Мелькают дни

      Беременность странно влияла на Михаэля. Мало того, что он менялся внешне, что-то ещё менялось внутри, делая сурового ангельского генерала чувствительным и ранимым, таким, каким Эребосу было сложно себе даже представить его. Меланхоличным и беспокойным, пусть он и пытался прятать подобные изменения от чужих глаз. Но Эребос видел и ощущал, и наблюдал, заинтересованный, что будет дальше.       Он чувствует перманентную тревогу, исходящую от ангела. Осязаемое беспокойство, волнующее его дух. Странное и необычное ощущение, ведь разве может могущественный генерал чего-то бояться? Он, что всегда бесстрашно вёл ангелов вперёд, возглавляя их и являясь их идеалом и образцом для подражания?.. Но тем не менее Михаэль беспокоен, и Эребос наблюдает за ним, удивлённый и заинтригованный.       Его тревога связана с ребёнком. Безликий видит, как ангел касается своего живота, будто прислушиваясь к ощущениям. Гладит натянутую кожу, едва живот начинает округляться и становиться заметным, и напряжение в его ауре немного успокаивается и уменьшается. Он чутко следит за своим состоянием, реагируя на малейшие изменения или движения, и Эребос ощущает колебания эмоционального фона. Так странно.       Но ребёнок растёт, и живот Михаэля становится больше. Маленькое требовательное существо, которому постепенно становится тесно в утробе — тревога Михаэля отчего-то растёт вместе с ним, и Эребос чувствует эти тяжёлые волны, накатывающие время от времени на ангела, делая его беспокойным. Становятся острее и невыносимее, но он лишь вздыхает, придерживая себя за поясницу и низ живота, и морщится, когда дитя толкается и бьётся, доставляя боль и дискомфорт. — Давай я усыплю его? — Эребос выходит из теней, обращаясь вкрадчиво и негромко. Осматривает ангельскую фигуру внимательным взглядом, считывая эмоции и пытаясь понять их природу. Ему интересно, и он намерен утолить свой интерес, иначе зачем всё это было нужно? — Ты же даже толком разогнуться не можешь — давай я помогу тебе.       Михаэль вздрагивает от его слов, дёргается, хмурится уязвимо и отворачивается. Ребёнок и вправду толкается слишком сильно, переворачивается и давит на органы, отчего трудно дышать, а внутри всё болезненно тянет. Но он готов терпеть все эти неприятные ощущения ради осознания элементарной истины, а потому едва голос безликого затихает, он, не колеблясь, выдыхает: — Нет. — Почему? — Эребос склоняет голову набок, и в его голосе слышится любопытство. — Я чувствую исходящую от тебя тревогу… Ты боишься, что я наврежу потомку? — Нет, — Михаэль качнул головой и болезненно поморщился, нервно погладив живот. — Не ты причина моего беспокойства. — А что? — безликий не собирался отступать, наоборот подлетев поближе, и ангел горько усмехнулся, вновь отвернувшись от него. — Я не должен беспокоиться из-за таких глупостей, — ответил тихо, но в его голосе послышалась такая же горечь. — И тем не менее ты беспокоишься, — Эребос продолжил настаивать на своём. — Расскажи, я хочу знать.       Михаэль одарил его странным нечитаемым взглядом. Он замер, словно величественная статуя, и на лицо его легла непроницаемость. Он всегда делал так, когда чувствовал себя уязвимым, словно был не вправе чувствовать эмоции и проявлять их. Но тем не менее он не стал спорить и бесцветно ответил, утоляя любопытство безликого. — Мать рассказывала, что у некоторых ангелиц бывало так, что дитя погибало ещё до рождения, да и у малых народов тоже такое иногда случается, — произнёс Михаэль. — Мне тревожно, ведь мой ребёнок от безликого, сам я мужчина — вдруг Эльрату неугодно, чтобы это дитя увидело мир? Вдруг он заберёт его? Если не в утробе, то сразу после рождения — что так, что так я всё равно не смогу защитить его. Поэтому я слушаю, поэтому я чувствую, и как бы тяжело мне ни было, я знаю, что дитя живо и что оно в порядке. По крайней мере пока. — Ты же умный, — Эребос фыркнул. — Ты должен понимать, что твоё беспокойство имеет очень мало шансов стать действительностью.       