Доступность и больничные дни

      Норман хотел бы повторить вновь тот факт, что Нью-Йорк это плавильный котёл Америки и, в какой-то степени, земного шара. Переполненный людьми со всех уголков планеты, всех культур и убеждений, закручивающийся в паутину из районов и линий метро, и его любимый Отто Октавиус всё ещё хочет Панеру. Жизнь ужасна.       Возможно, он чересчур драматизировал, но смотря сквозь высокие стеклянные двери напротив себя, Норман чувствовал тот же самый трепет, какой тяжестью оседал в его груди по утрам в ожидании новостей о всех тех зверствах, совершённых им в беспамятстве в предрассветные часы прошлой ночи.       Ты по-крупному преувеличиваешь, приятель. Ах, а вот и он. Мы вселяем страх в сердца невинных жителей этого города каждую ночь, мы монстры, которых они учат опасаться своих детей, мы бесконечно могущественны, Норман Озборн. Это Панера Бред. Возможно, ты в чём-то прав, но это попросту очень грустно. Нужно ли мне повторить мой монолог про плавильный котёл снова? Нет, пожалуйста не надо.       Всё, что нам нужно сделать, это зайти внутрь, заказать миску супа и чай и выйти оттуда. Ты осознаёшь, что мы выглядим как сумасшедший с улицы, в ужасе смотрящей на Панеру Бред, верно? Ну, ты хочешь взять контроль? Нет. Хорошо, тогда заткнись к черту, у тебя нет власти здесь. Ровно как и у тебя. Это просто Панера.       Это просто Панера! Как минимум, там внутри тепло, а холод начинал пробираться под тонкий свитер Нормана, пока они- он стоял снаружи. Норман удостоверился, что тяжёлая дверь полностью закрылась за его спиной, и прошёл к прилавку, подняв голову к меню, свисающему с потолка так, словно он не знал, зачем именно пришёл сюда. Двигайся вперёд, Озборн. Тебе нужно остановиться. Просто подойди к девушке, прекращай ошиваться вокруг.       Девушка – подросток в сущности – за прилавком не выглядела напряжёной из-за медленно надвигающегося бизнесмена, неловко бормотавшего себе под нос. Она работала в торговой сети на улицах Нью-Йорка, она, скорее всего, вполне привыкла к ковыляющим по магазину шизофреникам. Ты не шизофреник, Норман Озборн, ты суперчеловек, воплотивший мечты человека с самого начала истории. Окей, хорошо, тогда попытайся объяснить это бедной девочке за прилавком. Хорошо, продолжай эту процессию.       К удаче Нормана, он, кассирша и, возможно, двое или трое других постоянных клиентов были единственными людьми в ресторане. Кассир была полностью готова к приближению Нормана, и его альтер-эго было готово тоже. – Эм, привет. Добрый вечер, эм, можно, пожалуйста, миску томатного супа и чёрный чай?       Кассирша записала заказ: – Вы хотите чай горячим или со льдом, и какого размера? – спросила она, при этом её голос был настолько монотонным, что Норман едва осознал, что его действительно спрашивают о чём-то, что привело к моменту неловкого разглядывания до тех пор, пока Норман не смог придумать ответ. – Горячим, я думаю, и, эм, большой? – это казалось достаточно правильным ответом, она кивнула и продолжила записывать. Хорошая работа, Норман Озборн, ты сделал это, ты заказал простую еду в простом магазине. Спасибо, дружище, это очень много для меня значит. – Хорошо, сэр, это будет 11.52, – Hoрман чувствовал себя слегка неловко, когда он протягивал кассирше матово-чёрную карту, чтобы оплатить двенадцать долларов, но эй, такова жизнь миллиардера с больным бойфрендом. Отто должен мне много времени вместе. Очень правдиво, Озборн, только посмотри на свою шикарную обувь, касающуюся такого грубого, грязного ковра, это же катастрофа. Ты испортил моей одежды на тысячи долларов. Уупс.       Норман прошаркал к одному из неудобных стендов и начал ждать. Возможно, единственная прелесть быстрой еды это именно её быстрая часть. Норман мог разве что представлять, почему его альтернативная личность так сильно ненавидит Панеру, что даже не желает обсуждать это, но он просто хотел убраться из этого места поскорее не меньше.       Примерно спустя пять или чуть больше минут Норман Озборн вернулся на улицы Нью-Йорка и направился в сторону квартиры доктора. Отто жил намного ближе к Оскорпу, чем Норман, удобно и почти идеально расположившись между Панерой в одном направлении и прекрасным небоскрёбом Нормана, примерно по четыре квартала с каждой стороны, так что это наверняка имело какой-то смысл – то, по какой причине это было его утренним местом назначения, каким бы неприятным оно не было.       