Deus ex machina

Он тяжело ступал по сверкающим алмазиками дорожкам Валинора, и его сапоги перемалывали кристаллические углеродные решётки в угольную пыль. Рядом с ним, чуть отстав, угрюмо шёл Намо. Пир был в самом разгаре, и никто не обратил внимания на распахнувшуюся дверь. — Веселитесь? — раздался хриплый голос. Валар обернулись, и лица их перекосились. И тут раздался страшный пронзительный визг. Валар не сразу поняли, что визжала Варда. Лицо её было перекошено ужасом, она вжималась в спинку своего трона. — Чёрный Вала? – осипшим голосом произнёс Манвэ. Пришедший ухмыльнулся. — Не, я Чёрный Валя, — поправил он сердечно. – Вообще-то меня теперь зовут Валлянуркагон, что значит Отсидевший, но для друзей просто Валя. Мягкое «эль», — он дружелюбно улыбнулся. Он зашагал мимо оцепеневших Майар и Валар прямо к дрожащей Варде. Намо остался стоять в дверях, скрестив руки. — Здравствуй, жёнушка. Я смотрю, ты тут не очень без меня скучала. Вот я откинулся, какой базар-вокзал! — фальшиво пропел он и смерил насмешливым взглядом разряженного Манвэ. — Тебя тут не может быть, — пролепетала Варда, отчаянно мотая головой, — тебя же осудили на вечное… — Вечное-предвечное… Про УДО слыхала? — ласково улыбнулся пришедший. – А ты, вижу, из неизмеримых глубин мира пришла именно сюда? Она с ужасом попыталась отодвинуться от него. Чёрный Валя же со вкусом потянулся, хрустнув суставами, обвёл всех весёлым взглядом и довольно противно провыл: — Сижу на нарах, как король на именинах… Чьи именины празднуем? — Сегодня день рождения Илуватара, — с вызовом сказал Ауле. Валар изумленно воззрились на него. Они уже и не помнили, когда он говорил в последний раз, Молчаливый Кузнец. Только в пьяном забытьи бормотал, пугая Йаванну: «Оковы тяжкие падут, темницы рухнут», и что-то о мече, который вручит брату. И теперь Ауле угрюмо и без страха смотрел в лицо Чёрному Вале. А тот радостно ухмыльнулся, обнажив крепкие крупные зубы, и бабьим голосом возопил: — Вот это папка, а! В день рожденья сыночка родного откинулся! Сыночку, Эрэ, что же ты не встречаешь папку? Он неуловимо мотнул головой, и в центр зала, прямо на стол упал сам Отец всего Сущего. Валар отшатнулись, с содроганием глядя, как Илуватар, копошась в осколках тончайшей посуды и изысканных блюдах, поднимает искажённое ужасом лицо, измазанное каким-то соусом. — Что же ты, сыночек, имечко родное позабыл, — почти приплясывал Чёрный Валя, в его скоморошьих повадках было что-то ужасающее. – Я ведь тебя назвал не Эру, а Эрэ, Пламя! Ты позабыл, что ли? Склероз старческий? Голова не болит? Валя повернулся к Варде, и она, в ужасе закричав, отшатнулась. — А ты почему не напомнила ему настоящее имя, родная? — ласково спросил её Валя. — Не надо… пожалуйста… — бормотала она в страхе, беспомощно скользя взглядом по сторонам, точно ища помощи. — Ну что ты так трясёшься-то… — начал было Валя участливо. — Ведь не зверь я, и пальцем тебя никогда не тронул… Она всё дрожала, а потом, наклонившись, схватила со стола тяжёлую золотую чашу, стоявшую перед Манвэ, и швырнула её в лицо Чёрному Вале. Тот ловко сграбастал чашу за ножку прямо на лету; налитое в неё вино выплеснулось ему в лицо. Варда отчаянно вскрикнула и закрыла голову руками. Но Валя не обращал на жену внимания. Небрежно утеревшись тыльной стороной ладони, он принялся внимательно рассматривать чашу, поднеся её к глазам, почти обнюхивая. Потом прищурился и окинул цепкими глазами залу. Взгляд Вали остановился на Курумо – и трудно было не заметить его ало-салатового одеяния, расшитого золотом и драгоценными камнями. — Впечатляющая штука. Ты сделал? — ласково обратился Валя к Курумо. — Я, пресветлый господин Валлянуркагон, — приосанился майа. В