О том, почему же у майар болят головы

Эльфов Ангбанд встречал мрачной тишиной. Нолдор невольно съезжались ближе, успокаивали нервных лошадей и негромко перешёптывались. Крайне недовольный Лангон, который предпочёл всё время пути, исключая остановки, провести в обличье птицы, слетел с плеча то ли бывшего наиболее терпеливым, то ли просто смирившегося с таким попутчиком Нельяфинвэ, превратился, ещё не коснувшись земли, поправил волосы и перья на плаще и даже немного преувеличенно почтительно склонился перед спешивавшимися внутри стен крепости делегатами. — Безгранично приятно приветствовать вас в Дор-Даэделоте! Если позволите, я доложу о вашем прибытии, чтобы вас встретили достойно. Врата Ангбанда захлопнулись совершенно беззвучно. Майа скрылся в крепости, предоставив гостей пока самим себе. — Боюсь, не было бы это ловушкой… — шепнул мрачный Маглор. Маэдрос посмотрел на него, стараясь выглядеть бодрым и уверенным, насколько мог. — Не волнуйся, Кано. Всё будет… Хорошо. Нельяфинвэ, поспешно отвернувшись, направился в Финголфину. Они двое были старшими среди собравшихся. Признавая корону племянника, Нолофинвэ, однако же, выразил желание и готовность при необходимости помогать ему. И его опыт и умение контролировать себя были бесценны. Молодой нолдоран, хоть и не было теперь мира между его семьёй и семьёй сына Индис, старался не допустить войны. Ещё одна была нолдор ни к чему. — Я стараюсь поддерживать братьев, но… Действительно. Что если это ловушка? — В таком случае мы сунули голову в пасть голодного зверя. — Финголфин слегка поёжился. Всё же они были на севере и даже плотные плащи не особо спасали от мороза. — Я зря не смог оставить братьев, кто-то бы принял корону… Впрочем, есть ещё Тургон и Артаресто… И Нэрвен, и Ириссэ. Слишком мало, но… — Не загадывай дурного. — Нолофинвэ чуть помедлил, потом положил руку на плечо Маэдроса. Улыбнулся. Заметил неуместно: — Ты уже настолько выше меня. — О… И правда. — Нельо попытался тоже выдавить улыбку. К его измученной бледности она совершенно не шла. — Если случится то, что можно ожидать от Моргота, то у мира всё ещё будет надежда, хоть и умри мы все здесь. Но я бы хотел попросить тебя… Убедить… Я сделаю всё, чтобы и вас тоже защищать. Нолдоран позволил себе нервный смешок. — И почему?.. — О, мы в ссоре были и остались с его смертью и наши семьи так же. Но вы — сыновья моего брата. — Полубрата. — автоматически поправил Маэдрос и мгновенно виновато отвёл взгляд, теперь стесняясь даже извиниться. Нолофинвэ хмыкнул. — Разве же это важно в сердце тьмы. Снова открылись двери Ангбанда. На сей раз мало приятного эльдар герольда сопровождал другой майа и все, кто присутствовал, тут же его узнали. То был Гортхаур Жестокий. На обуви Лангона стучали по камню металлические набойки. Наместник же ступал совершенно бесшумно. Стоило чуть приглядеться и становилось видно, что его обувь совершенно мягкая. Наверное — подумали все разом — в такой можно подойти близко и успеть свернуть шею раньше, чем тебя заметят. Но каждый решил, что столь страшная мысль принадлежит только ему. — Приветствую. — куда более сухо, нежели глашатай, сказал Саурон. Осмотрел всех эльфов, отчего-то особо задержавшись с рассматриванием представителей рода Феанора. Под его взглядом становилось не просто неуютно, нет. Жутко и неприятно. Действительно этот майа вселял трепет и страх. — Великая честь лицезреть такое посольство. Ваши покои готовы. Если позволите, я лично провожу вас. — Что Моргот? — Владыки говорить велили, что сразу с дороги вам ни к чему садиться за переговорный стол! — с непонятной злой радостью заявил Лангон. — Вас примут позже. — Позже это когда? — выступил вперёд Келегорм. Остановить младшего Маэдрос не успел. Герольд же весело оскалился. — Узнаете! Я же и передам, едва только назначат! — он раскрыл и снова сложил крылья на голове, провёл по одному, достал длинное перо, покрутил в пальцах и бросил на землю. Саурон не вполне одобрительно покосился на него. Шепнул, почти не двигая губами: — Веди себя спокойнее. — Дурацкая линька. — прошипел в ответ сероволосый. — Третий день уже мучает. — И долго обычно? — почти с любопытством спросил наместник. — Да ещё так же. Волки