Патронус

Ему спокойно. Впервые за последние чёртовы двадцать недель, навсегда высеченные в памяти бесконечными вспышками заклинаний. Зелёный, красный, снова зелёный. Всполохи врезались, казалось, в саму сетчатку, и, закрывая глаза, он видит смутно знакомые лица тех, кто никогда больше не отпразднует Рождество. Но в этот сочельник призраки его не достанут. Сегодня его от них защитит личный патронус. За окном ажурными хлопьями кружит снег, укутывая остывшую землю белоснежным покрывалом, а в гостиной их с Грейнджер тайного убежища трещит поленьями пузатый камин. Маленькая хижина, затерянная в бескрайних еловых лесах Эксмурского заповедника, светится изнутри переливами волшебных гирлянд, что паутиной расползлись по стенам, беря начало от кособокой ёлочки в углу. Колючие вечнозелёные ветки прогибаются под тяжестью разноцветных стеклянных шаров и десятка мандаринов, подвешенных на маггловские нитки. Комната насквозь пропитывается терпко-кислым ароматом цитрусов, от которого на языке остаётся горьковатый привкус. — Люди пели старинные, знакомые с детства рождественские гимны. Мальчик медленно двинулся вперёд и прижался лицом к холодному стеклу иллюминатора, — читает вслух Грейнджер. Её мягкий тембр музыкой вплетается в еле слышное завывание ветра за массивной дубовой дверью, что нерушимой преградой отгородила их личный рай от сгорающего в пожаре войны остального мира. Рай на одну ночь. На шесть часов тишины и ни минутой больше, если замысел сорвётся. До первого луча солнца, что окрасит ночное, затянутое тучами небо, в оттенки серого. Серого, как будущее этой пропащей страны. Невзрачная обложка книги скрывает за собой сосредоточенное лицо девушки. Её изящные руки заботливо придерживают потрёпанный временем алый переплёт, на чьём корешке сусальным золотом выведено имя автора: «Рэй Брэдбери». Тонкие пальчики нет-нет, да поглаживают ровный срез сшитых листов. Нежно, почти невесомо, и Драко хмурится, наблюдая, как Грейнджер бережно перелистывает страницу, словно эта книжонка дороже ей всего на свете. Дороже его, умостившего голову на её острых коленях. Он лежит на узком диване, таком коротком, что правая босая нога свисает вниз, утопая в ворсе пушистого ковра, а левая парит в воздухе, опираясь икрой на деревянный подлокотник. Немного больно, но Малфой готов терпеть, пока Грейнджер сидит рядом, откинувшись на мягкую подушку. Её густые, цвета каштанов локоны рассыпались по спинке дивана, и Драко хочет дотронуться до них ладонью. Небрежно прочесать волны длинными пальцами, подмечая, как красиво их тёплый оттенок контрастирует с его бледной кожей, а потом намотать на кулак и притянуть Грейнджер ближе. Наконец, попробовать её губы на вкус. Но приходится ждать, покуда она не дочитает рассказ, отчего-то столь важный для неё. Что же, ждать Драко привык. Клеймо Волан-де-Морта, чернеющее на его предплечье, научило его быть терпеливым. — Он стоял долго-долго, просто смотрел и смотрел на космос и глубокую ночь, в которой сияли миллиарды и миллиарды блистающих белых свечей, — заканчивает Грейнджер и глубоко вздыхает, захлопывая книжку. В воздухе повисает облачко взметнувшейся от хлопка пыли. — И это всё? — скучающе спрашивает Драко. Теперь он видит её глаза. Обычно тёмные, в свете бликов огня они кажутся золотистыми, как дорогой огневиски. Малфой не отказался бы осушить пару бокалов. Грейнджер не пьёт, но он бы придержал её за подбородок, приставив к губам грань холодного стекла, и она бы проглотила всё до последней капли. Смерила бы его упрямым взглядом, кричащим «нет», и всё же послушно открыла ротик. А потом громко кашляла, отплёвываясь от яда, что раскалённым свинцом прожёг горло. Ему нравилось