Больной

На удивление, самый спокойный кабинет, где Серёже никогда не причиняли физической боли, был его самым нелюбимым, в основном из-за владельца, чьё имя филигранно красовалось на входной табличке, что висела чуть выше номера и пояснительного “психолог”, мысленно Сергей всегда вычеркивал последние четыре буквы. За окном сияло солнце, которое впервые за долгое время казалось Разумовскому настоящим, будто его лучи не ограничены стеклом, а так просто, попадают на бледную кожу, согревая, точно любимый плед. Единственное, о чём грезил последние дни Серёжа, – выйти на природу, просто подышать свежим воздухом и почувствовать теплые потоки ветерка, а может даже коснуться травы, свежей травки, в которой водятся кузнечики, божьи коровки и прочие. Дышать свободой, гулять, где хочешь, ходить… Не быть постоянно привязанным к коляске, а так просто, ногами пройтись по прогретой летним солнцем земле. Как мало ему нужно для счастья. –Я был так обеспокоен сложившейся ситуацией, что расписал наш план на дальнейшие две недели.–Рубинштейн даже не скрывал самодовольной улыбки, пока вчитывался в плоды своих трудов. Мужчина так увлекся, что, кажется, даже не заметил тех трех минут тишины, что они провели, думая о своём.–Прошу прощения… И так, шоковая и электрошоковая терапии будут вычеркнуты из списка процедур… Добавляем suspendisse therapeutica или, на нашем родном, лечебный массаж.–Доктор усмехается. –Новый способ пыток с безобидным названием?–Серёжа не открывает взгляда от солнечных лучей, что просачиваются сквозь окно. –Почему же… У меня записано, что вы посещали подобные процедуры когда-то. Так вот, вы меня перебили, где это я… Ах, да, вот оно…–Доктор несколько раз кашляет, чтобы прочистить горло.–Иглоукалывание, гидротерапия оберточная, серпенсотерапия… –Никогда не слышал прежде… –Моя личная разработка на основе методов моих коллег, пока носит статус “экспериментальная”. Вам придется пройти небольшой осмотр: электроэнцефоллограмма, магнитно-резонансная-томография, флюорография, анализ крови, мочи и кала. Возможно, по ходу исследования мы добавим каких-либо процедур, но не думаю, что это особо повлияет на ваше настроение. Сергей? –Да, доктор? –Есть какие-то вопросы? –Вы снова решили проверить моё здоровье, только вряд ли это плановая проверка, поэтому мне интересно, к чему вы это затеяли?–За всё время в кабинете, Разумовский впервые встречается глазами с Рубинштейном. –В конце этой, начале следующей неделях, если ваши анализы будут удовлетворительными, я проведу операцию. ”Лимбическая лейкотомия” вам что-нибудь говорит?–Доктор выжидает недолгое время, чтобы удостоверится в готовности пациента слушать его пояснения.–Это операция на головном мозге, многие врачи осуждают такой метод лечения, приравнивая его к зверствам и называя одним из видов лоботомии, но я с этим не согласен. Видите ли, Сергей, это операция, описывается в психохирургии, раздел нейрохирургии. Я искренне убеждён в действенности данных методов лечения, в конце-то концов, в 1949 году за внедрение префронтальной лейкотомии, данная операция также проводится в стенах нашей больницы, была присуждена Нобелевская премия. Не думаю, что её бы дали кому попало за опасный метод лечения. Как вы думаете Сергей? –Я думаю, что мою болезнь можно вылечить, без подобных манипуляций.–Всё тело пробивает дрожь, а на глазах выступает влага от страха, что через какие-то семь дней его, рукой этого деспота, превратят в овоща. Неужели это конец? Всё, что пережил Серёжа до этого, все те муки приведут его не к спасению, а к… Существованию? Можно ли это назвать жизнью? Или же жизнь, когда ты не знаешь собственного имени, тоже жизнь? Как можно забыть всё то, о чём он мечтал, чего ждал и был достоин… Только вот теперь это всё будет стёрто. Сможет ли Серёжа почувствовать что-то, кроме пустоты? Будет ли это всё ещё Серёжа, когда у него отнимут разум? Самое страшное, что спасения не будет, как и выбора… Ему останется только принять и смирится, а дальше, возможно, он даже и не вспомнит, что боялся всего этого. Тот парень из общей комнаты не выглядел особо страдающим. Как можно смирится с мысль о таком? Потерять себя окончательно и утонуть во всепоглощающей тьме собственного сознания. Нельзя, должен быть способ, шанс. Ему здесь даже убить себя не позволят, вся его жизнь – ад, где он обречен на вечные страдания. –К сожалению или к счастью, но доктор здесь я, а вы мой пациент.–Рубинштейн по-доброму улыбается и подходит ближе, кладёт руку на плечо, немного сжимая, и наконец уходит к двери, чтобы позвать персонал, который увезёт Сергея из кабинета 36.

