Мандарины

— Кось, что ж ты делаешь? они же марокканские! — Витя подбегает быстро, неожиданно. выдёргивает мандарин из чужих замёрзших пальцев, возвращая на прилавок. — да какая нахрен разница? — Космос тяжело вздыхает, суёт руки в карманы пальто. на улице холодно до ужаса, сейчас бы дома сидеть, да оливье нарезать. но Пчёле приспичило ведь мандарины купить, пять помёрзших в недрах холодильника его не устраивают — кажется, они ещё с осени там лежат. вот и приходится тащиться на рынок в канун нового года, действуя продавцам на нервы. дядька пенсионного возраста сверлит их взглядом, поторапливая. Космоса это раздражает ужасно, хоть и понимает все. деда внуки дома ждут, дети, приехавшие издалека, жена ёлку наряжает. а он стоит тут и мёрзнет, пока Витя, в своём неизменном бежевом пальто нараспашку, активно жестикулирует руками, объясняя различия между мандаринами. — марокканские — они с косточками! жрать невозможно, на вкус вообще, — Витя язык высовывает, скривившись. — эти вот, желтушные, чистятся через раз. а вот эти, — Пчёла тычет пальцем с внушительным перстнем в ярко-оранжевый фрукт. — нормальные. — дайте этих кило, — Космос готов ему хоть весь этот рынок купить, вместе с мандариновой плантацией, лишь бы поскорее в тёплую квартиру вернуться. отогреть ледяные пальцы под струёй горячей воды, сесть спиной к батарее, выпить рюмку коньяка. Космос отсчитывает пару помятых купюр. — на, неси свои апельсины. хлипкий чёрный пакет Вите в живот утыкается, и тот еле успевает схватиться за ручки, чуть всё не выронив. бурчит себе под нос что-то недовольно, позади плетётся. несмотря на тридцать первое число на рынке настоящая давка — женщины с внушительными сумками, будто кирпичами напичканными, облепляют со всех сторон, больно ударяя баулами по ногам. на навесах снег оседает большими пластами, грозясь упасть агрессивно торгующимся бабулькам на головы. кто-то старается побольше втюхать, выкрикивая заманчивые предложения, а кто-то отбивается от назойливых покупателей, нервно собирая товар с прилавков. Космос то и дело оглядывается, будто потеряться боится. кажется, разминёшься, упустишь из виду, да так и не найдёшь больше человека среди всей этой суеты. но Витя на месте — широкой спиной Космоса, словно щитом прикрывается, изредка выглядывая из-за плеча и рискуя быть сбитым очередной габаритной дамой. через пару поворотов они всё же выбираются с рынка на небольшую площадь, окружённую палатками, посреди которой нарядная ёлка стоит. правда, нарядная она была в основном сверху. красные блестящие шарики с нижних веток местные решили, по всей видимости, себе забрать, в качестве сувенира. Космос уже успевает забыть, где машину припарковал часом ранее, по сторонам смотрит. находит быстро — чёрный мерседес выделяется на фоне пёстрых копеек. и Космос к нему чуть ли не бежит, ибо ветер на открытом пространстве дует намного сильнее, что аж дышать становится трудно. на переднее сидение падает, сразу печку врубая. трёт ладони друг об друга, пытаясь согреться. зима в этом году по-настоящему русская, с морозом и нечищенными сугробами посреди дорог и тротуаров. никто их разгребать не спешит, у дворников ближайшие десять дней выходные будут. Витя рядом садится, закидывая пакет на заднее сидение. хотя, закидывает это слишком грубо сказано. бережно кладёт, предварительно связав ручки меж собой, чтоб не просыпалось ничего. носом в запотевшее окно машины утыкается, ёлку рассматривает. Космос его интереса не особо понимает, ну шарики, да гирлянда жёлтым светит, на что там смотреть-то? педаль газа вжимает, с обочины на проезжую часть выруливает. Витя от стекла отлипает, к радио тянется, настраивая на волну какой-то дискотеки восьмидесятых. мнёт пальцы, губу закусывает. видать, сказать что-то хочет, но никак не решается. — чё не ешь? — Космос быстрый взгляд на затихшего Пчёлкина кидает, вновь к дороге возвращается. он обычно не так водит — то курит, то пиво прям за рулем хлещет, мотая автомобиль по полосе и подрезая зазевавшихся водителей. но сегодня страшно как-то отвлекаться, дорога замерзла вся, снег развезло, превратив сверкающий на солнце белый покров