Участь Омеги

Ночь уже давно подошла к концу, а Чонгук так и не сомкнул глаз. Его просто разрывала изнутри боль, которая волнами передавалась ему по связи с Джином. И если бы ему предложили избавить его от этой связи, то он бы отдал всё, что у него есть, только бы больше ничего не чувствовать. Потому как это НЕВЫНОСИМО. Невыносимо быть настолько бесполезным. Где-то там от боли умирает не только Сокджин. Здесь и сейчас, вместе с ним, умирает Чонгук. Неужели Тэхён ничего не чувствует? Они же истинные. Их связь ещё крепче, чем односторонняя связь Чонгука. Тэхён пробыл у него в клубе до утра. Дорвавшиеся до его тела Омеги ликовали. Чонгук было запретил приносить алкоголь в Вип-комнату, в которой развлекался Тэхён, но тот пошёл в разнос, и Чонгук отступил. Отчасти он понимал этого Альфу. Чувства к Джину сидели ножом не только в сердце Чонгука, но и Тэхёна эта судьба не миновала. А Тэхён привык к свободе. Эти цепи душили его. И он сопротивлялся до последнего, принося боль не только Сокджину, но и себе. Чонгук понимал страх Тэхёна оказаться слабым перед своим Омегой. Потому как сам себя за эту же слабость и ненавидел. Но чего Чонгук не мог понять, так это боль, которую Тэхён Джину причинял. Но однажды Намджун открыл Чонгуку тайну Тэхёна. Тот поделился с другом своими страхами. Тэхён проклинал свою истинность за то, что та с ним делала. Он не привык быть слабым, не привык склонять голову. А его связь заставляла подчиняться. Она ломала его, ставила на колени. Его внутренний зверь ползал на брюхе и вилял хвостом перед своим Омегой. И Тэхён так боялся, что Сокджин об этом узнает и будет вить из него веревки. Поэтому за все пять лет брака, он запрещал своему зверю поднимать голову и смотреть преданными глазами на Сокджина. Он всё время прислушивался к себе, контролировал себя. И у него получалось. Получалось не показывать свою уязвимость. Не получилось только не делать больно своему Омеге. Конечно, Тэхён чувствовал все переживания Джина, но с течением времени он научился закрываться, ставить между ними стену. И только слёзы Джина могли её пробить. В такие моменты Тэхён замирал, а его зверь наоборот поднимал голову. Вот только после длительного заточения он становился невменяемым. Первым делом, дорвавшись до тела, он метил своего Омегу, а потом пьянел от близости. И не было там нежности. Там была одна всепоглощающая жажда обладания. Это на следующий день, Тэхёна будет мучить раскаяние. Это ПОТОМ, он будет втирать в место укуса заживляющую мазь. Это ПОТОМ, он поцелует каждый синяк оставленный на теле своего Омеги. Это всё будет потом. После того, как его зверь насытится. Насытится и, подмяв под себя измученного, уставшего Омегу, начнёт с наслаждением вдыхать в себя его сладковатый цветочный аромат. «Моя Камелия. Мой океан. Моя любовь. Моя жизнь», так он будет говорить. И Сокджин будет верить. И Сокджин всё простит. Намджун, рассказав Чонгуку, то, чем поделился с ним Тэхён, добавил, что хорошо понимает своего друга. Потому как однажды, он также не смог взять под контроль своего внутреннего Альфу. Тот рычал зверем и завывал, пока не сорвался с посаженой цепи. Намджун не смог себя перебороть, и эта слабость стоила ему очень дорого. Как ему самому, так и его истинному Омеге, который не только Намджуна не полюбил, а до искр в глазах возненавидел. Чонгук, являвшийся тогда непосредственным участником событий, с трудом пережил падение своего брата. А сейчас, на его глазах, ещё один Альфа катится в пропасть, увлекая за собой Омегу, который так дорог Чонгуку. *** Сокджин открыл глаза. Тело болело так, будто по нему проехали несколько раз. В горле пересохло, поясницу ломило, ноги не слушались, и очень сильно кружилась голова. Джин дотронулся до своей ключицы. Метка горела огнём. Опять. Опять Тэхён это сделал. А ведь, Альфе нет необходимости обновлять свою метку. Только в случае, если Омега ждал потомство, и тогда Альфа ещё раз фиксировал связь, чтобы ребёнок чувствовал защиту не только от одного родителя. Но Тэхён… Он делал это каждый раз, когда не мог удержать своего зверя. Сокджин посмотрел на кончики своих пальцев, там отпечатались капельки крови. — Прости меня… Тихий голос Техёна откуда-то справа. Сокджин откинулся на подушку и посмотрел на потолок. Это предел. Это точка не возврата. Он больше так не может. Сокджин перевернулся на бок, спустил ноги на пол и попытался подняться. Тэхён дёрнулся в его сторону, но Омега посмотрел на него таким пустым взглядом, что Альфа замер. Что он наделал? Как мог опуститься до такого? От шикарного Омеги, каким всегда был и являлся Сокджин, осталась одна тень. Тэхён чувствовал его боль. И моральную, и физическую. И в тот момент, когда был в клубе и сегодня утром, когда опять и снова втрахивал своего Омегу в кровать. Почему он не может остановиться? Почему всегда всё портит? Что же он за тварь такая? Хотел вытравить Джина другими Омегами. Да только Омегу своего и отравил. Тэхён смутно помнил вчерашний вечер, но достаточно для того, чтобы понять, как он опозорил Сокджина перед другими Омегами. До этого момента, Джин для них был на недосягаемой высоте. А Тэхён взял и опустил его. Ведь он прекрасно знал, как его супругу завидуют. За то, что они живут в законном браке. Что не за деньги, а по любви. Что до искр и пламени. А теперь… теперь эти Омеги будут смеяться за спиной Сокджина. И виновник тому Тэхён. Он сделал это своими собственными руками. Тэхён опустил глаза. — Прости меня… Джини… Сокджин встал с кровати. Его шатало. Он даже не посмотрел на Тэхёна. Он медленно и неуверенно, словно марионетка, шагал к выходу из спальни. Остановился. Открыл дверь. Шагнул из комнаты. На секунду замер и бросил равнодушное: — Мне теперь уже всё равно… *** Когда рушится последняя надежда, ты перестаёшь дышать. Потому что нечем. Потому как не зачем. Сокджин смотрел на себя в зеркало и не видел там ничего. Красивого Омеги больше не было. Была тень. С приходом ночи, тени исчезают. Потому как становятся её частью. Серые, безликие, холодные. Как руки Джина сейчас. В них нет тепла. В них нет жизни. В Сокджине нет больше жизни. Его Альфа предал его. Его Альфа растоптал его. Выпил до донышка. Выпил, а пустую оболочку выкинул. Джина больше нет. То, что осталось — это не он. Он таким не рождался. Он не для этого жил. Промелькнули и померкли размытые воспоминания. «Гуки, я встретил своего истинного! Пожелай мне счастья.» Чонгук тогда ответил: «Он тебя не достоин Джини». Не достоин. Но Сокджин на него обречен. Обречен, но может освободиться. И если Тэхён ему эту свободу не даст, то Сокджин возьмёт её сам. Он открыл шкафчик и протянул руку к аптечке. Белый флакончик лёг в его ладонь мягко и правильно.