не линяют? — Да, но иначе. — наместник вновь перевёл взгляд на эльфов. — Прошу за мной! И не советую сворачивать куда-то. Вероятно, я могу не успеть заметить. Лошадей оставьте! Он отвернулся и пошёл в крепость. Нолдор, переглянувшись, направились все следом. И, будто бы Гортхаур издевался над ними, над его головой появилось призрачное полупрозрачное око, переливавшееся золотым пламенем. Пристальный и цепкий взгляд этого глаза не оставлял сомнений, что каждый шаг, жест и взгляд делегатов наместник контролирует и его предупреждение было скорее завуалированной угрозой. Когда все прошли в выделенное гостям крыло, Саурон чуть-чуть замедлился и поравнялся с Нельяфинвэ. Эльф был его чуть-чуть выше, но головы майа не поднимал. Руки держал сложенными за спиной. Привычного мехового плаща с волчьей головой на нём нынче не было. — Позволю себе спросить: все ли из ваших братьев будут присутствовать непосредственно на переговорах? Я слышал, у некоторых неоднозначная репутация, когда дело о терпеливой дипломатии. А некоторые и вообще слишком молоды для такого. Уж тем более ваш… Племянник. — Я не стану решать за них. — постарался говорить максимально ровно Маэдрос. — Их желание только и будет решающим. И так же все остальные. Жестокий пожал плечами. — Жаль, что король не умеет брать на себя решения о подданных. Старший сын Феанора глубоко вдохнул стылый воздух и промолчал, не желая поддаться провокации. Почему-то Гортхаур лично знакомил каждого с майа из штата слуг, которого приставлял временно в помощь. И почему-то начал он вообще с представителей третьего дома нолдор. Потом избавился от компании второго и, двигаясь вглубь коридора, продолжал говорить, кому какие покои предоставил. Как-то так оказалось, что в итоге остались двое. Наместник и… Тьелпэринквар. Осматривавшийся несколько испуганно, но старавшийся быть спокойным. Отец с ним не остался: его отвлёк и почти утащил в комнату неприметный майа-слуга в чёрных с багровым одеждах. Саурон обошёл юношу по кругу. — И зачем ты приехал? — Тебя этот вопрос так волнует? — отозвался таким же «ты» эльф, надеясь, что его голос не дрожит. Черноволосый слуга Моргота рассмеялся… Что-то смех его племяннику короля напомнил, но что именно, понять он не смог. «Меня волнуешь ты целиком. Я боюсь за тебя. И за себя. И за нас, если мы вообще есть и я не обманываюсь в своих мечтах. И за то, что я могу сделать. Что собираюсь сделать. И что сделаешь ты — мне неведомо, а потому ещё страшней.» — Ведь вы все так уверены, что умрёте тут, как в западне. Неужели недостаточно честолюбив, чтобы остаться с надеждой возложить на себя венец верховного короля? «Я знаю, что не хочешь ты такой власти, я слышал. Пожалуйста, прогони меня сейчас, может, я не совершу дурного…» — Не все жестоки и не все подлецы в мире, слуга Моргота. — Я жестокий подлец, выходит? — Безусловно. — юноша сказал это, не раздумывая. Он уже и пожалеть успел, что повёлся на то, чтобы начать диалог. — Ты не знаешь меня. Наместник замолчал резко, будто бы сам не знал, зачем сказал это. Потом вдруг указал в сторону последних покоев. — О, я совсем забыл! Я чуть позже пришлю слугу, так вышло. Проходи. — Выглядит так, словно ты сделал это с умыслом. — Не стоит думать так. «Конечно да! Только я боюсь воплощать его…» Тьелпэ прошёл в дверь, забыв затворить её за собой, и удивлённо остановился. Комната выглядела вполне… Уютно. Уютно именно на эльфийский манер. Неужели о таком могли позаботиться здесь? Странно. Коридоры, бывшие сводчатыми обработанными пещерами, не позволяли и помыслить о таком. — Не нравится? Юноша даже вздрогнул. — Ты зачем за мной пошёл? — он повернулся, глядя на Саурона. Тот стоял у двери и дверь теперь была закрыта. — Исключительно… По делу. — Я тебя не понимаю. Майа вздохнул. Выражение его лица стало странным для того, кто мог зваться Гортхауром Жестоким: обозначилась там вина, а с ней печаль и горечь. — Тогда смотри. Он провёл рукой по волосам. Чёрные короткие пряди удлинились и мрачный цвет их постепенно превратился в мерцающий золотой. Изменилось лицо, глаза и телосложение даже… Осталась лишь одежда, не дававшая обмануться совсем. — Что это значит?.. — Тьелпэ, испуганный увиденным