«Я перешёл грань. Я глубоко погружён в себя, но если он позвонит, я сразу же примчусь».
Chase Atlantic – Right here
Тэхён прикрывает глаза и валится на мягкий прохладный мат спиной. По виску течёт капля пота, влажная футболка плотно прилипает с одной стороны к спине, с другой – к поверхности мата, грудь тяжело вздымается, и пульс отбивает верные сто тридцать. Тренировка наконец-то окончена. На заднем плане ритмичный хоповый трек сменяется на спокойную лирику, заполняя пустое пространство танцевального зала; за окнами давно уже стемнело и раздаются сигнальные гудки и гомон толпы, желающей в пятничный вечер поскорее оказаться дома; а Ким зарывается пальцами во влажные волнистые волосы и раскрывает веки, встречаясь с размазанными силуэтами неоновых светодиодных лент по периметру потолка. Устал, но продолжает упорно тренироваться. Всегда так делал, когда куда-то нужно выплеснуть все свои эмоции, готовые в любую секунду перелиться через край и утопить безжалостно и без шанса на спасение. Он медленно присаживается, чувствуя, как неприятно отлипает футболка от мокрой спины, и морщится, упираясь локтями в колени. На часах уже, наверное, около полуночи – Тэхён постоянно в зале задерживается до поздней ночи, – но домой он не спешит: тишина и одиночество иногда надоедают. Вместо того, чтобы пойти в душ, а после собраться и уехать в просторную холодную квартиру, Ким поднимается на ноги и плетётся к подоконнику, чтобы взять с него бутылку с простой водой без газа и присесть, лбом уткнувшись в ледяное стекло. Весна сменила зиму два месяца назад, но май особым теплом не радует. Тэхёну это даже на руку сейчас: он почти лицом по стеклу водит, чтобы остудить пылающую кожу, а потом открывает бутылку и залпом опустошает половину, жадно глотая прохладную воду. Он задумчиво смотрит вниз, где с высоты шестого этажа можно разглядеть прохожих, снующих из стороны в сторону – они будто муравьи и в муравейнике-миллионнике: носятся туда-сюда, чем-то занимаются, поглощённые каждый своими заботами, ни на кого внимания не обращают и живут, полностью уйдя в процесс выживания, – и автомобили, стоящие на светофоре, который в ту же секунду освещает проезжую часть зелёным огнём. Порой Тэхёну кажется, что он этому миру не принадлежит: живёт в своём отдельном, где есть место только танцам и губительным эмоциям, которые он через эти самые танцы и выплёскивает, чтобы однажды не сорваться. По воздуху разносится приятная мелодия, расслабляющая напряжённое сознание, но она вдруг резко обрывается, когда мобильный, что подключён к музыкальной системе через блютуз, начинает вибрировать, оповещая о входящем вызове. Тэхён бросает взгляд на дисплей и закатывает глаза, с тяжёлым вздохом отвечая. — Слушаю, — прижимая телефон к уху, Ким снова смотрит в окно. На том конце провода громкая музыка, звон бокалов (или шотов, или ещё чёрт его знает чего), гул голосов и звонкий пьяный смех. — Тэ? — Нет, Мать Тереза, — недовольно бурчит в ответ. Судя по тому, кто ему звонит и характерным звукам из очередного ночного клуба, сегодня Ким Тэхён в очередной раз сменит имя именно на Мать Терезу. — Тэ... — пьяно тянет ласковый голос. — Ты слышишь же меня? — Я тебе отвечаю, — Тэхён спрыгивает с окна и подходит к музыкальной системе, нажимая кнопку выключения. На сегодня его тренировка закончена совсем. — Слышу. Где ты опять? Вопрос, который он задаёт каждую пятницу стабильно. Где ты? — В... клубе? — и снова звонкий заливистый смех. — Я это и так понял. В каком именно? — В ночном, — сквозь очередной смех. Тэхён вздыхает устало и поясницей прислоняется к подоконнику, прикрывая