наблюдать за ней, когда алкоголь отравлял её организм. Все эфемерные рамки, нормы морали, зачатки воспитания, словом — вся лишняя шелуха слетала прочь, и Грейнджер становилась другой. Расслабленной, весёлой. Позволяла себе не держать спину ровно, будто вместо позвоночника у неё воткнут дамоклов меч, и не сводить брови так сильно, что на лбу прорисовывалась первая морщинка. Становилась настоящей. Такой, какой была до начала войны. До того, как Драко появился в её жизни строжайшим секретом, раскрытие которого по щелчку превратит некогда героиню Магического мира в шлюху Пожирателя Смерти. А его самого в отступника, замаравшего чистую кровь. Иногда Малфой всерьёз размышлял, не забывает ли она, что они оба скованы этой тайной. На их горлах с каждым днём всё туже затягиваются идентичные ошейники предательства, сцепленные между собой литой цепью вспыхнувших чувств. К счастью, он знает, как отстегнуть карабин. Выпить было бы неплохо, да, но опять-таки не сегодня. Сегодня Грейнджер обязана дать трезвый ответ. — Да, — улыбается она, потирая носик тыльной стороной ладони. Драко забирает у неё книжку и откидывает ту на деревянный ящик, подпирающий диван вместо тумбы, за что зарабатывает осуждающее хмыканье. Не нужен им третий лишний. Пусть даже в виде пары сотен тысяч букв. Он не готов делиться. Подняв руку, Малфой проводит костяшками по девичьей скуле, наслаждаясь нежностью кожи. Спускается ниже, прослеживая аккуратную линию челюсти, и Грейнджер льнет к его руке. Девушка такая горячая, что впору забеспокоиться, нет ли у неё жара. — И в чём смысл? — теряет гласные Драко. От вида Грейнджер, прикрывшей веки в удовольствии, у него самого внутри растекается лава. — В неоднозначности, — шепчет она, запуская острые ноготки в его платиновые волосы. — Каждый понимает концовку по-своему. — Ммм. Драко поводит плечами, разгоняя пробежавшее от макушки до пят электричество. Смотреть на Грейнджер снизу вверх становится просто невозможно. Неправильно. И он, крепко перехватив её за талию, перекатывается вбок, потянув девушку за собой. Она вскрикивает, когда они соскальзывают с дивана прямо в объятия мягкого ворса ковра. — И как концовку поняла ты? — выдыхает Малфой в шею Грейнджер, подмяв девушку под себя. Ему приходится напрячь плечи, чтобы не придавить её. Худосочное тело Грейнджер выглядит невыносимо хрупким по сравнению с его. Будто он может случайно сломать её. Но Драко знает, что впечатление ошибочно. Он ещё помнит, как она разбила ему нос хуком справа на третьем курсе Хогвартса. Его боевая девочка. — Что важно сохранять традиции, где бы ты ни был, — хрипло разъясняет Грейнджер. В её тоне проскальзывают знакомые нотки отличницы. Она извивается под натиском его губ, путая в колтун разметавшиеся веером волосы, а он раздосадованно сопит ей в ключицу и оставляет цепь жадных поцелуев вверх до мочки уха. — Что человеку нужно что-то незыблемое, чтобы не потеряться в изменчивом завтра. Как и раньше, она держится за постоянство. Если бы мог, Драко давно вскрыл бы ей череп и дотошно вычистил всю эту грязь про верность друзьям и готовность умереть за правое дело. Идея о добре и зле, посеянная Дамблдором, отравляет её мозги похуже дурмана заклятия империус. Нет на войне хороших или плохих, нет правых или неправых. Есть только смерть и боль. Много непрекращающейся, нестерпимой боли. И забыться от неё Малфою удаётся только так — чувствуя под ладонью сердцебиение Грейнджер. Одежда начинает мешать. Драко не может без отвращения смотреть на подранную рубашку и джинсы на три размера больше, недавно раздобытые Грейнджер во вшивом маггловском секонде. Будучи одной из самых разыскиваемых ведьм в Британии, любая вылазка