Больной

Разумовский уже и не знает, какой сейчас день недели, месяц или число… Он не считал дни пребывания в этом адском месте, наверное, это казалось когда-то глупым, у него же нет дня Х, в который его освободят. Серёжа ведь ни в тюрьме, ни в колонии – он в психушке. И, если верить рассказу одного из санитаров какому-то новенькому, отсюда давно уже никто не выходил. В первые дни Серёжа рвал и метал, его тело заполняла огненная-душевная боль, от одной только мысли, что его никто не спасёт. Он один. Здесь и вообще где-либо, нет никого, кому было бы дело до него, до его мук и страданий здесь: Олега больше нет. А муки и страдания были не только душевными, но и физическими… Идеальная больница, дорогущая и суперпопулярная, в глазах общества – та же тюрьма, но для преступников похуже. Серёже здесь не место, он точно знает, что не псих. Птица пропал уже достаточно давно, все те препараты, которыми его обкалывают здесь, не дают злому двойнику явиться вновь. Доктор Рубинштейн хочет убить его, кого конкретно – без понятия. Может Серёжу, а может и Птицу. Кто ему больше интересен? Кто лучше в качестве морской свинки для опытов? Разумовского пытают, это не лечение ни в коем разе, всё то, что происходит в этих стенах противозаконно. –Что ж, спешу вас порадовать, Сергей…–Уста его главного мучителя приковывают к себе пустой взгляд, если бы только не смирительная рубашка… В голове отчётливо рисуются образы кровавой расправы над личным дьяволом, как Разумовский бил бы его, душил и рвал плоть, как в глазах ужасного доктора читался бы страх, такой же, как позавчера, вчера и три дня… Каждый день. Страх, которым душат то немногое, что осталось от жалкой душонки Сережи.–Сергей, вы меня слушаете? –Зачем? –Ну, я не замечал за вами любовь к сюрпризам… За всё время нашего знакомства.–Рубинштейн поправляет свою клетчатую рубашку и откладывает в сторону планшет с бумагами. Мужчина старается заглянуть в глаза. Забавно. В этих голубых… Бледно-голубых глазах больше не читается ни гнев, ни ужас, ни отчаяние. Серёжа смирился, ушёл в себя так глубоко, как только смог, а дальше что? Только глубже, пока он вообще не перестанет, как бы то ни было, реагировать на внешние раздражители. Сегодня с утра Вениамину Самуиловичу доложили, что за последней процедурой электрошоковой терапии пациент не оказывал ни малейшего сопротивления к подготовлению его к самой процедуре, что, по мнению Аркадия, должно было порадовать доктора, но такового не произошло. Более того, был отдан приказ перенести их Субботнюю встречу на сегодня. –Знаешь, Серёжа, в мире нет ничего хуже безразличия.–Ласковое обращение, точно когтистая лапа проходится по задней стенке в черепной коробке.–И в твоём случае… Ох, безразличие — это ужасно…–Мужчина цокает языком, медленно кивая.–Ты же светлая голова, чистый разум и… Я знаю, что ты не веришь мне, но твой недуг я хочу вылечить. Правда, Серёж, я очень хочу тебе помочь.–На этих словах доктор придвигает свой стул к тому, где сидит Разумовский. Огромная ладонь ложится на колено и медленно начинает его поглаживать. Серёжу внутри трясёт, но он не покажет, не позволит этому уроду насладится даже малейшим успехом. Единственные два чувства, которые остались в Разумовском, – это ненависть и страх. Именно они поддерживали хоть какую-то внутреннюю жизнь сознания. –Мой бедный, больной мальчик...–Мужчина наклоняется ещё ближе и ведёт рукой по ноге, всё ближе и ближе, ещё чуть-чуть и в голове всплывают самые худшие из всех воспоминаний. Серёжа всё ещё помнит, как его лишили даже банального контроля над своим телом. Это был какой-то медбрат, он сделал это изнасиловал с Серёжей, пока тот находился под препаратами… Конечно же, это вскрылось, но доктор Рубинштейн не расстроился, когда узнал, он лишь записал новый пункт в своих пометках насчёт пациента. Его попытки поговорить обо всём, что произошло в палате номер 23 выглядели парадом абсурда. Как живой человек может видеть в страданиях другого какой-то чисто профессиональный интерес? У доктора чуть слюна не текла, пока он пытался узнать, как же на Разумовского повлиял этот инцидент? Что Серёжа чувствует? А что чувствовал? Тогда он смог получить только плевки кислотой, да и один обычный в лицо. Сейчас, размышляя насчёт этого… Сергей уверен, что последующие “инциденты” были спровоцированы именно просьбой доброго доктора Рубинштейна. –Не трогай меня.–Тихо произносит Серёжа, на большее сил не хватает. На самом деле, питается Сергей средне, но хватает, чтобы больше уже не терять вес, да и сдохнуть ему не позволят, пока Рубинштейну интересен этот пациент. –Я понимаю… Придётся изменить схему вашего лечения.–Переход на “вы” никогда не был хорошим знаком, и этот раз не исключение.

