О том, почему же у майар болят головы

Ангбанд всегда был дивным хитросплетением коридоров, коридорчиков, лазеек и тайных комнат. И не был исключением тронный зал, в толстых стенах которого имелось не одно местечко для подглядывания за происходящим внутри. — Шшш! — Лангон привычным для себя жестом (так он обращался со всеми или почти со всеми) оттолкнул спутника, приложив ладонь прямиком к его лицу. И тихонько ругнулся, когда его куснули за палец. Больно, между прочим. Повышать голос было нельзя, поэтому ругаться ему пришлось шёпотом. — Ты дурак? — Не я притащил нас сюда. — Готмог пожал плечами. — Ты вполне мог бы найти повод торчать с ними там. — А ты нет. — герольд закатил глаза. — А ты так хочешь смотреть на долгие споры с эльфами прямо непременно со мной? — балрог подцепил двумя пальцами одну прядь волос Лангона, улыбаясь, пропустил меж пальцев. — Или просто хочешь со мной оказаться в тесном запертом тобой же помещении? — О. — глашатай повернулся к нему от невидимого из зала, но прозрачного из этой комнаты окна. — Ты издеваешься? Не сейчас, там же… «Полно народу!» — услышал Готмог в мыслях только, уже помешав этому пернатому придурку говорить, когда он прижал его к стене в этом помещении самое большее три на три и поцеловал. «Плевать. Хотя я как-то за все эти годы стал рассчитывать на более приятное окружение в первый раз, но как сложилось.» — он почувствовал, как Лангон посопротивлялся и мысленно, и физически ещё всего пару секунд, а потом легко и охотно поддался его напору, одномоментно расстёгивая свой украшенный перьями плащ, а после плотный камзол. Между тем всего лишь за стеной от них начинался первый совет. Слова Гортхаура были почти пророческими: лицезреть делегатов Мелькор сперва отказался, заявив, что ему наплевать на эльфов… Потом, однако, Аулэ, видно, притащил его за шиворот, не иначе, потому что старший из валар демонстративно игнорировал собрание. — Я скажу в начале, как ты и просил, отец. — Жестокий вышел вперёд, глядя на собравшихся рассеянно, словно бы на всех сразу, хоть каждый и ощущал его взгляд на себе одном. — Итак. Смею заявить, что речь моя будет от лица владык Дор-Даэделота, то есть, по-вашему, Тёмной страны. Мы инициировали эти переговоры. В наших же интересах успех. Прошу не думать, что сейчас вам всем свернут шеи и бросят волкам: хотели бы — уже бы кончилось… — Майрон, без этого. — Аулэ почти по-доброму улыбнулся, однако давно ставший тёмным огонь в его глазах сверкнул предостережением. Не из желания угрожать ученику, но лишь из стремления не допустить фатальной неудачи. Слова Намо он помнил: неведомо — говорил ведь ему Владыка Судеб — что уготовано двоим. Может, покой и процветание, а может смерть в забвении и даже порознь. Умирать мастер не намеревался; розно с Мелькором — того меньше. Потому надеялся он достичь теперь шансов на первый вариант. И потом хотел раньше времени не сводить общение с нолдор к взаимным угрозам. — Прости. Привычки. — Гортхаур хмыкнул. Нашёл взглядом Тьелпэ… Тот смотрел на него, смотрел спокойно и ободрительно и это вселило в майа такой же покой. — Хорошо. Совершенно не предполагаю, что у нолдор нет уже готовых условий, которые они хотели бы заявить здесь. Они есть, я знаю: назовите их. Думаю, ваш король в состоянии ответить? — Безусловно. — Нельяфинвэ поднялся с места, опершись рукой на стол. Усталость на его лице, знакомая не столь давнему шпиону, хорошо скрывалась за уверенным сосредоточением. — В первую очередь стоит всё-таки сказать вам спасибо за