голове его закрутились честолюбивые мечты. Вот это господин! Не чета растерянному испуганному Манвэ. И Илуватар его, видать, боится, до сих пор Отец всего Сущего лежит и не смеет шевельнуться… — Тебя Курумо ведь зовут? — почти радостно спросил Чёрный Валя. Майа задохнулся от спеси. — Да, пресветлый господин мой, — благоговейно начал он, но Валя оборвал его: — А теперь будут звать тебя Кукарекумо. Истинная Речь, так-то. У Курумо повело рот от негодования. Он не понял смысла шутки, не понял, почему голос Чёрного Вали источал злорадство, и тем не менее, почувствовал серьёзность нанесённого оскорбления. — Прошу прощения, — начал он с достоинством, но Валя сощурился, и Курумо сразу замолк. — Ты тут вроде палача внештатного? — участливо поинтересовался Валя, искривив губы в приветливой улыбке. — Пытаешь, ослепляешь, убиваешь, если основной заплечных дел мастер в отпуске, запое или экзистенциальном кризисе? Курумо дёрнулся. Ничто никогда его так не пугало, как эта ласковая улыбка. К счастью для майа, Валя отвернулся и перевёл взгляд на Илуватара, который, не решаясь подняться, боясь привлечь к себе внимание, полз на четвереньках к выходу. — Эрэ, сыночку, куда ж ты от папки? Илуватар поднял голову, смерив глазами расстояние до двери. И вздрогнул, потому что увидел застывшего в дверях Намо, хмурого и неумолимого, с глазами, полными скорби, вины и ненависти. Владыка Судеб не боялся Илуватара. Он окончательно перестал бояться за себя в тот момент, когда открыл дверь на настойчивый стук и увидел на пороге Чёрного Валю с изуродованным телом Мелькора на руках. И тогда Намо понял, что до этого не умел по-настоящему ненавидеть себя. Сзади подошла бледная Ниенна, мельком глянула из-за его плеча и вздрогнула, протянув руки к телу брата. Валя был прекрасно осведомлён о событиях Первой Эпохи и, в частности, о том, что случилось в конце её в Валиноре. Как понял Намо из его невнятных объяснений и шуток, Валя прочёл всё в сознании Мелькора. Пришедший положил бесчувственного Валу на диван, с отвращением осмотрел раскалённый венец, мерзкую цепь и ошейник, встретился взглядом с Ниенной. «Оковы ненависти не разбить, таково проклятие Валар… наше проклятие… — сказала она с тоской. — Воротэмнар – те, что сковывают навеки». Валя скептически поднял бровь, показав, что он думает о проклятиях Валар и вечности, и пристально уставился на Ангайнор. И железо рассыпалось в прах под его взглядом: сначала цепь с наручниками, потом венец и ненавистный Намо ошейник. Но Мелькор не приходил в себя, и в его очеловечившемся теле не было дыхания жизни. И тогда Чёрный Валя сплюнул и пошёл к выходу, он, Намо, всё так же не произнося не слова, последовал за ним, а Ниенна осталась плакать над братом… Илуватара встряхнуло в воздухе. Варда замерла с лицом, снова превратившимся в надменную маску, однако теперь маска словно сползала в сторону от страха. Валя беспечно похохатывал. — Отменно придумал ты, Эрэ, сынку, — балагурил он, приплясывая и кланяясь, — выдать мать замуж за собственного Айну… С молоденьким-то, мать, единение не то, что со мной, развалиной? Мне вот интересно… первым вы создали беднягу Мелькора. Не случайно же он у вас вышел таким похожим на меня? Внешне, по крайней мере? Потому ты, Варда, с ним и не смогла? Совесть загрызла, что ли? Только откуда бы ей взяться у тебя? Чёрный Валя злобно ухмылялся, и Валар невольно отвернулись, чтобы не видеть его лица. О, это был не деликатный мелькоровский Диссонанс, вторжение в мелодию; присутствие Вали словно бы превращало их уютный камерный оркестр в "Музыкальный ад" Босха, и сохранить Музыку прежней было невозможно по умолчанию. — А ты, Эрэ, почему не решался сказать, что ненавидишь меня? Родного