куда больше, нежели крепостью, словно забыл, как дышать. — Это плохая история и… Не к вала Манвэ отправился я, моя любовь. — голос Артано был ему знаком. И эльф удивился, как ранее не узнал его, потому что голос майа не изменял. Гортхаур говорил таким же. — Я не… Я не верю и… Это ложь. — Желаешь спросить вала Аулэ? Он скажет то же. — Артано не… Не ты. Так не может быть. — Тьелпэ попятился на шаг. На шаг вперёд переступил майа. Ещё раз так, и ещё, и снова, пока юноша не упёрся спиной в стену. И пока Саурон не прижал его к этой стене, лишив шанса как-то вывернуться. — Я боялся сказать. И как такое скажешь? — Разве лгать так уж сложно?.. — Лгать — нет. Сознаться, что врал… Очень. — Отпусти меня. — Я люблю тебя, Тьелпэ. — Вот это и есть лёгкая ложь. — О нет. Правда, бесконечно для меня тяжёлая. Я люблю тебя, хотя мне было страшно поверить в это, но я ни соврал ни словом тогда и не говорю неправды теперь. Пожалуйста, поверь мне, я… Он наклонился, коснулся губ напуганного своего сокровища поцелуем и тут вдруг племянник короля залепил ему пощёчину. Потёр засаднившее от силы удара запястье, пока майа приходил в себя. — За… Нет, за что — это ясно. Но Тьелпэ… — Убирайся. — горько, но уверенно сказал нолдо. — Убирайся прочь, Артано. И знать тебя не хочу с твоим обманом. Слышишь?! Оставь меня и не приходи больше никогда! Я не желаю тебя видеть! Майа покраснел, потом побелел, как снег на горах вокруг Ангбанда, а потом, даже не оглянувшись, немедленно ушёл. Тьелпэринквар сполз вниз по стене, глядя на закрывшуюся дверь, а потом вздохнул раз-другой и тихо-тихо расплакался. К большому для себя сожалению о понял и принял то, что Артано ему не соврал теперь… И лгал, выходит, всё их время прежде. Майа, когда вышел, огляделся в коридоре так, будто не знал его вовсе и будто это было тупиком и западнёй. У него не получалось дышать. Вообще стало нехорошо ещё тогда, когда он увидел посольство и Тьелпэринквара. А теперь… Теперь лёгкие жгло изнутри и воздух казался ядом, который никак нельзя вдохнуть, а то всё. Смерть. Открылась одна из дверей дальше по коридору. Майа мгновенно очнулся и сменил обличье за секунду до того, как вышедший эльф его заметил. Он был светловолосым, и больше всего хотелось бы назвать его красоту и выражение лица блаженными, если бы не благородная стать и улыбка, подходящая королю, а никак не сумасшедшему. — Я бы не советовал гулять по коридорам в одиночестве, принц Инголдо. — Запугиваешь или действительно предупредителен? — этот поразительно спокойный красавец адресовал ему улыбку, от которой, верно, подкашивались ноги у половины валинорских дев и юношей. — Скорее второе. Слышал, нежданной решимости перед неизвестностью тебе не занимать. — Саурон наконец совладал с собой и выражение его лица сделалось обыденно нейтральным. — Не буду спорить, твоё мнение при тебе. — нолдо, перед тем, видимо, намеревавшийся искать кого-то из родичей, пошёл прямо к внезапному собеседнику. Разделяло их добрых метров сорок, но тишина была такая, что даже негромкая беседа разносилась эхом. — Сын Финарфина изволит скучать? — Забавно было обнаружить себя в Ангамандо по доброй воле. — Помню себя таким. Смешанные эмоции? — майа поправил рукава одежды. Финрод остановился шагах в десяти. — Так не с кем поговорить? — О чём ты, золотоносный? — хмыкнул наместник. — Не вижу иной причины тому, что ты вообще завёл со мной разговор. Если тебе столь скучно в Тангородриме, Гортхаур, что тебя вообще связывает с ним? — Когда-то я задумал эту гору. — пожал майа плечами. — К сожалению, воздвиг не сам. Но хочешь, так считай это причиной. — О. Ты действительно предал вала Аулэ, значит, как говорят? Служил ему и переметнулся… Майа собрался ответить, а потом внезапно не стал. Подбирал слова какое-то время. — Полагаю, да. В некотором смысле я предал и предаю даже его. Многое в нём мне неясно… Многое я и не одобряю. — Легко жить, когда преданный тобой должен служить твоему новому хозяину за то, что даровал ему даже не он, а Эру? Саурон не выдержал и рассмеялся. — Не суди заранее, принц Инголдо! Вам бы узнать многое стоило… Узнаете! Иди-ка ты к себе. Ни к чему в одиночку исследовать Ангбанд. Иди, иди! Помочь вспомнить