«Это может быть просто адская ночь».
Chase Atlantic – The Walls
— И только попробуй мне сказать, что не явишься завтра. Приходится только угрожать. Тэхён выходит из спальни, накидывая на плечи халат, который вдоль и поперёк пропах им, и держит мобильный у уха плечом. Надо бы поставить на громкую связь. — Последний рейс на сегодня уже объявлен, — на том конце доносится тихий вздох. — А первый завтра в пять утра. — Не волнует. — И что ты мне предлагаешь? — Взять свой зад в руки и притащить его в Штаты. — Пешком? Десять тысяч километров? — Хоть сто десять. Точка. И никаких возражений Тэхён слышать не хочет. — Я уже не так молод… — голос тянется плавно, а на губах точно рождается ухмылка. Сомнений и быть не может. — Тебе двадцать восемь. — И что? И как можно вообще это вынести? — Прошло две недели, Чонгук, — Тэхён садится на барный стул и подтягивает к себе стакан со свежевыжатым апельсиновым соком. Цитрусовые с утра – залог хорошего настроения и очищенного кишечника. — Все вопросы я уже решил. Дело за малым. Грёбанный рейс. Да насрать мне на него, думает Тэхён, делая маленький глоток , я уже не могу. Потому что с момента, когда начались их отношения, каждая минута вдали от Чонгука становится испытанием. Отлёт на две недели обратно в Сеул не был запланированным. Чонгуку, когда тот нерасторопно пил шампанское на балконе и массировал Тэхёну икроножные мышцы, которые тот бесстыдно закинул ему на бёдра, позвонил Намджун – его секретарь (или менеджер, или партнёр – разбираться и вникать в суть диалога особо не хотелось) и вкратце (пятнадцать минут считается кратко?) описал проблему с поставщиками и попросил вернуться, потому что без генерального директора он её, эту самую проблему, решить не может. На хрена тогда вообще он там нужен, если не может разобраться с проблемами самостоятельно? И как бы Тэхён не пытался его от этой поездки отговорить, ни черта не получилось. С тем, что Чонгук повзрослел, стал уверенней в себе и ответственней, родилось его непревзойдённое упрямство. — Частный самолёт? — пробует Тэхён, кусая губу. А что? Чонгук вполне может себе это позволить. — Ещё скажи частную авиакомпанию, — смеётся приглушённо тот. Тэхён улыбается. Просто представляет, как широко растягиваются его губы, как он прикрывает глаза, откидывая голову и открывая шею, и не может сдержать чёртовой улыбки. Тэхён так сильно влюблён. И так сильно скучает. — Потерпи немного, ладно? — просит Чонгук, отвлекая от навязчивого желания прямо сейчас, сквозь расстояние, ринуться в его объятия и уткнуться носом в грудь, чтобы вдоволь надышаться ароматом полюбившегося парфюма. Вместо этого – ворот его халата. Не то, что нужно, но на время сойдёт. — Ладно, — сдаётся Тэхён. Впрочем, другого выбора у него нет. Шесть лет ждал? Ждал. Что по сравнению с ними какой-то там день? (Две недели, если быть точнее, но их он выдержал, как полагается сильному и независимому мужчине: с ежедневными вечерними звонками по фейстайму и нытьём о том, как скучает. Сильно и независимо. Вы не можете осуждать). — Расскажи мне, как прошёл твой день тогда, пока я собираюсь на тренировку. Часовые пояса – та ещё мука. В то время, как в Сеуле поздняя ночь, в Лос-Анджелесе рассвет. — Довольно скучно, — вздыхает Чонгук. — Провёл собрание акционеров, наведался в кабинет боссов, переговорил с партнёрами из Китая и сходил на ужин в ресторан. Еду домой. Нужно собрать чемодан и поспать хоть пару часов перед вылетом, — и добавляет уже полушёпотом. — Хочу твоих оладий на завтрак. Тэхён снова улыбается. «Я тоже», — остаётся не озвученным. За бессмысленным разговором проходит около часа. Чонгук