Михаэль сжал губы в тонкую линию, закрываясь ещё больше, и безликий ощутил, как вокруг него разлилась аура холодной отчуждённости. Конечно, ему не стоило озвучивать Эребосу то, что так сильно и мучительно его тревожило, ведь никто не давал ему права быть слабым. Да и… как будто мастеру-ассасину в действительности было не всё равно…       Даже если дитя погибнет, он не станет горевать по нему. Наоборот, меньше проблем и меньше связей с самим Михаэлем. И даже если ему хотелось в глубине души получить поддержку от безликого и поверить в то, что он и вправду беспокоится… Михаэль вместо неё получил лишь очередное напоминание, почему ему не стоило привязываться к этому безликому.       Он чувствовал себя уязвимым и униженным, и легче определённо не стало, лишь хуже: к тревоге добавилось такое знакомое чувство одиночества. Впрочем, он сам в этом виноват, ведь он знал, что никого не интересует его слабость, он ценен только в силе и твёрдости — все ждут от него именно этого. Едва ли кто-то поймёт и примет его переживания, и захочет разделить их с ним. Поэтому на слова Эребоса он лишь кивает и прячет тоску и печаль как всегда в глубине своего сердца.       Эребос видит и ощущает. Хмурится, хотя бездвижная маска скрывает его эмоции от всех, кроме семейства. Которое шепчется недовольно и словно бы осуждающе — твой беременный партнёр определённо ждёт от тебя не такой поддержки. Раздражённо ведёт плечом и подлетает ближе, неловко касаясь напряжённых плеч ангела в извиняющемся жесте. — Я имел в виду… — его голос звучит утешающе, и он фигурально отступает. — Что не думаю, что Эльрату есть слишком много дела до потомков. И потом, ты слишком ценен для него, да и раз на то пошло, это дитя находится не только под его опекой. А мать любит детей, она позаботится о маленьком потомке, если что-то случится. Поэтому не бойся, ангел, ты родишь в срок здоровое дитя, и никто не станет забирать его у тебя.       Он неуверенно и осторожно привлёк Михаэля к себе, обнимая и закрывая крыльями. Ангел был так уязвим прежде всего эмоционально, и Эребоса это удивляло. Но семья, главным образом Никс и Йорген, говорила, что он нуждается в утешении и близости, пусть даже это казалось чем-то глупым и иррациональным. Ведь как большинство ангелов, Михаэль был травмирован, и беременность сделала его чувствительнее и ранимее. Он подсознательно искал в Эребосе поддержку и опору, потому что он стал непозволительно близок ему, привязался к нему слишком сильно, рассматривая в качестве своего партнёра. А партнёрам ведь принято доверять в том числе и свои чувства, и для таких эмоционально травмированных существ, как Михаэль, это особенно важное и хрупкое доверие. Эребосу не хотелось разбивать его и предавать. — Всё будет хорошо, ангел, — он ближе прижал Михаэля к своей груди, гладя по голове, и тот неуверенно прижался в ответ, обнимая безликого.       Эребос чувствовал себя как идиот, но Михаэлю вроде бы и вправду становилось лучше. Его аура медленно расслаблялась и успокаивалась, выравниваясь; печаль и тревога уходили, и им на смену пришли благодарность и ощущение безопасности. Он доверчиво жался ближе, и это пробуждало что-то тёплое в тёмной эгоистичной душе Эребоса, лишённой, как ему казалось, всяких чувств.       Он осторожно коснулся живота ангела, чувствуя, как ребёнок сильно толкнулся в руку. Михаэль на это шумно вздохнул, отстранившись и схватившись за поясницу, растирая её. Эребос же провёл ладонью по натянутой коже и беззлобно усмехнулся. — Я знаю, что пинать твоего родителя сущее удовольствие, — насмешливо произнёс он, на что ангел фыркнул. — Но всё-таки пока ты внутри него, будь терпеливее. Ему тоже нелегко, знаешь ли, и в твоих же интересах, чтобы папа спокойно и без сложностей доходил остаток срока, и ты, наконец-то, смог бы покинуть его тесную утробу.       Ребёнок, словно слыша второго родителя, чувствуя его прикосновения, и вправду немного успокоился, переворачиваясь мягче и плавнее. Михаэль негромко хмыкнул, осторожно разогнувшись, всё ещё придерживая себя одной рукой за поясницу. Второй он накрыл пальцы Эребоса на своём животе, несильно сжав их, и с благодарностью посмотрел на безликого. — А у тебя неплохо получается ладить с нашим сыном, — с беззлобной насмешкой мягко произнёс он, на что Эребос издал какой-то смущённый звук.       Но аура Михаэля успокоилась, и безликий почувствовал внутреннее удовлетворение. Что ж, возможно, этот ангел и вправду стал для него важнее и значимее, чем сам Эребос считал. И из возлюбленного врага, просто разгоняющего скуку, он постепенно становился кем-то большим.