дверь? Если до этого, казалось, наместник был готов ему позволить да хоть бы даже и действительно «гулять» по крепости, то теперь явно давал понять, что эльфу за пределами комнаты не место. И Инголдо не сомневался, что майа может начать использовать не слова, если он сам проявит неповиновение. — Мы можем хоть друг друга видеть? Или это добровольно-принудительная самоизоляция? — Можете. Но неужели не хочется отдыха? — С твоими слугами не отдохнёшь. — Не нравится? Но больше мне некого дать. — Примирюсь, но приятного мало. — решив, что больше говорить не о чем, Финрод действительно пошёл к двери в данную ему комнату. Однако почти возле нагнал его вопрос наместника. — Ты знаешь любовь, принц Инголдо? — К чему тебе такие вещи? — эльф полуобернулся. — Как разобрать истинность этого? — Просто, Гортхаур. Если ты будешь желать, чтобы она исчезла, но всё же любить — вот и доказательство честности в сердце. Майа малозаметно махнул рукой, мол, всё. Финрод затворил дверь за собой, а слуга валар снова рассмеялся. Посмотрел на покои, что были Тьелпэ, помялся и ушёл. Эру свидетель был, как же хотелось ему выдрать пусть бы с костями прямо сердце из груди! Только не помогло бы. Единение фэа, к несчастью, он бы не смог порвать. Эльфы едва ли разобрали бы в темноте за высокими узкими окнами течение времени и смену дней, но прошло с их приезда уже более полутора суток. Вот когда и догнал столь пугавший всех гнев управителя Ангамандо слуг и рабов крепости. И он превосходил даже все их самые страшные ожидания, ибо за время в день майа за ничтожные раньше даже по его мнению ошибки только перевешать велел больше полусотни служащих… Потом не остался доволен чем-то в работе палачей и велел вздёрнуть и их. Это было ещё меньшей частью, потому что брошенных его волколакам или подраставшим драконам никто и вовсе не считал. Свора, пресытившись кровью, в конце концов начала с попавшими к ним «играть»: волки не убивали пленников сразу, а запугивали их до смерти или раздирали по кусочкам. Когда Гортхаур зашёл посмотреть на это, старшие — Драуглуин и сын его, Кархарот, из крохотного щенка давно превратившийся в чёрную громаду, пошли привычно ластиться к майа. Он их не отпихнул, опустился прямо на пол. Старший волк улёгся у него за спиной и наместник прижался к мокрой сегодня от крови шкуре спиной. Кархарот вольготно устроился, положив огромную голову на колени непреложного вожака ангбандской стаи, который был так забавно меньше и слабейшего из волков минимум втрое. Зажмурил жутковатые и неестественные для зверя фосфоресцирующие голубые глаза и довольно заворчал, когда дух порядка принялся чесать его за ушами. Драуглуин помолчал, прислушиваясь, а потом раскатисто выговорил: — Пахнешь гр-рустью. Сер-рдце еле р-рработает. Майа выдохнул. — Хм. Ты прав. Мне действительно грустно. Кархарот на разговор отца с хозяином внимания не обращал. — Добр-рой охоты бы, как рраньше. — сказал опять старший волколак. — Тебе мало крови за сегодня? Я нарочно присылал. — Гор-рячо и много, но др-ряань. — протянул волк в ответ. — Воняли стр-рахом и смеррртью. Рабы. — Прости. — искренне раскаялся майа. — Не задумался почему-то. — С чего такой рр-разгул? Я на семидесятом потеррял счёт. — Обычная работа. — Карррхарот, иди. — чёрный зверь недовольно заворчал, но отцу подчинился. Встал, ушёл куда-то в сторону. Поднялся и Драуглуин. — Ты чего это? — Пошли, поговорррим нормально. — понизил тон старший в стае. Они вышли в плохо освещённый коридор. Драуглуин прикрыл гораздо более глубоко синие, чем у сына, глаза и вдруг отряхнулся. Во все стороны полетели брызги крови и шерстинки, а на месте волка остался мужчина. Волколаков Саурона и его самого оборотнями слухи нарекли не зря: по крайней мере старшие в стае таковыми и были. Драуглуин был пониже Гортхаура. Лицо у него было не сильно и молодое, с сеточкой морщин в уголках глаз и тёмной щетиной на подбородке и над верхней губой. Волосы были ровно того же цвета и текстуры, что шерсть — буро-серыми, густыми и жёсткими. Одежды, кроме волчьей шкуры на поясе, оборотень не имел — даже ноги были босыми. Но, видимо, его это не смущало и холода в каменном коридоре он не испытывал. — Славить тебя дур-рнем не