что-то рассказывает о переговорах, в подробности которых Тэхён и не думает вслушиваться. Главное, что он слышит его голос, наслаждается нежной хрипотцой, иногда бросая незамысловатое «ага» и «хорошо», затем сам делится с ним успехами его команды и тем, что все они почти готовы к предстоящему турниру, получая в ответ «ты молодец» и «я горжусь тобой», а когда приходит время прощаться, потому что Чонгук зевает через каждое слово и говорит уже медленно и невнятно (засыпает, проще говоря), Тэхён признаётся, что с нетерпением ждёт их скорой встречи и в хорошем расположении покидает лофт. Все эти две недели он ни разу не сунулся в свою квартиру.***
Целый день проходит на удивление отлично: с утра его встречает Митчелл, привычным: «Доброе утро, моя корейская задница!»; ближе к обеду на тренировку заглядывает мистер Хэйв, чтобы проведать своих танцоров и предложить им выпить кофе, на что те не отказываются и около часа слушают «босса» и его забавные истории; а вечером ребята предлагают сходить Тэхёну в кофейню напротив и вместе поужинать, но он решает остаться в зале. Провести вечер в компании любимой команды – прекрасный вариант, но настроение: танцевать до потери пульса. Поэтому как только танцоры оставляют его одного, Тэхён берёт двадцатиминутный перерыв, пытаясь дозвониться до Чонгука, но вовремя вспоминает, что тот, наверняка, в самолёте, и оставляет эту затею. В зале начинают петь любимые Chase Atlantic. Сначала, как всегда что-то лёгкое: «Drugs&Money», «Moonlight», «OhMami». Тэхён разминается (опустим тот факт, что он танцевал часов семь практически без остановок), телом двигает плавно, сливаясь с мягкими битами. Наслаждается. Открыто окно; свежий океанический воздух, которым насквозь пропитан Лос-Анджелес, заполняет душное помещение зала, освежая; из освещения только подсветка по периметрам потолка и пола, из-за чего атмосфера создаётся интимная, располагая к нерасторопным шагам. В какой-то момент заканчивается «Consume», где любимыми строчками Тэхёна были слова: «Пойми, что я стараюсь изо всех сил, но тревожность – ещё та адская проблема. Она удерживает меня, я не могу выбраться. Это неправильно, это нечестно…». Как же тогда он проживал каждое слово, погрязая в своих губительных чувствах. Сейчас даже становится не по себе. А стоило лишь на минуту об этом задуматься. Трек сменяется родным душе и сердцу «Friends». Тэхён наслаждается мелодичным вступлением, ожидая, когда же раздастся приятный голос Митчела Кейва, и смотрит на себя через огромное зеркало. Он улыбается. Шесть лет назад рассыпался. Делает первый пас рукой на сбивке и снова, как когда-то в танцевальном зале в Сеуле, отдаётся эмоциям. Теперь они не уничтожающие хрупкую влюблённую душу. Они – окрыляющие. И если бы тогда он знал, какой окажется его дальнейшая жизнь с человеком, чьё имя всеми силами пытался стереть из памяти, покрутил бы пальцем у виска и собственноручно подписал бы бумагу о госпитализации в ближайший психдиспансер. Вникая в то, что доносит солист своим чарующим голосом, Тэхён прикрывает глаза. Снова проживает. Уже безболезненно ноющего сердца. Его движения плавные (тогда были резкими – хотелось каждой клеточкой тела выплеснуть весь негатив); голова лёгкая (тогда раскалывалась от бесконечных мыслей о причине своей «болезни»); сердце не бьётся как умалишённое (а тогда готово было выскочить из груди, с хрустом пробив рёбра), разве что немножко колотится, потому что как никак физическая нагрузка; на душе преспокойно (а тогда она ежедневно предавалась кислотному дождю, оставляющему незаживающие ожоги). Тэхён просто ностальгирует. И наслаждается. Океанским