Майя

Несколько часов работы в неудобной позе – сидя на низенькой табуретке, изгибаясь так, чтобы можно было наносить состав левой рукой – привели спину Анатолия Дмитриевича в почти нерабочее состояние. Он с трудом поднялся, осторожно потянулся и осмотрел результаты своего труда. Смеси на много не хватило, как и предупреждала Майя, зато ему удалось полностью закончить ноги, правую руку и бедро с ягодицей в тех местах, где было непонятно – юбка это или плоть. В голове у Анатолия Дмитриевича вертелись два вопроса: когда Майя сможет двигаться – после высыхания смеси или после очередного сна? И откуда ещё взять кровь? Приносить в жертву какое-нибудь невинное живое существо Анатолий Дмитриевич не хотел. Советское воспитание вкупе с большим жизненным опытом говорили, что жертвы редко окупаются. К тому же Майя утверждала, что схем множество. Он пытался спрашивать у неё, пока работал, но её губы только вяло шевелились, а кисть и вовсе окаменела после того рукопожатия, как будто Майя потратила на него последние силы. Анатолий Дмитриевич спокойно пролил бы свою кровь, но кромсать раненую правую руку явно неправильно, она и так будет заживать долго, а если резать левую, то чем тогда работать? Ноги тоже травмировать не хотелось. Оставалась возможность аккуратно нацедить кровь из вены, например, с помощью шприца, но как раз никакого шприца у Анатолия Дмитриевича и не было. От размышлений его отвлекла приблудная сука. Она жалобно скулила, видимо, пыталась просить еду. Еды тоже не было. – Ладно. Хорошо, – Анатолий Дмитриевич потрепал суку за ухом, а заодно осмотрел слепых, тонко пищащих кутят, – схожу за едой. В аптеку загляну – мне наверняка нужен антибиотик. И, кстати, надо подумать... В аптеках бывают всякие… Не знаю, гематоген пойдёт или нет? Там должна быть кровь в составе. Майя загадочно улыбалась. Сочтя это добрым знаком, Анатолий Дмитриевич собрался и отправился за покупками. Он снова шёл долго, одним из кружных путей – через железнодорожную станцию и барахолку, но всё равно в родной микрорайон, туда, где давно примелькался, потому что посчитал, что изменение привычек вызовет подозрение у полицейских. Слишком легко сопоставить двух искалеченных подростков и исчезновение старьёвщика, которого почти ежедневно видят в одном из местных магазинов. Анатолий Дмитриевич не стал возвращаться на место преступления, к «Пятачку», а поднялся от лога к дому быта, в котором нашли приют магазинчики со всякой ерундой, и заодно были приличный продуктовый, аптека и банкоматы. Он взял немного продовольствия для себя, несколько пакетиков с собачьим кормом и дорогую шоколадку, в надежде, что, когда Майя оживёт, она не откажется от угощения. В аптеке он расспросил юную девушку-провизора о препаратах, содержащих натуральные биологические компоненты и, кроме бинтов, гематогена и антибиотиков, взял ещё лекарство на основе натуральной жёлчи. Ему показалось это правильным – жёлчь защищает организм от паразитов, может, и Майю она от чего-нибудь защитит. Выйдя из дома быта, Анатолий Дмитриевич задумался – не пойти ли обратно кружным путём через гаражи и хибары? – но решил, что если его кто-нибудь увидит и запомнит, то старьёвщик, сходивший куда-то «туда» и возвращающийся «обратно», вызовет меньше подозрений. И он снова пошёл через барахолку и станцию. На кривой, плохо очищенной лестнице перехода через железнодорожные пути, Анатолий Дмитриевич столкнулся с давешним неопрятным участковым. Тот смачно матерился в сотовый и прыгал через ступеньки, сбегая от станции к барахолке. Бордовые от холода уши участкового торчали из-под ушанки, а поросячьи глазки метались по сторонам. Анатолий Дмитриевич усилием воли заставил себя не ускоряться, а продолжил неспешно шагать по ступеням. Близкое знакомство с полицией сейчас не входило в его планы, и он облегчённо вздохнул, когда смог свернуть с освещённого тротуара в проход между заброшенными гаражами. – Стой, – тут же раздалось у него за спиной. – Ну-ка, повернись и руки держи на виду. Анатолий Дмитриевич повернулся. Всё-таки участковый его как-то узнал. – Это