хотел. — пояснил отец всех волков. Цапнул вожака-хозяина за руку и потащил по коридору дальше. — Но чую, что дурак. Говори. — Да что я тебе скажу, а? — пожал плечами наместник. — Ну дурак, да. — Казнил кого не надо? — Хуже. Я влюбился. Драуглуин подавился вдохом. Кашлянул. Потом уставился на вожака так, будто это было по меньшей мере воинство Амана. — Пр-риболел? — Нет, я серьёзно. Ты же тоже майа, ты должен понимать. — Я уже давно больше волк. — оскалился мужчина. — С каждым рразом всё тр-руднее превратиться и всё меньше хочется. — О? Не знал. — И в кого, рраскажи хоть? — Худший из возможных вариантов. Волколак любопытно прищурился, облизал губы. — Мелькор-рр? — Драуглуин! Что за бред?! — аж искренне возмутился наместник. — Да я его терпеть не могу, ты это знаешь! Повторять все ошибки учителя я не тяготею. — Пахнешь рр-раздражением и вр-раждой, когда он р-рядом. Но мало ли. Вдрруг ты любишь через себя и когда побольнее? — Смешно. Хотя вообще-то правдиво… — вздохнул Саурон, вспомнив пощёчину и, гораздо хуже, то, как смотрел и говорил с ним Тьелпэринквар. — Ну а кто? Этот… Мастер сам? — Да он мне как отец! — изумлённо распахнул глаза вожак. — Не осуждал бы. — Драуглуин хмыкнул. — В свор-ре и не такое иногда творится. Хотя тр-реплю, конечно, чтобы иераррхию не нарушали и не наглели. — Да уж молчал бы. — опять из злости последних суток перешедший в меланхоличную тоску Гортхаур вздохнул. — Тхури? — Точно лучше бы молчал. — Саурон вздохнул снова. Ещё более тяжело. — Он эльф. Волколак остановился. Схватил вожака за плечи. Уставился своими синющими глазами в чужие жёлтые. — Дур-рная шутка. — потом потянул воздух, нахмурился. — Не шутка. Ещё хуже. — Угу. — кивнул Саурон. — Есть в этих, что пррриехали? — Ага. — Котор-рый? Ррыжий? Или светленькие? Или старший? Или тот мелкий? Наместник кивнул. Волколак убрал руки. — Мелкий, значит. Кошмар… Может, отгр-рызть ему голову? Хочешь, сожрру? — Ты что?! — испугался Гортхаур. Не зря: когда Драуглуин говорил, что может или хочет кого-то сожрать, то названный был обречён, если его не останавливал кто-то, кому оборотень был готов повиноваться. — Не смей! Слышишь?! — Слышу, слышу. — озадаченно протянул волк. — Не тр-рону. А чего гр-рустный тогда? — Он сказал, что тоже меня любит. — Так хоррошо же? — Когда я шпионил в их лагере. В другом обличье. — Нехор-рошо. — А в день их приезда я ему сказал, что это я. — Совсем дрррянь. — И он сказал мне уйти и больше никогда не появляться. — У-уу… Печально? — Очень. И обидно. — И злой был потому? Во-от оно… — Потому. И не знаю, что делать. — сознался Гортхаур. Драуглуин рвано-резким животным жестом почесал за ухом. — Ну, я тут не советчик… Может, тебе его как-то… Это. — постепенно дичавший уже много сотен лет майа долго подбирал слово по той простой причине, что речь не волчья ему тоже становилась скучнее и менее необходима всё сильней. — Майар-рр. Я, ты. Ты больше. Сломай бар-рьер. — Ну уж нет. Лезть в голову… Это нарушать порядок. Эру не дозволял такого. — Мелькор-рр делал. Да и ты врроде поумнел давно. Я думал, пр-рекратишь цепляться за свой порядок глупый. — Я дух порядка! — сверкнул грозно глазами наместник. — Даже если и… Испытываю сложности сам с собой. А Мелькор слишком хаотичен, чтобы понять, насколько сильно портит мир своими насильственными вторжениями в фэа! — Не ррразбирраюсь. — пожал плечами волколак. — Хр-реново. Не знаю, что с этим делать. Ррешай сам. — Спасибо и на том. — дружески улыбнулся Саурон. Оборотень довольно проворчал что-то неясное. — Скажи это и я пойду. — Что? — прекрасно зная, но издеваясь над странным не в зверином обличье желанием, спросил вожак своры. — Хор-рошее. — волколак выжидающе уставился на собеседника. — Ладно. — майа поднял руку, потрепал Драуглуина по волосам, больше похожим на шерсть. — Хороший мальчик. — Ха-ха. — он улыбнулся. — То-то! Ну ты, если что, обращайся! Я для тебя хоть всех остр-роухих сожрру. О. Кровью весь испачкался. Не злись, не наррочно. — Переоденусь, не беда. Драуглуин кивнул и пошёл к стае. На ходу снова обратился. Вырос, затрещали кости, шерсть покрыла новое тело и волколак болезненно заскулил. — Вот почему не люблю. — заметил он, не