируют, обводят, уходят, вновь бьют, а воздух вокруг них идет рябью хаоса и гармонии. Осталась одна только маленькая деталь. Доторре. — Я впечатлён вашим упорством, Дилюк Рагнвиндр — объявил всё тот же спокойный и элегантный баритон, доносящийся со стороны балкона, наконец-то выходя из тёмного коридора на свет этого самого балкона. — Не стесняйтесь, познакомимся поближе, — говорил доктор, пока удары его туфель о пол эхом отдавались по всей лаборатории. Я надеюсь, он окажется и вправду так умён, как о нём говорили. Достаточно, по крайней мере, чтобы понять мои намерения. В ином случае я не знаю, что мне делать. Если он бросит мне вызов — я не готов. Это звучит как слишком идиотский план, я надеюсь, Доторре знает, что именно я делаю. Я надеюсь, он и правда тот самый мудрый учёный, книги которого я читал и которому можно довериться. Однако, несмотря на смутные сомнения, я был спокоен как удав. Такие случаи уже бывали. — Надо ли нам враждовать? — Проронил я вопрос, хромающей походкой выходя на балкон к предводителю Фатуи. — У нас общие цели. Мы можем заключить договор. — Знаю, — ответил Доторре. — Я долгое время за вами наблюдал, в конце концов, — подтвердил мои мысли некромант. — Если я умру, — сказал Доторре так тепло, так задумчиво, — мои знания умрут вместе со мной… Мне было все равно, как мы в итоге договоримся. Теперь мне было совершенно плевать на заговоры, интриги и секретные пакты. Предательство сейчас ничего не значило для меня. Мондштадт сегодня был всем, что я любил, и я видел, как эта прекрасная страна медленно умирала и как умерла бы, если бы Доторре ответил Монду настоящей войной. Агония каким-то образом превратилась в невидимую ладонь, которая протянулась сквозь эфирную энергию, ладонь, которая отыскала последнего оставшегося человека, о котором я заботился, на расстоянии, вдалеке, одного в темноте, укутанного в чёрные ткани, ладонь, которая ощутила мягкую шелковистость руки и гладкие кудри волос, ладонь, которая растворилась в чистой энергии эфира, в незапятнанном чувстве. И теперь я по-настоящему ощущал душу этого человека, по-настоящему осязал в паутине эфира, как будто успокаивался. Это были происки Доторре? Это Доторре заставил меня так себя чувствовать? Или это я, поборов своих ментальных врагов, наконец погрузился в подобие покоя? И, более того, я чувствовал связь, единение глубже и ближе, чем когда-либо в жизни, даже с моим отцом такого не было. На вечное мгновение я растворился в эфире, стал ударами собственного сердца, движением своих же губ, словами, которые я же произносил так, будто возносил молитву звёздам… Я буду любить Мондштадт вечно. Я буду любить народ Мондштадта вечно, куда бы ни пошли эти восхитительные люди, что бы кто ни делал, мы всегда будем едины. Это моя настоящая родина, я не стану сомневаться в ней, это моя истинная любовь. Я просто хочу, чтобы Мондштадт перестал страдать. Как я вообще могу допустить краха этой великой страны? Эфирная сила не отвечала. Зато у доктора, хрипящего, словно дракон, нашелся ответ. — Всё умирает, Дилюк Рагнвиндр, — проговорил он хрипло и спокойно. — Даже звезды сгорают. И ни мудрость Альбедо, ни наставления моего отца, ни ненависть к Кейе, ни один осколок известного знания не приходил на ум, сколько бы я ни старался. Нечем было заткнуть глотку дракону. Но ответ существовал; я слышал его той, другой ночью. — Обладая такими знаниями, — продолжал он, — поддерживать жизнь душ в огромных семифутовых кристаллах — пустяк, ты не согласен? — Говорил он, обходя меня и нашёптывая эти слова мне на ухо. — И Рыцарей Фавония больше не будет, все они попадут к нам в плен и больше не увидят родного Мондштадта. Часть из них мы отдадим вам, часть возьмём себе, и у Монда, и у Фатуи, будут сильные армии. Мондштадт засияет былым величием, — уверял Доторре, — а все враги падут от рук Наследника Рассвета. И тогда я остановился. Агония прекратилась. Доторре прав. Всё очень просто. Нужно только решить, чего ты хочешь.