батьку-то! — Валя издевательски закатил глаза и вдруг резко шагнул к дрожащему Илуватару. — Создал точную мою копию, дал ей сердце безответного мученика и решил поиздеваться? Позор мне, я породил труса. И вы все – достойные дети своего шакала-создателя. Имели смелость осудить того, кто не умел отвечать на удар. «Иногда умел. Финвэ, скажем, убил, — механически, по привычке рассудительно подумал Намо. — Может, он и желал бы отомстить нам и ответить. Но слишком врос в Арду. Все силы отдал миру, а забрать назад не захотел. И вина перед сотворёнными на него давила». У него было чувство, что если ему самому сейчас решат выжигать глаза, он тоже ничего не скажет и не сделает: предал брата, не спас, значит, заслужил. Намо вдруг обернулся, вздрогнув от странного ощущения. Он не мог ошибиться. Позади действительно стоял Мелькор, умытый, страшно бледный, с чёрными провалами глазниц, но хотя бы живой и без этих своих железных побрякушек. Следы от них, впрочем, никуда не делись. Ниенна заботливо поддерживала брата. Чёрный Валя широко улыбнулся и гостеприимным жестом пригласил Мелькора и Ниенну заходить. Скорбящая Валиэ бережно повела слепого по скользким плитам и усадила на свой собственный трон, а сама встала рядом. Валар подчёркнуто отворачивались от них, натыкались взглядом на щерившегося Чёрного Валю и поспешно опускали глаза. Только Ауле с каким-то отчаянием таращился прямо на него. Йаванна начала всхлипывать. Ауле повернулся было к ней, но увидел, что она плачет не от жалости к брату, а из страха за себя, и снова уставился на Валю. А тот хмуро рассматривал Мелькора, и в ухмылке его не было ни грамма веселья. — И что же мы будем с вами делать? — наконец вопросил Валя. — Кукарекумо! Чего заслуживают Валар? Майа не посмел возмущаться искажением имени – очень уж жутко ухмылялся Валя – и со страху предложил первое, что пришло на ум: — Смерти… Валар вздрогнули. Курумо вдруг подумал, что он будет делать, если этот, страшный, уйдёт, а те, мстительные и не умеющие прощать, останутся. И попытался обезопасить себя. — О великий Валлянуркагон, дозволь служить тебе, — угодливо сказал он, изящно преклоняя колени. — Дозволь стать твоим слугой и всюду сопровождать тебя. Валя молча ухмыльнулся. И в ухмылке этой было что-то, чего Курумо не понял. Но главное он уловил. Ему отказывали – брезгливо, не желая пачкаться. Худшие опасения майа сбывались. Тогда Курумо решил вывернуться, заранее обелить себя перед Валар, сделав вид, что Валя поработил его сознание своими чарами. — О великий Валлянуркагон, — сказал он почтительно, но громко – чтобы все слышали. — Я только слабый майа, и сознание моё не может противиться силе твоей воли, заставляющей служить тебе… Лицо Чёрного Вали страшно перекосилось, и язык Курумо присох к гортани, потому что Валя шагнул к нему и чуть не схватил майа за горло руками в синих вытатуированных перстнях. Однако Курумо с воплем предусмотрительно рухнул лицом вниз на плиты, а Валя брезгливо передумал прикасаться к нему. — Где вы такое отрыли хоть? — с омерзением спросил он. — Это мой майа, — виновато сказал Мелькор. Он говорил слабым негромким голосом, но все услышали и повернулись к нему. Часть Валар с любопытством рассматривала шрамы, ожоги и – как необычно! — пустые глазницы. Намо опустил глаза, Ауле зажмурился, у него дёргалось лицо. Ниенна молча стояла рядом с Мелькором и как-то странно смотрела на Курумо. Валя сочувственно покачал головой. — Да не переживай ты так, — сказал он беззлобно. — То, что ты создаёшь, не всегда обладает твоими собственными чертами характера. И не тряси головой с такой вселенской печалью. У меня вот тоже сын падлой оказался. Думаешь, я его таким задумывал? А жена подставила. Нешто