парень моего парня

Андрей стоит посреди ванной комнаты, тупо уставившись в чужеродный предмет гигиены. Вертит бутылочку в руке. Малиновая упаковка профессионального шампуня с подписью «для кудрявых волос». Андрей переводит взгляд на зеркало. В ответ из него хмурым ебалом смотрит он сам. Разных оттенков глаза, двухдневная щетина и, сожженные перекисью, абсолютно прямые волосы. Без намека на даже самую слабую волну. Не то чтобы Андрей не помнил структуру собственных волос. Просто удостоверился. У Серафима вились волосы, да. Но его «Чистая линия » и для головы, и для жопы, стояла на том же месте, где и всегда – на углу ванны покоилась почти новая упаковка с экстрактом крапивы. Не вариант. Любовник Серафима либо конченый идиот, либо дает о себе знать. Андрею, в принципе, ровно по боку оба варианта, потому что итог и одного, и другого неутешительный – у Серафима есть любовник. «Зашибись устроил сюрприз, придя в гости до прихода хозяина»: думается Андрею. Засев с головой в недры социальных сетей, принялся за поиски разлучника. Пролистал всех друзей в контакте, обязательно с фейка, мало ли, Серафим крысу скрыл, коварный лазутчик. Потом инсту пролистал. Лайки, подписки. Нашел, короче, он одного кудрявого с придурошным ником. Открыл профиль, посмотрел фотки – страшный, как Андреева жизнь. И что ты только нашел в этом эври дэй рейн, Серафим? Завернувшись в плед, Андрей разваливается на диване в гостиной на всю подрубив Максим. Подвывает сквозь слезы мелодичному тонкому голосу своим менее тонким, но более скрипучим. Потому что сердце Серафима теперь в руках эври дэй рейна и стоит ему быть осторожнее, чтобы не потерять его и не сломать. А вообще-то, дорогой, каждый день дождь, раз не видишь по глазам, то читай по губам, я тебе его никогда не отдам. Ждешь в глазах моих печаль, как говорится, прошло, не мечтай, — завывает Андрей с красным носом, бросая на пол очередную салфетку в слезах и соплях. Хотя, в принципе, наверное, и хорошо, что Серафим не знает про такого, как Андрей, и что в ванильных мечтах у него снежинки и весна. Но он же, блять, нужен еще. Сука такой. Крылья в рюкзак закинул и ходит, мечтает и грустит о ком-то. Вот Андрей ветром станет и сдует его к чертовой матери. Кончаются два альбома. Андрей от отчаяния включает телевизор. Передают по СТС «Не родись красивой». Еще чуть-чуть завывает под главный опенинг о том, что смотреть по сторонам не надо и рекомендуется оставаться самим собой. Потом решает, что пледа и старомодного сериала про любовь недостаточно для того, чтобы показать всю боль и унижение, которое он испытывает. Во всех американских фильмах про измену, как Андрею помнится, огорченные своим положением персоны от стресса столовыми ложками уминали мороженое из ведерка. Такого богатства Андрей в холодильнике своего, как сказали бы все в тех же американских фильмах, бойфренда, Андрей, естественно, не обнаруживает. Приходится выкручиваться и импровизировать. В замке прокручивается ключ, Андрей принимает позу умирающего лебедя, в квартиру возвращается ее хозяин. — Твой концерт, Андрей, с первого этажа слышно, — докладывает с порога Серафим. Снимает кроссовки – стягивает ногами за пятки. Проходит сразу на кухню. — А где сметана? Где сметана-то, блять? — В пизде, — любезно сообщает Андрей и, бросив на пол к салфеткам еще и пустую упаковку «Вкуснотеево» двадцатипроцентного, укрывается с головой. — Я весь день мечтал о борще со сметаной, — разочарованно протягивает Серафим. Голос его, как и шаги, с каждой секундой все приближается и доносится громче, даже под преградой в виде заляпанного пледа в катышках. — Пожри с хлебом, — отрезает Андрей, демонстративно отвернувшись к спинке дивана. Серафим еще какие-то минут пять-десять пятого четыре-пять-десять пятого пытается выяснить у Андрея причину его внезапной тяги к кисломолочке и истерии. Хотя, ко второму вопросов меньше – его Андрей еще тот субтильный мальчик. Потыкав его в бок в попытках пощекотать, Серафим, не дождавшись ответной реакции, отчаливает. В комнату переодеваться. Там проторчать долго не получается, на себя все внимание привлекают приглушенные пищащие звуки. — Кто чайник поставил? — выпрыгивает Серафим из комнаты обратно в гостиную в надежде попить хотя бы чаечку, раз уж борщ отменяется. Потому что без сметаны борщ не борщ. Но и этим планам не суждено было сегодня сбыться. Не чайник это, а Андрей, собственной персоной, захлебывается рыданиями, рискуя затопить соседей снизу. Серафим цокает: — Я с мужиками начал встречаться, потому что у них пмс нет, а мне достался единственный в мире мужик с месячными... С мужиками он начал встречаться. Не с мужиком. А с мужиками. Хотел бы Андрей съязвить на этот счет, устроить грандиозный скандал, побить посуду, повыбрасывать из шифоньера с балкона Серафимовы вещи, невзирая на то, что это его квартира. Но язык заплетается, губы дрожат, а в голове и мыслей то не остается, только песни Максим, когда Серафим молча к себе притягивает. Уже не пытается допытаться до причины Андреевых слез, только обнимает за плечи настолько нежно, насколько он, в принципе, способен. Сердечко Андрея пропускает удар. Не пропускает в голову ни одного адекватного умозаключения. Серафим целует в макушку, а Андрей не переставая воет, уткнувшись куда-то в район груди, оставляет мокрый соленый след. А темной зловещей ночью того же безмятежного апрельского дня, Андрей снова заходит в инстаграм.

