Сиамцы

Ночь в Доме никогда не бывает тихой. Она сторожкая, до краёв наполненная звуками; спишь крепко - будешь спать, положено проснуться - разбудит что угодно. Кузнечик открывает глаза резко, словно от толчка под бок. Моргает и таращится в темноту. Лежит неподвижно. Прислушивается… Чумная комната погружена в сон. Порыкивает Волк, спасаясь от своих неведомых напастей в беге по бесконечным коридорам. На кровати Вонючки - гнездо из подушек, где тот свернулся клубком и видит, наверное, уже десятый сон. Слон причмокивает, предвкушая завтрак или воображая шоколадку… Кузнечик пытается уловить присутствие Слепого, но не чувствует его. Не видит и не слышит. Где же?.. Кровать пустая… И обострив до предела слух и чутьё - особое, проникающее в суть Дома - Кузнечик вдруг вздрагивает от накрывшей его из ниоткуда волны щекотной приятности. И замечает Сиамцев. Они спят, как всегда, в одной кровати. Только прижались не боками, а лицом к лицу; вцепились друг в друга. И сопят - глубоко и часто, попеременно: вдох Рекса - выдох Макса, и наоборот. "Снится страшный сон?.. - предполагает Кузнечик. - Один на двоих, наверное…" И понимает внезапно, что Сиамцы вовсе не спят. Ладонь того, что у стены, ползет вверх по спине брата, пальцы зарываются в светлые волосы, медленно их ерошат, поглаживая кожу. И головы их шевелятся слегка, так и не отлипая друг от друга… Как будто задумали заново срастись! Кузнечик уже теряется в догадках, когда улавливает вдруг едва слышный влажный звук, с которым Сиамцы разъединяют лица… смотрят друг на друга, глубоко дыша… Кузнечик немедленно закрывает глаза и замирает, затаив дыхание: только б не заметили! - но куда уж тут... Когда он снова решается посмотреть, Сиамцы прижались ещё теснее, сплелись, уткнулись друг другу в шею. Светлая растрепанная макушка Макса (или Рекса?) шевелится неспешно: он проводит по коже брата носом, губами, горячим дыханием, и сам осторожно поглаживается об него - Кузнечик слышит это, чувствует, почти видит… В тёплую дрёму Чумной комнаты просачивается тихий жалобный стон - и слившийся с ним второй. Кузнечик вздрагивает от неожиданности: именно такой звук и разбудил его несколько минут назад… Сиамцы ёрзают на своей кровати, вжимаясь друг в друга, будто места себе не находя - осторожно и почти без скрипа пружин, и так же осторожно и тихо сопят. Оторвавшись от шеи друг друга, снова встречаются губами, хватаются, соскальзывают, жадно, будто тонут - Кузнечик видит-чувствует это, и его бросает в дрожь: как так можно вообще? зачем?.. - выдохи Сиамцев друг в друга становятся глухими и торопливыми. Рука Рекса (или Макса?) втискивается между их телами - возня, неровные вдохи… стон-всхлип. Неторопливые, ласковые движения… "Ааа…" - тихо-тихо, шёпотом… Второй Сиамец подхватывает этот выдох-стон, искренне и упоённо, хотя его пока никто не гладит, рука брата присоединяется к его руке только сейчас и начинает так же двигаться; Кузнечик, таращась в темноту, вжимается в подушку… Невыносимо, стыдно, страшно - никогда бы не видеть и не знать всего этого рядом! Сиамцы ласкают друг друга, сталкиваясь и сплетаясь пальцами, их сбивчивое дыхание, то и дело переходящее в певучие стоны шёпотом, - то наперебой, то хором… Кузнечику жарко и трудно дышать. Какого чёрта они творят? Такое разве делает вообще кто-то в комнатах Дома? Или только братья? Или одни только чокнутые Сиамцы?.. Губы к губам - перехватывают и заглушают звуки, неловко, рвано… Они двигаются всё быстрее, шёпотные стоны чаще, увлечённей, беспомощней… Уткнулись друг другу в плечо. Кузнечик уже и сам не слышит и не видит ничего вокруг, кроме Сиамцев, и непонятное томление, охватившее его, всё нарастает. Сопение.. наперебой.. беспорядочное, задыхающееся… Вскрик! - глухо-бесстыдный, один на двоих, зажав друг другу ладонью рот - он не прекращается, тянется тихим дрожащим общим стоном, в котором столько удовольствия, что Кузнечик наполняется им, пропускает сквозь себя, чувствует - словно каждую половицу Дома в моменты прозрения. Сиамцы плавятся от нежности в своём невидимом мирке, выстанывая остатки сладкого мурлыканья друг другу в ладонь вместе с горячим дыханием; их бьёт дрожь, и от того, как они сцепились, - только сильнее… Кузнечик прикусывает край одеяла, чтоб не выдать себя. Потому что нельзя так самозабвенно проникаться всем подряд, нельзя пропускать в себя всё, что даёт Дом: волна ужасного, стыдного и невозможно-прекрасного накрывает его с головой и вышибает все мысли и ощущения… Ночь продолжает шелестеть чужими снами. Рекс и Макс, тесно прижавшись друг к другу, обмениваются неторопливыми касаниями губ. Кузнечик пытается беззвучно отдышаться… Что это и почему происходит? Слепой. Вот кто должен знать. Он и ответит на вопросы… А заодно и поможет разобраться, настолько ли это больно, чтоб так скулить друг в друга. Настолько ли приятно, чтоб кружилась голова и била дрожь… Слепой всё покажет и объяснит… С этой мыслью Кузнечик, переполненный и оглушенный чувствами до изнеможения, проваливается в сон. Ночь шелестит, порыкивает, скулит. Их впереди ещё много - летне-жарких, зимне-снежных… У кого больше, у кого меньше. Страшно, когда по-разному, а значит, порознь… Рекс вздрагивает от внезапно нахлынувшего необъяснимого ужаса; Макс тут же откликается, подавшись ближе и тепло ткнувшись носом ему в щёку. "Я тебя люблю", "ты моё Всё", "я не могу без тебя жить" - эти слова никогда не звучали между ними и не прозвучат. Просто потому, что сами собой разумеются и совершено лишние. Вроде как "ты мой брат", "мы живём в Доме", "для того, чтоб не умереть, нужно дышать". Рекс сильнее вцепляется в брата, даже ногой обхватывает сверху. Макс выдаёт тихий фырк, тянет на них обоих одеяло повыше… продвигает бедро чуть дальше между бёдер брата, сплетаясь с ним плотнее. …Сиамцы лежали в одной постели, с точностью до сжатых кулаков повторяя одну и ту же позу…