Мелькают дни

      Беременность заметно меняет Михаэля. Он становится совсем круглым, а оттого неловким и увальным, медленным и неповоротливым. Ребёнок уже достаточно крупный и тяжёлый, давит на таз и на внутренности, отчего ангелу становится совсем тяжело. Он ходит медленно, периодически растирая тянущую поясницу и придерживая живот, когда дитя толкается слишком сильно. Такой могучий ангельский генерал — а становится совсем уязвимым и почти беззащитным.       Эребос в излюбленной манере наблюдает со стороны. Определённо, в некотором роде ему даже льстит, что именно он смог довести этого невыносимого пернатого засранца до такого состояния. Но вместе со злорадным удовлетворением приходит также и любопытство, которое и вынуждает Эребоса наблюдать и проявлять так много участия и интереса. Ведь когда ещё удастся получить так много столь необычного опыта?       Так что да, Эребосу было любопытно. У ангела всё было совсем по-другому, чем когда-то было у безликого, было как-то слишком сложно и тяжко, и долго. Но Михаэль не жаловался — впрочем, он никогда этого не делал, самодостаточный гордец. Лишь терпеливо ждал и улыбался, и Эребос чувствовал тёплую мягкую ауру исходящей от него любви. Несмотря на все трудности и неудобства, он не злился на дитя и был нежен по отношению к нему, что, вообще-то, Эребоса тоже весьма удивляло.       Но всё в подлунном мире было конечно, и ангельская беременность не исключение. Под конец своего срока Михаэль стал совсем большим, а оттого увальным, и даже самая элементарная активность стала для него проблематичной. Просто встать или сесть стало почти невыполнимым заданием, и ему приходилось изрядно извращаться, чтобы выполнить эти нехитрые действия. Опираться на что-нибудь твёрдое и устойчивое, вроде стены, поддерживая живот и медленно опускаясь, или наоборот поднимаясь.       Он стал совсем неповоротливым из-за того, что ребёнок уже был сформированным, крупным и тяжёлым. Не мог долго стоять или ходить, быстро уставая, а необходимость сесть или, наоборот, встать, забирала весь остаток остальных сил. Выглядело это ещё более комично, и Эребос не мог отказать себе в удовольствии наблюдать за мучениями ангела.       Чтобы сесть, Михаэлю приходилось долго искать подходящее положение. После, опираясь о стену или спинку стула или кровати одной рукой, а второй, если повезло, о стол, он медленно опускал своё тело вниз, широко распахнув крылья, поддерживая равновесие. Падал, шумно тяжело дыша, придерживая живот, неловко принимая более удобную позу, чтобы отдохнуть и отдышаться.       Вставал не менее сложно, также опираясь на что-то твёрдое, но встать всё равно было сложнее, чем сесть, так что Михаэлю это не всегда удавалось сделать с первого раза. Тяжёлый живот тянул книзу, к земле, не позволяя нормально двигаться в привычном ритме. Унизительное зрелище, и если бы кто-нибудь, кроме Эребоса и Кайроса, видел сиятельного генерала в нём, вся репутация Михаэля полетела бы в Бездну. Однако ангел стойко сносил все превратности судьбы, и кажется, не был ни возмущён, ни унижен, и это всё-таки вызывало внутри безликого тень уважения. — Никогда бы не подумал, что тебя можно довести до состояния, когда ты даже на ноги нормально встать не сможешь, — наблюдая в очередной раз за потугами ангела, Эребос всё же не смог отказать себе в удовольствии поддеть его.       Выйдя из теней, он подплыл к ангелу поближе, с насмешкой и искрой интереса рассматривая его могучую фигуру. Тот держался одной рукой за изголовье кровати, второй уперевшись в матрас; выпятил вперёд большой живот и тщетно пытался встать, снова и снова падая обратно. Заметив замершего поблизости безликого, шумно вздохнул и прикрыл глаза, недовольно поморщившись, и тень уязвимости пробежала по его лицу. — Наш сын родится крупным и крепким ребёнком, — поджав губы, нехотя отозвался Михаэль. — Он большой и тяжёлый, мне непросто дохаживать срок с ним, что влияет в том числе на мою подвижность, как ты весьма проницательно заметил, — ноты язвительности появились в голосе ангела, и Эребос безошибочно считал их как неловкую попытку защититься.       Конечно, Михаэлю было непривычно чувствовать себя таким уязвимым, а уж тем более эту уязвимость демонстрировать. Но природа брала своё, и он мало что мог противопоставить ей. Беременность для любого народа период уязвимый, и ангелы, как бы ни пыжились своей мощью, едва ли были исключением из общего правила — наблюдая, Эребос уже успел понять это.       Он смотрел на Михаэля, который при безликом оставил попытки встать, опустив руку с изголовья на свой живот и бездумно поглаживая его в бессознательном успокаивающем жесте. Такой открытый, уязвимый, почти хрупкий — во многих проявлениях беременности Эребос видел его таким. Но снова и снова ему не хотелось вредить, но хотелось оберечь и защитить, и безликий издал тихий смешок, подплыв ещё ближе. — Давай, ангел, — он протянул Михаэлю руки, и тот вопросительно посмотрел в ответ. — Я достаточно устойчивая и крепкая опора, чтобы удержать тебя и помочь встать, — тень смущения сменила удивление на лице ангела, и он неловко улыбнулся, а его взгляд потеплел.       Горячие руки обхватили жилистые тонкие, прохладные предплечья Эребоса, и он почувствовал тяжесть давления, с которой Михаэль навалился на него. Напряг мышцы, в ответ обхватывая предплечья ангела, удерживая его и потянув на себя, когда в попытке встать, тот снова неловко начал заваливаться обратно. Подался назад, вытаскивая Михаэля за собой, и ангел медленно выпрямился, наконец-то поднявшись на ноги. — Спасибо, — не спеша отпускать руки безликого, он благодарно тепло улыбнулся, и Эребос почувствовал внутри себя укол смущения, который, конечно же, никак не выдала недвижимая маска. — Если захочешь сесть, я, так и быть, снова помогу тебе, — вместо ответа фыркнул безликий, на что ангел негромко посмеялся. — Буду иметь в виду, — разомкнув руки, отозвался Михаэль, снова коснувшись живота, поддерживая его.       Эребос проследил за его движением, но ничего больше не сказал. Лишь продолжил наблюдать, не спеша, впрочем, уходить обратно в тени. И снова ловя себя на мысли, что заботиться об этом пернатом засранце не так уж и плохо.