в грязно-коричневое месиво. — кого? — Пчёла на него смотрит непонимающе, будто его посреди ночи из сна выдернули и тупые вопросы задают. — мандарины свои, — на заднее сиденье кивает, радио погромче делает — оттуда попса древняя играет. не раздражает даже, атмосферу новогоднюю придаёт. такого советского праздника с ковром на стене, хрустальной салатницей, полной оливье, селёдкой под шубой и шипящего телевизора на фоне. когда ты ещё маленький и кажется, что всё хорошо, и семья у тебя дружная. только Космос уже не маленький, и стоять, как на линейке, под бой курантов вместе с «дружной» семьёй у него нет никакого желания. может потом заедет как-нибудь, поздравит — отца обнимет неловко, покосившись на застывшую в дверях кухни Надьку. от предложения чай попить откажется, понимает ведь, что это в цирк превратится, с лопнувшими канатами нервов и битой посудой. и после таких визитов осадок на душе неизменно остаётся. потому позвонит просто, обыденно, как и год назад, сказав, что занят ужасно и уже по делам бежать давно пора. врать он хорошо научился — знает, что поверят. разбуженный Витька спросит потом, кому он набирает в такую рань первого января. Космос ответит лишь тихое «спи», вновь накрывшись одеялом, чтоб ближайшие полчаса в потолок пялить. — а очистки мне в карман сложить? — Витя язвит в привычной манере, взгляд в лобовое стекло переводит. пальцем дёргано камень на перстне трёт, вздыхает шумно. — может ёлку нарядим? ну, дома… а то чё мы… говорит тихо как-то, неуверенно, будто реакции боится. Космос на секунду подвисает, сказанное переваривает, и ему смешно становится. так это, получается, тот самый вопрос, на который Витька всё никак не мог решиться с самого рынка? как ребёнок малый, честное слово. как дела решать, да документы подписывать, так это можно — Пчёлкин первый лезет. это ведь по-взрослому, по-серьёзному всё. ёлку же наряжать это страшное что-то, авторитет подрывающее. — это можно, только нет у нас её, — Космос плечами ведёт, всё же обогнав плетущийся со скоростью черепахи жигули. — есть. на антресоли лежит, — Витя носом шмыгает, пятернёй по зачёсанным волосам проводит. уложил ведь ещё утром, только неясно с какой целью, торгашам на рынке вряд ли было дело до его внешнего вида. у Космоса уголок губ дёргается — Витька всегда такой, больше всех запаривается. /// дорога проходит быстро и без происшествий — радио сменяется то на новый трек десятилетней давности, то на новости о погоде, спорте и предстоящей праздничной ночи. Пчёла говорит что-то, комментируя чуть ли не каждое слово ведущего, то соглашаясь с ним, то ухмыляясь очередной глупости. автомобиль заворачивает во двор, паркуясь на привычном месте у самого подъезда. Витя пакет с заднего сидения забирает, первым открывает дверь, начищенными ботинками в слякоть проваливаясь. низ пальто покрывается брызгами грязи в считанные секунды. Космоса это бесит жутко — на его чёрном хоть и не так видно, а всё равно создаётся ощущение, будто из помойки вылез. на лестничной клетке дешёвым табаком воняет даже сильнее, чем обычно — бычки из банки на подоконнике чуть ли не вываливаются прямо на пол. к курильщикам, видать, такие же прокуренные родственники приехали, и никто из них не спешит форточку открывать, превращая подъезд в морозильник. Космос, впрочем, тоже не мать Тереза, чтобы за всех тут отдуваться, он и в квартире надымить может. Пчёлкин вперёд лезет, как только Космос ключ проворачивает два раза. тот на это только осуждающе цокает языком, дверь придерживая. не давить же этого шмеля, в самом деле. Витя ботинки скидывает посреди прихожей, чтоб потом в темноте споткнуться об них, на кухне скрывается, гремит чем-то. Космос разувается, пальто на крючок вешает, идёт следом. — куда ж ты, мать твою? — протискивается между стеной и загородившим проход Пчёлкиным. тот на табуретку влез, привстав на носочках. по антресоли шарится, на руках подтянуться пытается, заглянуть внутрь. тяжёлое пальто мешается, путаясь в ногах. — разделся бы хоть. — может тебе ещё и стриптиз станцевать? — Витин голос громкий, с усмешкой, эхом идёт. тянется куда-то — кривая на одну ножку табуретка