оборачиваясь. — Вперёд норрмально, а назад больно. И всё сильнее. — Вот как… Ладно. Устроим после посольства охоту, друг. — махнул рукой, прощаясь, наместник. И наконец они разошлись. В тот же день, едва скинув мокрые от крови вещи, отмыв от неё же тело и сменив одежду на новую, майа решительно направился в крыло, выделенное гостям. Во-первых, твёрдо решился на ещё один разговор с Тьелпэринкваром. Во-вторых, владыки — вернее, больше один Аулэ, потому что Мелькору всё так же было начхать — передать велели, что завтра начнутся переговоры. Узнал об этом наместник, а уж его и герольда делом было оповещать гостей. Да, первое дело он ставил выше второго. Распределил для себя приоритеты. Так вот стало. Он поднялся по длинной винтовой лестнице, вышел в коридор и сразу заметил, что тот не пустует. — О. А я тебя и жду. Эльф поправил длинные волосы, не собранные против обычного в косу. Саурон остановился, почувствовав волну угрозы от него, но постарался сохранить спокойствие… Хотя всё же было ясно. — Давно? — Да уж третий день пошёл. — недобро улыбнулся Куруфин. Он сидел прямо на открытом подоконнике, но при появлении майа слез, глядя на него испытующе и зло. — Может, хотя бы покажешь истинное лицо? Сколько их у тебя, шпион? — Всё равно без толку вышло. — ответил Гортхаур, признав тем самым верность всех подозрений. Можно было бы юлить, говорить, мол, нарочно королевского племянника дразнил и мучил, а прознал как-то иначе… Не стал. Не хотел. — Нолдоран знает? — Нет. — покачал головой Атаринкэ. — Не по моему желанию. Тьелпэ попросил. Сказал, что сообщит… Или нет. Но сам. — Может, говорить не в коридоре? — Хм. Боишься глаз? — Не мне бояться соглядатаев. — остался спокоен майа. — Но если вы скрыли это пока от короля, то и другим знать ни к чему. Куруфин прищурился, потом махнул рукой на дверь так повелительно, будто гостем в Ангбанде был вовсе не сам. Стоило Гортхауру переступить порог и пройти чуть-чуть в покои, как нолдо придавил его к стене спиной. Откуда-то в его руке появился красивый чернёный кинжал с длинным лезвием. И остриё этого лезвия теперь совершенно недвусмысленно поднёс эльф к горлу врага. — О. Сам Ангрист, какая честь. — майа неудобно скосил глаза на лезвие. Потом поднял руку, позволяя частично себе начать оборот и удлинившимися когтистыми пальцами коснулся горла соперника. — Патовая ситуация. Сантиметр — и кинжал у меня в горле. Сантиметр — и я вскрою твоё. — Имел бы совесть платить за сделанное. — презрительно выплюнул Курво. — Мне даже плевать, что ты шпионил на Моргота. Гораздо больше, чем на то, что ты сделал с моим сыном. Чем ты разворотил так его разум, что заставил… Я не знаю, как говорить о таком с подобной тебе тварью. Наместник чуть задумался, а потом преобразил облик свой в знакомый эльфам по Митриму. Лишь когти оставил. — Претензии к Артано? Выговаривай ему. — Мне всё же не так интересно, сколько у тебя личин. — зло ответил сын Феанора. — Я с удовольствием перережу горло каждой, даже если ты дашь каждому из имён своих по телу. Ты хоть знаешь, что… Что бывает с квэнди… После такого насилия? — Не было никакого насилия. — попытался оправдаться дух. Взгляд его смягчился. — Я люблю его… — Смерть! Вот что бывает, если это неискренняя и бесчестная связь! И если мой сын умрёт… Нет. Если он хоть раз ещё хотя бы загрустит из-за тебя, если я ещё хоть раз увижу, что он плачет! Ангрист прорезал кожу. Артано тихонько зашипел, потому что бритвенно-острое лезвие легко вошло достаточно глубоко. Куруфин, будто довольный этим, ещё надавил, глядя на быстро выступавшие алые капли на чужой коже. Потом опять поднял взгляд. — Я не… — Молчи, Артано. Или Гортхаур. Зови себя как хочешь. Боишься смерти? Майа вспомнил, как вытянул из него с воздухом первое «господин» Мелькор. Как дурно ему было в пустоте забвения после пытки, хоть он и пошёл на жертву сознательно. Он вспомнил это всё и кивнул, забыв про кинжал. И застонал, потому что сам сильнее разбередил рану. — Боюсь. А потом вдруг представил ещё и то, что ему сейчас сказал Куруфинвэ. Если Тьелпэ теперь считает их любовь насилием, то что же это… Как наяву увидел майа распахнутые широко глаза возлюбленного, взгляд, направленный в ничто, увидел