рискует стать для неё последней. С тех пор как её святой Орден Феникса объявлен террористической организацией, сторонники Поттера ходят с незримой мишенью на спине. Они, как загнанные зайцы, разбегаются от Пожирателей, что охотятся на них подобно гончим, пытаются забиться в норы поглубже, спрятаться в высокой траве, даже не подозревая — круг давно сомкнулся. Бежать бесполезно, и единственное, что им остаётся — трястись от страха, дожидаясь неминуемой гибели. Мысль, что однажды сквозное зеркало, которое он дал девушке для связи, останется обычным зеркалом, безучастно отражающим его потухший взгляд, поднимает в Драко волну искрящего гнева. — Привычное не означает лучшее, — выплёвывает он, запрокидывая голову и заглядывая Грейнджер в глаза. Его кулак сжимается на вороте её рубашки. — Хочешь, скажу как понял рассказ я? Он не позволит ей умереть. Ткань трещит, когда Малфой в одно резкое движение срывает пуговицы с петель. — Как? — Грейнджер звучит пискляво. Она дёргается, испугавшись, но прикусывает щёку изнутри и несмело убирает светлую прядь, упавшую Драко на лоб. Он видит в её расширившихся зрачках своё отражение — отражение отчаявшегося человека, готового идти до конца. — Что нужно оставлять прошлое позади. — Малфой приподнимается и изучает распростёртую под ним Грейнджер. Полы синей рубашки раскинулись по бокам, открывая обзору её тяжело вздымающуюся грудь, скрытую под сизым кружевом лифчика, и впалый живот. Она такая худая, что не составит труда пересчитать все выпирающие рёбра. Её так называемые друзья совсем о ней не заботятся. — Что впереди ждёт гораздо большее. — Видишь, — Грейнджер сглатывает вязкую слюну и закидывает одну ногу ему на поясницу. Босая пятка легонько поглаживает грубый кожаный ремень, удерживающий его брюки на месте. — Неоднозначность. Она ни черта не поняла. Драко встаёт на колени, чтобы скинуть прочь душащую его чёрную водолазку. Тянуть дальше нельзя. Если всё пойдёт по плану, то у них остаётся час с небольшим, пока портал будет активен. Освободившись от верха, он вскользь проводит кончиками пальцев правой руки вниз по животу девушки, а левой быстро расправляется с причудливым замком на её джинсах. — А-ах, — задыхается Грейнджер. Незначительная ласка, но она такая отзывчивая, что выгибается дугой, позволяя дёрнуть за штанины и оставить себя в одном нижнем белье. Драко всегда нравилась её чувствительность. Наверное, живые эмоции — первое, что заставило обратить на неё внимание ещё в детстве, в школе, когда их разделяла пропасть враждующих факультетов. Забавно, что спустя пару лет после выпуска, преградой не смогли стать даже разные стороны баррикад. — Хочешь, почитаем ещё? — не к месту спрашивает Грейнджер. Её длинные ресницы порхают, а пальчики тянутся к пряжке ремня Малфоя. — У Брэдбери много рассказов. Мой любимый называется «Остров». Драко безмолвно разрешает ей с шорохом вытянуть ремень из шлёвок. — Обязательно, — кивает, перехватывая проворные ладошки, которые уже нацелились на молнию его брюк. — Позже. Он подбирает упавший на ковёр ремень и затягивает тот тугой петлёй на запястьях Грейнджер. А она и не думает возмущаться. Смыкает веки, доверяя ему от и до, и шумно дышит через рот, облизнув приоткрытые губы. Податливая, послушная. То, что надо. И пусть Драко больше нравится соперничать с ней, борясь за каждое прикосновение, сегодня необходима покорность. — У меня есть к тебе важный вопрос, — вкрадчиво говорит он, припечатывая связанные руки Грейнджер к ковру над её головой. Его торс трётся об её, и колкое кружево лифчика щекочет ему солнечное сплетение. — И я хочу сказать кое-что важное. Грейнджер как-то надсадно улыбается, обнимая худыми ногами и