начинает шататься. Космос ладонями чужую талию обхватывает, придерживая. свалится ведь, придурочный, все рёбра себе переломает. — хватит меня лапать, вот возьми это лучше. Витя вновь ровно встаёт, прекратив испытывать на прочность несчастный табурет. в руки Космосу, отпустившему его, падает внушительных размеров картонная коробка, крепко перевязанная веревкой. — это у нас вообще откуда? — хмурится, пытаясь вспомнить. трясёт слегка — внутри что-то стукается друг об друга, звеня. — от верблюда, — Витя поверх коробки кладет небольшую, обмотанную прозрачным целлофаном, ёлку. честно говоря, Космос ожидал чего-то более внушительного, в стиле дорого-богато, чтоб с размахом. но нет — дерево было приемлемых для квартиры размеров, так ещё, судя по всему, искусственным. — я пару дней назад купил, пока ты в офис мотался. — чё не сказал-то, партизан? — ставит увесистую коробку на стол аккуратно, что б не побилось ничего. слышит, как табуретка вновь отчаянно шатается. — сюрприз это, — звучит просто, но отчего-то неправдоподобно. Космосу даже обидно становится за такое недоверие, что боится Витя себя в его глазах ребёнком выставить. этот новый год у них особенный получается — Сашка с семьёй заграницу укатил ещё неделю назад, а Тома Фила уломала к родственникам поехать, город родной посмотреть. да он и рад был оставшуюся бумажную волокиту на Пчёлкина скинуть, которой тот любезно поделился с Космосом. в семье всё поровну должно быть, а ты как думал? а раньше ведь по-другому всё было — за одним столом собирались, чтобы с шампанским, хлопушками и конфетти, которое приходилось потом из крабового салата выгребать. уже поддатый Белый вместо президента тосты говорил задушевные — это уже традицией стало. все старались слушать с серьёзными лицами, но губы то и дело в пьяной улыбке расползались. семьёй были — не расставались прежде никогда, все дела, важные и не очень, откладывали, собирались несмотря ни на что. отмечать праздники вместе казалось чем-то жизненно важным, будто мир без этого развалится, порушив данную друг другу когда-то клятву. но время неумолимо идёт, внося свои коррективы. они старше становятся, обзаводятся семьями, детьми. если раньше это и не было помехой, то теперь образовавшиеся малые ячейки общества всю их бригаду растаскивать начали. Саня хоть и мялся, но недолго, скорее для приличия, очень уж манила средиземка. Валерка поначалу был более неприступным к уговорам Томы, но дурной пример заразителен — сдался, пожелал оставшимся найти себе девчонок для пущего веселья, да и смотался в аэропорт. Космос от всего этого смешанные чувства испытывает. с одной стороны его ностальгией по былым временам накрывает, нагоняя тоску. с другой же плещется интерес, предвкушение чего-то. это их первый новый год с Витькой. Космоса каждый раз под бой курантов зависть пробирает, когда все целоваться друг к другу лезут, счастливые и довольные. он себе этого позволить не может, только обнять Пчёлу неловко, мысленно отсчитывая время, когда прикосновения уже становятся подозрительными для окружающих, выходя за рамки дружеских. нет, Космос себе точно не простит, если сегодня под двенадцатый удар и грохот фейерверков не поцелует Витьку, зарывшись пальцами в пшеничные волосы. вдруг такого шанса не представиться больше, он ведь потом всю жизнь жалеть будет. понимает прекрасно, чего Пчёлкин со всей секретностью ёлку запрятал, для него происходящее тоже в новинку. это не приевшееся нарядное дерево на общем застолье, это что-то более личное, семейное. — ебучая антресоль, всё пальто в пыли, — Витя дверцы закрывает, оттряхивает грязные рукава, поморщившись. делает шаг — быстрый, неаккуратный. чуть не падает, вместе с полетевшей вслед за ним табуреткой. Космос дёрнуться не успевает, но Витька чудом удерживается на ногах. — она теперь инвалид. с пола отвалившуюся ножку подбирает, смотрит на неё печально. кладёт на подоконник, поломанную сидушку к стенке прислоняет. — ну и хер с ней. тащи коробку, — ёлку к себе прижимает, босыми ногами по холодному полу в сторону комнаты уходит. Космос только головой качает. ну конечно — не будет же Виктор Павлович такие