Караоке-бар был достаточно шумным и увеселительным заведением, которому, как казалось Прайму, не хватало уединённости для тех, кто не очень хотел выступать на публике. Сейчас, например, на общем танцполе скакал какой-то полный мужичок, пытаясь тянуть ноты малоизвестной песни. Выпившие люди, те, что явно раскрепостились, подпевали ему, также неумело вытягивая ноты и, как им казалось, очень убедительно передавали через движения всю ту любовь, что испытал герой песни.
Перемигивание сине-фиолетово-красных прожекторов, гомон людей и громкая музыка утомляли, стуча по ушам, и если бы не приглашение от брата, Оптимус в такое заведение даже не сунулся бы. Отпивая из стеклянного бокала виски, он разглядывал большое круглое помещение. По стенам были расставлены диванчики, на которых размещались люди с кальянами и выпивкой, а напротив возвышался диджей, выслушивая очередной заказ подвыпившего человека.
Ей-Богу, если бы не выпивка, тяжёлый кальян и два брата, он давно бы уже ушёл. Но в какой-то момент, когда алкоголь теплом разлился по всем конечностям, а в голове стало легко и появилось вроде как желание всё же спеть одну хорошую песенку, Тейлгейт привёл двух девушек. Мегатрону и Саундвейву было наплевать — эти оба были поглощены друг другом и выпивкой. А вот едва поплывшему сознанию Оптимуса приглянулась девчонка с золотистыми волосами, которые при свете софитов отливали всеми имеющимися цветами.
Вниманием младшего завладела Арси, как её представили. Высокая, с прямыми волосами и явно дерзким характером, если судить по взглядам, которые та кидала на Тейлгейта, и макияжу, что выделялся больше всего.
В полумраке заведения было сложно разглядеть детали, но стройность открытых ножек хорошенькой блондинки, что были одеты в шорты до середины бедра, явно проглядывались. Впрочем, как и плоский животик с талией. Честно говоря, Прайму было всё равно, кого там привёл Тейлгейт. Оптимус только на днях прибыл с длительного задания, а потому был готов на всё. Ладно, почти на всё.
Бамблби, невысокая блондиночка, явно уже была подвыпившей, потому как подсев к ним, сразу начала щебетать.
— Какие-то вы тухлые, — вынесла вердикт она, смешно положив голову на руки, которые упёрла в колени. В таком ракурсе топ с длинными рукавами и вырезом открывал хороший ракурс на такую же хорошенькую, как и сама девчонка, грудь. — Вы не умете петь? — хлопала глазами Бамблби, выглядя при этом как-то слишком невинно.
— Тебе хотя бы восемнадцать есть, девочка? — добродушно-насмешливо спросил Оптимус, наблюдая за тоненькими пальчиками, что облепили её щёчки.
Она внезапно выпрямилась, подняла указательный палец и со всей гордостью заявила:
— Мне сегодня исполнилось двадцать один! — и переведя насмешливый взгляд и хихикнув, добавила: — Дяденька.
Оптимус рассмеялся. Раз уж Тейлгейт был занят, как и Мегатрон с Саундвейвом, он неожиданно предложил:
— Раз у тебя сегодня день рождение, заказывай песню, а я исполню. — Достав из кармана чёрных штанов пятитысячную купюру, он протянул её изумлённой девчонке и встал, показывая кивком головы на диджея.
Бамблби, пискнув от радости, подскочила и приблизилась к нему, глядя снизу вверх.
— Дядечка, — игриво стреляя глазками, проворковало она, — исполните мне Меладзе?
— Не вопрос, — благосклонно ответил Оптимус, радуясь выбору Бамблби.
Оптимус явно поддался на провокацию — выгляди мило и невинно, и когда мужчина узнает твой истинный возраст, он сразу же загладит вину за то, что не разглядел в тебе уже взрослую девушку. Иначе на целый вечер просто останешься без десерта.
Сжимая в кулаке крупную купюру, Бамблби была счастлива как никогда. Она и не надеялась сегодня встретить хоть кого-то, кто бы ей понравился, но увещевания Арси по поводу гулянки в честь её дня рождения окупились. Мало того, что Арси встретила своего знакомого — и, видимо, даже больше — так ещё и Бамблби повезло на такого мужчину.