прижимаясь ближе. Так, что напрягшийся член Драко трётся через ткань брюк об особо жаркое местечко между её бёдер. Какая изощрённая пытка. Малфой подавляет желание зарычать, сжимая зубы до явственного хруста, и из последних сил сдерживается, чтобы не сорваться. Всё нужно сделать правильно. Иначе Грейнджер, что до озноба боится перемен, не даст правильный ответ. — Неужели, — с трудом выговаривает он. На его висках выступают капли пота. Дышать с каждым вздохом всё сложнее. Нос забивает до одури соблазнительный запах Грейнджер — смесь приторных духов, цветочного аромата шампуня и терпкого дыма, что за годы работы зельеваром пропитал её до костей. Где-то под сердцем шевелится нечто тёмное, шипастое. Оно скребётся по нервам, требуя перестать играть в понимание и молча забрать своё, но Драко противится. Он стягивает лифчик с груди Грейнджер, оставляя тот давить ей на горло, и всасывает в рот возбуждённый сосок. Она охает, подаваясь навстречу, и Малфой скользит языком по ложбинке между её рёбрами, слизывая солоноватый пот. — И что же это? — его голос совсем осип. Он спускается с поцелуями ниже, но ничем не сдерживаемые коготки Грейнджер тут же оказываются у него в волосах. Мимолётный разряд электричества прошивает хребет, сбивая ход мыслей, и Драко фыркает, возвращая её руки на место. — Нет. Ему необходимо оставаться собранным. В наказание он прикусывает шею девушки, на что она протяжно стонет, а Малфой самодовольно улыбается, видя следы зубов, собственнически белеющих поверх еле различимого синеватого рисунка яремной вены. Грейнджер его. Не Ордена, не блаженного Поттера, и уж точно не придурка Уизли. Его и ничья больше. За окном снегопад перерастает в настоящую метель. Ветер завывает суровые песни, бьётся снежной пургой в стекло, и треск огня в камине больше не заглушает непогоду. Зато заглушает Грейнджер. Она мычит что-то невнятное, прикусив губу до выступившей капельки крови, стоит ловким пальцам Драко скользнуть под резинку её трусиков. — Что-то о нас, м? — допытывается Малфой, кончиком носа вырисовывая узоры по щеке Грейнджер, пока его рука дразнит её, обводя подушечкой среднего пальца клитор. — Мы… — она не договаривает, притираясь ляжками. — Мы должны… И снова. Что-то в её тоне вызывает нервозные мурашки. Драко сощуривается, стараясь прочесть по лицу девушки, о чём она пытается сказать. Но её глаза закрыты. Грейнджер, точно почувствовав перемену настроения, отворачивает голову в сторону, пряча тени эмоций и подставляя ланиту для поцелуев. Сама она ещё ни разу не поцеловала первой. Член болезненно пульсирует, требуя свободы, и Малфой поддаётся, на мучительно долгое мгновение отстраняясь, чтобы остервенело спустить брюки вместе с бо́ксерами. Грейнджер наблюдает за ним из-под полуприкрытых ресниц. Она даже не пытается прикрыться, так и оставшись лежать с полоской лифчика на горле, задранными руками и согнутыми в коленях ногами. От нижней губы до подбородка алеет след скатившейся капли крови. Раскрасневшаяся и взъерошенная, девушка еле дышит, и по её блестящей от выступившего пота коже скачут отсветы волшебных гирлянд. Она светится. Светится, как самый настоящий патронус. Драко в жизни не видел ничего прекраснее. Он мог бы вечность любоваться ей, такой красивой с расцветающими синяками от его ласк, но дубовая дверь скрипит под натиском вьюги, напоминая о быстротечности времени. Малфой накрывает тело Грейнджер своим и безапелляционно целует, требуя взаимности. Прорывается языком в её рот, прикусывает нижнюю губу. На вкус Грейнджер сладкая, как рождественский пирог, который они поделили получасом назад. Вкусно. Спешка раздражает. Ему бы хотелось растянуть их игру на подольше. Заставить