глаза. Он бы с радостью, может, и поддержал эту «смешную» шутку, но настроение вовсе не то. Оно всегда с ним не то. — Чонгук... — Ким трёт лицо ладонью, мотая головой. — Как называется, чёрт возьми, этот клуб? — «Орион». Наконец-то. — Понял. Через пятнадцать минут буду. Тэхён, не дожидаясь ответа, потому что и так знает, что ему ответят, сбрасывает вызов и сжимает в руке мобильный почти до треска. Нет, он не злится, что его отвлекают, или просят забрать и отвезти домой, будто он чей-то шофер. Даже привык к тому, что стабильно забирает Чонгука пьяного с баров и клубов, а потом привозит к себе домой, укладывает спать и ставит тазик возле дивана на случай внезапных приступов рвоты. Только с каждым разом это становится лишь невыносимее. Он разжимает руку, убирая мобильный в карман спортивных штанов, и, не принимая душ, наспех обтирается полотенцем, чтобы уже в указанное время быть возле «Ориона». Ночной клуб пестрит огнями – как вывеска, так и фасад, – слепит яркостью неоновых бликов, но даже через это препятствие Тэхён наконец-то улавливает силуэт Чонгука. Тот совершенно пьяной походкой, еле стоя на ногах, двигается в сторону кимовского бмв, а под руку его ведёт светловолосый миловидный парень, что-то нашёптывая на ухо. Чонгук тихо посмеивается, переставляя ноги, цепляется руками за плечи парнишки, то и дело запрокидывает голову, а потом чуть ли не падает – благо его в это время держит тот незнакомец, что, очевидно, трезвее Чона, – и снова смеётся, рисуя свободной рукой в воздухе незамысловатые фигуры. Тэхён смотрит на этот дуэт через лобовое стекло, кусает губу, потирая одной рукой подбородок, а потом выходит из машины, рискуя быть простуженным – надевать лёгкую куртку на влажную от пота одежду было опрометчивым решением в столь прохладную весеннюю ночь, – чтобы после натянуто улыбнуться, когда парочка окажется точно напротив него. — Тэхён! — тут же восклицает Чонгук и тянется рукой к Киму, укладывая её на плечо. Тэхён лишь тяжело вздыхает. — Знакомься, это... Чонгук задумывается, видимо, вспоминая имя своего нового знакомого, но тот его опережает, протягивая Киму руку и улыбаясь широко и лучезарно: — Лиён, — представляется он. Тэхён протягивает руку в ответ. Только ради вежливости, он всё равно его имя и запоминать не планирует. Ему бы сейчас Чона в целости и сохранности доставить домой и проследить, чтобы он ему по дороге не загадил салон, как это было в прошлом месяце, а на какого-то смазливого паренька ему абсолютно плевать. — Тэхён, — всё равно отвечает. — Спасибо, что помог Чонгуку добраться до машины. Я смотрю, он перебрал. Чонгук на его слова недовольно морщится и, отпустив руку Лиёна, что была его опорой, делает шаг к Тэхёну, повисая на его плече. — Да не за что, — подмигивает парень, продолжая улыбаться. Киму эта улыбка не нравится, но ради приличия терпит. — Он последние минут двадцать всё без умолку о тебе болтал. Только я не особо понял что, потому что языком он так себе работает, но что-то про «Тэхён такой хороший» там было. Он слабо кивает, придерживая Чонгука за талию, и прощается с Лиёном. Долго болтать с этим светловолосым чудом он не намерен, а вот до того, как Чон уснёт на его плече, надо успеть посадить его в машину. Лиён разворачивается и уходит обратно в клуб, помахав на прощание, а Тэхён, спустя несколько минут мучений в попытке затолкать неугомонное пьяное тело на пассажирское место, которая, кстати, увенчалась успехом, кладёт голову на руль и жмурится до белых пятен перед глазами. Тэхён хороший. И даже слишком. И что с этим делать он не знает, потому что хороший он только для