мирное обсуждение… Шли минуты, складываясь в часы. Делегаты зала не покидали. Уставший смотреть на них Лангон — он всё-таки нашёл в себе силы после всего стоять и делать вид, что ему ещё что-то интересно, чисто чтобы доказать Готмогу, что он вообще вот не хотел ничего, — давно вытянул балрога из потайной комнаты и утащил в палаты огненных демонов. Где-то там оба и остались. Над Ангбандом небо было тёмным и не видно было светил, но давно уже в небо поднялась ладья Тилиона — а ведь говорить сели чуть ранее половины дня. — Я уверяю, в наших условиях нет, как вы говорите, подводных течений, господин… — Гортхаур хищником ходил вокруг сидевших нолдор и каждый, когда оказывался наместник крепости за его спиной, невольно напрягался, готовый к неожиданному удару. — Тяжело верить вам после вами развязанной войны и предательства в Валиноре. Как без хитростей в этих стенах? — почти эхом ему отозвался Финголфин, которому Саурон и адресовался. — Не ныне в наших помыслах ложь. — Жестокий наклонился сбоку к старшему из присутствовавших нолдор, оскалив зубы в почти дружелюбной или хотя бы похожей на это улыбке. — Хорошо. — Финголфин и бровью не повёл. Но, поймав его взгляд, Гортхаур ощутил явный посыл-просьбу, поданный без слов: отойди, ну пожалуйста. Наместник с почтительной миной кивнул и сдвинулся опять назад. Нолофинвэ позволил себе облегчённый полувздох. Может, нолдор бы и не соглашались на мир так легко, будь у власти в Ангбанде лишь Мелькор. Может, тёмные бы и не уступали многое так просто, будь действительно Мелькор автором идеи о переговорах… Да ладно, будь это он, волколаки действительно бы уже отобедали всеми прибывшими. Гортхаур бы противостоял ему один разве? Впрочем, что гадать о несбывшемся. Если бы Аулэ не пришёл когда-то к тому, с кем единила его нить судьбы, если бы нить эта не появилась вовсе — к чему знать, что было бы? Даже Намо этого не любит, хоть и рок его в том, чтобы видеть и ведать. К слову, о Намо… Да, входить в переговорную залу было строго запрещено. Однако уже заполночь к не прекращавшим споров делегатам таки прошмыгнула Тхури. Вышестоящего над ней Лангона оборотень не нашла, а потому пришлось ей лезть на рожон лично. И, прежде чем её размазали в присутствии гостей по стене, она быстро выдала: — Валар здесь, владыки! Аулэ, до этого недовольно хмурившийся, делать этого не перестал. Но теперь злился он уже не на глашатая и она успокоенно выдохнула. — И кто? — вопрос прозвучал несколько натянуто. Аулэ появление других старших айнур не понравилось: больно уж напоминало это день, когда они с Мелькором потеряли Утумно. Тхурингветиль изящно выпрямилась, явно рисуясь перед эльфами тем, что, мол, я всё равно красивее, и волосы у меня длиннее, и вообще я лучше вас. И даже могу вас съесть. — Король Манвэ, с ним его знаменосец, Эонвэ. — вампир приметила, как вздрогнул Гортхаур и несерьёзно хихикнула. — Ещё Намо из фэантури. Услышав последнее, зашептались и доселе молчавшие нолдор, легко понявшие, что что-то пошло в тёмной стране не так, но не знавшие, как им в подобной ситуации самим быть. — Впускай уже. — махнул рукой Мелькор. Вид у него был наплевательский и скучающий настолько, что он только что по трону волнами желе не оплывал. Тхурингветиль быстренько кивнула и убежала, стуча острыми каблуками по камню. Однако не успел звук её шагов отдалиться, как названные ею валар оказались в зале. Очевидно, что-то дало им повод не ждать. Возможно, знал заранее позволение Намо, чьё лицо скрывал глубокий объёмный