***

Летние деньки пробегали мимо майора, что работал без продыха, каждый день выходя на службу и отдавая всего себя на сменах. Про Грома говорили: его убьют не преступники, а собственный график. Вот и сейчас Игорь заполнял бумаги по задержанию трёх пьяных подростков, что около гаражей играли соседским котом в футбол. Гром обычно молодняк не трогал, но мимо подобных извергов пройти просто не смог, а теперь мучайся, хорошо одно: их всех передали уже в опеку и ПДН, а Игорю оставалась лишь бумажная волокита. –Игорь! Игорь, там это… Юля на улице просила тебя позвать.–Димка запыхавшийся весь в этой форме смешной такой. Смысл её таскать? Тяжелая, да и неудобная совсем, как в этом маскарадном костюме за ворьём бегать? А через забор перепрыгивать? –Я занят…–Игорь вертел карандаш в воздухе, пока тупил взгляд в никуда, так он часто делал, когда был особо сосредоточен на чём-то. –Это вроде срочно, она там в…–Дима наклоняется вперёд и сменяет свой задорный голос на шепот.–В парике и каршеринге, там походу что-то серьёзное. Игорь тяжело вздыхает, пару секунд тупит взгляд на Диму, а после молчаливо встаёт и уходит. Дубин вообще-то хороший парень, умный, но порой супер-дотошный, что хочется просто за шкирку, как котёнка, взять и оттащить к миске, сказав, чтоб мозги не парил. Что самое классное в совместной работе с Дубиным: Дима рапорты любил писать, вот даже просить не надо, сам сядет, напишет, потом правда всю плешь проест, пока будет объяснять, как он Игоревские приколы умалчивал и прикрывал, но оно того стоит, всё-таки бумажками заниматься Гром ненавидел больше, чем слушать, порой даже интересное, жужжание по пути на новое дело. –Девушка, а вы знаете, что тут парковаться нельзя? –Правда, что ли? А что так?–Юля снимает солнцезащитные очки, упираясь взглядом в самодовольное лицо своего любимого майора. –Так это ж, главное полицейское управление по СПБ тут. –Вы про вон тот сарайчик?–Игорь улыбается и пару раз ударяет по крыше автомобиля, на что Пчёлкина разблокирует двери.–Быстро ты сдался. –Настроение не то…–Игорь садится, и, не успевает он закрыть дверь, они трогаются.–Чего спешишь? –Реально нельзя парковаться там.–В ответ майор лишь давится смешком, но никак не комментирует. Машина устремляется на главную дорогу, по пути собирая пару сигналов и нелестных комплиментов, Игорь замечает, что Юля вновь скрыла свои чудесные карие глаза за солнцезащитными очками. Девушка выглядит взволнованной, внутри от одной только мысли, что случилась беда, всё накаляется. –А мы прямиком на небеса гоним так?–Юля тяжело вздыхает, но сбавляет скорость, стараясь изо всех сил держать себя в руках. Её буквально распирает от чего-то, чем, видимо, она спешит поделиться с Игорем.