ты, точно, только без тележки. Рука участкового дёрнулась в сторону кобуры с табельным пистолетом, но потом упёрлась в бок. – Кто – Я? – Анатолий Дмитриевич попытался вложить в интонацию немного иронии, но его голос прозвучал глухо. – Светка тебя описала. Ты избил двух подростков, – участковый сделал шаг вперёд по узкой тропинке. – Мм. Светку не знаю. Кто такая? – Позавчера ты избил двух подростков, – участковый шагнул снова. Анатолий Дмитриевич просто стоял, опустив руки. – Избил? Вряд ли. Я помню, наверно, тех двух. Вроде там больше не было никого. – Врёшь. Светка сказала, что ты спросил, где она живёт. – Это она врёт. Или ты. Успокоившись окончательно, Анатолий Дмитриевич решил оставить инициативу участковому. Что бы ни произошло, как бы неопрятный полицейский себя ни повёл, оправдываться и паниковать явно не стоило. В убежище его ждали Майя, приблудная сука и четверо щенков. Он не мог их бросить на произвол судьбы. Поэтому просто ждал. – Да уж нет, – полицейский снова потянулся к кобуре, но снова на полдороге его рука остановилась. – Она точно описала тебя. И я тебя часто видел раньше, так что ошибки быть не может, – он всё-таки открыл кобуру, но пистолет пока доставать не стал. «Про детский садик Света не сказала, а то бы он уже начал палить, – подумал Анатолий Дмитриевич. – Ну да, там у стройки нас все видели, так что она и должна была всё рассказать, если её спросили, а прогулки по подворотням она пытается скрыть, так что участковый не уверен. Точно, всё она не рассказала.» – Короче, пошли в отделение, – приказал полицейский и снова шагнул вперёд. Пистолет он держал перед собой, но указательный палец лежал на корпусе, а не на спусковом крючке. – Я не могу, – Анатолий Дмитриевич поднял перед собой свою холщовую сумку, – у меня сука ощенилась, а дома еды нет. – Давай-давай! – прикрикнул участковый, неаккуратно размахивая пистолетом. И Анатолий Дмитриевич решился – здоровой левой рукой он перехватил правое запястье полицейского, а правым локтем долбанул по пистолету и заодно прижал участкового к облупившейся стенке гаража. – Ты чо, ссука! – полицейский взревел и попытался свободной рукой взвести курок. Если бы правая рука Анатолия Дмитриевича была здорова, полицейский бы уже лежал на снегу без сознания – несмотря на возраст, старьёвщик был значительно сильнее. Но участковый продолжал вырываться и сипел: – Сссука… Урою… Бизнес мне гикнул… Я таким людям должен… Видимо, из-за ощущения бессилия, полицейский начал говорить о том, что его действительно волновало. Возможно, он так хотел наадреналинить себя перед решающей атакой. Возможно, просто паниковал. Возможно… Анатолий Дмитриевич сильнее вдавил участкового в гараж и прошептал: – Я по вольке выступал в тяжах, когда тебя ещё в проекте не было. А ты, судя по всему, гнида редкостная. – Пусти, мразь, – полицейский обмяк, – мы договоримся. Мне склад нужен. – Ты – совсем дурак. Ты только что себя сам сдал. Так я думал, что ты просто мелкий гадёныш… Участковый снова задёргался. Тогда Анатолий Дмитриевич взвёл курок и надавил на спусковой крючок. Звук выстрела был негромкий – большая его часть ушла в толстую форменную куртку и жирное тело полицейского, которое осело в снег. По ржавой стенке гаража растеклось тёмное пятно. Достав из сумки один из бинтов, Анатолий Дмитриевич распечатал его, собрал кровь, пока она не застыла, и сложил бинт обратно в упаковку. – Как в тот раз – случайная кровь, – пробормотал он. Потом резко дёрнул за цепочку, крепившую оружие к кобуре, положил пистолет в карман и пошёл по тропинке в сторону своего убежища. Приблудная сука встретила Анатолия Дмитриевича с радостью. Она одновременно жадно поглощала корм, виляла хвостом, благодарно скулила и заискивающе смотрела на благодетеля карими глазами. – Не бойся, я тебя не брошу, – подбодрил собаку Анатолий Дмитриевич, – пусть щенки вырастут. Потом он замешал новую, большую порцию смеси. Подумал и решил перекусить. Освободившись от всей одежды, он свалил её в кучу у выхода, подумав, что стоит вообще избавиться от неё, и переоделся. На отражении в мутном