я такую стерву выбирал? Эээ, вот только не надо меня жалеть, — яростно ощерился Валя, уловив сочувствие на незрячем лице Мелькора, и тот сразу склонил голову. — Сам накосячил, сам и разберусь. Чёрный Валя встряхнулся и агрессивно осмотрелся. Потом уставился на Илуватара, скорчившегося на полу. — Кукарекумо сказал: «Смерти», — ласково обратился к нему Валя. — Что ты думаешь по этому поводу, сынок? Илуватар бросил на отца взгляд, полный ужаса. — Не надо, — взмолился он. — Смерть – это дар, — бесцветно сказал Мелькор, ни к кому в отдельности не обращаясь. — Он доступен только людям… к сожалению. Валя тут же подошёл к нему: — Твой майа сказал: «Смерти». А что скажешь ты? Мелькор поднял на него несуществующие глаза. — Я не держу ни на кого зла, — тихо ответил он. — Мне только мучительно больно, что я не мог заплатить собой за жизни моих учеников и взять их страдания на себя. — То есть ты своих гешвистеров прощаешь? — уточнил Валя, и Мелькор устало кивнул. — Ну, ты у нас блаженный, поэтому твоё мнение мы в расчёт не берём. А ты, Намо, что скажешь? Валар покосились на Владыку Судеб. — А я теперь имею право судить только себя, — угрюмо ответил Намо. — И я это уже сделал. — Вижу, — задумчиво покивал головой Валя, потом обвёл зал колючими глазами. Ниенна ждала, что он обратится к ней, и уже приготовилась просить о прощении для Валар, однако тот только нетерпеливо отмахнулся: — Так, ты у нас тоже блаженная… — Ауле упрямо таращился на него, и Валя вдруг резко щёлкнул пальцами прямо перед его лицом; Кузнец отшатнулся. — Не нарывайся, Ауле, и не строй из себя мученика. Йаванна, а что скажешь ты? Он перевёл на неё взгляд, и Йаванна тут же пронзительно закричала, закрываясь руками. Чёрный Валя попятился, болезненно морщась, но Валиэ не замолкала, и тогда он пощёчиной заставил её ошеломлённо замолчать. — Ну у вас тут и помойка, — выдохнул Валя. — Гхм… Эрэ, сынок, ты уж не обижайся. В общем… Я тебя породил, я тебя и убью. Классика, чтоб её так. Извини уж… Илуватар, содрогнувшись, попытался что-то произнести. Мелькор вдруг поднял голову. — Смерть – это дар, — настойчиво повторил он, пытаясь найти Валю невидящими глазами. Валя с любопытством уставился на него: — Не понял. Погоди, ты предлагаешь вечные мучения, что ли? — Нет! — с ужасом воскликнул Мелькор, побледнел ещё больше и умолк. — Жаль, — подытожил Валя и с сожалением вздохнул. — А я было подумал, что ты нормальный. Руки-то болят? Мелькор молча покачал головой. — За столько лет существования мог бы научиться врать прилично… отец лжи, — мрачно процедил Чёрный Валя. — Значит, так. Истинной смерти вы все и вправду не заслуживаете. Это какой-никакой, а прогресс. Но видеть ваши мерзкие рожи сил нет. Потому я вас отправлю в небытие. Так сказать, аннигилирую ваше сознание. Ну, и телесные оболочки… заодно. — Чё? Валя с интересом склонил голову набок. Зрелище действительно было впечатляющим. Тулкас, в стельку пьяный, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на говорившем, силился вылезти из-под стола. Чёрный Валя скептически поднял брови, прищурился, и Тулкас стал медленно таять в воздухе. Он исчез, так и не сообразив, что произошло. И тогда Ороме, Манвэ, Йаванна, Варда и их майар с воплями бросились к выходу. Валя набычился, и двери с грохотом захлопнулись, едва не пришибив стоявшего в проёме Намо. И от этого резкого звука, оборвавшего все крики, Владыка Судеб бледно улыбнулся. Оцепеневшая толпа шатнулась к стенам. Валя неторопливо подошёл к Илуватару. Отец всего Сущего выглядел очень жалко, потому что Валар и майар ринулись к дверям, не заботясь, что наступают на своего создателя. Чёрный Валя сочувственно улыбнулся сыну. А потом Эрэ растаял, и от него не