О трудностях обучения русскому произношению

      — Hey, А́ртур, ты пропустыл свой свэтой five o'clock! У тэба ешо ломка не началас?       Кёркленд с надменно-кислой миной обернулся к Альфреду, сидящему на задней парте.       — Засунь идэотские шуткы к сэбэ в заднэцу, — ответил он.       — Вообшэ-то там нэ нужен прэдлог «к», — издевательским тоном возразил Альфред.       Франциск, сосед Кёркленда, прыснул со смеху, со всей своей французской изящностью прикрыв рукой рот. Артур вспыхнул, гневно сверкнул глазами на Бонфуа и уткнулся в учебник, перелистывая страницы; его щуплая фигура источала волны раздражения и ненависти. Альфред с ухмылкой глядел высокомерному британцу в спину. За окном опускалась голубоватая тьма, световой день стремительно сокращался из-за наступающей осени, а на душе у Джонса было тепло-тепло и самодовольно. Удобно развалясь на стуле и облокотясь о холодный подоконник, он глядел на вечернюю Москву. Перед глазами его открывалась масштабная панорама старинных низких домов, краснокаменных строгих церквушек, пиков сталинских высоток, парков, убранных багряно-медной листвой, и дорожных магистралей, словно одетых в змеиную чешую, — в красных огнях автомобилей. Вдалеке туманно синели башни «Москва-Сити», тусклым золотом отливали купола Храма Христа Спасителя.       На передней парте Бонфуа мирился с Кёрклендом, нежно, вполголоса картавя: «Агтю́г, нэ пгинимай всо близко́ к сэгдцю́. Это же шютка́». Франциск так низко склонялся к Артуру, что его золотистые локоны вились по худому плечу англичанина; Кёркленд что-то бурчал себе под нос, но не отстранялся. Рядом с Альфредом сидел Ван Яо, который каллиграфическим почерком переписывал в тетрадку правила из огромного пожелтевшего фолианта советского издания. Кику Хонда меланхолично заглядывал усердному китайцу через плечо, набирая сообщение в соцсетях. Турок Садык сыто зевал и потягивался. Приятная дрёма ютилась у Альфреда в груди. Ничто, казалось, не могло нарушить его покоя и счастья.       Студенты вдруг разом зашевелились; Джонс тоже выпрямился и принял вид прилежного ученика, поправляя на носу очки. В кабинет вошла невысокая женщина с мягкой педагогической улыбкой и легкой сединой в черных курчавых волосах.       — Здравствуйте, ребята, извините за задержку. У меня для вас новость, — произнесла она, оглядывая группу.       Альфред насторожился. «Ново́сть?..» — удивленно шепнул Франциск Артуру.       — Агнесса Анатольевна уехала в командировку за границу, в Китай. Поэтому пока что занятия у вас будет вести мой магистрант, — объявила преподавательница. — Надеюсь, вы хорошо сработаетесь. Ваня, нечего стесняться, подойди сюда, — поманила она кого-то, ожидающего у дверей.       Альфред любопытно вытянул шею — и так и застыл, приоткрыв от изумления рот. «Стесняться» — это явно говорилось не про него. Иван был высоким, красивым и белокурым, а по виду — даже слишком самоуверенным. От него веяло таким холодом, какого ни одна русская зима до сих пор не преподносила Джонсу. Когда же преподавательница удалилась, Иван сел за стол, надменно осмотрел студентов и вынул из сумки записную книжку.       — Итак, — важно сказал он, — меня зовут Иван Александрович Брагинский. Ко мне, пожалуйста, обращаться по имени-отчеству.       Альфред негромко фыркнул. Надо же! Какая важная птица! На три или четыре года старше своих студентов — а столько гонора! Брагинский одарил Джонса пронизывающим, гордым взглядом, и Альфред заметил — или ему только почудилось, — что Иван слегка покраснел.       — Проверим присутствующих… — продолжал Брагинский. — К слову, я очень трепетно отношусь к посещаемости. Студенты, которые ходят на семинары раз в две недели, вряд ли смогут получить хорошую оценку на экзамене.       Джонс снова усмехнулся, подперев рукой щеку и отвернувшись к стене. Его ужасно бесили и возмущали манеры нового преподавателя, и он совершенно не собирался скрывать своего неблагорасположения.       — Альфред Франклин Джонс.       Альфред неуютно поёжился и, не поднимая глаз, небрежно отозвался: «Я».       — Как к вам можно обращаться?       — По имэни-отшэству, — вызывающе отклинулся Альфред.       Артур одобрительно улыбнулся в кулак, а Франциск строго погрозил Альфреду пальцем.       — Хорошо, — спокойно ответил Иван; Альфред глянул на него краем глаза — Брагинский как будто совершенно не заметил выпада со стороны студента, только, кажется, чуть-чуть побледнел. — В таком случае сочту ваше второе личное имя отчеством и буду называть вас полным именем. Если вас что-то не устраивает, сообщите мне об этом. Ван Яо… вижу, вы здесь. Как я могу к вам обращаться?       Альфред цыкнул. На улице стало совсем темно, и желтый электрический свет, заливавший аудиторию, раздражал зрение и ум. В окне Джонс больше не видел ни небоскребов «Москва-Сити», ни куполов Храма Христа Спасителя, только собственное раздосадованное отражение, да еще холодно-строгого преподавателя, с изящной осанкой склонившегося над записью имен учеников.       — Ты что устгаивае́шь? — шепнул, обернувшись к Альфреду, Франциск. — Задигай лючше́ Агтюга: нам ему экзамэ́н нэ надо́ сдавать.       Иван с невозмутимым видом закончил процедуру опроса имен, после чего едва ли не торжественно объявил:       — Отсутствуют — Антонио Фернандес Карьедо и Гилберт Байльшмидт. Передайте своим товарищам о том, что я говорил насчет посещаемости. Что ж, начнем наш урок с фонетики. Хочу послушать ваше произношение. Страница двадцать три, текст пятый, — Иван поднялся на ноги и расслабленно прислонился бедром к краю стола. — Кто хочет начать? Может быть, вы, Альфред Франклин Джонс?       Тон у Брагинского был безукоризненно вежлив и подчеркнуто обезличен, но Альфред прекрасно уловил в нем нотки высокомерного приглашения на бой. Джонс, будучи лучшим учеником в группе и не сомневаясь в своих способностях, поправил костяшками пальцев очки и начал читать: «Кто ныкогда нэ был на вэршинэ Ивана Вэлыкого, кому ныкогда нэ случалос окынут одным взгладом всу нашу дрэвную столыцу с конца в конэц, кто ны разу нэ лубовалса этою вэлышэствэнной, пошти нэобозрымой панорамой, тот нэ имээт понатыя о Москвэ…»*       — Достаточно, — перебил его Брагинский, не скрывая снисходительной, победоносной улыбки. — Работать, конечно, есть над чем, — глаза его — холодные и пронзительные — обожгли Джонса горячим румянцем. — Во-первых, вы до сих пор не освоили произношения мягких согласных: как в середине, так и на конце слова. Тяжело вам даются и аффрикаты. Во-вторых, вы не соблюдаете схему редукции гласных и не устраняете начальную аспирацию звуков «п», «т», «к», — Иван помедлил, размышляя и с мягкой небрежностью покачивая раскрытый учебник между тонких белых пальцев, — страдает также синтагматическое членение фразы — вы читаете всё на одном дыхании или, наоборот, ставите паузы после каждого слова. Думаю, стоит еще раз пересмотреть соответствующие главы в пособиях, чтобы наконец-то освоить на практике эти аспекты.       Негодуя и чувствуя, что краснеет всё сильнее и сильнее, Альфред открыл было рот, чтобы возразить — ведь его всегда хвалили! ведь он всегда так старался и у него всё получалось! это было несправедливо настолько жестоко с ним обходиться! — но Брагинский уже отвернулся от него и кивнул Бонфуа, чтобы тот продолжал. Иван даже не подумал заметить, что Альфред очень много умел, не похвалил его, а только унизил — да еще при всех!       Джонс опустил голову и не поднимал ее до конца занятий; отчаянная обида ширилась и толкалась в его груди — болезненно и жгуче. Как сквозь сон, слышал он мягкий голос Ивана: «Очень хорошо, Франциск, только следите за ударением. Во французском — всегда на последнем слоге, но в русском оно подвижное… Садык, прекрасно, но потренируйтесь в произношении аффрикаты «ц». «Столица», а не «столиса». Повторите за мной: «столица», «столица»…» Как яд, слова Брагинского терзали Джонса, по капле точили мужество и уверенность в себе.       «Проклятый русский язык! Проклятая Россия!.. — в ужасе подумал Альфред. — Отец предупреждал меня! Зачем я только сюда приехал?!»       Он и не заметил, как закончилась пара.