зеркале, кое-как пристроенном на одной из книжных полок, отразился человек, похожий на пожилого космонавта. Анатолий Дмитриевич рассмеялся. – Космонавт – покоритель канализации в изрядно потрепанном комбинезоне. Он поел с удовольствием. Заварил крепкий чай и немного посидел с книгой в руках, не столько читая, сколько наслаждаясь состоянием необычного для него душевного покоя. Потом до поздней ночи он реставрировал Майю. И Майя снова пришла к нему во сне, правда, не сразу. Анатолию Дмитриевичу снилось, что он долго идёт по бетонному тоннелю, на стенах которого сверкают иглы инея, напоминающие когти хищной птицы. Потом впереди послышались звуки, похожие на пение весеннего леса. Анатолий Дмитриевич ускорил шаг и скоро вышел в странные джунгли. В них росли обычные, вроде, растения: огурцы, помидоры, морковь, – но огромных размеров. Начавшая свиваться в кочан капуста превосходила рост Анатолия Дмитриевича минимум вдвое, а видневшийся вдалеке куст чёрной смородины казался пирамидой Хеопса. За аллеей из монументальной капусты Анатолий Дмитриевич наткнулся на подросших щенков – они носились мимо валяющегося на земле спелого крыжовника и смело гавкали на деловитых пчёл, которые были примерно одного со щенками размера. На полпути к пирамиде смородины Анатолия Дмитриевича ожидала гигантская каменная голова, в которой угадывались знакомые черты. – Качественный бред, – произнёс Анатолий Дмитриевич в пространство. – Ред, ред, ред, – ответило эхо. – Да, вот и я говорю: помесь Пушкина, «Страны высоких трав», пособия по растениеводству и… – он принюхался, – парфюмерного магазина?! – Глупый ты, – прогудел в воздухе ответ. – Джунгли всегда так богато пахнут, – говорила гигантская голова. Она открыла глаза, сморщила непропорционально-маленький носик и чихнула. – Ты – Чебурашка? – спросил Анатолий Дмитриевич. Голова задумалась, а потом выдала неоднозначный ответ: – Учитывая то, что Чебурашка прибыл из некоей тропической страны, и происхождение, и порода его неизвестны, он может оказаться одним из нас – каменной головой ольмеков. Но в этой концепции зияет дыра размером с Попокатепетль – ни у одной из нас нет огромных ушей. – А у Ольмеков были апельсины? – задал резонный вопрос Анатолий Дмитриевич. – В моё время нет, – ответила голова. – Тогда уши могли отрасти от поедания апельсинов. – Логично, – подтвердила голова. – А где крокодил? – О, их тут множество. Они живут в мелких лужах и ручьях и охотятся на комаров. Потому-то здесь такое райское место. – Диалог достойный Махавиры и Катона, – раздался звонкий голос, и Майя, смеясь, вышла из-за ближайшего тенистого ревня. – Толя, ты ведь понимаешь, что твой мозг насмехается над тобой из-за твоего немудрого поведения? – Вариантов выбора было немного… – Но они были. Согласись? Анатолий Дмитриевич разгневался и с трудом сдержался, чтобы не запустить в Майю подгнившим крыжовником. – Поэтому вы и вымерли, – сквозь зубы бросил он. – Кто – мы? – Майя сжала кулаки. – Всякие боги. Вы ничего не знаете ни о мудрости, ни о мотивах человека вообще. Вы существуете ради себя. – Ну-ка, ну-ка! – взъярилась Майя. – Объясни мне, Короткоживущий, что я упустила за тысячелетия наблюдений за вами. Теперь из-под внешности юной пионерки явно проступили черты грозного существа. Но Анатолий Дмитриевич не испугался её устрашающего вида. – Может быть, то, что вы живёте за счёт нас? – спокойно ответил он. – Ты.., – Майя гордо вздёрнула подбородок, но было видно, что она смущена. – Ты не обижайся, пусть ты – богиня, возможно, какого-то высокого ранга, я не знаю, но чем выше ранг, тем меньше понимания того, что происходит под ногами. Ты и в моих мотивах не разбираешься, хоть и сидишь в моей голове. – Ну, я… Действительно… – Майя смутилась ещё сильнее и принялась пинать крыжовник носком облупившейся сандалии. – Обычно рассчитывают на ответную услугу… К тебе это вряд ли подходит. Я имею в виду то, что «обычно». Раньше тебя посчитали бы могущественным колдуном. – В том то и дело, – прогудела Голова. – Он – просто человек. Я-то знаю. Я – тоже человек. – Да, вас делали с целью доказать, что