тяжести таскать, для этого специальные люди есть. Виктор Павлович же, как только коробка в целости и сохранности доставляется на кровать, убегает куда-то в коридор. Космос на него только рукой машет, пытаясь развязать крепко затянутую верёвку. та не поддается никак, приходится ножом резать. внутри всё под завязку игрушками забито. на глаза первыми попадаются ярко-красные шары, как на рыночной ёлке, только раза в два меньше. спутанная в клубок гирлянда, да криво покрашенный снеговик с покосившимся глазом. — прикольный, да? — подошедший Витя к нему руку тянет, с трудом доставая из-под кучи одинаковых шаров. Космос оборачивается. Витька в тонком зелёном свитере и спортивных штанах, такой домашний и родной, светящийся поярче любой гирлянды, с искренней радостью показывает ему пластмассового снеговика. Космос, может, сам себе и не признается никогда, но эта картина действует получше всяких успокоительных. — он кривой, — подмечает очевидное. устанавливает ёлку на подставку, расправляя ветки — и вправду небольшая оказывается. Космос её на тумбочку ставит, поближе к окну. — он не кривой, он особенный. один лежал там, — Витя вешает снеговика на самое видное место, повыше. и не поспоришь ведь, что особенный — глаза в разные стороны смотрят чёрными точками, как у голубя. — смешной такой. Космосу только и остается, что кивнуть. расползающуюся по лицу улыбку подавить не получается и за нее чуть ли не стыдно становится. ну ему же не пять лет, в самом деле. Витя замечает это, ухмыляется как-то победно, да и отходит к телевизору, каналы быстро листая. оставляет на недавно начавшемся советском кино про Ивана Васильевича, погромче делает. ёлку наряжают долго. Космос на время не смотрит, но судя по ощущениям, проходит часа полтора. они постоянно отвлекаются на фильм, заваливаясь на кровать. и Витя ржёт почти с каждой шутки, спиной облокотившись на чужую грудь и позволяя пальцам Космоса перебирать растрепавшиеся волосы. спорят, куда повесить очередной шарик и какого цвета он будет. несмотря на внушительные размеры коробки, выбор особо не велик — красные, жёлтые, да розовые. Витя упорно доказывает, что ёлка должна быть украшена со всех сторон. Космос говорит, что он дурак, и сзади её никто не видит. в итоге абсолютно все ветки прогибаются под тяжестью шаров, на радость Пчёлкина. Кось, ну чё тебе жалко что ли? Витя, скрестив ноги, сидит на кровати, не глядя распутывая гирлянду. хотя, распутыванием это сложно назвать — перебирает в руках маленькие лампочки, не отрывая взгляд от телевизора. там ведь в сотый раз «бриллиантовую руку» крутят. Космос в приоткрытую форточку курит, в ящик через плечо поглядывая — он этот фильм знает наизусть, хоть диалоги пересказывай. да только смотреть больше нечего, по всем каналам одно старье идёт. — дай сюда, халтурщик, — бычок на снег выкидывает, окно закрывает. Пчёла, изображавший всё это время бурную деятельность, оборачивается с оскорбленным видом. — сам и делай тогда, раз умный такой, — в протянутую ладонь отдаёт гирлянду, вновь уставившись на экран. Космос возится долго — лампочки на проводе явно испытывают его терпение, завязавшись во всевозможных местах морским узлом. Пчёла, видимо сжалившись, всё-таки присоединяется к общему делу. Космос порывается сказать, что мог бы и раньше помочь, а не когда уже почти готово, но вид расслабленного и довольного жизнью Витьки заставляет вовремя заткнуться. поругаться из-за ёлки кажется очень тупой затеей. у них и так спокойные дни по пальцам пересчитать можно — чуть отвернешься, недоглядишь, и уже пуля в лоб летит из проезжающего автомобиля. Космосу очень хочется верить в то, что они доживут до следующего нового года. и что вновь будут советские фильмы, поездки на ненавистный рынок, красные шары и покачивающий головой в такт мелодии Витька. — ты чё залип? всё уже, — встаёт с кровати, из рук задумавшегося Космоса гирлянду забирая. пытается за верхушку ёлки зацепить, но она скатывается, стукаясь лампочками об снеговика. — твою мать, надо было её первой вешать. — да ты вставь сначала! — Космос ближе подходит. Витя переводит на него нечитаемый взгляд. — по этим