***
Рейстлин шел с рюкзаком по мокрым улицам. Дождливо сегодня было, мокро, холодно. Хотелось натянуть на себя как минимум еще сотню слоев одежды и в теплой общаге с кружкой какао в пледе посидеть. В карты перекинуться, да даже просто на пыльном матрасе спать, отдыхать А не вылавливать из бед маленьких детей. Противно сыро. Грязно тоже. На вокзал бы успеть, на поезд сесть, а дальше до Крисании, как рукой подать. В общагу ее вернуть, да даже убедиться, что нормально все. Он ведь тоже за нее переживал. За девочку, на которую взвалили слишком завышенные ожидания, от которой требовали слишком много. И так уже они все порывались высказать, но молчали. Между собой только. Иногда. Такхизис… Ему смотреть на нее было больно. Когда матушка Крис приехала к ним в общежитие, Даламар едва в их комнату с общей кухни добежал, лишь бы скандал предотвратить. Только взгляд ее все запомнили… Злой. Глаза молнии метали и Такхи собой Крисанию заслоняла. Но говорила так***
Он рюкзак на свое место кидает и ложится на нижнюю полку. Спина болезненно отзывается. Пустяк. Берет телефон и вкратце разъясняет ситуацию Даламару, который на выходные работать уехал в какой — то театр. За кулисы. Он обещает их с вокзала встретить, просит отзвониться, как приедет и от себя пару комментариев добавляет ко всему произошедшему. Ночь. Ему предстоит долгая ночь в поезде. А завтра он выяснит все. И очень надеется, что за это время мелочь не успела с собой ничего сделать.***
Рейстлин с поезда злой выходит, его все это настолько бесит, что шею кому-то свернуть хочется. Мимо силуэта женского проходит, оборачивается только, когда его за руку хватают. — Рейстлин, Рейст подожди, пожалуйста, помоги мне, забери — голос дрожащий, чужой будто. Не принадлежащий родному человеку. Болезненно — замученный. — Ты чего на вокзале делаешь, чучело? — он оборачивается резко, видит ее тушь потекшую, волосы в хвост небрежно собранные, глаза заплаканные — Только не говори, что ты ночевала тут. — Не ночевала, я от мамы сбежала, пожалуйста, забери меня. Я без телефона, у меня отобрали. Уехать хотела… — Без кошелька ушла — догадался — Ты вещи взяла? Хоть какие-то? — Да, сумка с собой. Только что я без телефона делать буду? Мама же переживает… Она все равно любит… — Что? — Рейст готов был ее практически задушить на этом самом вокзале. Без выяснения причин. Просто грохнуть ее прямо здесь и прямо сейчас, или мозги вправить — Значит так, милая моя. Ты сейчас сидишь здесь и не уходишь никуда, пока я не приду. Не смеешь идти за мной. Я заберу твой телефон и приду. Уедем вместе.***
Даламар их встречает, вздрагивая от злого взгляда Рейстлина и… Пустого Крисании. Малая выглядела так, будто ее отругали, а потом она еще и ревела ночи, так, две. — Привет — он обнимает Рейста — Ты чего взвинченный такой? Опять чудят товарищи? — Саня тоже отколола номер. Я б хотел, чтоб мне так мозги на сессию промыли. — Криси, давай сюда сумку свою, пойдем, родная. Пусть он отойдет — Даламар обнимает ее со спины, забирает потрепанную сумку и уходит вперед, уводя девушку с собой. Он искренне жалел ее. Мелкую без детства. Положившую жизнь на алтарь вообще не нужного ей золота. — Не кисни, все хорошо будет — Не будет — она подняла на него глаза — Я люблю Такхизис. И она любит меня. Очень. Я хотела бы прожить с ней всю жизнь, как семья… Но… Мама меня ведь тоже любит. — Ты не можешь выбрать? — Даламар вздрогнул. Он боялся, что Крисания промахнется с выбором. Неужели она настолько любит, что… — Я выбрала. Мама. Сердце будто разбили ему, а не Такхи, которой еще только предстояло это узнать. Будто девочка забыла, из какого ада ее вытащили буквально сутки назад. Кто поднял тревогу, кто бросился за ней в другой город, через отвратительную погоду, с больной спиной. Она их всех сейчас будто разбила. Им не собраться больше из осколков, им не склеить сердца, сожженые болью. Им всем умереть хочется.***
Такхизис ловит ее, влетевшую на порог комнаты. С писком ее обнимающую. Целует, к себе так крепко, так нежно прижимает, что в сердце щемит. Даламар на секунду верит, что все изменилось. Но… Через мучительные секунды Такхи отстраняет от себя Крисанию. Пристально смотрит в ее глаза и уходит. Молча, мигом собрав все вещи, не проронив ни одной слезы. — Я пошла писать заявление на смену комнаты. С Тикой поменяюсь, она против не будет. Крис плачет. Порывается за ней побежать, но Рейстлин ее держит. Смотрит так грозно, что девочка в стену вжимается, а голос пропадает. Ей самой больно. Чертовски. Однако что может сделать ребёнок с внушённым чувством любви и вины? Да ничего. Она словно марионетка в руках страшного кукловода, который сломает хрупкое счастье ради собственной выгоды. Который промоет мозги и не оставит там больше ничего, что помешает его планам. И Крисания попала на ниточки своей матери.***
Рейстлин находит Такхизис на общей кухне глубокой ночью, когда та плавно разрезает себе запястья. Отбирает нож и начинает обрабатывать, игнорируя злое шипение. Видит ортез на кисти правой руки, бинты на костях. Качает головой. — Она не достойна твоих слез. — Я люблю ее, Рейстлин — плачет. От обиды больше — Люблю и буду беречь втайне. До последнего. Саня не виновата в том, что ее мать шикарный манипулятор и довольно неплохо играет на нервах и чувстве вины. Крисания поймет, что происходит. Но не сейчас. Ей бы подрасти немного. Тогда и поймет. — И ты ее дождёшься? — Я всегда ее любить буду. Она — мое сердце. Неважно, что еще натворит эта малышка. Любовь сильнее страха и обиды. Я не брошу ее, Рейст. Даже если я и переехала, то.. Только чтобы ей так плохо не было. Крис знает, что я ее люблю и оберегаю. Но… Если со мной что-то случится, не бросайте ее с Даламаром — полные слез глаза смотрели Рейстлину прямо в душу. Он не мог выговорить ничего. — Ради тебя я ее не оставлю. Такхизис кивнула. Теперь она могла умирать спокойно. Зная, что малышку никто не бросит. Даже после смерти. Даже при жизни. Ведь она жива для всех, кто ее знает. Жива.