капюшон. Впрочем, судия снял его и его чёрный взгляд прошёлся сперва по нолдор, которые старались стойко встречать внимание проклявшего их, а потом переместился на правителей Дор-Даэделота. В глазах Мандоса не было вообще ничего, даже безразличия; Манвэ смотрел с искренним любопытством и мягко. — Здравствуй, Мелько. И ты, Аулэ. — и, возможно, поразив этим жестом всех, включая названных, Манвэ склонил перед ними украшенную светлым венцом голову. — Слышал, у вас тут мир грядёт. Он не торопился приближаться, разве только переступил на пару шагов вперёд, оставив за правым плечом своего герольда, а за левым властелина душ умерших. — Угу. — первым нашёлся с гениальным ответом Мелькор. — А ты на кой припёрся? — О, больше к нолдор, чем к вам, признаться. — почти смущённо с виду, а на деле просто ласково улыбнулся верховный король. — Тхури, а где Лангон?.. — осторожно шикнул, предусмотрительно по широкой дуге обогнув новых гостей и подойдя к вернувшейся следом за аратар женщине, Гортхаур. Та пожала плечами. — Я не слежу, где именно они с Готмогом спят. Это ты тут всех вечно видишь. — Нашли время! — наместник закатил глаза. — У тебя каждый раз не время, не мешай детям. — хихикнула Тхури, приглаживая волосы. — О Эру… — устало вздохнул мужчина. Потом зашептал ещё тише. — А ты не знаешь, чего они пришли вообще? — Делать нечего, может? К ним повернулся Эонвэ. Гортхаур пристально посмотрел на него, не пересекаясь, впрочем, взглядами, а потом побледнел, как полотно, и наклонил голову вниз, пряча для чего-то лицо. А знаменосец Манвэ, оглянувшись на своего повелителя, вздохнул и направился прямо к Тхури и нему. — Майрон, я всё равно с тобой поговорю. — Отстань. — Майрон. Ну пожалуйста. — Уйди. — Майрон, ну имей же ты совесть наконец. — Эонвэ коснулся плеча наместника. — А чего он до тебя докопался? — Тхури неприкрыто разглядывала светлого. Потом скривилась. — Ещё один пернатый. Только Лангон хоть милашка, а этот… — Он… Ну… — Гортхаур замялся. — Я брат Майрона. — улыбнулся глашатай Амана. — В замысле Эру так было. — Много десятков сотен лет прошло… — попытался вывернуться Майрон. Эонвэ покачал головой. — Сколько бы ни минуло, ты всё равно хоть и наделавший ошибок но так же мой милый младший брат. — Почему младший? — опять вклинилась Тхури, любопытно склонив голову набок. — Потому что я сильнее. — Эонвэ! — Что? — знаменосец тихонько рассмеялся. — Это же правда. — Я-яаа тебе покажу правду! С чего ты взял, что сильнее меня? — аж чуть-чуть повысил голос оскорбившийся, как будто ребёнок, Майрон. Валимарский гость, помедлив, сгрёб его в объятья и наместник как-то притих. — Кстати, забавно выглядишь. Красиво даже, хотя ты очень бледный и уставший. — Пф, так он спал последний раз до заточения старшего правителя. — фыркнула Тхурингветиль. Майрон, не глядя и не порываясь выбраться из хватки Эонвэ, ткнул Тхури в плечо. Она хихикнула. Милая сцена замерла, став немой. Разворачивалась иная. *** Намо Мандос, вдохнув ледяной воздух Ангамандо, призрачно и тонко улыбнулся. И Гортхаур, глядя на это, не знал, что ему сказать. Не знал, смеет ли говорить он с Судией вообще. И тот заговорил первым. — Спасибо, что позволил привести тебя сюда, айну Майрон. Они стояли в недалёкой от тронного зала открытой галерее; той самой, что, казалось Майрону, хранила ещё отголоски его отчаянной попытки выговориться отцу. Ветер сегодня был тих, почти незаметен, однако мороз не щадил никого, как обычно. Ни вала, ни майа это могло не пугать, но обычно бурная жизнь крепости