Поэтому, только увидев его, развалившегося на диване, с бокалом явно чего-то крепкого, она готова была на всё. Слишком уж хорош он был, а сейчас — так вообще. Если он ещё и петь умеет, то Би готова будет
на очень, очень-очень многое.
Пытаясь быстро пересечь открытый танцпол, Би продиралась через толпу танцующих, а когда дошла, почти врезалась в диджейский постамент. Помахав перед лицом диджея крупной купюрой, она привлекла его внимание и, перекрикивая мощный бит танцевальной песни, сделала заказ:
— Вне очереди пожалуйста: Валерий Меладзе — «Свет уходящего солнца».
На круглом танцполе, перед огромными экранами, висящими также по кругу, уже стоял Оптимус с микрофоном. Би подхватила ещё один микрофон у диджея и под его объявление встала рядом с Праймом.
— Народ, оплаченная песня вне очереди, поддержим пару аплодисментами!
Зал разразился пьяными поддерживающими выкриками и свистами. Музыка заиграла, и Прайм начал, выводя мелодию:
— Откуда ты на мою голову взялась со всех сторон одновременно?
Нежданная и неизбежная пришла, взяла и потекла по венам.
Оптимус продолжил петь, а Бамблби просто стояла рядом, разинув рот в широченной улыбке. У мужчины был чертовски привлекательный голос. Низкий, бархатный, просто мечта каждой девочки до мокрых трусов. На долю секунды яркий свет прожектора осветил их лица и она увидела синие глаза, направленные на неё.
Оптимус не ожидал, что Бамблби встанет вместе с ним, но не придал этому значения. Музыка заиграла из мощных колонок, и он, даже не оглядываясь на слова, начал петь. Уж что-что, а петь он умел. И восторженное выражение лица с широченной улыбкой на лице девчушки были тому подтверждением.
Когда свет почти что ослепил его, он на мгновение поймал её взгляд. Настолько голубых глаз, он ещё не видел. И, почти потеряв дар речи, он чуть было не пропустил припев, который подхватила Бамблби вместе со всем залом:
— Свет уходящего солнца, свет я увидел в глазах твоих.
Мир состоящий из двух половин,
И никакого нет смысла в этой жизни, кроме.
И никакого нет смысла в жизни кроме любви.
Действительно свет был в этих больших глазах. И, наконец, когда закончилась часть Оптимуса, Бамблби вступила одна. Размахивая одной рукой, как рэпер, и присев чуть на корточки, она действительно начала неплохо зачитывать:
— Взлет, первый трап у ног её, из оператора выжму все соки я.
Ведь я в Европе, пока она в Токио.
Где теперь моя любовь — утопия?
И я лечу к ней, в моем сердце грусть не имеет вес, крылатые сандалии мне даст Гермес. Ооо!
Бамблби явно покорила зал своими движениями и исполнением, так как всё внимание теперь было переведено на неё. И, уйдя на высокие ноты в конце строчки, снова вместе с Оптимусом запела припев.
— Вы были отличной публикой! — Напоследок поблагодарила Би и они вернулись на свои места.
Заиграл танцевальный бит, а Арси и Тейлгейт продолжали так же вдохновлённо хлопать в ладоши, тем временем как Мегатрон, видимо, в полном угаре, пытался встать с помощью Саундвейва.
— Теперь… наша очередь! Исполнять-ик песни! — заявил Мегатрон и, подхватив Саундвейва, уволок того к диджейскому пульту.
Проводив этих двоих взглядом, Оптимус снова развалился на диване. Алкоголь, толпа и девчонка разогрели его кровь. Стало невыносимо жарко даже в одной рубашке.
— Где вы так научились петь? — плюхнувшись на диван непозволительно
— или уже позволительно? — близко к Оптимусу, она спросила и отпила прямо у него из бокала, почти что отобрав его из рук. На такую наглость Прайм только хмыкнул и ответил, расстёгивая по пути уже третью пуговицу сверху:
— В школе, — пожал он плечами и вернув бокал в свои руки, продолжил: — Потом в военной академии также был в хоре. У меня мать хорошо поёт.
Явно захмелевшая после большого глотка Бамблби тяжело проводила взглядом жест Оптимуса, остановила взгляд на крепкой груди Прайма, и, вздохнув, чуть насупилась, надув щёки.