Грейнджер умолять о разрядке, поделить с ней дыхание. Чёрт! Да хотя бы дать ей попробовать себя, скользнув мокрыми от её же возбуждения пальцами по колкому на выражения язычку. Но он не может. Не сейчас. Позже. Позже у них будет всё время мира. — Так что ты хочешь? — вновь спрашивает, с трудом оторвавшись от неё. Грейнджер не отвечает. Прикусив изнутри щёку, она отводит взгляд, будто ей стыдно. Стыдно признать свою неправоту? Могут ли они думать об одном и том же? Могла ли она перерасти свои страхи? Надежда вытесняет кислород из лёгких. Драко нетерпеливо рвёт резинку кружевных трусиков, убирая последнюю преграду, и покачивает бёдрами, пристраивая головку члена к влажному входу. Редкие глотки воздуха царапают гортань. Грейнджер внутри горячее, чем пламя камина сбоку от них, и, толкнувшись, Малфой не может сдержать ругательства. Он жмурится, не опасаясь закрывать глаза под охраной его личного патронуса, и шипит непотребности, не слыша всхлип девушки. Она отворачивается, пряча лицо в сгибе плеча. Опираясь на локти по бокам от её головы, Драко ладонью обхватывает челюсть Грейнджер и заставляет посмотреть на себя. Её глаза блестят от слёз. — Тебе больно? Он замирает в ней, боясь пошевелиться, а она накидывает ему на шею кольцо связанных рук. С усилием притягивает ближе. — Нет, — шепчет куда-то ему в волосы и целует в раковину уха. В её лихорадочном дыхание слышится затаённый плач. — Нет, не больно. Только не останавливайся, хорошо? Не останавливайся… Грейнджер подаётся навстречу, давит пятками на ягодицы, побуждая двигаться, и Малфой слушается. Приникает к ней, захлёбываясь в ощущениях, раскачивается, постепенно набирая темп. По гостиной разносятся влажные шлепки тела об тело. Вот так правильно. Именно так. Единым целым. Девушка закатывает глаза, упираясь затылком в ковёр, охает, с присвистом выдыхая. Драко покусывает её подбородок. Зарываясь лбом в локоны, он замечает, что по виску Грейнджер катится одинокая слеза и слизывает ту, углубляя толчки. — Я услышу то, что ты хочешь сказать? — по слогам кряхтит Малфой. На что девушка вцепляется в него ещё крепче, вслепую находит губы и прижимается к ним своими. Целует алчно, с надрывом. Их зубы стукаются друг об друга. Драко оскаливается в торжествующей улыбке. Он подхватывает её ногу под колено, поднимает выше, чтобы сменить угол проникновения. Мэрлин, так ещё круче. Грейнджер содрогается от каждого его толчка. — Ты первый, — шелестит она, уткнувшись носом в уголок его рта. Они одновременно протяжно стонут, на секунду теряясь в пространстве. Их сердца бьются в такт. В обоюдный, бешеный, дикий такт. Малфой чувствует, как девушка начинает сжиматься, и держит ритм, не ускоряясь и не замедляясь. Правой рукой он скользит между их телами, мокрыми от пота, пока не прикасается к месту, где они соединяются. Чувствовать, как её тело поддаётся его напору, впускает его, пьянит не хуже алкоголя. Пальцы находят клитор. — Давай, — подначивает он Грейнджер. Его мышцы сводит от напряжения. Удовольствие нарастает, покалыванием поднимаясь по спине. — Ну же. Она до боли впивается ногтями ему в скальп. Прижимается близко-близко, словно хочет слиться с ним. Её прошивает спазм, ещё один, пальцы на ногах поджимаются. Девушка глубоко втягивает воздух. Пряжка ремня звенит. — Ты сбежишь со мной? — поймав момент, выпаливает Драко. — Мы больше не должны видеться! — в один голос с ним выкрикивает Грейнджер. Она кончает, опадая на ковёр. Мышцы её влагалища начинают сокращаться, и Малфой с рыком изливается следом. Он придавливает девушку собой, удерживая на месте. Его кулак до побелевших костяшек сжимает прядь каштановых волос. Он не отпустит своего патронуса. Никогда.