бризом, гуляющим по залу; интимной атмосферой, а она всё ещё располагает к нерасторопным шагам и к мыслям о том, что, возможно, все моменты (испытания), пережитые рядом с Чонгуком шесть лет назад – это терновый путь к сказочному «и жили они долго и счастливо». Если это действительно было так, то Тэхён сначала непременно покажет суке-судьбе средний палец, а потом, конечно же, поблагодарит. Как никак, научился он многому. Не без драмы и слёз, но это же «терновый путь». Тут без них никуда. И снова любимые строки. «Бегаешь по кругу, а теперь посмотри, что ты наделал», — поёт Митчел. Да уж, в своё время набегались по этому самому «кругу». Аж голова закружилась. И тошнить начало. «Надеюсь, ты позволишь мне остаться. Я готов сейчас». Если это не то, что сказал ему Чонгук три недели назад в ресторане, то тогда Тэхён отказывается понимать хоть что-либо в этой жизни. Он видел, что Чонгук действительно готов. Готов остаться с ним, дарить свою любовь, строить отношения «правильно». Просил позволить ему снова быть рядом. Просил дать шанс. Тэхён не мог не дать шанса на искупление. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское, верно? И так до конца песни. Тэхён живёт ей. И будет помнить до конца своей жизни, потому что она была его личным палачом. Сейчас – Панацея. Последний бит бьёт по ушам в тот момент, когда Тэхён грациозно валится на пол, принимая финальную позицию. Финал собственных извечных страданий. Он не открывает глаз, дыша медленно и глубоко (если до этого движения под треки были минимальными – разогрев, да, после семичасовой тренировки – то здесь он уже добавил силы, просто чувствуя), переворачивается на спину и просто лежит. Звуки аплодисментов оглушают. Тэхён моментально поднимает веки, думая, что, наверное, перетрудился, и крыша соизволила съехать, мол «братан, переусердствовал, я поеду-ка отдохну, а ты дальше сам», но как только он в отражении зеркала замечает его силуэт, сердце пропускает гулкий удар. — Браво, — изрекает Чонгук кратко, прекращая хлопать, и опирается спиной о входную дверь. Звук щелчка, оповещающего о том, что та закрыта с их стороны, Тэхён не слышит. — Пожалуй, последние два часа были лишними. Он неверяще моргает, со стороны точно выглядя как последний идиот, поэтому не спешит подрываться с места и напрыгивать на возможную фантазию с безумными объятиями. Мало ли. Влетит головой в косяк. Проблем станет ещё больше. Чонгук снисходительно улыбается. — Годы идут, а ты всё так же остаёшься в зале до последнего. Откуда его воображение знает, что… Стоп. Это же его воображение. Конечно, оно знает. — Чонгук? — чтобы точно не прослыть полным кретином, спрашивает Тэхён, поднимаясь на ноги. — С утра был им, — пожимает тот плечами, отлипая от стены. — За десять часов имя тоже не менял. Чонгук спускается по мелким ступеням и проходит вглубь зала. Тэхён так и не двигается. И куда делось всё его рвение заобнимать Чонгука до смерти и чуть ли не сбить его с ног при встрече? «На этом моя компетенция всё», — закрыв глаза, мол, не моё вообще дело, кричит ему «крыша». Кретин. Стопроцентный. Пока Тэхён так и стоит как истукан (прости Господи, отомри ты уже), не веря в то, что томительные две недели ожидания подошли к концу и вот он, его любимый Чонгук, здесь, стоит руку протянуть, как сразу коснёшься, Чонгук протягивает ему свою, на которой закатан рукав чёрной рубашки, открывая вид на всегда обожаемые Тэхёном тату, и с непроницаемым взглядом спрашивает: — Потанцуем? Доходит. До Тэхёна наконец-то доходит, что это не плод его перетрудившегося сознания, и сразу же вкладывает свою ладонь в его, тёплую и