andrushapyro привет.

every_day_rain долго же ты, я слегка разочарован

andrushapyro я еще днем твой ебланский аккаунт нашел. Любишь чужих парней, да?

every_day_rain базар фильтруй Серафим вообще-то мой парень тоже

andrushapyro ну охуеть теперь.

every_day_rain встретимся, поговорим? Андрей с минуту колебаний все же отвечает согласием. В ожидании встречи ложится спать, обещая держать себя в руках.

***

Андрей снова ревел, уткнувшись незнакомому кудрявому парню в плечо. Тот сконфуженно хлопал по спине. Успел только имя сказать, как Андрей, не выдержав полуминутной компании один на один с разлучником, залился горючими слезами. Разлучник, имя которого было ебланское, как и он сам, по мнению Андрея, терпеливо ждал окончания всемирного потопа. Даже успел выбрать заказ у учтивого официанта. Смог в надрывающемся и ломающемся голосе Андрея разобрать, че он вообще хочет. Три шарика мороженого. Себе взял стакан воды. Звали ебланского разлучника, кстати, Глебом. Он был ниже Андрея головы на две, но держался самым уверенным образом. Успел бросить пару ласковых проходящему мимо зеваке, что-то из разряда «хули ты вылупился?», пока Андрей надрывался на костлявом плече. — Как ты обо мне узнал? — нарушив гробовую тишину, наконец спрашивает Андрей. Загребает в ложку подтаявшее мороженое. — Очень просто, — расслабленно хмыкает Глеб и пожимает плечами, — он заснул, я приложил его палец к телефону. Почитал вашу с ним любовную переписку... — И ты так спокойно об этом говоришь?! — вспыхивает Андрей, сам не понимая, он то ли удивляется, то ли злится. — Признаться честно, — продолжает Глеб, не поднимая взгляда и будто вообще не с Андреем разговаривая. В руках начинает крутить полный стакан, — сначала я хотел переехать тебя на дороге фурой, собрать твои остатки, сшить из них нового тебя, сжечь и развеять по ветру... Андрей испуганно морщится. Холодное шоколадное в горле становится комом. — ...но я на успокоях, — завершает Глеб, улыбнувшись. Демонстративно ставит на стол бутылек с какими-то пустырником или валерьянкой, — так что все хорошо. Андрей нервно ковыряет остатки мороженого в прозрачной креманке, когда Глеб начинает рассказывать историю их с Серафимом знакомства. Если его можно таковым назвать. Так себе история любви до гроба – листал инсту, увидел классного чела, написал, мол есть кто, знакомишься, положительный ответ на второй вопрос, охуенный секс на первом свидании. Андрей громко грюкает ложкой, сжав ее в руке со всей силы. И это все после года отношений. Глеб в ответ не спрашивает их с Андреем историю – и так все знает из тех самых переписок. А Андрей и рассказывать не намерен. Тяжело вспоминать те времена когда они на протяжении нескольких месяцев бегали друг за другом и как тогда смотрел на него Серафим. Он и сейчас смотрит так же, с той неприкрытой ничем нежностью на грани с обожанием. Что же пошло не так, Серафим? — Я не хочу его бросать, — выпаливает Андрей быстрее, чем мозг успевает как следует обработать сие решение. — Я тоже, — буднично бросает Глеб, не отрываясь от своего ответственного дела – он скрупулезно капал лекарство в воду. — Как? — вылупив глаза, Андрей сам своим ушам не верит. — Блять, сбился, — психует Глеб. Добавив наобум еще пару капель, придвигает стакан Андрею. — Вот так. Не хочу. Я с Серафимом в ремиссии. Андрей почти залпом выпивает данное ему лекарство. Словно стопку водки. Да если бы Глеб так любезно не предоставил свой пустырник, Андрей бы точно заказал шот, невзирая на то, что сидели они в детском кафе. Хотя бы попытался бы выпросить о