человек может сравниться в мастерстве с богами. – Да, – голова вздохнула, – вместилище разума огромного размера, как подтверждение того, что человек может перешагнуть через ограничивающие его природные барьеры. Наука, искусства, ремёсла… Да. – Человек – это звучит гордо, – усмехнулся Анатолий Дмитриевич. – Вот именно, – подтвердила голова. – Это иллюзия, – жёстко сказал Анатолий Дмитриевич. И прикоснулся к плечу Майи. – Помнишь ты спрашивала, в чём величие Будды? – Конечно. – Хорошо, а легенда о том, что Майя погубила Брахму – это правда? Случалось такое? – Я бы не хотела об этом вспоминать… – Ага. Я и так знаю. Когда Индра был величайшим богом, Брахмы и в помине ещё не было. Точнее, брахма – это просто молитва. Потом люди сделали простой логический вывод: если молитва может управлять поведением богов, пусть и при посредстве даров и жертв, то молитва, слово, брахма – и есть величайший бог. И Брахма стал главным, вочеловечился, вотелился, занял небесный престол и всё такое прочее. И могущество сыграло с Брахмой злую шутку. Он подумал, что всемогущ, всезнающ, и только он знает, что нужно миру и человеку. Сначала он зависел от человека – видишь ли молитву можно произнести, можно нет. Потом подумал, что имеет собственную ценность. Поддался иллюзии. Иллюзия разрушает всё, с чем соприкасается. Подтверди, Голова Ольмеков – вы жили иллюзиями, верили в неколебимось духа и превосходство разума… – Ты прав, – Голова закрыла глаза. – Нас поглотили молодые, агрессивные и недалёкие народы. Пока мы пытались объяснить им красоту мысли и значимость искусства, они просто брали себе то, что хотели. – Вот я и говорю – Брахма стал просто сказкой и от этого умер. Как всякие зевсы, иеговы, осирисы и прочие таммузы, сейчас они не больше, чем инструменты в руках мошенников. Ну, или искусственные образы в утративших актуальность книгах. Как и «свобода, равенство, братство», и другие великие идеи, поражённые спорами иллюзий. Так что, Майя, не в ответных услугах дело. Я-то знаю, что ты – иллюзия. Я не для себя стараюсь. Хочется, чтобы «человек» не «звучал гордо», а оставался бы человеком. Не жрал бы прошлое ради ярких обёрток. Эх. Майя молчала. Голова ольмеков смотрела куда-то вдаль. Анатолий Дмитриевич проснулся. Проснулся от того, что кто-то сидел рядом с ним на кровати и держал его за руку. – Толя, вставай, – голос Майи звучал требовательно. – Нужно принимать решения. Открыв глаза, он обнаружил, что Майя натянула поверх своей драной пионерской одежды старую тельняшку, которая была ей явно велика и болталась на ней, как огромная хламида. Из горловины нелепо торчал круглый воротничок пионерской блузки. – Ты всё-таки ожила? –задал он банальный вопрос, попытался сесть, но тело протестующе заныло, напоминая о возрасте и непомерной нагрузке, выпавшей на его долю в последние дни. – Это было моё стремление. И твоё стремление. Разве могло быть иначе? – она грустно усмехнулась. – Но я всё ещё плохо двигаюсь. Тело ещё не окончательно поняло, что живое. - Но по сравнению с бетонной неподвижностью это уже прогресс. Анатолий Дмитриевич сел и застонал от боли. Спина протестовала, а рана в правой руке токала так, что дёргалось даже плечо. – Прости, Толя, я не могу пока тебе помочь, – Майя сочувственно погладила его по руке, – но скоро это будет неважно. Я имею в виду твои раны и твой возраст. Мы попадём туда, где я почти всесильна. – Ладно. Так что там про решения? – Сюда идут люди. – Ха. Я знал, что это убежище – не навсегда. Он, кряхтя, поднялся и пошёл в туалет. Потом занялся гигиеной. Присутствия Майи он не стеснялся. Всё же она богиня и явно повидала всякого, и от вида чистящего зубы мужчины не должна умереть. Анатолий Дмитриевич тщательно вытер лицо, шею и руки влажными салфетками и поверх домашней одежды нацепил комплект из штанов и гимнастёрки стройбата образца шестидесятых годов, который по случаю купил на распродаже армейского имущества. – Ты похож на воина из той эпохи, когда делали это моё тело. – Ага, на красноармейца, – он оглянулся на Майю. Похоже, она не иронизировала, а просто делилась