— У нас в приюте тоже был хор, — обижено сложив руки на груди, она продолжила: — Я постоянно была третьим голосом. Ни разу не дали спеть соло! — И от досады она снова выхватила бокал из рук Оптимуса и сделала большой глоток.
Снова послышался голос диджея. В который раз заиграли глухие биты, послышался набор номера и двое выпивших идиотов, запели популярный и тупой, но крайне качающий трек.
— Деньги пахнут pussy, а,
Сумка Birkin, только нал.
Стринги, а, стринги, а,
В стрингах ношу капитал, — низким, почти рычащим голосом запел Мегатрон, положив руку на заднюю сторону своей шей, покачиваясь вперёд-назад в вызывающей позе.
Следующий куплет подхватил Саундвейв, пытаясь сделать тверк, насколько позволяли алкоголь в крови и остатки контроля над координацией:
— Mommy на dollar, жопа на сайте, cash.
Я на работе, трясу огромной ass.
Дайте мне money, money на money, мой Ken.
Пахну деньгами, juicy на mommy — мой день.
Не имея больше никакого желания наблюдать за дикими плясками двоюродного брата и его друга, Оптимус встряхнул головой, отгоняя увиденное.
— Не верю, что тебя, Би, держали в третьем голосе! — встряла Арси, явно игнорирую Тейлгейта. — Она круто поёт! Вон как зачитала! — обратилась девушка к Оптимусу, поднимая бокал в подтверждение своих слов и снова отворачиваясь к младшему брату.
— А вы, дядечка, значит, военный? — практически лёжа на руке Оптимуса спросила Бамблби, заглядывая ему в глаза.
Близость красивой девушки, которых Прайм не видел очень давно, давала о себе знать. Немаленький, но и не большой размер груди, который Оптимус ощущал рукой, волновал его. Волновал и вырез, и тонкие руки, и блеск глаз. Оптимуса вело от сладкого запаха, идущего от Бамблби.
— Да, — еле проговорил он, снова отпивая из бокала, чтобы перевести внимание. — Как и вся семья.
— Ух ты! — восторженно выпрямилась Би, хлопнув в ладоши. — Так у вас большая семья? — и не дожидаясь ответа, она чуть смущённо отвела глаза. — Я мечтаю завести большую семью! — И, снова переведя взгляд на Оптимуса, она продолжила: — Заработаю дофига бабла! Найду мужчину и у нас будет пятеро детей!
Оптимус подавился. В это время, вдоволь наплясавшись, вернулись Мегатрон с Саундвейвом. Пропустив их, Оптимус возобновил разговор.
— Пятеро детей? — задал риторический вопрос Оптимус с ухмылкой. — Не много ли для маленькой девочки?
Бамблби хотела было возмутиться от всей души, но не успела. В это время у танцпола стояли Арси и Тейлгейт. Оптимус пропустил момент когда младший братец ушёл. Заиграл низкий бит, и Арси запела, соблазнительно выгибаясь на словах, но только тогда когда прозвучали первые строчки, Оптимус вспомнил, что это за песня:
— Мне плевать на твое лавэ.
Мне плевать на дома и тачки.
Я хочу, чтобы ты смотрел
На мой стиль собачки.
И после этого Тейлгейт реально завывал как собака, пытаясь крутить задницей. Бамблби вдруг рассмеялась, наблюдая и попеременно переглядываясь с Оптимусом. И пока собачий мотив играл, а два тела выгибались, он снова перевёл внимание на девчонку.
— У тебя нет денег на алкоголь? — в лоб спросил Прайм, переведя тему.
Бамблби виновато улыбнулась, но широкая улыбка тут же озарила лицо.
— Я когда вышла на свободу, начала зарабатывать сама и тратила деньги только на одежду. Впрочем, как и сейчас. Есть я не особо хочу, а вот красивая одежда — это моя слабость. Но иногда и на неё не хватает денег, — снова широко и виновато улыбнулась она. — Поэтому да! Денег на выпивку нет!
— А хочешь ещё песню? — Оптимус не понимал, что им сейчас движет, алкоголь, жалость или же всё вместе. Именно эти чувства испытывал Мегатрон, когда познакомился с Сарой, с девушкой из приюта? Вспоминать стервозную и жадную особу не хотелось, да и Бамблби не была похожа на неё.
Она преспокойно довольствовалась его бокалом, который Оптимус стал наполнять чаще.