вопросам у нас вроде как ты, но раз так просишь… — брови вскидывает, растягивая губы в улыбке. — в розетку вставь, дурень, — Космос в который раз за день глаза закатывает. нет, Пчёлкин точно его доведёт. если не мандаринами, то шутками начинающего квнщика. Витя всё же лезет за тумбочку, находя пыльную розетку. ей и не пользовался никто, разве что прошлая хозяйка квартиры — свалившая в краснодарскую область бабулька, свято клявшаяся, что тут в каждом углу по полтергейсту. Космос во все эти бредни не верил никогда, но алчная душа Вити убедила его выторговать скидку за непрошенных сожителей. розетка, к счастью, оказывается рабочей, и лампочки загораются в руках Космоса, мигая красно-жёлтым. с горем пополам им удаётся обмотать елку, не побив при этом все игрушки. судя по всему, Пчёла решил на гирлянде отыграться, купив раза в два длиннее нужного. Космос готов был поклясться, что искусственное дерево в их однушке светило похлеще, чем гум на красной площади. /// солнце падает за горизонт ещё в половине пятого, лучом напоследок отразившись в таком же ярком жёлтом шаре. свет решают не включать — экрана телевизора и весело мигающих лампочек вполне достаточно. Космоса уже в сон клонит под монотонный бубнёж заслуженного артиста театра и кино, и бренчащую незатейливую мелодию, какие в привокзальных магазинах играют. источник тепла из-под бока внезапно пропадает, выдергивая из полудрёмы. сбежавший Витька дверцей холодильника на кухне хлопает сильно, что кажется ещё немного, и продукты с полок посыпятся. возвращается быстро, с размаху на матрас плюхается — заваливается на Космоса, чуть по лбу ему увесистым чёрным пакетом не заехав. — будешь? — устраивается поудобнее, к спинке кровати прислонившись, мандарин протягивает. — ага, — Космос с открытой ладони фрукт забирает, тут же подцепляет коротким ногтём кожуру. в воздухе появляется бодрящий запах цитруса, окончательно прогоняя сон. на экране титры к фильму сменяет «новогодний вечер», притянув к себе внимание двух заскучавших зрителей. Космос уже со вторым мандарином расправляется, складируя кожуру прям у себя на колене. — сука! чё за хрень подсунули? — Витя ругается, как всегда, громко, от души. вытирает тыльной стороной ладони брызнувший в глаз сок. — ты сам их выбрал, — Космос плечами пожимает, взгляд на Пчёлкина переводит, отправляя очередную дольку себе в рот. тот с отчаявшимся видом пытается мандарин от белых прожилок очистить. — ну вот что ты делаешь? их так жрать можно. — они невкусные. Космосу на эту сцену смотреть больно, хоть и понять не может, зачем так стараться. не отравленные же они, в самом деле, да и вкуса особо не добавляют. забить бы на этого гурмана, да на обвешанную мишурой ведущую внимание обратить. она ведь говорит что-то бодрым голосом, но Космос слов разобрать не может, они шумовым фоном идут. лезет в пакет за новым мандарином, чистит отточенными движениями, отковыряв все прожилки. — на, — у Вити из рук помятый фрукт выдёргивает. опережая возмущение, вкладывает в чужие тёплые ладони дольки. — ты такой добрый, — Пчёла лыбится, выходит без привычного сарказма и чем-то «спасибо» напоминает. позже в кровать перемещается оливье, обильно заправленное майонезом, банка икры вместе с батоном хлеба и бутылка какой-то газировки. Витя насчёт отсутствия алкоголя выражает свое невнятное недовольство с набитым ртом. Космос говорит, что набухаться в слюни они ещё успеют, жуёт кожуру от мандарина с невозмутимым видом. — какая мерзость, — Пчёла на это нос морщит, намазывая жирным слоем икру на хлеб. время проходит незаметно, большая часть новогоднего стола съедается ещё до курантов. правду говорят, что счастливые часов не наблюдают — обращение президента звучит, как гром среди ясного неба. Витя, без стеснения поедающий икру уже прям из банки, чуть ли не давится. облизывает перепачканные майонезом пальцы, вновь сбегает на кухню, скрипит дверцами шкафчиков. судя по звукам — ищет бокалы. Космос чувствует себя странно, даже не пытаясь вслушаться в рассуждения о минувшем годе. это не праздник в стиле Беловых, где они все в выглаженных костюмах, в шумной компании, с большим, накрытым