–Ты чего? –Помнишь гидротерапию? –Разумовского? –Ага, короче, он не соврал, я поискала, как эту штуку применяют в психиатрии и охуела. Это запрещённый метод лечения, там много вариантов, но основной испытание кипятком и льдом, так скажем. Послушать – так там реально жесть какая-то. –А с чего нам знать, что он не просто так это говорит? Столичная больничка, где пытают пациентов? Что-то слабо верится. –А ты поверь, дорогой. Я вчера столько всего про Снежинку вычитала, это что-то стоящее… –Новая тема ролика? –Да и… Есть подозрение, что тебя это заинтересует. –Куда мы едем?–Игорь явно давал понять, что не заинтригован в той же степени, что и его подруга. На самом деле, именно этим они и отличались: всё, что делала Юля, всегда было подкреплено роликами. Гром вообще интернет не одобрял, не понимал этой зомбированной одержимости всеми этими мобилками. А Юля… Была другой. –К Терентьевы. Это недалеко. –Зачем?–Игорь заглядывает в бардачок, но Пчёлкина тут же пресекает эту самодеятельность, одной рукой захлопывая его прямо перед Игоревой рукой. –Их сын болел шизофренией, его направили в лечебницу Снежневского, как думаешь, кто же им заинтересовался? Вениамин Самуилович Рубинштейн, знакомый человечек? –Виделись пару раз. –Так вот, сын Терентьевых на встречах с родителями нес бред про пытки, что его там мучают, топят и душат… Ему, естественно, никто не верил, шизик же, всякий бред несёт? А не тут-то было.–Юля слишком резко сворачивает, и уже становится очевидно, что Пчёлкина прочувствовала эту историю от мозга костей.–10 апреля постановлением Рубинштейна Василию запрещают видеться с родными, опять же, с чего вдруг? Говорят, что он себе сильно навредил и всё такое, ну, родители ничего не сделали, а уже через неделю им сообщают, что мертв их Вася. –Самоубийство? –Ага, так им и сказали, вот только проблема одна: им тело не хотели отдавать, вот прям наотрез. С чего бы это? Пошли они в полицию, но дуновением ветра заявление пропадает. Они начинают просить помощи в соц.сетях, ибо находят десятки подобных историй, что пациенты жаловались на методы лечения, а потом только хуже становилось. В общем, сейчас приехали уже, сам увидишь всё.–Паркуются они в миллиметре от другой машины. Юля в одно движение отстёгивает ремень и глушит авто. Игорь, честно признаться, побаивался её такую. Вот будто слова не то скажешь и всё, прибьёт же. Девушка выходит из машины, тут же утыкаясь в смартфон, всего два клика и трубка подносится к уху. Пчёлкина рассматривает желтое, ещё с шестидесятых годов здание, пока Гром аккуратно подходит ближе. –Да, Вера Павловна, мы пришли.