мягкую, широко улыбаясь (читайте как: психически нездорово). Желаемое прикосновение выбивает почву (танцевальный паркет) из-под ног. На фоне включается «The Walls». Чонгук, не встречая сопротивления, рывком притягивает Тэхёна к себе, укладывая одну руку на талию, а второй придерживая за плечо, и начинает медленно вместе с ним двигаться под первые такты. «Прости, я выгляжу немного потерянным. Я просто витаю в облаках». Да уж. Тэхён не витает в облаках. Он там прописался. На постоянное место жительства. К слову, когда Чонгук сжимает его талию в руке, осознание реальности принимает яркие очертания. Тэхён полностью выныривает из своих мыслей и теперь сосредотачивается на том, что Чонгук танцует. Чонгук танцует с ним. Проявляя инициативу. Последний раз такое было (и первый, кстати) шесть лет назад, когда он пришёл в студию вместе с Рин и попросил поставить свадебный танец. И то это была вынужденная мера. И то Тэхён тогда специально встал в пару с ним, показывая движения для Рин, просто чтобы почувствовать его руки на своей талии, смотреть ему в глаза и не сводить своих собственных с родинки под губой, от которой он порой терял голову. А Чонгук тогда ворчал и всячески отказывался. Нет, ну он точно переработал. Где там инструкция: «Как перестать слушать свой придурочный мозг»? Биты плавно сменяют один другой. Чонгук смотрит только на него. Он делает короткий шаг назад, ведя за собой немного застопоренного Тэхёна, а затем наклоняется к его уху, специально губами дотрагиваясь до хрящика, и шепчет: — И где твоя невероятная пластика? Одеревенела. Немножко. Ладно, множко. Чонгук кусает губу, рассматривая его лицо с высоты своего роста (он выше сантиметров на десять – вытянулся за шесть лет, в то время, как Тэхён, видимо, немного станцевался, – но в таком ракурсе Чонгук ему кажется чуть ли не великаном), и плавно разворачивает лицом к зеркалам, спиной прижимая к своей груди. Тэхён мгновенно оживает. Он наконец-то окончательно приходит в себя и запрокидывает руку назад, укладывая её на шею Чонгука. Там уже вздулась и пульсирует вена, кожа горячая, и Тэхёну это нравится. Нравится то, что из-за него у Чонгука участился пульс. Тэхён перехватывает всю инициативу на себя и, плавно подвиливая бёдрами в ритм, теперь ведёт их сам. Скользит ладонью по шее вниз, вторую руку уложив поверх той, которую Чонгук держит на его животе. Он сплетает их пальцы, чувствуя над ухом тихую усмешку, и откидывает свою голову назад, располагая на плече. Зрительный контакт устанавливается сразу же. Тэхён смотрит из-под полуприкрытых век, томно и долго, заигрывает одним только взглядом, облизывает свои губы, призывно их приоткрывая, пока бёдрами выводит восьмёрку, нарочно задницей трётся о ширинку, провоцируя. Близость Чонгука опьяняет. Близость его Чонгука – сводит с ума. Чонгук от его игры не отказывается. В тот момент, когда начинается сбивка с последующим гитарным соло, он резко толкает Тэхёна вперёд. Вжимает животом в танцевальный станок и опускает руку ниже, к его паху, оставляя её неподвижной. Тоже дразнит. Это он умеет не хуже. — Скучал по мне? — шепчет Чонгук на ухо, в этот раз мокро языком проходясь по выступающему хрящику. У Тэхёна трясутся колени. Сколько раз в своих мечтах он представлял, что, хоть когда-нибудь Чонгук осмелится сделать так же и окончить тем самым их грёбаную дружбу? — Безумно, — голос чертовски дрожит, зато ответ – чистая правда. Настолько «безумно», что, когда на пороге зала появился Чонгук, он застыл на месте и подумал, что у него поехала кукуха. «Всё ещё не моя компетенция», — измывается «крыша». Да к чёрту. Она сейчас точно будет