***

Игорь был абсолютно уверен, что этот Рубинштейн та ещё мразь. Разумовскому место на нарах, а не в этом санатории… Как и большинству пациентов этого коррумпированного урода. Выписывает справки богачам, чтобы те не получили справедливое наказание. Власти обещали реформу, и вот её плоды? Или террорист-миллиардер у нас исключение? Гром требовал этой встречи все два месяца, что Разумовский провёл в этом пансионате. Игорь знает, что он не болен, не больше, чем обычные зеки уж точно. –Ох, Игорь Гром… Какая встреча, что на этот раз?–Скептически спрашивает администратор, с которым Гром видится уже регулярнее, чем с Пчёлкиной. Хотя девушка, точно банный лист, пристала к нему, но Игорь не был против, только показательно ворчал, а как иначе? –На этот раз вашей шарашке пришёл пиздец.–Игорь улыбается во все 32, что, стоит отметить, бывает редко, очень.–Читай, дружок. На обычной помятой бумажке стоит великолепная печать и подпись от самого Генерала Прокопенко Ф. И. На самом деле Фёдор Иванович просто устал ссорится с Игорьком каждый вечер, потому что тот никак не мог смирится с подобной мерой пресечения. Майор Игорь Гром оказался не просто красивым заголовком в газетах и в прочих СМИ, но и в жизни… Дотошный до справедливости, не готовый больше мирится со всяким жульём. Это даже какое-то время восхищало Дубина и Пчёлкину, но позже вся эта тема с Разумовским стала надоедать, а неугомонный пыл стал скорее минусом майора, но не однозначным. Дядю Федю уговаривать пришлось долго, всего одна подпись на бумажке со штампом, и Игорь бы попал сюда ещё раньше, где-то на второй-третьей неделе “заключения”, тогда интерес СМИ к этой сенсации утих, а значит можно без лишнего гемора и проблем для отдела работать, но не тут-то было. Однозначное нет, подобно судейскому молотку стукнуло Грома по темечку. Прокопенко считал, что бросить надо эту тему с Чумным Доктором, закинуть в дальний ящик и забыть, потому что… Вот просто даже приблизительные оценки того, сколько людей пострадало во время беспорядков, пугали его. Зачем сдирать корочку со свежей раны, что только-только затянулась? Но Игорь так не считал. Весь в отца пошёл. –Охренеть… –Не ожидал? Ну, времени у меня немного, пока ваш глав-гад не выползет из пещеры, так что веди меня к нему.