осталось даже следа. А дальше стали таять разом все Валар и майар, прижавшиеся к стенам… И в высоком зале остались щерившийся Валя, угрюмый Намо, Ниенна с глазами раненого оленя, слепой скорбный Мелькор, замерший Ауле, мертвенно-бледная Варда… и Курумо с очень глупым и растерянным лицом. — Где Ирмо и Эстэ? — резко спросила Ниенна Чёрного Валю. — Ну, их-то здесь и не было, — хмуро усмехнулся Валя. — Бродят по лесам, грустят… (На самом деле Ирмо в это время сидел дома и сосредоточенно давил пузырьки на длинном полиэтиленовом пакете. Эту упаковочную плёнку ему специально привозили с Арды эльфы-мореходы. А как ещё расслабляться? Уж Ирмо-то знал, что прекрасные цветные сны, которыми славился Лориэн, вовсе не так безобидны, как он сам всем расписывал. Откровенно говоря, плёнка тоже немного отупляла, но уж лучше она, чем то, с чего ловили кайф в Лориэне. Рядом с Владыкой Грёз сидела Эстэ, проходившая дветысячисемьсотсорокпятый уровень Angry Lords – очень крутой игры, требовавшей недюжинного интеллекта и незаурядного глазомера. Её пальцы проворно бегали по гладкой отполированной поверхности плоского прямоугольного самоцвета. Гениальную штуку придумал какой-то эльф, после того как ему на голову с дерева упало надкусанное яблоко. Кто и когда надкусил его – осталось неизвестным. Поговаривали, что вся история – враньё в целях пиара, но самоцветы были реально крутыми, не чета Сильмариллам, которые только светиться-то и умели. И ещё из-за этих новомодных самоцветов никого не убивали, что тоже немаловажно). — Дорогая жёнушка, тебя я забираю домой, — продолжал Валя. — Нашего сына тебе сможет заменить вот этот… Кукарекумо. Это же он предложил подарить вам всем смерть. Лицо Варды дёргалось, и непонятно было, кого она ненавидит больше – мужа или Курумо. Майа же смотрел так, словно сбывались его худшие кошмары. Валя с полубезумным хохотом щёлкнул пальцами, и они оба исчезли в яркой вспышке. Чёрный Валя обвёл глазами оставшихся. — Поиграем в Деда Мороза, — сказал он, страшно щерясь, и, поскольку присутствующие его не поняли, пояснил: — Я сейчас добрый и могу исполнить по одному вашему желанию. — Небытия, — хрипло сказал Ауле и широко открытыми глазами обвёл зал, остановившись взглядом на слепом лице брата. — Прости меня, Мелькор, если сможешь. Мелькор качнул головой: — Я никогда не держал на тебя зла, брат. Прости и ты меня… Чёрный Валя выразительно закатил глаза. Ауле растаял в воздухе: казалось, в последние секунды существования напряжение отпустило его. — Требую правосудия для себя, — сказал Намо, поскольку Валя выжидающе уставился на него. У Владыки Судеб хватило мужества отойти от дверей и прошагать расстояние, отделявшее его от Вали, и сейчас он смотрел прямо в жёсткие усмехающиеся глаза и подавлял страх глубоко в себе. Намо было не так-то просто напугать, но внутри у него, не ведавшего боли, всё сжималось, когда он представлял, как мучили Мелькора его раскалённые железные вериги. Но небытия он не мог просить, потому что судил себя строже, чем Ауле. Однако Валя просто отвернулся и посмотрел на Ниенну. — Исцели брата моего, — сказала она, не отведя пылающего скорбного взгляда. Валя, ухмыляясь, поднял бровь, и Мелькор вздрогнул, почувствовав, как уходит куда-то боль. Глаза! Его глаза! Ему показалось, что он снова может видеть. Он разлепил веки, ощущая, как они перестают гореть, и посмотрел перед собой. Свет! Мелькор увидел ироническую усмешку Вали, счастливые слёзы Ниенны. Он повернул голову и взглянул в лицо Намо, и тот стиснул зубы, ненавидя себя всем сердцем («Не догадался попросить об этом! Только о себе самом и своих винах думал!»). Мелькор снова перевёл взгляд на Валю. Ему показалось, что он смотрит на самого