Голубые глаза тут же зажглись. Она схватила его за руку.
— Конечно хочу! А вы можете ещё сами спеть?
Собачий танец давно закончился, брат с Арси вернулись, а полный мужик снова пытался взять очередные верхние ноты песни. Произойти такой изощрённой пытке над их ушами Оптимус не позволит, а потому, снова достав из кармана купюру, направился к диджею.
Бамблби только счастливо хлопала глазами, провожая его. Она не могла упустить такой экземпляр. Вроде бы и подвыпивший, но не пристаёт, как это бывало с другими, поёт ей песни, оплачивая их вне очереди. Пусть выпивку и не покупает, но его бокал выглядит куда соблазнительней чем собственный — даже если бы он был.
Заиграл восточный мотив. Бамблби с первых же нот узнала песню. Меладзе — «Иностранец». Великолепная песня, да ещё и в его исполнении. Прайм снова вступил на танцпол и, вцепившись взглядом в Бамблби, начал петь. Только ей.
— Я знаю, всё будет.
Забудьте, люди, я так больше не могу! — пропев строчки, он протянул руку и сразу пропел следующую строку, поманив её ладонью к себе. — Подари мне первый танец. Забери меня с собой…
Не промедлив и секунды, она сорвалась с места, подбежав к Оптимусу, который тут же вовлёк её в плавный, но очень близкий танец. И где вся неуверенность Прайма, которая мешала до этого выступать на публике?
Одной рукой держа микрофон, а другой притянув за талию девушку, он соблазнительно двигал бёдрами, заставляя ту следовать за собой. Плескавшийся в её крови алкоголь давал о себе знать, и Бамблби более смело, чем просто облокотиться о руку, обхватила руками шею мужчины, уже не обращая внимания на ликующую толпу.
Сердце её заходилось от такой близости, от интимности в голосе мужчины, и от того как их тела были близки. Рука Оптимуса была большой и горячей, обхватывая её талию. И уже здесь она почувствовала, как кровь от головы прилила книзу живота.
Оптимус был воплощением её мечтаний. Он был как скала: высокий, широкоплечий и надёжный. Но несмотря на всю надежность его конституции, глаза и полуулыбка его были полны плотоядности. Скрытого обещания будущей угрозы для её сердца и, конечно, тела.
Кто-то из гостей бара заказал иностранную песню и теперь зал заполнился красивой мелодией и хорошим голосом девушки, что пела о любви. Прайм же, удивляясь самому себе, с интересом слушал о жизни Бамблби. Про маленькую, но уютную квартирку, выданную государством, о двух подработках, так как без высшего её не хотели никуда брать, а тратить бесплатную возможность только на то, чтобы просто получить вышку, она не хотела, поэтому всё это время она искала своё призвание.
Оптимус же засматривался и почти так же, как и Саундвейв, заглядывал ей в рот. Горящие блеском глаза, активная жестикуляция и частые смены настроения, связанные с разными историями, — всё это привлекало.
Как он понял, в приюте она больше всего любила петь.
— Значит, ты хочешь спеть соло? — как бы невзначай спросил он, дожидаясь реакции.
— Конечно! У меня есть одна песня. — Веселье с лица Бамблби ушло, но осталось какое-то пьяно-мечтательное выражение — либо это Прайм просто не мог понять, что творится сейчас с его пассией. — Вы… — она подняла на него щенячьи глаза, — не могли бы оплатить песню?
Оптимус рассмеялся. Конечно, он мог. Он мог всё.
— Давай, я хочу послушать.
От наплывшего дикого восторга, Би, не владея собой, чмокнула Оптимуса в щёку и, смущённо отстранившись, закусила губу в полуулыбке.
— Давай, девочка, — хохотнул Оптимус, протягивая деньги.
Сочетались в этой девушке две черты: открытость и стеснение. Будто в один момент она, как сейчас, не контролировала, что говорила, но когда приходила в себя — пряталась в смущении. Взбалмошная девчонка. Оптимусу, выросшему в строгой военной семье, не хватало именно такого. Поэтому они с братьями частенько посещали бары, чтобы вот так отпустить себя.
