Mon cauchemar

      Онегин сидел перед догорающим камином, не в силах потушить последнюю в доме свечу, дойти до кровати и встретиться с пугающими образами лицом к лицу. Только вчера он вернулся в свою деревню после долгих странствий, которые, надо сказать, способны измучить даже привычного человека; он лишь пытался скрыться от воспоминаний, нависших холодной громадой, от своего прошлого и его мрачных призраков. Но, оказалось, время было истрачено попусту: стоило Евгению вернуться в тихую деревеньку, как кошмары вновь начали мучить его, ледяным шепотом взывая к совести. Он сидел в тишине, не шевелясь, и смотрел на огонь уже часа два.       Наконец, он тяжело поднялся из кресла и вымученными шагами двинулся к лестнице. Первая ступенька, непроглядная тьма, что-то скрипнуло и умолкло в глубине пустующих комнат. Вторая, Онегин зажмуривает глаза, пытаясь прийти в себя. Третья, четвертая, пятая… Евгений не выдержал и рванул наверх. Ступив на ровный пол, он нервно обернулся: синяя мгла окутывала уходящие вниз ступени. Онегин поежился. Вдруг за запертыми дверьми послышались шаги. Он встряхнул головой, сбрасывая наваждение. Тишина. Медленно он добрался до своей спальни, захлопнул дверь и задул свечу. Комната резко погрузилась во тьму. Резкий звук рассек пустоту.       Выстрел. Побледневший юноша распростерт на снегу. Неужели это конец? Стук сердца заглушает слова секунданта. Онегин неверяще всматривается в родные черты, в умиротворенное лицо. Холодно.       Евгений распахнул глаза и резко сел в постели, но его взору предстала лишь колючая темнота. Он медленно встал, неверными шагами подошел к окну, пытаясь совладать с трясущимися руками, ухватился за тяжелые шторы. Сердце все еще бешено билось, смешивая мысли, образы и ощущения. Онегин осторожно раздвинул пыльные шторы; облупившаяся рама, жалобно скрипнув, поддалась напору бледных пальцев. В комнату резко ворвался ледяной воздух. Холодно.       За окном царило спокойствие зимней ночи. Снег поблескивал в свете луны, угрюмые силуэты деревьев качались под морозным ветром, стуча ветвями. Как в ту ночь. Евгений в отчаянии уронил лицо в ладони. Воспоминания давили на сознание, не позволяя спокойно забыться.       Скрип половиц за спиной эхом разнесся по звенящей тишине. Онегин резко поднял голову навстречу зимней прохладе. Опять эти жуткие проделки измученного бессонницей мозга.       — Онегин? Неужто ты забыл меня?       Мужчина вздрогнул и развернулся на голос. Перед ним стоял человек. О, этого человека он не спутал бы ни с кем. Этот образ мучил его так давно, и, хотя во время странствий он являлся реже, Евгений не был способен забыть Владимира. Хрупкая фигура слегка качнулась из стороны в сторону. Онегин в страхе закрыл глаза, но это не помогло: когда он открыл их вновь, человек никуда не исчез, а лишь продолжил внимательно изучать его леденящим душу взглядом, слегка склонив голову набок.       — Ты так любил меня, что же переменилось теперь? — Владимир стоял в полосе лунного света и, кажется, ожидал ответа Евгения.       Но тот лишь в ужасе разглядывал привидение. Это был вовсе не Ленский. Это была лишь тень, жуткое подобие того живого юноши, которого знал Онегин. Он был болезненно худ, мертвенно-бледная кожа сияла в серебристом свете. Черные кудри были неестественно аккуратны, спина слишком пряма, одежда с иголочки. Раны, кажется, не было, но кровь растеклась по рубашке точно напротив сердца. Владимир улыбался приторно-добро, но глаза его были пусты. Раньше просто необычайно темные, теперь они стали абсолютно черны; в них не было ни осуждения, ни грусти, ни ярости. Взгляд казался даже не безэмоциональным, а, скорее, бездушным вовсе. Ленский молча протянул руки к Евгению, и тот заметил, что Владимир был лишь в одной перчатке. Онегин болезненно поморщился.       — Я неприятен тебе? Но ведь это ты сделал меня таким.       Онегин стал медленно отходить к кровати.       — Это ложь! Тебя не существует. Владимир бы такого не сказал! — с языка начали слетать все беспорядочно приходящие в голову мысли.       Вдруг тень кинулась к Евгению и замерла в нескольких сантиметрах от его лица, наигранно-яростно взирая черными глазами.       — А я так любил ту жизнь! Хотел видеть в ней красоту. Но ты почему-то решил иначе, — грустно всплеснул руками призрак и внезапно расхохотался.       Этот смех не имел ничего общего со звонким, добрым и слегка наивным смехом Владимира, от него кровь в жилах стыла, он был подобен смеху сумасшедшего. Онегин хотел отступить еще на шаг, но понял, что уперся в стену.       Призрак перестал смеяться так же резко, как начал, и молча поднял взгляд на Евгения. Тот хотел было отвернуться, но тут в черных глазах мелькнуло что-то такое знакомое и теплое, что он застыл, погрузившись в мысли.       За окном алел закат, окрашивая гостиную Онегина красно-золотым светом. Хозяин дома сидел, откинувшись на спинку кресла, и с теплой улыбкой слушал болтовню друга.       — Евгений! Ты меня не слушаешь!       — Ну что ты, конечно я тебя слушаю, просто задумался немного.       — В таком случае, ты согласен?       — Конечно, — Онегин давно уже потерял нить разговора.       — Но еще вчера ты говорил, что искреннюю любовь невозможно пронести через годы, что она обращается в постылую привычку, — Владимир подошел к креслу Евгения и уперся руками в подлокотники, ловя взгляд собеседника.       — Ах, mon cher, но это не значит, что я отрицаю искренность чувств, это лишь говорит о том, что ты слишком наивно видишь любовь, — Онегин продолжал блаженно улыбаться, наблюдая за юношей. Ленский уже хотел было что-то ответить, но он перебил:       — Ты, кажется, говорил, что начал писать что-то масштабное. Не могу забыть этот восторг в твоих словах и весь вечер жду, когда же смогу услышать отрывок.       Владимир прищурился, а потом беззвучно рассмеялся:       — Ты знаешь как перевести тему.       — Знаешь, ты был мне так дорог, был таким родным, без тебя тяжело, — привидение схватило руку Евгения и прижало к окровавленной груди. — Пойдем со мной, и я буду счастлив, а твоя совесть чиста.       Онегин резко отдернул руку: пальцы Ленского были просто ледяными. Но Владимир, не желая оставить друга, схватил его за воротник рубашки и, поднявшись на цыпочки, приник к его губам. Евгений вздрогнул от неожиданности. Было не только холодно: во рту мгновенно появился железный привкус крови. Он хотел было отстраниться, но призрак был настойчивее: запустил худощавые пальцы в его волосы и полностью прижал к стене. Это ощущалось невероятно странно: вот он вроде, все тот же Владимир, который так же нежно перебирает пряди его волос и проводит языком по губе, разрывая поцелуй, но нереальность всего вокруг и постоянный холод заставляли отрицать происходящее.       — Отойди! Я не верю тебе!       Но Ленский его не слушал, он ловко расстегнул жилет Евгения и теперь, целуя его в районе челюсти, справлялся с рубашкой. Он провел языком по шее, слегка прикусив кожу, заставляя Онегина вздрогнуть. Он пытался оттолкнуть тень, но вместо этого лишь подставлялся под ласки, изредка рвано выдыхая. Владимир же не думал останавливаться: чередуя болезненные укусы и поцелуи, он спустился к груди Онегина, затем вновь вернулся к шее, оставляя отметины и пытаясь довести до полумертвого состояния, когда один шаг решит все. Евгений хотел бы, чтобы ему не нравилось происходящее, но необычные ощущения, чувство опьяняющей близости смерти, совсем не пугающее, и непривычное поведение Владимира играли свою роль.       Вдруг в подсознании вспыхнула единственная мысль, заглушившая все чувства и эмоции. «Это не Ленский, это не он. Он мертв, а эта тень — лишь образ, наваждение. Это ведь не может происходить на самом деле.»       В этот же момент Владимир, будто услышав его мысли, отступил на шаг, позволяя обессиленному телу сползти по стене.       — Mon cauchemar…       Но призрак, склонившись, заткнул его целомудренным поцелуем в губы, и комната погрузилась в темноту.

***

      Онегин открыл глаза. Через распахнутое окно в комнату проникали солнечные лучи, в голове трещало. Евгений поежился. Холодно.       Он медленно поднялся на ноги с пола: кажется, так и заснул на пути к кровати. Кошмар, приснившийся ему этой ночью, постепенно начал всплывать в голове. Он нетвердым шагом подошел к большому зеркалу. Рубашка была расстегнута. Ужас сковал его. Он осторожно, будто боясь обжечься, прикоснулся пальцами к шее, там, где красовалась одна из множества синих отметин.