себя – только сильно изменившегося. — Спасибо, — произнёс Мелькор, и ему самому послышалось в собственном голосе что-то новое. — А не за что ещё, — оскалился Валя. — Это было желание Ниенны. Ты-то чего хочешь? Мелькор опустил голову. — Небытия, — сказал он негромко. — Ложь, — заметил Валя весело. — Я думал о тебе лучше, Мелькор. До тебя люди были – не лгали, а ты, видишь ли, особенный, скрываешь своё единственное настоящее желание. — Он чуть заметно выделил голосом ироничное «люди». — Люди, — растерянно повторил Мелькор, пытаясь прочитать подсказку в глазах Вали. — Валар… — Он умолк. Чёрный Валя ехидно ухмылялся. — Ну и гордыня же в тебе, родной мой, — иронично заметил он. — Вот Лютиэнь Тинувиэль не стеснялась сказать, чего хотела. И что пожелала, то и получила, так, Намо? — Владыке Судеб вдруг почудилось тепло в этом насмешливом голосе. — А тебя, Мелькорушка, заботит только то, что мы, может быть, будем смеяться. Ну и то, что ты, естественно, недостоин. Он хрипло откашлялся. Мелькор поднял на Чёрного Валю потерянный взгляд: — Человеком… если это можно… — Отучайся, парень, от этого, — искренне веселился Валя. — Чего человеком? Стену зала этого пробить человеком? Тямой чтоб влетел сюда? Мелькор сглотнул. — Я хочу стать человеком, — несмело произнёс он. — Смертным человеком, которому даны выбор, забвение и смерть. Валя демонстративно похлопал в ладоши, но воздержался от иронических замечаний. Вместо этого он глянул на Намо: — А ты, друг мой, не хочешь… человеком? Намо онемел. Он чувствовал на себе ободряющий и заинтересованный взгляд Мелькора, но не мог сказать ни слова и лишь растерянно моргал. Валя потёр нос: — Да и чёрт с ним, с твоим мнением. Вот тебе правосудие моё – будешь человеком. — А, — нерешительно вдруг начал Мелькор, — я ошибся, наверное… Прости, Валлянуркагон… Можно мне изменить желание? — Начинается! И чего же ты, по-твоему, хочешь? — с неподдельным любопытством осведомился Валя. — Я не знаю, что с Ортхэннэром, — сказал Мелькор растерянно. — Я не чувствую его сознания. Намо неловко пошевелился. — Его, в общем, 25 марта 3021 года Третьей Эпохи… — медленно начал Владыка Судеб, искоса глядя на Валю. Мелькор непонимающе смотрел на них обоих. — Понял я, Намыч, — оборвал Валя. — Но человеком я тебя, Мелькор, всё равно сделаю. Вот тебе твой драгоценный ученичок, убедись, что с ним ничего не случилось, и я отсюда сваливаю. Вспышка – и в центре зала возник растерянно озирающийся Гортхауэр. Внешне – такой, каким он был в Валиноре… давным-давно. Артано, каким его помнил Намо. — Ортхэннэр, — произнёс Мелькор негромко, и голос его осёкся. Чёрный Валя зажал уши и зажмурился, чтобы не видеть трогательной встречи Учителя и Ученика. Но, как он ни старался, глухие рыдания и возгласы всё равно достигали его слуха. Больше всего раздражал влажный чмокающий звук – это рыдающий коленопреклоненный Гортхауэр обливал слезами и лобызал руки своего обожаемого Тано. — Ша! — наконец рявкнул Валя. — Уши вянут! Контролируйте себя всё же, вас могут неправильно понять! Однако, увидев, как недоумевающе вытаращились на него Мелькор и Гортхауэр, он смутился – впервые за много веков. Чтобы скрыть это, вспылил: — Давайте живо решайте ваши проблемы, в печёнках у меня уже ваша Арда! — Арта, — серьёзно поправил Мелькор. — Не Княжество, но Земля… Валя хотел было огрызнуться – и только безнадёжно махнул рукой: — Ну, ты блаженный, лады… — он повернулся к Гортхауэру. — Ёлки-палки, да вставай наконец с колен! Вот. Ты-то чего хочешь? Поднявшийся майа недоумевающе смотрел на Валю, и тот закатил глаза. — Я тут сегодня типа Санта-Клауса. Желания заветные исполняю. Что хошь сделаю, но желание одно. — У меня больше нет желаний, — со