одного-единственного человека в мире. Ким поднимает голову, отрешённым взглядом прожигая пустое парковочное место напротив, а затем переводит его в сторону Чонгука. Спит. Приоткрыв рот и сложив руки на коленях посапывает, будто не он только что вылакал половину бара в «Орионе». Тэхён горько усмехается. Чонгук говнюк. Они знакомы с самого детства. Друзья с пелёнок, если угодно, и лишь поэтому Ким может с полной уверенностью сказать, что Чон Чонгук истинный говнюк, потому что прямо сейчас он должен находиться дома со своей невестой и планировать чёртову свадьбу, которую устраивает ему отец ради выгодного бизнеса, а он, напившись в хламину, спит в машине лучшего друга и ночевать будет тоже у него, лишь бы не возвращаться туда, откуда всегда бежит. Ирония судьбы? Наглая ложь. И лжёт отнюдь не Чонгук. Речь идёт не об окружении, а о себе – с собой Чон честен: будущую жену не воспринимает даже за человека; с отцом вечно спорит, нарываясь на наказания в виде лишения кредитных карт и блокировок банковских счетов; иногда и моральные принципы шлёт к чертям, потому что плевать он на них хотел. Зато всегда открыто говорит о том, как любит Тэхёна – своего лучшего и самого близкого друга, которому может доверить все свои самые грешные тайны. Собственно, то, что он в стельку и точно трахнувший кого-то в туалете ночного клуба, понятно и без слов. Обычная пятница Чонгука. Лжёт здесь Тэхён. И от этой лжи задыхается. Того, кого столько лет называет лучшим другом, любит далеко не дружеской любовью и страдает от этого несколько лет, зная, что ни при каких условиях между ними никогда и ничего не может быть. Ким останавливается возле подъезда одной из многоэтажек в центре города и глушит мотор с тяжёлым вздохом. Снова тащить неподъёмное тело на себе. Он поворачивает голову в сторону Чонгука, отстёгивает ремень безопасности и легонько стучит того по плечу. Чон что-то мычит себе под нос, чмокает губами, ворочается в узком сидении, но просыпаться и не думает, а к тому, чтобы нести человека, весящего чуть ли не в два раза больше его самого, на своей спине в абсолютно бессознательном состоянии он не готов. Обычно у Тэхёна есть хоть какая-то помощь в виде двух еле волочащихся ног, держащих опору, а тут совершенно ничего. Он наклоняется ещё ближе, бьёт по руке сильнее, просит проснуться громко и басисто, и это даёт свои плоды — Чонгук раскрывает веки и смотрит перед собой сонно и неосознанно. — Приехали? — мычит Чон, мутным взглядом бегая из одной стороны в другую. Пытается понять, где он. — Да, — слабо усмехается Тэхён. — Давай, Гук, надо идти домой. Он первым выходит из машины, позволяя Чонгуку немного прийти в себя после крепкого пьяного сна, обходит машину стороной и останавливается возле пассажирской двери, раскрывая её настежь. Протягивает руку, помогая выбраться из салона, заваливает шатающееся тело на себя, удерживая за талию, и щёлкает брелоком, блокируя двери. Чонгук совершенно не сопротивляется, переставляет неспешно ноги, чему-то своему смеётся на ухо Тэхёну, продолжает причмокивать губами, пока они заходят в лифт, и с трудом удерживает равновесие, спиной опираясь на стену, когда Ким возится с ключом. Квартира встречает тишиной и темнотой, но Чонгук, норовящий завалиться спать прямо возле двери, мешает банально включить свет. Только усадив его на небольшой мягкий пуф, Тэхён ладонью нащупывает выключатель, позволяя прихожей залиться тёплым светом, а затем помогает снять ботинки. Не встречая никакого сопротивления, кроме слов вроде: «Эй, ну я не маленький, сам могу», он помогает встать и ведёт в гостиную, уже на месте сбрасывая