Running in circles

Лофт встречает тишиной, и совершенно нет желания просыпаться. Хочется ещё поваляться в большой кровати, на которой даже двум места слишком много, зарыться с головой в одеяло, вдыхая аромат лавандового кондиционера для белья, смешанного с ароматом парфюма, уткнуться носом в чужую шею и обвить всеми частями тела чужое, что расслабленно лежит на спине и сопит, не услышав настойчивого будильника. Его Тэхён совсем забыл выключить, потому что всю ночь, как обещали, с ним разговаривали, рассказывая о жизни и о её мелочах, делились всеми переживаниями, обнимали крепко, почти ломая рёбра, из-за чего Ким толкался и бурчал, что больно, а потом целовали долго и нежно, как никогда прежде, тем самым говоря, что это только начало. Уже когда глаза слипались (а это был почти рассвет), он завалился в кровать и бубнил, что Чонгук будет спать на диване, потому что как бы первое свидание, и он не такой, но стоило только прижаться к чужой груди, отпускать уже не хотелось. Размеренное сердцебиение, гулким эхом отдающееся по всей спальне, убаюкивало лучше любого снотворного, поэтому Тэхён, заулыбавшись, всё же пустил Чона спать с собой, переплетая с ним ноги и руки. Между ними не было никакого интима или чего-то большего, чем безобидные поцелуи, и это отчего-то так радовало заново глупо влюблённое сердце, которому пообещали, что всё теперь будет иначе: романтические встречи в ресторанах, на пляже или набережной; никакой сумбурности и неразделённых чувств. Тэхёну дали слово, что отношения будут построены правильно, как он того и хотел долгие годы, поэтому и сопротивляться уже не было сил. Он безумно скучал. Он безумно влюблён вновь спустя столько лет. Аккуратно выбравшись из рук, что обвивали талию, он потягивается, решая пока шторы не раскрывать, чтобы не будить Чонгука, поднимается с кровати, натягивая чужую рубашку, пропитавшуюся ароматом теперь уже его любимого парфюма Чона, и выскальзывает в ванную, чтобы умыться. На кухне он готовит самые простые оладьи, тихо подпевая любимым Chase Atlantic, звучащим из динамиков телефона, и вертится у плиты, будто вьюнок, боясь не успеть закончить завтрак до пробуждения Чона. И когда крепкие руки обвивают его талию, прижимая к себе, а на затылке чувствуется лёгкий поцелуй, он вздрагивает, оборачиваясь через плечо и замечая довольное, но заспанное лицо Чонгука с рельефом скомкавшейся наволочки на щеке. — Доброе утро, детка, — шепчет в ухо Чон, кусая за мочку, а у Тэхёна из рук чуть вилка не валится, которой он переворачивает оладьи. — Доброе, — шепчет в ответ, всё ещё не веря в происходящее. Неужели его давняя и глупая мечта сейчас сбывается? — Что ты готовишь? — не выпуская из рук, интересуется Чонгук. — Оладьи с малиновым джемом. Будешь? — Конечно. Сто лет не ел домашней еды. — Ты серьёзно?! — вновь оборачивается на него Тэхён, отключая конфорку, на которой стоит сковорода с оладьями. — Да, — кивает Чон. — Я слишком много работаю, а готовить мне некому, — звучит с заметной грустью. Тэхён переворачивается в его руках, клюёт губами в щеку и зарывается пальцами в лохматые чёрные волосы, растрёпанные после сна. — Значит, беги умываться, и будем завтракать. — Есть, сэр! Чонгук смеётся, целует его в висок и скрывается за дверью в ванную. Тэхён набирает в лёгкие как можно больше воздуха и еле сдерживается, чтобы просто не запищать. Никогда в своей жизни он и подумать не мог, что находясь рядом с Чонгуком будет так счастлив, а не будет вновь скрывать свои чувства, бояться лишний раз прикоснуться к чужой коже, чтобы разрядом тока не убило все нервные окончания, которые уже будет не восстановить, и ждать того момента, когда его глупая влюблённость станет взаимна. Она уже, и от этого хочется плясать румбу и заходиться в звонком смехе, чтобы каждому показать, что есть где-то в этом мире справедливость, которую он игнорировал, говоря, что её не существует. Он выкладывает по пять штучек оладий на тарелку, поливает их сверху малиновым джемом, что нашёл в ящике над раковиной (по срокам свежий и пахнет очень аппетитно), делает на скорую руку кофе и себе, и Чонгуку и относит на стол. Чон возвращается в тот момент, когда Тэхён ставит сковороду в мойку, подмечая, что пахнет невероятно вкусно, и садится за стол. Ким садится напротив, подбирая одну ногу под себя, как делал всегда, вызывая тем самым у Чонгука тихий смешок. — Годы идут, а ты не меняешься, — улыбается он, отламывая кусочек оладьи вилкой. Тэхён прячет взгляд в кружке кофе: — Отстань, — бубнит он себе под нос. — Ты смущаешься? — удивляется Чон. — Когда вчера залез ко мне на колени и целовал, то не смущался. — Чонгук! — шикает на него Тэхён. — Мне просто... непривычно. — Почему? Разве... ты не делал так всегда? — Когда ты был моим другом, мне было всё равно, как я выгляжу, а сейчас, когда ты вроде как... мой мужчина, я немного стесняюсь, — признаётся честно Тэхён. — Тэ, — Чонгуку кажется это безумно милым, и он поднимается с места, подходит к Киму и берёт его за руки, перебирая пальцами чужие. — Если бы я не знал тебя, я бы сказал, что я нашёл совершенно другого Тэхёна. Кто ты и где мой лучший друг? Тэхён усмехается, понимая, что действительно ведёт себя немного странно, но ничего с собой поделать не может. Когда Чонгук смотрит на него испытывающе (кажется, он всегда так смотрел), он ведёт себя как дурак, и это абсолютно не лечится. Он поднимается с места, не отрывая взгляда от чужих глаз, и шепчет на ухо, обдавая его жаром дыхания: — Где твой лучший друг, я не знаю. Но твой парень здесь, и ни о каких друзьях я и слышать не хочу. Не хочет. Боится слова «друзья». Чонгук перемещает свои руки на чужую талию, притягивает к себе и шепчет так же в ответ: — Не будет никаких друзей, Тэхён. Никогда больше. Они будут любить друг друга вопреки всем годам боли и одиночества, потому что теперь наконец-то свободны в своих жизнях и выборе, что у них теперь одни на двоих. Нет больше друзей. Есть теперь только любимые.