счастливой улыбкой сказал Гортхауэр. — Я нашёл Учителя, и Учитель мой здоров. Чего мне ещё желать? Разве что умереть у его колен. — Ты по ходу тоже юродивый, — угрюмо подытожил Валя. — Ну и дурдом тут у вас… Учти только, что учитель твой хочет стать смертным, и как бы годиков через тридцать, а то и раньше, пойдёт искать счастья в другой мир. И Намыч, кстати, тоже. Да, Намыч? — Намыч… А, Намо! А кто же будет Владыкой Судеб? — не врубился Гортхауэр. — Да хоть Ниенна, — отмахнулся Валя. — А то и вообще никто. Люди не дураки, сами разберутся, куда им дальше. А если не разберутся, так им и надо. — Я с Учителем, — сориентировался Гортхауэр, и на лице его снова появилась идиотская улыбка. — Я на всё согласен… только чтобы с Тано. Валя потёр нос. — Мне нужно покурить, — придумал он наконец и рванул к выходу, на ходу зажигая щелчком пальцев свежесотворённую сигарету. Алмазный песок захрустел под ногами, спекаясь в уголь. Валя хрипло закашлялся, поперхнувшись дымом. Так горек был дым созданной им сигареты, что на глаза ему навернулись слёзы. Валя затянулся ещё. И ещё. Из дверей зала пиршеств вышел, чуть покачиваясь с непривычки, Мелькор. — Валлянуркагон, я очень благодарен тебе. — Валя сделал вид, что не слышит. — Вижу, ты хочешь побыть один, но меня кое-что очень тревожит. Я согласен, что мои братья скорее губили этот мир, вторгаясь в него. Но они же его и поддерживали самой своей сущностью. Без них, без их силы – что же будет с Артой? — Чёрт её знает, — пожал плечами дед всего Сущего. — Но думаю, что всё будет хорошо. Во-первых, Арда знатно попила из вас всех сил, напитана ими под завязку. И во-вторых, признаюсь тебе, как копии с себя, только молчи об этом… Как ты думаешь, где мы сейчас находимся? — Эмм… В Валиноре, — осторожно предположил Мелькор. — В принципе, да, — кивнул Валя, швырнув тлеющую сигарету в алмазную пыль. — А если более глобально? — В Эа, — нерешительно уточнил Чёрный Вала. — А что есть Эа? Мелькор немного приободрился. — Эа есть Вселенная, и Изначальная Тьма покоит в себе миры её, Тьма – великая, всепорождающая, полная безграничной силы… — Вот верно сказано: Тьма вокруг нас, — угрюмо закивал Валя. — Фуфло всё это. Мы на фэндоме живём, парень. Великом, всепорождающем, полном чудовищной безграничной силы. Мелькор непонимающе посмотрел вокруг. — Сыночек мой Эрэ хотел этот мир сделать спокойным и неинтересным для злобных алчных тварей, что обитают на фэндоме, — объяснил Валя и сотворил свежую сигарету. — Принеся Равновесие в жертву Предопределённости, он бы обезопасил всех нас от Чёрных Врагов Мира, коих бесчисленное множество. Они называют себя Фикрайтеры. Чтобы узреть подлинный облик их, назови Фикрайтеров Истинным именем – Графоманы – и ужаснёшься открывшейся чёрной сущности. Мелькор несколько раз растерянно моргнул. — Вот что тебя понесло мутить воду на Арте? — ворчал Валя беззлобно. — Устроил тут, понимаете, рай для сентиментальных девиц и разных борзописцев… Эх, Мелькор, сидел бы тихо… — А мне нравится, как получилось, — осмелился заметить Вала. — Нравится?! Ну, вкусы у всех разные, конечно... De gustibus nоn est disputandum … Эхх… добрый ты человек! — рявкнул вдруг Валя. — Так я точно человек теперь? — Чёрт его знает, — признался Валя. — Вроде я всё сделал как надо. Но точно знает только Графоманка, которая сейчас печатает нашу историю на своей шайтан-машине. Кстати, на самом деле, — он снова затянулся, — тебе ещё повезло. Часто ведь и слэшеры попадаются. — Это кто? — с любопытством спросил Мелькор. — Эм… забудь, — поперхнулся сигаретой Валя. — Ладно, пора мне лететь отсюда, а то супружница моя майа твоего совсем замучит. А он, небось, тоже живая душа. Графоманке нашей он вроде ни к чему…