Уже почти на протяжении трёх лет, как стала совершеннолетней, Би боролась со своей несдержанностью. У неё только недавно получилось сначала подумать о том, что хотела сделать или сказать, а потом уже делать. А здесь будто так старательно выдрессированная привычка думать прежде, чем говорить, дала сбой. Она всё ещё смущалась, если делала такое, что действительно выходило за рамки. Однако сейчас, когда они просто гуляли, Бамблби махнула рукой на весь контроль. На сегодняшний вечер можно и отпустить себя.
Заказав песню, Би стала ждать, пока парочка закончит свою. С другого конца зала сквозь рассосавшуюся толпу она видела, что голова Оптимуса была повёрнута в её сторону. За темнотой балдахина, который висел над диванчиком, она не могла разглядеть его лица, но тёмный силуэт выдавал её кавалера на эту ночь.
Одна из самых любимых песен Бамблби была сильной и одновременно трогательной. Именно её Бамблби слушала без конца, когда лучший друг и по совместительству любимый человек покинул её и приют.
Самые сложные годы, которые были у Бамблби.
Заиграла мощная гитара, разнесся звук барабанов, и она запела:
— Город расколется на мириады зеркал,
Рвутся в любовных пожарах петарды сердец.
Стенка, за стенкой душа, за душой тоска
Тянет в болотную топь заколдованных мест.
Я же тебя никогда никому не отдам —
Пело сердечко, и плакали гордые льды.
Наши тела бы могли отыскать по следам,
Если бы мы не забыли оставить следы.
Песня, которая поётся мужчиной с низким голосом, сейчас звучала голосом достаточно высоким и красивым. Пусть она не была первым голосом в пятнадцать лет, учительница у них была хорошая. И выводя достаточно высокие ноты, Бамблби не чувствовала ни сложности, ни смущения перед толпой.
Песня взорвалась барабанными и гитарными рифами, и ворвался сильный голос Бамблби, наполненный неподдельной болью.
— Дайте мне белые крылья,
Я утопаю в омуте, — закружилась она вокруг себя, вскидывая руки. — Через тернии, провода
В небо, только б не мучиться.
Тучкой маленькой обернусь,
И над твоим крохотным домиком
Разрыдаюсь косым дождём.
Знаешь, я так соскучился.
Вслушиваясь в печальный и красивый голос Бамблби, Оптимус проникался её невысказанной болью. Очень уж она эмоционально исполняла песню для девушки двадцати одного года. Очевидно, что она сама столкнулась с проблемами — тут всё на лицо.
Под жёсткие рифы Би, как настоящий рокер, резвилась по танцполу, завлекая всех в сумасшедшей танец.
— Дайте мне белые крылья,
Я утопаю в омуте!
Музыка утихла, а зал взорвался овациями. Выкрики, свист, аплодисменты. И даже Оптимус встал, восхищённый.
— Так значит, у тебя был печальный опыт? — спросил Оптимус на ухо Бамблби через биты музыки.
После маленького сольного выступления они развалились на диванчике. Только уже не смущаясь тому, что фактически обнимаются. Бамблби полулежала на Оптимусе, который приобнимал её за плечи. Было жарко, но удобно. Да и слышать друг друга стало лучше, когда они так устроились.
— К сожалению, да.
В этот вечер с Праймом творилось что-то невообразимое. После рассказа о несбывшейся любви и жутком приюте ему хотелось забрать все эти воспоминания девушки, хотя бы отвлечь Бамблби от грустных мыслей.
***
Хихикая на руках у Оптимуса, Бамблби отвлекала его от дороги до квартиры. Длинными, тонкими и холодными пальчиками она залезла под рубашку мужчины, оглаживая его плечи и спину. Крепкие мышцы, что напрягались, пока Прайм держал Бамблби за бёдра, были словно сталь. От накатившего возбуждения Би непроизвольно хотела сдвинуть колени, но широкий торс Оптимуса, который она обвивала ногами, не давал этого сделать.
Открыв, наконец, дверь, Оптимус хотел было вздохнуть, как Бамблби вонзилась зубами прямо ему в шею, кусаясь.
— Чёрт подери! Маленькая чертовка, больно же, — взвился мужчина, встряхивая Бамблби на руках.
Та только рассмеялась и посмотрела в глаза Оптимусу. Лукавства в них было хоть отбавляй. Ну ничего, сейчас он всю дурость из неё выбьет.