лишней, потому что от того, что Чонгук плавно выводит круги на ширинке Тэхёна, надавливая на образующийся бугорок, не то, что кукуха поедет. Там поедет всё и куда дальше, чем предполагалось изначально. — Ты не представляешь, как скучал по тебе я, — цепляя зубами серёжку в мочке, Чонгук свободную руку перемещает на подбородок Тэхёна и заставляет того поднять голову и взглянуть на их отражение. А там… Там можно сразу писать завещание. Окно всё ещё открыто, и океанский бриз плавно сливается с явным ароматом вспыхнувшей страсти; атмосфера по-прежнему интимная, и теперь она располагает не к плавным и ненавязчивым движениям, а к чему-то более дерзкому и смелому. О таком Тэхён мог только мечтать. Как правило, мечтам свойственно сбываться. Чонгук спускается губами на его вспотевшую от долгой тренировки (или от резко поднявшейся в зале температуры – и это несмотря на то, что окно всё ещё открыто) шею, целует коротко, еле касаясь губами, издевается, убирая руку от паха и возвращая её на живот, протискиваясь меж ним и станком. — Дверь я закрыл, — как бы невзначай вновь шепчет Чонгук. Тэхён не может сдержать довольной ухмылки. — А где же твоё «до свадьбы ни-ни»? — издевается уже Тэхён, но под новые ласки на шее всё равно подставляется. Сопротивляться нет никаких сил. — Я такого не говорил. Я говорил, что мы можем не спешить и построить наши отношения правильно. Правильно. А что под собой вообще подразумевает это «правильно»? Никакого секса на первом свидании? Сначала прогулки под открытым небом, держания за ручки, ненавязчивые поцелуи и обещания быть вместе, пока смерть не разлучит? Идиотизм, если честно. Они знакомы чёртову тучу лет (шесть лет разлуки в счёт не берём), занимались сексом уже дважды (и это в тот момент, когда их отношения даже близко не касались планки «романтические»), множество раз и гуляли под открытым небом, и обнимались под полной луной, и делились самыми сокровенными тайнами, обещали друг другу быть всегда рядом и поддерживать (опять же, шесть лет разлуки могут выйти нахрен). Тогда что, твою мать, это ваше «правильно»? — У нас нет смазки, — всё, на что находит силы Тэхён. В состоянии, до которого они довели друг друга этим танцем (а был ли он вообще? – какие-то попытки соблазнения), разглагольствовать об этом «правильно» было бы вообще не правильно. — Задний карман моих брюк, — между делом шепчет Чонгук. Тэхён поднимает голову с его плеча, озадаченно пялясь на их отражение в слегка запотевшем от горячего дыхания зеркале. Это что ещё за выступления? — Мне стоит начинать ревновать? — хмурится, пока Чонгук только усмехается, снова целуя его в шею. — Мы не виделись две недели, — поднимается губами по шее он, снова цепляя серёжку зубами. — Ты знал, что я безумно по тебе скучал, — кусает зубами чувствительную кожу и оставляет поцелуй за ухом, заставляя Тэхёна задержать дыхание и попытаться остановить бешеный сердечный ритм. А несчастный орган там на американских горках катается. — Мы оба – взрослые здоровые мужчины, и секса у меня не было больше трёх месяцев. Не знаю, как обстоят у тебя дела с этим… — Около полугода, — отвечает Тэхён, даже не особо задумываясь. — Как думаешь, — продолжает он, — есть повод ревновать, когда в моих мыслях всё это время был ты, которого я желаю до скрипа зубов? Ого. Тэхёну нечем крыть. Он разворачивается в руках Чонгука, когда тот, отвлёкшись на свои ласки, слегка ослабил хватку, и снова смотрит в его глаза, тёмные, с одними только зрачками вместо карих радужек, и откровенным всепоглощающим огнём, а затем совсем немного подаётся вперёд, чтобы губами коснуться чужих и прошептать больше