бледную кожу и приоткрытые губы, и торжественно приглаженные волосы. Как всегда у мертвецов, которых хоронят близкие. И ему стало так дурно! Нет, не мог этот светлый юноша умереть из-за него, нельзя было и помысла допустить… Куруфин молчал и Артано поправил свой ответ: — Боюсь, если просто так. За дело… Нет. За него и умру. Несколько озадаченный странным ходом мыслей врага Курво совсем чуть-чуть отодвинул нож. Этого Саурону хватило, чтобы вывернуться, оттолкнув лорда нолдор в сторону и скорее выбежать из комнаты. Он запер дверь за собой простенькими чарами, чтобы феаноринг не мешался, а потом скорее кинулся к покоям Тьелпэринквара. Заколотил в дверь так, будто его всё-таки преследовали. — Тьелпэринквар! Открой, пожалуйста, открой дверь, Тьелпэ! Открой дверь! Или… Или я её сломаю! Тьелпэ, открой сейчас же дверь! Через минуту (или меньше, или больше?) дверь и правда открылась. Бледный и посеревший от печали, но Тьелпэринквар стоял перед ним. Майа немедленно ввалился внутрь и тут же опустился на колени, хватаясь за подол эльфийской одежды. — Тьелпэ, пожалуйста, прости меня, я знаю! Я был подлецом, я был трусом, я жестокий, я гадкий, я знаю! Но я так люблю тебя, я не могу ничего видеть, меня воротит от всего, я везде вижу твои глаза, я постоянно слышу тебя, твой голос, твой смех! Я давно уже потерялся в темноте, но я будто всё равно теперь схожу с ума! Мне этот ваш Инголдо сказал, что настоящая любовь — это когда не избавиться, даже если хочешь. Тьелпэ, я себе сердце вырву и к твоим ногам положу, но она при мне останется, я убью любого, кто тебе больно делает, сделал я, так не буду исключением, Тьелпэ, прости меня, посмотри на меня пожалуйста… — иступлённо и быстро-быстро говорил он. Чуть перевёл дыхание и покаянно опустил голову. — Не умирай, прошу тебя, Тьелпэ, я уже не могу простить себя, но если ты погибнешь по моей вине, то… Я не знаю, жить мне смысла не будет, Тьелпэ, ты единственная моя радость за тысячи лет! Я никого так не любил, я вообще не любил никого до тебя, мне кажется! Была одна гадостная привязанность, но я сам виноват, сам себя не понял даже… Нет… — Артано. Артано! — Тьелпэринквар, испуганный его явной неадекватностью, осторожно опустился напротив. Заметил рану на шее. — Эру, у тебя… — Это Атаринкэ. Я в ответ… — Ты моему отцу навредил?! — мигом загорелся юноша. — Нет. Я не стал, клянусь, я только дверь запер и сразу к тебе, я… Прости меня, Тьелпэ, умоляю! Я увидел что-то жуткое, будто бы ты умер, будто… Тьелпэ, я жить не могу без тебя. — жалобно и виновато закончил он. — Артано, ты… — Хочешь, можешь сам меня убить. Хочешь? Правда, это только развоплощение… — Ты всё-таки такой идиот! — Тьелпэринквар встал, прошёл куда-то к постели. Несколько секунд перебирал вещи и вернулся со свёрнутым тонким холстом для перевязок. — Подними волосы немедленно. Я перевяжу. — Да я могу так за… — но майа вовремя замолчал. Тьелпэ, дождавшись действия с его стороны, принялся заматывать рану на шее. Закончил, завязал, вздохнул. — Я хотел тебя ненавидеть. У меня не получается. У меня даже злиться не вышло. Только больно-больно внутри, словно вырвали все рёбра и разворотили и сердце, и лёгкие, а они всё дышат и всё бьётся оно… — эльф коснулся его перевязки. — Я не умру. Даже если я бы… Я не могу себя убедить, что ты использовал… Тот случай… Но я-то был искренен. Значит, не пострадал от насилия, а сам позволил. Не волнуйся. — Но твой отец… — Он лучший в мире. — улыбнулся Тьелпэ. — Но я не… Я не смог объяснить, как нужно. Сам не понимал, что произошло. — Тьелпэ, ты… — Не проси прощения больше. — вздохнул юный принц. — Может… Если сначала ты скрыл всего себя, то теперь покажешь? Заново. Я… Вдруг я буду также любить и… Саурона? — Майрон. Моё первое и истинное имя — Майрон. — признался дух. Кивнул. — Хочешь, я открою тебе фэа и разум? Себя всего. Я готов. — Майрон… Красиво. — юноша улыбнулся так, что майа понял: он прощён. И ещё понял, что больше никогда не вынудит Тьелпэ искать силы на такое вот всепрощение. А потом полукровка устало, но хитро улыбнулся. — Теперь я не верю, что мы тут в ловушке. — Конечно нет. — удивился майа. — Вы действительно так думали? — Моргот бы не решил просто