***

Смирительная рубашка, блеклое, худощавое тельце, замотанное в неё и следы от ногтей в районе шеи – не были гримом, а лишь жестокой реальностью, которая выбила из-под ног Грома землю. Весь его порыв оказался миражом, нет никакого санатория и придуманных болезней, но есть измотанный и пустой человек, сидящий напротив, в глазах которого вселенская печаль и чёрные дыры, но за ними нет неизведанного, лишь темное и всепоглощающее. –Кхм… Майор Полиции, Гром Игорь Константинович, назовитесь?–Вопрос аккуратный, тихий и практически риторический. –Сергей Викторович… Разумовский.–Голос хриплый и усталый, непроизвольная жалость зарождается под рёбрами, желание прижечь всякую симпатию к маньяку борется со всей информацией, что была получена от одного только взгляда на этот… Сосуд. По-другому назвать язык не поворачивается. –И так… Сегодня пятое июня 202n-ого года, я хочу обсудить ваше психическое состояние. Считаете ли вы, что выбранная вам судом мера пресечения справедлива и правомерна? –Нет.–Что удивляет, ибо Гром ожидал совершенно другого. Мужчина уже подготовил следующие вопросы, но теперь в них не было даже смысла. –Можете объяснить причину такого ответа? –Я… Я…–Слышно, что он даже дышать не может толком, возможно дело в смирительной рубашке, которую затягивали без лишней деликатности и явно не интересуясь о самочувствии пациента. Задыхаешься? Так и надо. –Всё в порядке, можешь подумать и ответить. Сформулируй для начала.–Гром не заметил, как перешёл на “ты”, но надо с этим заканчивать, всё же диктофон всё пишет. Проходит минута, за ней идёт и вторая, уже почти третья. –Сергей..? За дверями слышится шум, похоже Рубинштейн пришёл. Гром бы даже разочаровался, но как-то больше в нём нет желания пересадить Разумовского, только какое-то непонятное волнение. Всё же внутри ещё осталась надежда на то, что, хотя Сергей психопат, в нём всё ещё живёт эта неописуемая мания сделать жизнь людей лучше, сейчас же Грому стало ясно, что в Сергее вообще больше ничто не живёт, лишь постепенно умирает. –Помогите мне, Игорь, прошу.–Какой-то резкий, хоть и слабый, порыв, что вдруг озаряет лицо собеседника, заставляет невольно напрячься Игоря. Он прекрасно знает, что Разумовский в таком положении ничего ему не сделает, так что нет смысла готовиться ставить блок, но никто ещё не отменял вероятность припадков, о которых так любезно ему поведал когда-то сам Рубинштейн. –Вы о чём?–Гром старается сохранять хладнокровие, кто знает, вдруг ему сейчас расскажут что-то полезное, а диктофон так удачно всё запишет. –Меня пытают, это не лечение.–Глаза снова становятся по-настоящему живыми, но такими же измученными, а шум всё ближе и ближе. Времени мало. –Пытают? Это столичная больница… Слушай, если ты действительно думаешь, что я поверю тебе и помогу в побеге, то ты ошибаешься. Я пришёл сюда, чтобы убедиться в твоём лечении. Поверь, я хотел тебя на нары отправить, с зеками унитазы зубочистками чистить… –В два сорок гидротерапия… Прошу, я не вынесу этого снова. Каждый день здесь — хуже ада.–Игорь лишь закатывает глаза, но откладывает это словечко себе на полочку, помечая, что нужно узнать его значение. Звучит вполне безобидно. Всего пара секунд и двери распахивает озверевший Рубинштейн. Чего ещё стоило ожидать? За ним в комнату входят два санитара, что мигом подхватывают Серёжу под руки и, пересадив его в кресло-каталку, увозят из помещения. Вопреки ожиданиям, Игорь даже не шелохнулся. –Вы не имели никакого, повторюсь Никакого права так делать, майор. Сергей ужасно болен, ему нужен покой, а вы, вы… Просто сейчас оборачиваете мой прогресс в, в, в…–Доктор тяжело дышит и смотрит испепеляюще прямо Игорю в глаза, к счастью, того не так уж легко пробить какими-то там злобными гляделками. Он малым чуть байк дяде Феде не разбил, вон там был гнев, а это…–В конкретный регресс. Если Сергей после вашей беседы хоть на шажок спустится в своих успехах касательно лечения, уверяю, я вашу конторку… –Если бы не наша “конторка”, вы бы в жизни с ним никогда не встретились, так что, док, поуважительнее… Мне всё равно пора уходить.–Игорь покидает насиженное место и уже оказывается подле двери за каких-то два шага, как его хватают за предплечье. –Мне нужна запись вашего разговора.–Они глядят друг другу в глаза около десяти секунд, как Гром внезапно выдергивает руку из чужой хватки и шипит в ответ: –Моему начальству она нужнее.–Игорь покидает стены больницы, к своему счастью, больше не встретив никаких трудностей.