несдержанно и даже немного отчаянно: — Так чего ты ждёшь? И этого достаточно, чтобы забыть о том, где они находятся, сколько сейчас времени, как их зовут и какой вообще, к чёртовой матери, год. Тэхён первым накрывает своими губами губы напротив и, не заставляя себя ждать, глубоко и низко стонет, приоткрывая рот. На фоне играет уже что-то не из излюбленных Chase Atlantic (с ними плейлист подошёл к концу); оба ужасно возбуждены: у Тэхёна член упирается Чонгуку в бедро, пока Чонгук болезненно шипит каждый раз, как Тэхён по его стояку проходится коленом, которое специально приподнял вверх; атмосфера становится не просто интимной, а сексуально напряжённой; и дышать смесью страсти, обоюдного желания и океанического бриза теперь невозможно. Воздух накалён. Лёгкие пылают. Чонгук подхватывает Тэхёна на руки, позволяя тому обвить свою талию ногами, и бросает мельком взгляд на покоящиеся в углу зала маты, которые он заприметил, стоило только сюда войти. Тэхён прослеживает взглядом туда же, понимает, о чём думает Чонгук, и тихо пискнув, когда тот удобнее перехватывает его под задницей, смеётся. Чонгук не упускает возможности его поцеловать, но быстро и коротко, потому что иначе сшибут к чертям все углы, и вместе с Тэхёном на руках подходит к матам. Поддевает задний ногой, отчего оба с грохотом падают на пол, и только потом опускает на них самого Тэхёна, нависая сверху. Как не умереть в этот момент, Тэхён не знает. Потому что Чонгук над ним дышит тяжело, то и дело облизывает губы, смотрит в самую суть, испепеляя тёмным, тяжёлым взглядом. Приковывает к месту. Он может его рассмотреть. То, как слегка у него покраснели от возбуждения щёки; то, как дёргаются ресницы, словно живущие отдельно от век; то, насколько опухли и заалели губы от поцелуев с ним. То, насколько же он красивый. И насколько же он его. С ума сойти, дайте Тэхёну уже кто-нибудь успокоительное. — Почему ты так смотришь? — замечает его транс Чонгук, склоняясь вперёд так, что между их лицами остаётся практически… ничего. Потому что, думает Тэхён, я два раза видел тебя возбуждённым из-за меня, но первый я попросту пропил, а во второй настолько заблудился в себе, что даже не заметил, насколько ты красив, когда хочешь именно меня. Потому что, следует вторая мысль, я просто идиот, который бесповоротно в тебя влюблён и готов вот так часами на тебя смотреть, просто потому что ты – это ты. — Потому что всё ещё не верю, что ты мой, — глупо, зато честно. — Дурак, — шепчет в его губы Чонгук, срывая с них новый вздох. — Что мне нужно сделать, чтобы ты поверил наконец-таки, что я больше не позволю себе тебя отпустить? — Не знаю. Тэхён и правда не знает. Чонгук за это время, что вновь ворвался в его жизнь уже сделал многое: целовал, иногда почти безостановочно, шептал комплименты, дарил цветы, водил на ужины, иногда не отвечал на рабочие звонки (тот, когда звонил Намджун, исключение), показывая, что важнее для него уже ничего нет и не будет, обнимал до треска рёбер, просто был рядом. Он не знает, что ещё ему сделать. Разделить с ним вечность? Чонгук меняется в лице за секунду, стирая из взгляда всё желание и возбуждение, наполняет его безграничной нежностью, и в самые губы, касаясь их так трепетно, шепчет, выбивая весь кислород, которым Тэхён успел заранее запастись: — Я люблю тебя, сильнее, чем что-либо в этой жизни. Сердце пропускает один лишь удар, оглушительный в повисшей тишине зала, и останавливается. Я люблю тебя. Тэхён ждал этого почти десять лет. Большего и не нужно. Какая к чёрту вечность? Всего три слова. Три. Десять букв. И он уже еле дышит. — И я тебя. Бесконечно. Тэхён, до