с себя расслабленную субстанцию в виде того самого Чонгука на диван. Тот сразу растекается безвольной лужей по всей поверхности, свесив одну ногу и руку, а под голову кое-как подобрав маленькую подушку, и это выглядит так чертовски мило, что Тэхён невольно улыбается. Глупо, влюблённо, но ужасно искренне. Он радуется тому, что Чон сейчас его очевидных сердечек в глазах не видит, отвернувшись лицом к спинке дивана, поэтому сразу выходит из гостиной, боясь на долю секунды передержать взгляд. В груди и так периодически болезненно ноет. В прихожей Ким аккуратно расставляет обувь, поправляет почти упавшие с тумбы ключи, а затем плетётся в ванную комнату – тазик возле дивана поставить необходимо. Мало ли что. Но как только Тэхён переступает порог гостиной, хмурится: Чонгук сидит, склонившись вперёд и смотрит в ноги, совсем немного качаясь из стороны в сторону. — Гук? — Ким хмурится, не скрывая волнения в голосе. Не отводя взгляда, подходит ближе и усаживается перед ним на корточки, отставляя тазик чуть подальше. — Ты чего сел? Тошнит? Чонгук в ответ молчит. Он поднимает голову, глазами встречаясь с тэхёновыми и со всей серьёзностью вида хватает его за руку, заваливая на свободное место рядом с собой. Тэхён совершенно забывает, как дышать. Он успевает удивиться тому, откуда в пьяном Чоне столько координации, но за этими мыслями совершенно не замечает того, как Чонгук нависает сверху и смотрит на него так голодно, будто прямо сейчас готов сожрать целиком и полностью. К такому Тэхён абсолютно не готов. — Ч-чонгук, — Ким упирается руками в его грудь, что чуть ли не кипит от жара кожи, и кончиками пальцев чувствует, как бьётся чужое сердце в грудной клетке. — Чонгук, что ты делаешь? Чонгук целует. Вот так вот нагло, бесцеремонно, молча, без каких-либо прелюдий и лишних слов прекращает все возмущения. И в этот самый момент Тэхён распадается на мельчайшие атомы, которые больше невозможно будет собрать воедино. Он рыпается, сжимая губы, не позволяет отвечать себе, не позволяет глупым чувствам и сердцу, что безбожно грозится в эту самую секунду пробить рёбра и вырваться наружу прямиком в чужие руки, что крепко сжимают талию и не дают ни малейшего шанса выбраться из цепкой хватки, сдаться. Понимает на задворках сознания, что нельзя, что это положит конец всему. Сдерживает писк, рвущийся из горла, мотает головой, потому что знает, что Чонгук просто пьян, просто поддаётся своему желанию овладеть кем-то. Но этим кем-то должен быть точно не он. Кто-то, но точно не Тэхён, что дёргает ногами, тут же зажимаемыми крепкими бёдрами в попытке прекратить сопротивление. Тэхён знает, что нельзя, твою мать, но сдаётся. Чувства, обжигающие, разъедающие насквозь душу, обжигающие все внутренности, такие глупые и наивные, берут верх. Нельзя, опасно, но он сдаётся. Вот так вот просто и необдуманно хватается руками за чужую шею, на которой уже пульсирует вена, и раскрывает рот, позволяя себя целовать. Полностью растворяется в эйфории, сплетается языками, пока чужие руки гуляют по телу и забираются под футболку, кусает губы в ответ, и в тот момент, когда с собственных уст срывается тихий жалобный стон, он мгновенно приходит в себя. Находит в себе силы всё-таки оттолкнуть разошедшегося не на шутку Чонгука и пулей вылетает из гостиной, скрываясь за дверью своей спальни. Закрывается на замок и безвольной тряпкой опускается на пол, не сдерживая поток обжигающих солёных слёз. В глотке образуется мерзкий ком, а тихие рыдания превращаются в истерику. Он перешёл черту, они перешли, и ничем хорошим это уже, как минимум, для Тэхёна не закончится точно.