***

Просторная и светлая комната даже радует Серёжу, он давно не был в таких помещениях, да ещё и в окружении людей. Единственное, что омрачает прибывание здесь – коляска, к которой по обычаю он оказывается прикован. Они прижимаются ремешками, а тело, удерживаемое смирительной рубашкой, прицепили за какие-то петельки к спинке. Это общая комната, он видел её в свой первый день здесь, но его не оставляли говорить с другими пациентами, последняя встреча закончилась сильной травмой руки для Сергея. В коридоре он пересёкся с девушкой, которая, видимо, страдала шизофренией или бешенством или даже всем вместе, но не суть… Даму вели под руки два санитара и, как только она встретилась с Разумовским глазами, а того на каталке везли на процедуры, он как и большую часть времени был не в состоянии даже пальцами на ногах пошевелить, но хватка санитаров ослабла, или же они просто не были готовы к подобному рывку… Девушка высвободилась и накинулась на Сергея, вцепляясь в его предплечье зубами. Отвратительное воспоминание. Хотя здесь другие не появляются. Серёжа решает осмотреться, насколько ему позволяет его положение. Взгляд цепляется за парочку стариков: милая пожилая женщина играет сама с собой в шахматы, пока сидящий рядом пожилой мужчина читает книжку вслух, иногда заикается, но старушка лишь любезно напоминает ему “не спешить”. У женщины голубые глаза, почти как у Серёжи, но только они светлее, почти на грани с серым или даже белым. Может она постепенно слепнет? В другом конце комнаты сидит мужчина средних лет и притворяется, что читает; в руках он держит перевёрнутую книгу. –Вам помочь?–Внезапно коляска проезжает вперёд сантиметра два оттого, что кто-то ухватился за ручки. –Я, аэм, да-да, пожалуйста. Можете... –Серёжа вертит головой в попытке встретится со своим, видимо, новым знакомым.–Можете откатить меня к окну? Мужчина за спиной тихонько усмехается, возможно, из-за сочетания “к окну”, но, что радует, никак не комментирует это и послушно отвозит каталку поближе к одному из почти панорамных окон. Вид не очень, из башни Vmeste был намного лучше, но там хотя бы виден сад. При больнице есть внушительных размеров территория, на которой гуляют многие из пациентов, многие, но не Сергей. Мужчина выходит-таки из-за спины и садится на подоконник, но Разумовскому так и не удаётся встретится с ним глазами, может оно и к лучшему. –Давно ты тут?–Решает завести разговор Сергей. –Сколько себя помню… Вернее, я не помню себя где-либо ещё.–Серёжа решает не указывать на то, что оба предложения несут один и тот же смысл.–А ты? –Дольше, чем хотелось бы.–Мужчина рядом аж подскакивает на своём месте. –Как?! Как дольше?! Нет-нет, как ты можешь такое говорить?–В его голосе читались совершенно детские нотки, он не понимал до конца всего, что происходило вокруг, на это так же указывала форма его черепа. Вероятно, собеседник обладал задержкой в развитии. –Я хочу домой… Мне здесь не нравится.–Серёжа, на собственное удивление, оставался спокоен. –Но тут так хорошо! Добрый доктор нам поможет, и мы все сможем отправится домой, разве ты не хочешь, чтобы тебе помогли? –Как тебя зовут?–Решает всё же сменить тему Разумовский, подобных расспросов ему хватает от Рубинштейна. –Андрей.–Неожиданно резко и обрывисто говорит Андрей. –Хорошо… Меня Сергей. –Ого! Меня тоже Сергей зовут… Вот ведь совпало. –Что? Но ты сказал, тебя зовут Андрей. –Нет, ты что, я Иван. –Я… Понял тебя…–Серёжа на пробу произносит случайное имя из головы, чтобы убедится в своём предположении.–Никита, рад, что мы всё прояснили. –Я тоже, Сергей.–Странно, что это мужчина способен запомнить чужое имя, но не своё. –А чем ты болен? –Уже ничем, меня вылечили.–Серёжа в недоумении поворачивает голову в сторону собеседника, уже открывая рот для вопроса, но Андрей поворачивается к нему в ответном жесте, что выбивает воздух из лёгких и землю из-под ног. Напротив него сидит мужчина, чья голова ужасно деформирована на подобии их давних предков. Даже брови находятся на разном уровне, а левый глаз, что изначально был отвернут от Сергея, оказывается разрушен… Как будто ножом разрезан на несколько кусочков, что оставались по-прежнему соединены внутренней частью глаза. Немой ужас застывает на лице Разумовского, что вызывает неподдельный смех у его собеседника. –Не пугайся ты так! Это просто доктор мне помогал когда, он немного ошибся и вот… Но я всё вижу, но только этим глазом.–Мужчина указывает на здоровый глаз, что устремлён на Сергея. Сейчас Разумовский подмечает, что и со вторым глазом что-то явно не так… Веко над ним имеет небольшой шрам и разрез, давно заживший, в виде треугольничка. –А что… Что сделал доктор, чтобы вылечить тебя? –Ой, не помню точно… Как называется, но он палочкой в голове что-то подправил. –Доктор Рубинштейн? –Нет-нет… Доктор Вернер, у него такие светлые волосы и… Красные глаза.