безумства окрылённый, целует первым. Хватит разговоров. Успеют ещё. Чонгук закрывает глаза, полностью отдаваясь ему. Отвечает на поцелуй, держа вес на руках, чтобы случайно Тэхёна не придавить, и углубляет его. Жадно. Мокро. Голодно. Всего пара секунд и от нежности вновь не остаётся и следа. Снова страсть. Сплетающиеся языки, громкие вздохи. Одно сердцебиение на двоих. Тэхён наощупь расстёгивает рубашку (и как только выходит, когда пальцы безбожно трясутся), стягивает её с чужих плеч, царапает ногтями оголённую спину, пока Чонгук ищет способ снять с него футболку, не разрывая поцелуя. Такого, к их общему сожалению, не находится, поэтому приходится лишь на долю секунды оторваться друг от друга, избавиться от ненужных тряпок, и снова целоваться жадно. Тэхён сам тянется в карман брюк Чонгука, вынимает оттуда небольшой квадратик со смазкой, улыбаясь игриво и нетерпеливо, кладёт его рядом, зная, что он совсем скоро им пригодится, и принимается расстёгивать ремень. С ним уже выходит гораздо хуже, потому что тут руки отказываются слушаться абсолютно. Чонгук с этого тихо смеётся, выцеловывает линию челюсти, влажным языком очерчивая её контур, помогает Тэхёну с кожаной преградой, вынимает его из шлёвок, отбрасывая куда-то в сторону футболки и своей же рубашки, и даёт ему полную свободу действий. А Тэхёну только дай эту свободу. Она его обуздает, и контролировать себя он не сможет. Да и какой тут вообще контроль, когда прямо перед ним любовь всей его жизни топлес и хочет его так же, как сам Тэхён хочет Чонгука? Он наспех освобождает пуговицу от петли, расстёгивает ширинку и ныряет рукой под бельё, обхватывая пальцами член. Горячий, увитый венами с крупной головкой. И это лишь на ощупь. Он был в нём дважды. Но опять же: первый раз он пропил, а второй был под таким шквалом эмоций, что тут было не до изучения. Дорвался. Самому со своих мыслей смешно, но Тэхён совершенно с собой ничего не может поделать, когда дело касается Чонгука. Пусть они будут глупыми. Чёрт с ним, потому что Чонгук в его губы рычит, когда он начинает двигать по всей длине кулаком и ёрзает на мате от жара во всём теле. Кожа противно прилипает к поверхности мата, волосы лезут в глаза, но всё это не имеет никакого значения, когда Чонгук просовывает руку ему под спину и резко переворачивает на живот, приподнимая вверх. Тэхён оказывается в коленно-локтевой. Бросает через плечо обжигающий взгляд из-под полуприкрытых век, облизывается, будто голодный хищник. Чонгук отвешивает шлепок по ягодице. Те спрятаны под тканью трусов и спортивных штанов, но шлепок ощущается словно на голой коже. У него каждый нерв оголён. Как тут не чувствовать так ярко? — Я думал, наш первый раз будет понежнее, — смеётся хрипло Тэхён, роняя голову на мат перед собой. Чонгук шлёпает снова. Уже по другой. — Это не первый наш раз, моя любовь, — и больно кусает за шею, оставляя на влажной медовой коже отпечаток зубов. Тэхён не знает, от чего сходить с ума. От «моя любовь» или от того, что Чонгук так резок и так не сдержан с ним, что остатки разума отказываются даже появляться на горизонте. Он такое любит. К чёрту нежности, да. Тэхён громко стонет, подаваясь бёдрами назад. Трётся ягодицами о всё ещё находящийся под одеждой член Чонгука, раззадоривая и себя и его, и снова громко стонет. Как же давно он об этом мечтал. Чонгук зализывает свой же болезненный укус, спускается поцелуями по шейным позвонкам, словно пересчитывает их, подцепляет пальцами резинку спортивных штанов, а вместе с теми и резинку нижнего белья, и оголяет ягодицы. Они совсем немного красные от предыдущих шлепков, но становятся