Знакомое гудение встречало на входе в квартирный комплекс Отто. Норман любил маленькое пространство за то, как он привык подшучивать над этим; ему нравилась шутка о том, что это, должно быть, стокгольмский синдром. Отто жил на несколько этажей выше в более приятной, чем среднестатистическая, квартире, у него было несколько комнат и собственная ванная, что было невозможно для этого района города.       Норман открыл дверь и зашёл в квартиру. Отто третировал бизнесмена своим отношением к чистоте, и Норман машинально скинул обувь и поставил её на низкую полку, которую Отто установил у двери. В квартире было темно, а единственным источник света между открытой кухней и гостиной являлись расположенные хаотично лампы, отчаянно нуждающиеся в новых лампочках, и свет, льющийся из-под входной двери холла и полуоткрытой двери ванной комнаты. – Отто? Я пришёл с работы, Дорогой, – оповестил Норман, осматриваясь вокруг в поисках Отто. Он поставил сумку из Панеры на стол и прошёл в комнату немного дальше. Она была значительно грязнее, чем обычно, одеяла и подушки и предметы одежды были скручены и раскиданы по полу и несколько грязных кружек из под кофе стояли на столе перед диваном.       Присмотревшись повнимательней к дивану, он осознал, что, оказывается, Отто смотрел на него из-за спинки, а одеяло было накинуто на его голову. Норман мог видеть только его глаза и отблеск света на линзах его круглых очков. – Вечера, Норман, – проворчал он, после скатываясь обратно в расщелину дивана. – Ты выглядишь жалко, – заявил Норман, вновь беря еду в руки и ставя её на маленький столик, расположенный перед диваном, где был завернут Отто, а потом сел на пол рядом с диваном. – Я чувствую себя жалко, – Отто ответил сухо. Он плотнее закутался в одеяла, полностью скрывающие его фигуру, и повернулся лицом к Норману. – Ты встретился с ужасами Панеры ради меня?       Норман хихикнул, “ужасы Панеры” были на сто процентов идеальнейшими словами для описания опыта Нормана от этой сети. Ужасно. – Конечно же. Я сказал, что сделаю это, разве нет? – Ты просто казался полным ненависти, – объяснил Отто, вытягивая одну руку из под одеяла и делая небольшой жест, показывая, что Норман должен положить сумку с Панерой ему в руку. – Что, разве я когда нибудь был ненавистником чего-либо? – засмеялся он. – Клевета, клевета, клевета, доктор Октавиус. Я мог бы посадить тебя в тюрьму за такое. – Но это было бы так грустно, потому что никто бы не отважился на Панеру ради меня в тюрьме. И ты бы скучал по мне, – Отто ответил, и Норману становилось легче от того, как он подыгрывает своему печальному состоянию. – Я бы скучал по тебе? Нет, нет, это ты бы скучал по мне, Отто, – настоял Нормана, усаживаясь обратно на пол после того, как достал набор кухонных приборов для партнёра. – Но липучка тут именно ты, – рассудил Отто, и это честно застало Нормана врасплох. – Что? Когда это мы решили это? Я не думаю, что вообще когда-либо решали. Я не прилипчивый. Плюс, ты снова клевещешь на меня, – Норман покачал головой и повторил своё утверждение, – я не липучка. – Ты не прилипчивый, чёрт меня подери, Озборн, – попытавшись засмеяться, Отто только издал какой-то странный звук, заставивший его потянуться к чаю, купленному ему Норманом. – Я мог слышать панику в твоём голосе, когда ты позвонил ранее сегодня. Мы не виделись, наверное, тринадцать часов, Норман, и ты звучал, словно был уверен, что я мёртв, – продолжил Отто, – и как много моих сотрудников ты извёл из-за этого?       Норман выслушал слова Отто и предпочёл не отвечать конкретно на поставленный вопрос, повторив простое предложение: – Я не липучка, – он продолжал утверждать, – Я просто беспокоился за тебя, Дорогой, сам знаешь в какое безумное время мы живём и ты понимаешь- – Липууучка, – повторил Отто. – Хорошо, если уж я прилипчивый, что неправда, то ты определённой нищий. Я имею в виду, посмотри на это место, – Норман обернулся, оглядывая квартиру. – Ты называешь меня бедным снова, Озборн? Потому что ты называешь меня, человека, которому ты платишь, бедным. Похоже на какие-то внутренние денежные проблемы с бизнесом, а не как то, что я могу исправить.       