стихла. Ещё и в связи с переговорами. — Я не знаю только зачем, господин. — наместник поклонился со всем почтением. Сердце его было спокойно. — Я всевидящ, но не всеведущ. — Это моя роль. — Намо устремил взгляд вдаль. — Я должен за многое поблагодарить тебя. Возможно, сделай ты что-то когда-то иначе, сейчас бы мы не знали о мире между вашими правителями и Детьми Эру. — Моя заслуга тут ничтожна, правда. — Майрон отвёл взгляд, вспоминая, как ещё вовсе недавно готов был заманить нолдор в ту ловушку, которой они и правда боялись. — Если бы ты когда-то выгнал Мелькора из своей мастерской или убедил своего мастера с ним не иметь дел, что бы могло быть, Майрон… — Судия чуть повернулся и вдруг движением медленным и спокойным коснулся его головы, погладил, будто дитя, по волосам. — Если бы отказал ты Аулэ в плане его относительно наугрим. Если бы не были твои глаза — Намо коснулся его век, заставив закрыть их, повёл пальцами ещё ниже по лицу, — достаточно зорки, если бы не осталось твоё сердце в пелене тягот и помрачений достаточно чутко, — и узкая ладонь старшего из фэантури легла ровно над сердцем майа на грудь его. — если бы не нашлось в нём сил на прощение, на извинения, на любовь, на верность, на понимание, на покаяние, что было бы, Майрон? Твой взор всепроникающ и хочется верить мне, что не только моё бремя — вечно пребывать в связи с Творцом, с Эру, что есть мне, с кем делить его… И что есть те, кого направляет он столь же непрестанно. Что, может, направил этим путём он тебя. — Я много сделал дурного. — Ты дитя его, как и я, и Аулэ, и Мелькор, и все мы. Дети совершают проступки, дети ошибаются, дети ранятся и могут ненароком поранить других. Если сделанное тяготит тебя, никогда не поздно просить прощения, Майрон. Ты теперь знаешь это, ты уже находил в себе силы искать милосердия. — Правда, господин. Вы всегда знали это? Что будет всё так, как теперь? Намо помолчал, потом снова коснулся его волос. Не то чтобы отечески, вовсе не покровительственно, а так, словно бы утешал и забирал все смятения и тяготы и у него действительно это получалось. Майрон сейчас не то чтобы был полон сомнений, но, тем не менее, ощутилась ему необычайная лёгкость. И его взгляд засветился благодарностью. — Я знал, айну Майрон, да. Да, я знал… И я лгал. Однажды я сказал Аулэ вот как… Не даёт мне Эру права знать конец их пути, прячет всё в лучах и в тенях. Неясно мне, что в конце уготовано им: гибель в забвении или спокойная жизнь. И так же неведомо мне, чем обернётся то или иное для мира. И я солгал, Майрон, признаю это и прошу у тебя прощения не так, словно ты лишь ты сам, но так, словно ты — весь мир в одном лице передо мной. — И в чём же ложь была, господин? — Дал мне Эру знать, каков будет путь Мелькора и Аулэ. Чёрная пропасть была его концом, смерть, боль, разрушения и хаос. Я испугался за мир и, Майрон, испугался я за себя, ибо тяжело было бы нести знание такое долгие столетия, но не иметь ни шанса, ни права на то, чтобы что-то изменить. И я солгал, сказал, что не знаю, что на распутье они оба, что, быть может, довольно в Аулэ будет света, чтобы победить удушающий мрак Судьбы. И неведомо мне, как выразить теперь владеющее мной счастье… Я счастлив, Майрон, ибо ему действительно хватило сил привести всё к свету. Я смотрю теперь в будущее и мрачного провала больше нет. Я вижу покой, я вижу мир, Майрон, и я вижу свет. Вечно обязан я быть сильным, но насколько проще это тогда, когда не коснётся тебя чужое горе не из-за твоей вынужденной