ещё алее от новых, которые теперь уже приходятся на абсолютно обнажённую кожу. Он не имеет права возмущаться, потому что возбуждает ещё сильнее. Мазохист. Ну и что? Ну и к чёрту. Тэхён специально вновь трётся задницей о возбуждение Чонгука, играет с ним, и снова громко стонет. Новый шлепок. Сходить с ума – его хобби. Чонгук тянется к пакетику со смазкой, разрывает его зубами, выдавливая совсем немного на пальцы, и бережно вводит один. Он проходит легко, поэтому уже через минуту за ним следует второй. Он проходит уже тяжелее. Чонгук самодовольно улыбается, наклоняется, чтобы оставить по поцелую на каждой из ягодиц, и разводит пальцы внутри. Тэхён постанывает уже тихо. Третий палец присоединяется минут через пять. Вторая рука Чонгука зарывается в его пряди на затылке, оттягивая на себя, в то время как пальцы входят грубо и быстро. Проще говоря, Чонгук его просто трахает пальцами, наслаждаясь хриплыми вздохами и надрывными стонами, когда те точно проходятся по чувствительной точке, вызывая табун мурашек. Тэхён пытается дотянуться, чтобы урвать с желанных губ хоть один поцелуй, но ему их нарочно не дают. Тэхён дразнил Чонгука? Теперь Чонгук его дразнит. Всё честно. — Издеваешься? — хрипит он, когда Чонгук снова попадает пальцами по простате. — Нет. — Да. — Нет же, — смеётся он и естественно растягивает губы в ухмылке. Не издевается он. Как же. — Завязывай. Ты мучаешь нас обоих, — должно было выйти угрожающе, но звучит отвратительно жалко. Чонгук снова усмехается, целует в затылок, слишком нежно для происходящего, и всё-таки... завязывает. Вытаскивает пальцы, приспускает штаны, освобождая лишённый внимания член, и, выдавив почти все остатки смазки, заменяет их собой. У Тэхёна случается передоз. Потому что они оба трезвы. Оба делают это осознанно (эмоции? о них кто-то слышал?). Оба еле дышат. Чонгук входит не спеша. Даёт привыкнуть. И только потом начинает плавно двигаться. Окно всё ещё открыто; океанский бриз, смешанный с ароматом долгого жаркого секса, гуляет по уголкам танцевального зала; атмосфера интимная и располагающая ко второму разу; но Тэхён, не стесняясь своей наготы сидит на бёдрах Чонгука и заботливо разминает ему мышцы спины, попутно оставляя поцелуи везде, до куда достаёт. — Ты только не усни мне там, — смеётся он, старательно проминая лопатки. Чонгук медленно поворачивает голову и смотрит на Тэхёна боковым зрением. — Я не сплю. Просто устал. — Затрахался, — деловито поправляет его Тэхён. — Называй вещи своими именами. — Ладно, я затрахался, — сдаётся Чонгук. — Сдаёшь позиции. Шесть лет назад ходил и трахал всё, что можно, — с целью подколоть изрекает Тэхён, но когда Чонгук хватает его за руку и подминает под себя, снова оказываясь сверху, он гулко сглатывает и смотрит ему в глаза. — Шесть лет назад я трахал всё, что можно, чтобы не впасть в отчаяние. Сейчас мне это не нужно. Потому что у меня есть ты, — говорит он абсолютно серьёзно. — Моим «всё, что можно» отныне являешься только ты. Хочешь, я затрахаю тебя? — а по глазам видно: не шутит. — Хочу, — безраздумно отвечает Тэхён. — Только потом не жалуйся, что в заднице зудит, когда танцуешь. Чонгук подмигивает, заваливаясь рядом с ним, и улыбается широко-широко. Тэхён бьёт его кулаком в плечо, сразу же целуя это место, и укладывает голову на грудь с той стороны, где бьётся родное сердце. — Тебе почти тридцать, а ты ведёшь себя как конченый придурок, Чонгук, — звучит совсем беззлобно. — Мне двадцать восемь, — недовольно замечает он. — И я веду себя как конченый придурок. Зал заполняется тихим смехом. Сердца раз и навсегда заполняются искренней взаимной любовью.