***
Свернув на какую-то забытую богом улицу, Арсению предстал печальный серый вид. Наверное, если бы он увидел это место на картинке, совершенно ничего не зная о нём, он бы безошибочно угадал, что сдесь присутствуют криминальные личности, закупающиеся запретным товаром. И действительно, на улице стояло несколько полуразрушенных ларьков, с грязными полотнами. Продавцы, будто сошли с картинок из книжек. Уродливые, грязные, окружённые кучками мух. Больших. Навозных. Зелёных. Мух. У каждого второго продавца, красовался большой синяк вокруг левого или правого глаза, у каждого выбито по два или три зуба. Когда продавец перечислял свой товар, Попов держался из последних сил, чтобы не блевануть на месте от неприятного запаха изо рта и вида гниющих зубов, в которых застряла не то петрушка, не то салат. Арсений потратил много времени, скитаясь по тайным точкам, где должны были продавать Хлороформ, убедившись, что без рецепта в аптеках ему ничего не продадут, оставалось пройтись по сомнительным точкам, которые он знал наизусть. Само собой, у него возникали трудности, ведь помимо того, что он не мог найти место, где бы приобрёл желаемое, не все с охотой могли предложить ему этот товар, потому что его идеальные черты лица и ухоженность настораживали продавцов и ассоциировали его с работником полиции. Это конечно не Россия, где можно было всё решить одним набором отменного жаргона. Это Америка, где продавцы анализируют покупателей с особой настороженностью. Но вот чудо, мужчина нашёл нужный товар, и аккуратно спрятав тканевый мешок, он опасливо огляделся по сторонам и направился домой. Когда он проходил через тоннель, его кто-то грубо дёрнул за плечо, и как только Арсений повернулся в сторону этого человека, второй ударил Попова коленом поддых, и когда Арсений потерял ориентацию, его грубо толкнули, отчего мужчина упал на землю. Он хотел было попытался встать, но в бока по очереди стали прилетать сильные удары ног, когда Арсений спустя несколько жалких попыток, попытался встать, мужчина в маске снова вернул его в лежачее положение, придавливая ботинком. Попов сделал пару глубоких вдохов и расслабился, погружаясь в царство морфея. Ему уже не страшно Ему уже не больно. Ему уже всё равно.***
—Извините, мне нужно уточнить, кем вы являетесь пациенту? — приглушенный мужской голос, звучит отдалённо, словно сквозь большой моток ваты. —Я.. Я его брат. — отстранённо врёт Антон, удивляюсь тому, что голос его звучит, как-будто со стороны. — Не биологический. Шастун на подгибающихся ногах входит в палату, которая начинает резать глаза, своей освещённостью и контрастом бирюзового с белым. На белой койке лежит бледное тело в синяках и ссадинах. «У него сломано ребро, которое в последствии проткнуло левое лёгкое, правая нога и рука, а также сотрясение мозга лёгкой степени. Состояние стабильно тяжёлое.» — Эхом отдаются, сказанные 3 минуты назад слова врача. Пронзительный и противный писк, время от времени напоминает о несамостоятельности дыхания мужчины. Сердце Антона болезненно сжалось, когда он узнал Попова. Арсений был мёртвенно-бледен, на его теле не было живого места, оно всё было в кровоподтёках, синяках, ссадинах. Он весь был увешан трубками и капельницами, его глаза были плотно сомкнуты, он не дышал самостоятельно, вместо него это делал аппарат искусственной вентиляции лёгких, подведённый при помощи трубки к разрезанному горлу. Антон задыхается, глядя на такого Арсения. Антон рыдает без слёз и чувствует, как падает на колени на бетонную плитку. —А-а-рс... — еле слышно произносит Шастун, пытаясь найти точку опоры и снова вернуться в стоячее положение. — П-почему? Вопрос прозвучал так жалко, особенно сочетаясь с глухим надломанным голосом. Тишину всё так же разрезал ненавистный Антону звук пикающего аппарата ИВЛ. —Это я должен был быть на твоём месте... — Шастун корил себя за то, что не смог сберечь свой единственный смысл жизни. Антон приоткрыл рот, но не произнес ни звука, ибо слова встали в горле, не желая вылетать наружу. Горячий и горький воздух опалил горло парня и он понял, что перестал контролировать ситуацию. Слезы, одна за другой пролаживали дорожку на щеках парня, соеденяясь на подбородке. Антону хотелось кричать. Громко. До хрипоты. Но он понимал, что ничего не изменится, а его вышвырнут сразу же, как он подаст голосок громче, чем дамский стук каблуков по паркету. Шастун неуверенно коснулся руки мужчины, которая даже не дрогнула, соприкоснувшись с нежной рукой парня. Антон чувствовал, как внутри что-то тонкой ниткой раскачивается, грозясь порваться в любую минуту и потерять связь с внешним миром. Арсений стал для него самым родным человеком на планете. Антон помнил, как скитался по разрушенным домам в поисках убежища, как воровал еду и растягивал её на несколько дней. Именно тогда он понял, что сдохнет, если не начнёт действовать. Образования у него не было, как и блата, поэтому оставалось одно. —Встать на преступную дорожку, пересилив свои моральные устои, которые были с солнечным мальчиком с самого детства. И действительно, пока все дети в детдоме уже понимали в какой они находились жопе и пытались прорваться, шагая «по головам». Антон был, той самой диснеевской принцесской, которая искренне верила в добро, и всем сердцем надеялась, что её в скором времени заберёт любящая семья. Годы шли, а он всё верил. И только, оказавшись на улице, по достижении своего 18-летия, пацан понял, что отныне он один на один с жестоким миром. Добра не существует, как и любви. И лишь Арсений смог изменить его, ещё тогда сложившееся впечатление о мире. Он, словно подобрал дикого котёнка, который сразу начал защищаться, показывать свои клыки и кусаться, прячясь в безопасный угол, где его не могли найти. Прошло время и Антон начал доверять Арсений, а тот в свою очередь показал ему, что мир не настолько жесток, и каждый человек заслуживает любви, даже Шастун. А сейчас, Антон наблюдал за тем, как теряет своего родного и единственного человека и ничего не может с этим сделать.