безучастности, а потому, что не испытает никто более горя. Смерть короля Финвэ, братоубийство в Алквалондэ, страшная клятва Фаэнора и детей его, пламя Лосгара и первая битва: всё это прошло. Рад я буду освобождать души эрухини из своего чертога, рад буду знать, что не встретят они больше печалей, которые уже увидели. Ведь теперь начат путь к гармонии и этому, Майрон, я рад. — Нет вашей вины в надежде, владыка. — майа сглотнул, чувствуя, как в горле стал тяжёлый комок. И улыбнулся. — Когда-то слышал я от одного майа, что вы весьма малословны. — Пальцев на одной руке больше, чем тех, с кем я нахожу в себе силы и с кем право у меня есть вести долгую беседу. Это не честь, это не снисхождение. Может, это даже бремя — слушать меня, ведь в моём голосе то, что неумолимо. Судьба. — Спасибо вам, владыка. — почти шепнул Майрон. И Мандос вдруг чуть развёл руки в стороны. — Это странно, но могу я об одном попросить тебя, айну Майрон? — Всё, что угодно. Вы многое сделали для мира и для… Для порядка, господин. Я вижу это, я чувствую его, как не чувствовал давно. — Мог бы ты один раз обнять меня? Наместник крепости рассмеялся, а потом крепко, вовсе не так, словно бесконечность бессмертия была за его плечами, а словно был он совсем ребёнком, обнял вала, лицом оказавшись целиком в его объёмных и многослойных одеждах. Мандос, почти не медля, обнял его тоже, закрыв свои чёрные, как небо без звёзд, глаза и улыбка на его лице перестала казаться наваждением. *** Майрон очень волновался, собираясь просить руки Тьелпэ. Хотя бы потому, что Куруфинвэ заявил, что отрежет ему обе его, если его сын ещё хоть раз будет опечален из-за майа. Миллион слов пришлось сказать, пытаясь уверить мнительного отца в том, что его ребёнку более не навредят, но наместник вполне усвоил, что ему предстоит делом доказывать сказанное. Он был совершенно готов, мысли о такой необходимости его не тяготили — а над удивлением и ясной подозрительной аккуратностью с открывшимся уже всем бывшим шпионом они с Тьелпэринкваром, признаться, посмеялись не раз. И нолдо заверил его: — Ты их полюбишь, Майрон. И они тебя. Так же, как я полюбил. — Нет уж! — рассмеялся, как тысячи лет назад, светло и искренне, дух. — Люби меня так, пожалуйста, только ты один. Они обменялись кольцами здесь, в Ангбанде, и клятву их принимали сразу двое. Аулэ — потому что на кандидатуру Мелькора майа всё-таки косился с недоверием, да и сам Тёмный не больно рвался, а вот к названному отцу было у наместника доверия явно больше… Да и у нолдо, что таить. А вторым был Эонвэ, которого ради этого наделил Манвэ полномочием говорить не от его даже, как обычно, лица, но от лица всего сонма аратар и даже излагать волю Эру. Герольд Валинора светился тихой гордостью и, куда более явно, счастьем: поразительной восприимчивостью и готовностью помогать он быстро умудрился снова оказаться довольно близок тому, кто был в замысле его братом. Майрон, снова начавший обретать цельность мыслей и сути своей, сумел в самом начале этого пути довериться тем, кому, считал, мог довериться. И не ошибся ни в одном выборе… А через день после того, как поклялись в вечности друг другу Тьелпэ и он, Эонвэ вывел его из крепости. — Я хочу что-то показать тебе, Майрон. Идём, ладно? Ты увидишь. Пока они шли, в душе наместника почти не было никаких сомнений. Эонвэ, словно боялся чего-то держал его за руку и Майрон руки не отнимал. Было вполне комфортно кого-то касаться, он уже научился не думать, что любой контакт может быть злым умыслом. Всё, что