Бездново Общежитие

Такхизис устало бросила сумку на самую дальнюю парту и одними глазами поздоровалась с Рейстлином. Последняя пара. Совмещенная для разных факультетов. Философия, будь она неладна. Если быть честными, то оба они философию любили, даже автоматы на зимней сессии на ней получили, но когда ее поставили последней парой в четверг. Да еще и заканчивали они в шесть вечера. Вся любовь испарялась моментально. —Как ты, как Даламар? — обняла его, почувствовала усталый вздох. Вымотался. После учебы практически сразу на работу, в общежитие влетал за минуты до закрытия, еще и учиться хорошо успевал. И она такая же была. Столкнулись однажды возле закрытых дверей, а охраны не было. Пустить некому. Ладно еще сестра Рейстлина спустилась со второго этажа им запасной выход отпереть стыренным ключом. Пока не видел никто. — Устал я. Даламар нормально… В кино недавно сходили… — Свидание? — шепчет с улыбкой. — Наверное — смущается — Знаешь, у нас так налаживается все, гадость уходит, я с сестрой ругаться перестал, когда ты этажами и комнатой с Тикой поменялась. Больно за тебя только. Что ты любишь, но рядом быть не можешь. Что бережешь втайне. Видел Даламар, как ты ей шоколадку в рюкзак подбрасываешь рано утром. И я видел. Такхи, это не конец ведь? — Конец… — севшим голосом отвечает она — Конец всего, что может быть. Мы вместе быть не сможем, потому что ее любовь к матери сильнее. И жрет ее изнутри. — Болеет она, Такхизис. Сильно наша маленькая болеет. Вчера вечером сознание чуть не потеряла, когда свет резко включили. Температуру ей не мерили — не дается. Но руки огненные. — Зовите, если что. Когда совсем плохо будет. Я помогу. — Позовем. Такхи, а ты не против, если я половину пары посплю? А ты доспишь? Покараулишь просто, чтоб не подошла Васильевна ко мне. Мне не работу просто потом. — Спи, мученик. Я посторожу — аккуратно его пиджаком своим накрывает, лекцию распечатанную на подставку ставит, заслоняет максимально чем может. Ставит напоминание и склоняется над тетрадкой. Голова болит. Ноги ватные. У самой тошнит, но впахивать надо.

***

Такхизис едва затекшую руку вытягивает. Глаза трет. На часах почти три часа ночи. Доклад дописан, вся домашка сделана. На кухне подежурила. Можно и спать пойти. Она выключает настольную лампу, ложится на кровать, жмурится. Все болит. От недосыпа голова кружится постоянно. Такхи практически засыпает, когда в комнату с грохотом влетает Даламар: — Там у Крис жар. Она бредит. Помоги нам. Такхизис хватает аптечку с тумбочки, включает фонарик на телефоне и взлетает вместе с другом по лестнице. Вбегает к ним и видит Рейстлина. На коленях возле кровати мелкой. У него в руках мокрая тряпка, а на полу маленький тазик с ледяной водой. Повезло, что Тика домой уехала. Иначе не обрались бы потом. — Она не просыпается. Бредит только. И тебя зовет. — Не маму — шелестит в дверях Даламар. — Скорую бесполезно вызывать — говорит Рейстлин — Они в ночи в общагу не поедут, да и вахтерша их не пустит. А до утра она без помощи не дотянет. — Градусник дайте. Сейчас у нас выбора нет. Даст померить или нет — дело десятое. Спасать надо. Даламар, Рейст, руки ей держите, если что. Такхи целует Санию в лоб и аккуратно ставит градусник. Та не просыпается, дышать чуть громче начинает. Дрожит. Минуты тянутся невыносимо долго. Даламар слезы смахивает, держа свою младшую подругу. — Приехали… 40,6. — Делать нам что? — Рейстлин напряжен, словно пружина — Скорую не пустят даже к воротам. Ложный вызов оформят. — Я бы ей дротаверин вколола, да аллергик Крис. Рисковать в таком положении нельзя, летичку из таблеток надо сделать. Ее, конечно, вывернуть может, но колоть что-то я сейчас не рискну, потому что судороги при такой температуре могут быть. Упаси, иголку еще сломаем. Ищите таблетки анальгина, супрастин, каплю корвалола и ношпу. А я пока воды принесу. — Давай, милая, поднимайся — Такхизис приподнимает ее и смотрит в мутные серые глаза — Мы тебе сейчас немножко поможем, хорошо? Жарко тебе, страшно, больно, меня сейчас послушай. Тебя лихорадит. Я тебе помогу. Ничего не бойся. Маленькая кивает. Хватается за кисти рук девушки. Медленно пьет таблетки. Утыкается в плечо. Плачет тихо: — Тошнит, плохо… Кости ломит. — Терпи. Терпи, а то уйду. Сейчас тебе надо не сломаться, а пережить ночь. Почти утро. Немного осталось. — Ты не оставишь меня? — голос хриплый, болезненный — Прости меня. Прости, я… Я правда не знаю… — Тихо — ласково обрывает ее — Эту ночь я с тобой буду. Не бойся. Засыпай. Крисания засыпает на руках Такхизис, та аккуратно перекладывает ее на подушку и откидывает одеяло. За окном медленно проясняется. Ее взгляд резко цепляется за синяки на руках и ключицах. — А Саня от матери когда вернулась? — нарушает тишину и Даламар, облокотившийся на дверной косяк, моментально просыпается и ударяется головой о деревяшку. — Дня четыре назад, а что — Рейстлин сонно глазами хлопает. — А синяки ей наколдовали? — Вот же… — Рейст встает и приобнимает Такхи. — Теперь я ее никогда не оставлю — шепчет она и утыкается в грудь Рейстлина. Плачет. Любит. Страдает. Болеет. Держит. Оберегает.