информацией. – Так когда появилось это твоё тело? – В тысяча девятьсот тридцать втором году, по вашему календарю. – Ты меня старше на тридцать лет. – Это ты так шутишь? – вздохнув, Майя встала и вышла в мастерскую. Тотчас же залаяла собака. – Эй, ну-ка, открывай, – донёсся с улицы грозный окрик. Анатолий Дмитриевич поёжился и тоже прошёл в мастерскую. Приблудная сука тихо скулила. – Кто ты там такой, чтобы мне приказывать? – голос Анатолия Дмитриевича, громкий от природы, позволял ему не кричать и от этого звучал угрожающе. – Следственные действия по факту убийства участкового! Выходи! – Я не знаю участкового, – формально, действительно, они не были знакомы, – так что проваливайте. - Поговори ещё у меня! Вылазь, говорю! – Ты кто такой, чтобы мне приказывать? Ты – царь? Представитель бога на земле? – Даю три минуты, потом ломаем всё к чёртовой матери! – Ага, ещё стрелять начни, придурок. Пришли лучше кого-нибудь умного, я ему объясню, почему лезть ко мне опасно. На улице послышались маты и сдавленные переговоры. – Что ты собираешься делать? – прошептала Майя. – Надень шинель, - велел её Анатолий Дмитриевич, – и вон те кроссовки. Они почти не скользят по льду. Только велики. Но ладно, надень толстые носки, вон те шерстяные, и туго зашнуруй, чтобы не спадали. Сам он положил тяжёлую кувалду и лом на тележку и выкатил её в комнату. – Что ты там собирался сказать? – послышалось с улицы. Анатолий Дмитриевич вернулся в мастерскую. Майя старательно шнуровала кроссовки. Он кивнул ей и показал пальцем в сторону комнаты. – Во первых, что вы там думаете обо мне? Я ничего не знаю, – это была откровенная ложь, но ему сейчас важно было потянуть время. - Можете просто идти куда шли, и от этого ничего не изменится. Во-вторых, вам трудно будет взломать моё убежище. Разве что у вас есть бетонобойный боеприпас и гранаты. Люки многослойные, обычные тараны выдержат. А потом я посмеюсь над тем, как ваши жирные качки в бронежилетах застрянут там и будут дрыгать ногами. – Так сам выйди и расскажи, что знаешь, – голос с улицы сделался медовым. – Ты кто? Прокурорский? ЭсБэшник? Вам нельзя доверять – вы мать родную за звёздочку на погонах расстреляете. – Поаккуратнее там с высказываниями! Пока шёл этот нелепый диалог, Анатолий Дмитриевич освободил огромную корзину и, набив её тряпками, бережно переложил туда суку и щенков. – А то что? Лишите меня гражданства? Погрозите пальчиком? Что вы можете? Только угрожать старикам и разгонять беременных женщин. Мозги включи, недоумок. У меня здесь кубометры пересушенных дров, литров сорок краски и растворителей, четыре мешка аммиачной селитры, пять тысяч книг. Всё это полыхнет адским пламенем, стоит мне только высыпать из печки угли. На улице замолчали. Анатолий Дмитриевич занёс корзину в комнату. – Майя, – прошептал он, – последи, чтобы она не стала щенков прятать. Их нельзя здесь оставлять. Накидав в свою холщовую сумку оставшихся припасов и всякую полезную мелочь, Анатолий Дмитриевич битком набил печь дровами. Топка загудела. – Мы входим! – донеслось с улицы. Анатлий Дмитриевич поднял кувалду. Вместе со звуком удара тарана в люк, он ударил по кирпичной кладке. Образовалась дыра в стене, из которой подул сильный сквозняк. – Что ты делаешь? – прошептала Майя. – Открываю для нас другой выход. Он расширил дыру и выставил в неё коляску. Потом отобрал корзинку у Майи и устроил её на тележке. – Давай, спускайся сюда. Майя, опираясь на его руку, спустилась в тоннель канализации. Там было темно. На стенах тихо звенели подсвеченные огнём из печки кристаллы льда, похожие на когти хищной птицы. Анатолий Дмитриевич протянул руку за бутылкой растворителя и вылил остро пахнущую жидкость на печку. Занялось пламя. – Пойдём. - Ну, пойдём, – отозвалась Майя. И они пошли. Анатолий Дмитриевич толкал перед собой тележку, наблюдая за неуклюжей походкой спутницы. «Ничего, – думал он, – привыкнет к новому телу и перестанет хромать. И хочу посмотреть, как щенки вырастут и будут гонять тех гигантских пчёл». За его спиной громыхнул взрыв, но Анатолий Дмитриевич даже не оглянулся.