Норман закатил глаза: – Ладно, неважно, неважно. Клички для детей, Отто, – Норман был уверен, что будет так же обвинён в обзывательстве, так что поспешил продолжить. – Как на счёт кино? Я сильно устал и я могу немного отдохнуть здесь.       Отто нахмурился: – Ты не должен оставаться, Норман, я не хочу, чтобы ты заболел, – настаивал он. Оу, простота человеческого существования, если бы только Норман вписывался в эту категорию как когда-то давно. Вместо этого он был благославлён невозможно стойким телом и проклят вечно озлобленным внутренним голосом. Ты липучка, Озборн, просто уведомляю. А ты не существуешь, просто уведомляю тебя, жопоголовый. – Ой, да я буду в порядке, не беспокойся об этом, – заверил Норман, но Отто всё ещё хмуро смотрел на него. – Я не думаю, что это именно то, как это работает, Норман, ты не можешь просто избегать все болезни вот так легко, – он слегка посмеивался над его уверенностью в собственном иммунитете. – Ну и что такого плохого может случится? Я заработаю лёгкий кашель и не пойду на работу и мы проведём день вместе? Не так уж и плохо звучит, на самом деле. – Норман, ты не можешь свести на нет свою работу просто из-за того, что хочешь проводить больше времени со мной, – продолжил протестовать Отто, при этом он сражался в тяжелом бою, и они оба понимали это. – Хорошо, что же ты тогда сделаешь с этим, мелкая больная сучка? – Норман издевался, попытался ткнуть Отто в бок, но получил шлепок по руке. Отто пощурился на Нормана. – Видишь? Ничего. Я выиграл, ты проиграл. – Всегда такой простой, – произнёс Отто, притягивая свои ноги немного ближе, чтобы для Нормана появилось немного места на уютном маленьком диване.       Норман выкинул мусор из под еды Отто и взял пульт по пути назад, включая телевизор, прошёл на кухню. – Хочешь ещё что-нибудь, Дорогой? – Отто выдал в ответ низкое мычание и Норман принял это как “нет”. Бредя обратно к дивану, он начал пролистывать список фильмов. – Планета обезьян, ещё одно кино про Парк Юрского периода, Черный ястреб, Ганнибал, Блондинка в законе, Одиннадцать друзей Оушена- – Что там было последним? – встрял Отто. – Одиннадцать друзей Оушена? – Норман повторил. – Нет, нет, тот, что перед этим? – Блондинка в законе? – Ты ещё не смотрел этот фильм? – спросил Отто, и Норман покачал головой. – Смотрим его. Ты полюбишь это, поверь мне. – У меня такое ощущение, что нет, – Норман отозвался.       Отто издал явно принуждённый кашель, переросший в настоящий и действительно болезненный. – Неужели ты не позволишь своему бедному, больному товарищу выбрать кино?       Норман драматично вздохнул: – Конечно позволю, как я могу не позволить, – он тряхнул головой и нажал на кнопку. – Оу, только посмотри на это, мы даже попали на самое начало, – воскликнул Отто. – Йухуу, – Норман сказал сухо, покрутив пальцем в жесте “радости” и сел на диван, медленно падая на Отто и гнездясь между спиной мужчины и спинкой дивана, натягивая одеяло и на себя тоже. – Ах ты маленькая одеяловая свинья, – Отто захихикал. – Не представляю, о чём ты говоришь, Дорогой, – играл дурака Норман как если бы он не слышал эту жалобу сотню раз от мужчины. Его партнёр просто покачал головой и переместился так, чтобы иметь возможность крепко прижать Нормана к своей груди и смотреть размеренно играющий на заднем плане фильм.       Норман вдохнул его запах, не особо фокусируясь на происходящем на экране, вместо этого тепло вокруг него затягивало его в блаженное беспамятство. Позже он будет говорить Отто, что устал слишком сильно, чтобы сопротивляться этому, чтобы наслаждаться фильмом ещё какое-то время, но приятный запах его партнёра, тепло двух тел, прижатых друг к другу, тихий стук сердца любовника над ухом после того как он положил голову на грудь Отто – всё это было слишком для бизнесмена.       Норман, на деле, сказал бы на следующий день, что заболел, к тому же его альтер-эго не было радо, когда его называют жопоголовым или тащат в Панеру, так что позволило болезни захватить его. Норман же не сильно возражал, когда Отто перестал ругать его за это.