***

–Что думаешь?–Игорь еле сдерживал смех, наблюдая за серьёзным лицом Пчёлкиной. –Юльчик, тебе честно или сказать, что фуфло всё это?–Девушка тут же ударяет его в плечо, не сильно, но Игорь драматично падает на спину. –Иди ты! А что ещё? Вообще ничего нового… Я может буду новости ютуба рассказывать?–Игорь продолжает ржать, но уже лёжа на полу. Тут Гром выглядел на удивление домашним, в этой футболке с тупой надписью, которую Юля ему купила в интернете и носках с пивом, кстати, тоже купленных Юлей. –Ну, ты же сама хотела правдивую рецензию… Если боишься критики, то проси Диму. К тому же ты сама…–Девушка перебивает его на полуслове. –Вот и буду Диму просить!–Игорь говорит ей наперекор и громче, пока Пчёлкина начинает его пихать ногами, которые тот успешно ловит. –К тому же ты сама говорила, что в интернете все агрессивные! –Не так я говорила!–Шуточная драка ни к чему не приводит, разве что к разлитой коле, к счастью её в банке почти не было. За окном уже стемнело, и Юля морально начинает готовится к следующему бою: уговорить Игоря не тащиться через пол города по темноте, а остаться спать на диване, как он уже не раз делал. Вот эта прирождённая дуболомная тупость, что торжествовала в Игоревом характере, постоянно становилась источником всех ссор и разногласий. Даже в день поимки Разумовского, Гром посмел отчитать их с Дубиным за то, что они его не послушались и подвергли свои жизни опасности. Вот только то, что сам Игорь точно также, а на самом деле ещё сильнее, подверг свою жизнь такому необычайному риску, его как-то вообще не волновало. –Слышал, что случилось с Масленко?–Юля наливает чай в пивную кружку для Грома – один из способов негласно пошутить над Громовской тягой пить по пять-шесть стаканов чая за один присест… Что самое худшее: он пил сплошной кипяток, даже молоком не позволял разбавить! –Нет, это твой друг? –Это блогер… Он по заброшкам шастает. –Мой клиент?–Игорь приподнимает бровь, принимая свой исполинский стакан, но никак не комментирует это. –Да хорошо бы, но не думаю… В общем, он в заброшенную психушку какую-то залез и нашёл документы по больным… Утащил ещё оттуда каких-то “сувениров” себе, а среди них оказались использованные инструменты для лоботомии. Прикинь, жесть какая? –Нихера… И чё, свежие? –Раз экспертиза подтвердила, то наверное. Ролик ещё не сняли, только в стори что-то сказал, но я доки пробила, печать реальная, да и по подписи тоже чисто. Игорь сёрпает чаем, пока Пчёлкина в руках сушку перебирает. Вот иногда так засядешь с кем-то, что и поговорить-то не о чем, но всё равно уютно так, спокойно и… Хорошо. Редко такое случается, конечно, даже у них: Игорь-то обычно о делах своих думает, как бы кому тумаков раздать, чтобы городу помочь, а Юля… Юля всё ролик делает, думает о них, о сюжетах о том, как снять, смонтировать и рассказать. Все заняты вечно, но вот этой парочке повезло, что занятыми они вместе сидят. –Я у Разумовского был.–Одной фразой режет тишину Гром. –Серьёзно? Фёдор Иванович подписал? Поздравляю.–Пчёлкина поднимает кружку к верху, и они чокаются.–Ммм, ну и как? –Юль, срочно телефон открывай.–Дважды повторять не нужно, девушка тут же подхватывает жестянку и, спустя пару кликов, встречается с Игорем взглядом.–Ищи гидротерапия.–Игорь выжидающе смотрит, как сменяются эмоции на лице журналистки, но ничего критического не случается. –Направление альтернативной медицины. В России и некоторых странах СНГ… Бла-бла официальной медициной. Суть метода - наружное применение пресной воды… Бла-бла лечения и профилактики заболеваний.–Монотонным голосом, зачитывает та. –Хуйня какая-то… И при чём здесь пытки? Девушка картинно несколько раз кашляет: –А можно мне уже подробности, мистер одиночка? –Почему “одиночка”? -Работаешь один, думаешь один, может ты и ещё кое-что один делаешь, кто тебя знает. Так что? –Да… Ничего такого, знаешь… В общем, вы были правы, психушка может быть хуже тюрьмы. Я его увидел… Пиздец, конечно, просто труп живой. Бледный и слабый, точно сейчас откинется. Сказал, что ему помощь нужна, типо его там не лечат, а пытают. –Может правда? Вдруг кто-то из родственников его жертв там работает? Или во время беспорядков пострадал? –Ой, да херня это всё, ниче ему там не делают. Вон, он мне сказал, что у него эта терапия сегодня, и типо больше её он не выдержит. В водичке плескаться устал. –Ну, а бледный он отчего, по-твоему? –Со всем сделанным, с глазу на глаз, общаться стал. Осознал, что натворил и всё. А может плавать не умеет, кто его знает? Юля грустно вздыхает, но спорить не решается.