уладить дело миром после всего… — Он? Причём тут Мелькор, ха. — майа улыбнулся, вздохнул. — Я… Позволь мне показать тебе моё фэа. Ты, безусловно, увидишь там и это. Только Тьелпэ… — Да? — Я делал ужасные вещи. Ломал себя и… Долго убеждал, что делаю к лучшему… Но ужасные. Боль и зло… — Принять тебя целиком разве не моя задача? — улыбнулся юноша. И тихо рассмеялся этой намеренной двусмысленности дух. — И ещё. За это мне ещё больше стыдно. — вздохнул он. — Майа Оссэ, значит, знаком тебе хотя бы понаслышке… Мы были друзьями, Тьелпэ. Пока я не… — Тсс. — эльф тихонько прикрыл ему рот ладонью. — Если ты позволишь, я взгляну, а тогда… А тогда мы подумаем обо всём, хорошо? Наместник падших валар кивнул, а потом крепко обнял Тьелпэринквара, укрывая его чёрным плащом. Закрыл глаза, вздохнул и полностью опустил все возводимые тысячелетиями стены вокруг своего разума. — Ты владеешь осанвэ? — Конечно. Давно. — Это намного… Глубже. Но я открыл всё и будет легко. — Только не бойся. — шепнул нолдо. Майрон почувствовал, как его фэа сплетается с чужим и как его разума касается сторонний. Нетребовательный, любопытный, нежный и аккуратный. Не ворошащий мысли, а перебирающий, неторопливо изучающий его и… Тёплый. Уютный. Родной. Прошло на самом деле много часов, которые они провели вот так. Но два разума сплелись так, что не существовало для них времени. Давно, между прочим, спали чары, которыми пытался задержать отца возлюбленного майа. Тот даже зашёл в комнату, всё ещё злой, но увидел застывшие объятья и, решив потом всё узнать лучше, удалился, закрыв дверь. Гортхаур-то её тогда оставил распахнутой… Она, правда, после открылась снова и на пороге замер герольд крепости. Посмотрел. Потом приблизился, обошёл пару кругом. И хищно улыбнулся. — Вот это слу-ух будет… — протянул он. И поспешил уйти. Всех остальных гостей об аудиенции он уже предупредил. А они не заметили. А даже если бы и заметили, то не стали бы ничего менять. Тьелпэринквар открыл глаза, посмотрел, как постепенно «оживает» майа. И заговорил. — Я… Не буду врать, я столького испугался в тебе. Такие вещи… — Прости меня. — дух поднёс к губам руку принца народа изгнанников, поцеловал красивые пальцы. — Я… Я клянусь, я больше не сделаю такого. Я не хочу быть подобным тебя недостоин. — Я принимаю всё. Даже твою… Ну, прошедшие… Чувства. — улыбнулся эльда. — Знаешь, мне так понравилось. Твоё фэа, оно как дом. Мне там уютно и я словно согреваюсь. Можно будет когда-то ещё так.? — Конечно! Конечно. Единение душ приятно. Уж майар знают. — Я и свою тебе покажу. Если захочешь. — Тьелпэ замолчал, потом порывисто подался вперёд и поцеловал духа. Покраснел, когда отодвинулся. — Прости. Я просто гляжу на тебя и понимаю, что скучал. О… А можно потом посмотреть твои… Другие облики? Пожалуйста. Или это трудно? Этот я… Хорошо запомнил. Особенно у озера. Второй твой видел совсем чуть-чуть. — Обязательно. — майа прислушался. — Только сейчас пора на переговоры. Время. — Я вообще не понял! — Тьелпэ покорился ему, встал, опираясь на протянутую руку майа. — То есть мастер Аулэ всё же не… — Не в плену, само собой. Боюсь, Мелькор-то ваши переговоры если и почтит, то будет сидеть и хлестать вино, как обычно. Его идея с самого начала не особо тронула. — Так странно. Поверить сложно… — Тебе бы стоило подобающе одеться. — улыбнулся наместник. — Менее просто. — Ты так хочешь меня раздеть? — рассмеялся Тьелпэ? Огненный дух смущённо и весело любовался им, потом слабо кивнул. — Я бы хотел, но… Это не лучшее время и… Эру, что у тебя в голове! — Не волнуйся. — юноша быстро чмокнул его в губы и отошёл, капитулирующе подняв руки. — Всё, я тебя не трогал! — Я тебе припомню. — дух поколебался в желании остаться с тем, кому только что, наконец, позволил снять с себя все маски. — Я бы хотел остаться, но… — Иди! Иди, а то… А то мы останемся оба. — покраснел уже Тьелпэринквар. — Точно. Всё, я ухожу? — Да. — Я… Не приду за вами. Герольд проводит. — Я его потерплю ради тебя. — Я буду ждать. Видимо, теперь-то я уж наверняка ваш союзник… — Не буду я тебя настраивать на что-то! Я же… Не политиканство это всё! — Я люблю тебя, Тьелпэ. — тепло почти шепнул Майрон. И ушёл. Счастливый и сияющий.