стараниями Оли, столом. где он на Витю лишний раз взглянуть боится, словно они что-то постыдное, сродни преступлению. его потом от несправедливости и своих неправильных чувств всю дорогу трясёт. а Витька целует, притянув к себе за затылок — отчаянно, будто в последний раз, как только машина тормозит у подъезда. и Космос окончательно перестаёт понимать этот мир, ведь голубые глаза смотрят на него так же, как Сашкины на Олю. сегодня вместо богатой поляны у них наспех порезанный оливье в белой кастрюле, из которой две ложки торчат. гладить костюмы, да и в принципе нормально одеваться не было никакого смысла, не видит ведь никто. не затыкающийся Витька, комментирующий каждое действие артистов, был слишком живой, настоящий. людям свойственно бояться неизвестности, и Космос боится. до замёрзших пальцев боится этой искренности. будто это новый уровень отношений, пусть и звучит абсурдно и смешно. вот ты и создал, Космос Юрьевич, голубую ячейку общества. — открывай быстрее, — вернувшийся Пчёла ему в руки бутылку пихает. на кровать садится, вплотную почти, бокалы подставляя. то и дело бросает обеспокоенный взгляд на телевизор, заставляя Космоса нервничать. торжественная речь уже к концу подходит, когда пробка наконец поддаётся, выстрелив в сторону елки. шампанское шипящей струей вылетает вслед за ней, Космос еле вскочить успевает, чуть не залив матрас. с пола всё же легче отмыть будет. Витя через кровать переползает, встаёт рядом, чуть босой ногой в лужу не вляпавшись. Космос разливает шампанское по бокалам под первый бой курантов. только сейчас замечает, что они разные — один пузатый, кажется для коньяка, а второй вытянутый со странным узором. — нормальных не было? — отставляет бутылку к ёлке. забирает из чужой хватки тот, что больше на фужер смахивает. — тихо, я желание загадываю, — Витя на него рукой машет, призывая заткнуться. Космос слушается отчего-то, уставившись на Пчёлу. он ведь и правда верит, что сбудется, наверняка перечисляет весь свой грандиозный список мечт. Космос ничего не загадывает, он на отражающиеся в голубых глазах огоньки гирлянды смотрит, на обкусанные губы — глупая привычка, — на крепко обхватившие бокал пальцы. от этого кроет похлеще, чем от наркотиков, к которым он клятвенно обещал не притрагиваться больше. да и зачем они, когда ни одна галлюцинация не сможет такое создать? — Вить, — тихо, практически шёпотом. руку протягивает, легко по волосам проводит. Пчёла оборачивается, приподнимает брови в немом вопросе. улыбается — видать, желание загадал уже. Космос ему в глаза смотрит, мысленно секунды отсчитывая. он хочет, что б красиво было, как год назад на квартире Беловых, у Сашки с Олей. да только не могли они тогда, вот так при всех. тех нелепых объятий всегда было ничтожно мало, и ему сейчас хочется своё получить за все праздники разом. Космос наклоняется, прижавшись к чужим губам своими, пальцы сквозь светлые пряди пропускает. куранты бьют в последний, двенадцатый раз. Витя всё так же улыбается, когда отвечает на поцелуй, прикрыв глаза. кладёт руку на плечо Космоса, сжав несильно ткань свитера. за окном фейерверки грохочут, освещая комнату, на экране телевизора москва с разных ракурсов под приевшийся марш. Вите кажется, что наступивший год просто обязан быть хорошим, а следующий ещё лучше. ведь как встретишь, так и проведёшь, верно? а встречает Витя отлично — с распростёртыми объятиями, и настойчиво целующим его Космосом. — за нас! — отрывается неохотно, наконец вдыхает глубоко, возвращая лёгким недостающий кислород. торжественно поднимает вверх бокал. — за нас, — повторяет Космос, согласно кивнув. губы в улыбке растягиваются, когда два абсолютно непохожих друг на друга фужера звонко чокаются. запрокидывает голову, залпом выпивая. шампанское и правда неплохое, не мерзкое даже. — что ты загадал? — чтоб ты, Космосила, больше кожуру от мандаринов не ел. это пугает, — Витя ухмыляется, отставив пустой бокал к весело мигающей ёлке. обхватывает обеими ладонями лицо Космоса, потянувшись за новым поцелуем. и он обязательно пожмёт руки разъехавшимся по разным городам друзьям, поблагодарив за такой подарок.