Немного потерявшись в пространстве, Бамблби очнулась уже лёжа на кровати. Оптимус возвышался у неё между ног, и это было чертовски возбуждающе. Однако, когда Оптимус со скоростью пули расстегнул пуговицы на рубашке и стянул её, явив голый торс, дыхание Би перехватило.
Бог в истинном обличии. Благоговейно выдохнув, она сама стала стремительно раздеваться. Стянув топик, она следом выбросила и джинсовые шорты, оставшись в одних трусах.
Возвышаясь над извивающейся девушкой, Оптимус как никогда прежде старался избавиться от такой ненужной одежды. Оставив на Би лишь тонкую ткань, он поставил руки по бокам от головы девушки, наклоняясь.
У Оптимуса вдруг перехватило дыхание.
Девочка. Двадцать один год. Такая живая, такая красивая. Такая соблазнительная в своей видимой невинности и сексуальная в своей раскрепощённости. Сейчас она не сводила с него взгляда, не скашивала его в смущении. Только стройные бёдра обхватили его торс и холодные руки оглаживали его грудь, медленно, но постепенно спускаясь ниже.
Опускаясь на локти и прислонив свой лоб к её, он тихо спросил:
— Ты уверена? — не хотел Оптимус ранить девчонку в случае чего, даже несмотря на пульсирующий стояк.
— Веришь или нет, но я ещё никогда не была так уверена, — прошептала она, почти касаясь губ Оптимуса.
Как только прозвучали эти слова, Оптимус вовлёк её в неистовый поцелуй. Членом ощущая её влажную промежность, Прайм готов был кончить уже сейчас. Слишком сладко, слишком горячо. Сердце невыносимо стучало в висках, а кровь огненной лавой неслась по жилам.
Скулы, шея, плечи, ключицы. Мягкость бёдер, что сдавливали в стальной хватке сильные пальцы. Разгорячённое дыхание и первый стон. Треск порванных трусов и болезненный вскрик.
— О боже, — выдохнула Бамблби, ощущая толщину Оптимуса. — У меня давно не было… Аккуратней, пожалуйста, — через болезненный стон хихикнула Би.
— Прости, — горячие поцелуи тут же покрыли всю грудь девушки.
Взяв одни сосок в рот, а рукой стимулируя клитор, Оптимус делал всё, чтобы боль Бамблби ушла. Как только он почувствовал, что она сама начала двигаться ему на встречу, он больше не мог терпеть.
Узость горячего лона сводила Прайма с ума. Острые ноготки, что впивались в его спину, были лишь малой платой за её боль. Но Оптимус уже не контролировал фрикции. Он стал втрахивать Бамблби в кровать.
Та задыхалась и стонала, не в силах сказать ни слова. Сильные и быстрые толчки выбивали из неё весь дух. Где-то на грани тянущей боли и возрастающего удовольствия Бамблби чувствовала, как подходит к концу.
Прерывистое дыхание, стоны, шлепки и переплетённые тела. Вот, что оставил Оптимус Бамблби заместо грустных мыслей.
***
Проснувшись раньше Оптимуса, Бамблби нацепила на себя его рубашку. Ночью, конечно же, ей не удалось как следует рассмотреть Прайма и его квартиру. Сейчас же бог лежал прямо перед ней во всей свой первозданной красе. Широкая грудь, массивные плечи, торс со стальными прессом и внушительных размеров член.
«Чёрт, чувствую себя тоннелем», — посмеялась про себя Бамблби, накрывая мужчину до этого скомканным где-то в стороне одеялом.
Спальня была небольшой. Кровать, телевизор напротив, а огромное окно справа открывало вид на город внизу. Был день, и солнце давно уже было на небосводе.
Дверь в ванну нашлась быстро. Присвистнув от роскоши, Бамблби приняла душ, с ужасом и развратным удовольствием рассматривая укусы и засосы на шее, ключицах и плечах. Выходя из ванны, она думала, что Оптимус уже проснулся, но, видимо, ночное рандеву выбило дух не только из неё. Ухмыльнувшись, она продолжала обследовать квартиру.
Огромный зал с большущим телевизором, окном и диваном. Низкий журнальный столик, мягкий белый ковёр на сером паркете и коллекция пистолетов в закрытом стеклянном шкафу. Фотографии незнакомых ей людей, кроме Тейлгейта, его вчерашнего брата и друга. Ещё одна большая ванна, а дальше по коридору от входа — огромная гардеробная. Зависть сразу всколыхнулась.