***

–Уютненько тут у вас…–Просторная квартира, полная света и тепла. Обычные старики, но с лицами полными печали, которую те стараются скрыть за искренними улыбками, но вот глаза всё выдают. Мужчина оказывается врачом, когда-то Игорь попадал в его больничку даже, тот вряд ли там тогда работал, а если и работал, то не вспомнил бы. Вера Павловна вежливо говорит, что у Андрея Семеновича проблемы с памятью уже пришли. –Ох, стараемся-стараемся. Нам Людка много помогает, ей спасибо надо сказать. –А Люда это..? –Дочка наша, младшая. У них с Васей было три года разницы, вам невеста не рассказала, почему вы пришли? С кухни доносится довольный голос Юли, которая с Андреем Семеновичем, несёт папки с документами в зал. –Рассказала, но не всё… Я его только-только с работы забрала, он у меня такой трудяга. –Ой, Андрей таким же был в молодости… –Да, все, кто на таких работах трудятся, дома никогда не бывает. Что менты, что доктора, что пожарники… Одно дело: чужие жизни спасают, а на свою времени нет никогда.–У Андрея Семеновича голос оказывается басистым, глубоким таким и громким, что Игорь даже напрягся слегка. Но под конец монолога, улыбнулся и кивнул, подтверждая слова “коллеги”. –До куда рассказала? –До момента с телом, что не отдавали его. Женщина тяжело вздыхает и притягивает к себе папку синего цвета, открыв её, сразу же достаёт свидетельство о смерти, но странное какое-то, совсем не похоже на современные, да и на старые тоже не очень… Игорь-то помнит ещё, как раньше их заполняли, мать хоронили по старым, а отца по новым. Такое сложно забыть. –В общем, сказали нам, что сами тело сожгут, ну мы сразу и возмутились, мы же христьяне, нам нужно было всё по божьему закону… Сколько мы натерпелись там, и с Вернером, и с этой Трофиловой, да и с Рубинштейном тоже. Все, кто мог, нам отказывали столько бреда выслушали. А Васю всё не отдавали и не отдавали… Мы уже в суд хотели, и как совпало-то: нашей Людке в морг прислали Терентьева Василия Андреевича… Ой, мы так тогда все обрадовались, что сына наконец-то заберем, а там…–Женщина перелистывает страницу с липовым свидетельством, и на лицах гостей застывает немой шок. Игорь прежде видел много чего страшного, жестокого, но это… На фото мужчина с выколотыми глазами.–Вот это всё, мы сразу узнали нашего Васютку, но… Но знаете…–Вера Павловна не выдерживает и начинает рыдать, её муж сразу же прижимает к себе ближе, а Юля рассматривает фотографии, раскладывая их по столу. –Вот видите, над глазами есть прорезы, своеобразные рубцы на веках… Нижняя часть глаз полностью цела.–В разговор вместо жены включается Андрей Семенович. –Он не мог сам..? –Ммм, нет, понимаете повреждения точечные и вскрытие показало, что поврежден головной мозг, это была лоботомия. Неудавшаяся. –Что по телу? –На мышцы было оказано колоссальное влияние… Если верить всем рассказам о “пытках”, вместо “лечения”, то предположу, что над ним проводилась электрошоковая терапия. Сожженных тканей не успели обнаружить, так что вероятно у них уже была хорошо отлаженная система, проверенная и идеально настроенная. –Что полиция?-Подаёт голос Гром. –Тело сожгли, кто-то из Людкиной больницы работал с ними. –А как же вы? Нельзя сжигать тело без… –Вот, Игорь.–Вера Павловна показывает копию якобы подписанного ими документа на сожжение тела.–Подделали. Нам никто не поверил, когда пришли. Сын шизофреник, так и нас такими же назвали. –Изверги, да уроды… Как можно было? –Деньги, дорогая моя. Нам потом тоже предложили, но… Не знаю, какой бы родитель принял их за смерть своего сына.

***

–Что теперь делать?–Юля оборачивается на Грома, выгибая бровь в вопросительном жесте.–Ну, твоё же дело, а я как-то должен посодействовать? –Я надеялась, что ты меня поддержишь… Просто это всё, жуткое такое. Я, пока читала, меня дрожь брала.–Юля потирает открытое плечо, и Игорь подходит ближе, накрывая её руку своей. Мужчина пристально смотрит в глаза девушке. –Я помогу тебе. Я верю в тебя и твоё дело, Юль. –Я…–Неведомый внутренний порыв тянет девушку поцеловать мужчину напротив, что-то такое запретное, но, как мы все знаем, греховно желать того, что тебе вкусить не суждено.–Я читала много… Терентьевы не единственные, там много подобных историй и… Мы должны…–Пчёлкина приближается запредельно близко к Грому, но на лице мужчины не зарождается ничего ответного. –Юль, не надо. –Да-да, прости, это всё нервы, я таблеток не выпила с утра вот, и фонит меня.–“Нашла время, Пчёлкина, мы же только что на труп изуродованный смотрели, пиздец, вот что со мной не так?” –Что мы должны? –Навестить ещё раз Разумовского, нужно вытащить его оттуда.–Юля вновь полна решимости, которая непреднамеренно передаётся и Игорю. Они сами не замечают, как делают шаг на первую ступень входа в башню из слоновой кости, что выстроил себе Рубинштейн. Теперь их ждёт тяжелый путь, который может сломать всё то, что строилось ими годами, надеждам и мечтам суждено разбиться о скалы, коими окружена крепость безумия. Чьим надеждам суждено пасть первыми под гнетом неизбежного столкновения? Кто станет солнцем, утонувшем в ледяной воде?