***

— Гуки, я встретил своего истинного! Пожелай мне счастья. — Он тебя не достоин. И совсем тихо, вне зоны слышимости: — А я буду любить тебя вечно… Чонгук открыл глаза. Что-то происходит. Тревога засела у него под рёбрами. Она скреблась и не унималась. Он прислушался — ничего. Альфа встал и прошёлся по комнате. Что-то не так… Почему он ничего не чувствует? Может быть его связь, наконец, истончилась и исчезла? Чонгук нерешительно протянул руку к телефону. Он просто спросит как дела. И только. Телефон завибрировал за секунду до того, как он нажал на кнопку. На мониторе высветился номер Тэхёна. Чонгук выдохнул и принял звонок. — Тэхён? — Гуки… я так виноват… я так виноват Гуки… У Чонгука сердце стукнуло, и остановилось. — Джин… что с ним? — … — Господи, Тэхён, что с ним?! — … — ТЭХЕН! Не молчи! — Он выпил таблеток… Много. И он… — Что?! — В реанимации. В коме… Врачи сказали мало шансов… — … — Это я во всём виноват. Я не уберёг его, Гуки… Лучше бы он был с тобой. — Что ты такое говоришь? — Ты ведь тоже любишь его. Не так как я. По светлому, по настоящему. Ты бы такого не допустил. А я — скотина… — Тэхён, не надо. Не время. Сейчас ты нужен ему. — Если он не выживет, то я тоже жить не буду. Она мне не нужна. Жизнь без него… — Тэхён, возьми себя в руки. Не паникуй раньше времени. Ты должен быть сильным. Только твоя аура истинного, может вытянуть его обратно. Соберись! Я сейчас приеду. Жди. Как вышел из квартиры, как добирался до больницы, как встретился с Тэхёном, Чонгук не помнил. Запомнил только бледное, словно фарфоровое тело, накрытое простынёй, прозрачную маску подающую кислород, и висящий в воздухе, отдающий горечью, запах белых Камелий.