терзало его душу, отступало очень быстро… Впрочем, оказавшись на месте и заметив кого-то, кто ждал их обоих, Майрон испуганно вздрогнул. — Эонвэ, зачем? — на его лице отразилась печаль. А знаменосец Манвэ сжал его ладонь тихо и успокаивающе. — Тебе это нужно, брат мой. — и чуть-чуть подтолкнул его вперёд, сам оставшись поотдаль. Майрон на едва гнущихся ногах приблизился и ждавший посмотрел на него с неуверенным ожиданием. Наместник молчал сначала, думая, что может сказать, а потом с губ его сорвалось: — Прости меня. Прости меня, пожалуйста. Оссэ вздохнул, поднялся с земли у родникового ключа, мельком тронув воду, и улыбнулся. — Я давно вовсе не держу зла, Майрон. Ты внутри давно не тот, что был, но… Сейчас ты хотя бы не страшен. Я боялся увидеть тебя и снова… Бояться. — Прости меня, Оссэ. — как зачарованный, повторил кузнец. — Прости. — Я тебя прощаю. — водяной приподнял было руку словно для пожатия, а потом передумал и, шагнув вперёд, обнял старого друга. Майрона окутала океанская прохлада и покой глубоких вод, словно бы тонул он, но не умирал и вовсе не беспокоился нахождением в воде. Оссэ отстранился, а потом сказал: — Когда-то в Аватаре я пообещал тебе шторм. Я, кстати, помню его. Тьелпэринквара. Он когда-то учился с матерью кататься на коньках в Алквалондэ, упал, расшиб лоб и плакал. А я подарил ему узор на льду. Хочешь, я покажу шторм, который подарю вам? Раз уж у вас была свадьба… Майрон только собирался кивнуть и вдруг Оссэ со смешком перебил его, закончив: — Но только аккуратно! Если вас вдруг заденет, потом Уинен будет недовольна. Она так боится за эльфов, когда буря и они рядом! *** Мелькор прищурился, глядя на солнце. Во взгляде его было некоторое недовольство. Он сидел на перилах огромного балкона лицом к пропасти — хоть вперёд шагай. Аулэ опирался на них же рядом. — Майрон сказал мне с его разрешения, что Намо немного подстроил то, что мы сейчас имеем. Не объяснил, правда, деталей. Но я догадываюсь. — Ну в чём-то я ему даже благодарен. Хотя убить кучищу сил на то, чтобы попробовать адаптировать целую армию орков к солнцу и сделать так, чтобы это стало передаваться с поколениями… — С тучами тут было неплохо тоже. Но так… Может, что-то расти станет. Не к худшему. — Угу. Пойду во-он в тот сугроб, высажу для тебя… Эти, как их? Которые Лангон приволок. — Ромашки. — Ага. Прям в снег и воткну. — Обидится же. Они ему нужны на что-то. Лекарское, думается. — Да ну его. — Мелькор на секунду аж глаза закатил. — Тоска. С войной хоть какое-то действие было. Гортхаур смотался вон с этим своим… Куда хоть? — Кажется, в то же поселение нолдор, что было у Митрима. Потом, может, переселятся ещё. Пускай уже живут где хотят. — Вот увидишь, потерпит пару лет и прибежит. Он же с концами больной, ему от бездеятельности и покоя плохо будет. — У него целое Средиземье, чтобы отыскать занятие. Да и у нас, в общем-то. Хоть сейчас, хоть потом. — Потом. Тёмный повернулся, потянул мужа к себе, довольно и даже почти быстро чмокнул и слез с перил на балкон. — Я намерен ужраться в хлам и не вылезать из постели пару суток. А ты? Аулэ с намеренной неохотой протянул: — Собирался работать. Есть неотложные дела, знаешь ли… Ты же так хотел новые камни. Мелько повернулся, сверкнул глазами. — Да нахер камни эти! Уже не хочу вообще. Ты что, серьёзно? Мастер, просмотрев на чужое искренне оскорблённое лицо секунд десять, не смог сдержаться и рассмеялся. — Да ладно, всё. Пошли. С тобой я, мог бы уже привыкнуть, что я на твоей стороне.