Она же всколыхнулась и тогда, когда Бамблби вышла на кухню. Вот тут челюсть девушки поцеловалась с полом. Кухня в стиле хай-тек ей могла только сниться в самых лучших снах. Огромный стол посередине, стильные шкафы по стене и опять огромное окно, которое пропускало большое количество света.
Хотя бы раз не воспользоваться таким шансом было бы грешно. Поэтому Бамблби приняла решение во что бы то ни стало приготовить завтрак.
Засучив длиннющие рукава белой рубашки, Бамблби отправилась на поиск холодильника. Найдя, а потом и открыв его, девушка взвыла волком. Там было огромное количество разнообразной еды. Мало того, что Оптимус был чертовски сексуален и красив, отлично пел, был богатым, он ещё и готовить умел? Бамблби должна знать, какой подвох скрывал за собой Оптимус.
Спустя полчаса Бамблби раскладывала по тарелкам яичницу с — подумать только! — беконом! Жареным беконом! О таком она точно могла только мечтать, а вся вина в её желании носить красивую одежду. Тосты вскочили из тостера, и их девушка тоже выложила на тарелку, сдобрив сладким сиропом. Она нашла турку, но вот варить в ней кофе не умела, зато кофемашина отлично справлялась с этой задачей, и пока та готовила, Би пошла относить поднос в спальню.
Проснувшись от дразнящих запахов, Оптимус еле разлепил один глаз, а потом и другой. Надо признать, что первой мыслью его было, что он никогда ещё на эту квартиру не приводил девушек. Бамблби почему-то хотелось отвести именно
домой, а не в какой-то там отель.
Услышав тихие шлепки босых ног по полу, он привстал. Встретившись взглядами с растрёпанной Бамблби, он на миг ослеп от широченной улыбки. Не улыбнуться в ответ было сложно.
Она несла поднос с вкусно пахнущей едой. Сейчас Оптимус готов был съесть всё. И даже саму девушку, что так соблазнительно выглядела в его огромной рубашке.
— Доброе утро, — мягко произнесла Би, присаживаясь на кровать. — Я не знала, что ты точно любишь, поэтому сделала то, что первое пришло в голову.
— Зачем же так утруждать себя с утра пораньше? — будничным тоном спросил Оптимус, беря в руки горячую тарелку и вилку.
Ему на мгновение показалось, будто он так просыпался каждое утро. Будто все эти годы по утрам его встречала эта улыбка и эти голубые глаза. Сердце глухо застучало, как от тоски. И следующее, что сказала Би, поставило Оптимуса в тупик:
— Я хотела отблагодарить за вчерашнее. Я ещё никогда так не проводила дни рождения! — вскочила Бамблби, сложив руки в замок. — Вы ещё и платили за меня, поэтому даже не знаю, как это расценивать… — уже более сковано проронила девушка, снова обращаясь к нему на «вы».
«Отблагодарить? А что потом?» — подумалось вдруг Оптимусу, и всё его естество запротестовало. Она поблагодарит и уйдёт? Скажет спасибо, оденется и покинет его? Вопросы, всплывшие в голове, ещё больше поставили его в тупик.
— Ах да! — оживилась Би, проглатывая кусок бекона в прикуску со сладким тостом. — Я там кофе поставила. Вам эспрессо? — Она снова захлопала глазами.
— Да, — заторможенно ответил Прайм, наблюдая за тем, как девчушка вскакивает с кровати и в припрыжку мчит на кухню.
Не хотелось оставаться в огромной кровати одному, поэтому мужчина последовал за ней, наплевав на поднос, оставшийся в спальне. Пройдя на кухню, он остановился, наблюдая. Девушка как будто всегда была на этой кухне — она знала, где что лежит и вела себя более чем уверено. Даже Оптимус иногда терялся, а Бамблби словно была хозяйкой.
Сердце снова отдалось глухой тоской. Он понял, что категорически не хочет отпускать её. Не хочет, чтобы такая живая и преступно красивая Бамблби покидала его такое холодное жилище. И она так органично вписывалась в его квартиру, что когда Би обернулась к нему, снова озарив широкой улыбкой, Прайм автоматом выдал:
— Бамблби, будь моей женой.