официанта что-то крепче кефира. Но история не знает сослагательного наклонения. Поэтому Андрея просто понимает подарки и подлянки судьбы и думает о том, что стоит зайти в аптеку и купить такой же бутылечек, как у Глеба. Может хоть плакать меньше будет, а то прекрасное далеко сулит быть жестоким. В тот вечер они прощаются на неопределенный срок. Вроде бы поставив точку по поводу всего того, что касается Серафима, а вроде бы не решив ровным счетом ничего. Андрей. Андрей один самых искренних людей из всех, что встречал на своем пути Серафим. Андрей открыто говорил о своих чувствах. Андрей свободно выражал эмоции. Андрей смеялся до коликов в животе с идиотских шуток в рекламе по ТНТ. Андрей плакал навзрыд с грустной картинки на постере акции в Ашане «Спаси банан от одиночества». Андрей носил любые вещи. Спокойно относился к брендам. Не брезговал секондами. На нем все смотрелось, как минимум – уместно, как максимум – красиво. И никогда не глупо. Натяни на себя Серафим ту розовую шубу, вмиг бы его образ дерзкого брутала рассыпался крошками, приобретая нотки нелепости, переступая грань адекватности. Андрей, напротив, никогда не переходил эту грань, как бы не пытался. Андрей был собой. Андрей не стеснялся себя. Андрей был таким только с Серафимом. Они были вместе полтора года. Глеб. Глеб самый необычный алкоголик в жизни Серафима. Глеб смотрел пустыми глазами. Глеб замазывал явные синяки под глазами после очередной бессонной ночи. Глеб смотрел на всех свысока, хотя и был многим ниже любого своего знакомого. Глеб мог обматерить с головы до ног за лишнюю ложку сахара в чашке кофе. Глеб мог целовать долго-долго, прижимая так крепко, что воздуха в легких не оставалось. Глеб мог вырвать из рук телефон и послать незадачливого оператора сбербанка на три веселые буквы. Глеб бросал пить. Глеб зашивался. Глеб срывался. С Серафимом он впервые согласился на реабилитацию. Они были вместе полгода. Андрей и Глеб. Андрей и Глеб были полными противоположностями. Андрей и Глеб хотели бы прекратить общение после единственной встречи. Андрей и Глеб хотели бы забыть дурацкие никнеймы друг друга в Инстаграме. Андрей и Глеб хотели бы удалить переписку и вместе с ней все воспоминания друг друге. Андрей и Глеб никогда не хотели бы друг друга знать. Но Андрей и Глеб узнали друг о друге все, что могли. Андрей и Глеб перерыли все соцсети в поисках информации друг о друге. Андрей и Глеб мирились друг с другом. Андрей и Глеб не могли иначе. Глеб отправляет сообщение спустя сутки, как Серафим уходит по работе на пару дней. На деле, уходит к Андрею.

every_day_rain я Серафиму новые трусы подарил. Зацени

andrushapyro жди его завтра. Там в кармашке рафаэллка. Это тебе) Андрей принял Глеба; Глеб принял Андрея.

***

Спустя почти неделю отсутствия Серафима, Глеб пришел к выводу, что Андрей наглеет. Наглеет, борзеет, не делится, жлобится и еще миллиард подобных эпитетов. По негласной договоренности же решили, что не больше трех дней подряд на сожительство. В переписке Андрей отвечал пространно, односложно, а то и, вовсе, игнорил по двенадцать часов. Глеб не находя себе места, блуждал по дому, бегал в пятерочку, играл в доту. Жил, в общем, своей обычной жизнью. По той же договоренности, Серафиму терпеливо не писал. И лишь когда вторая неделя перевалила за середину, у Глеба кончилось терпение сердечных нервов и валерьянка в бутыльке. Он с одной конкретной целью решился написать Серафиму.

every_day_rain Ты жив?

fakemukka Живой :₽ Серафим ответил быстро, а значит Андрей его не доебывает в данный момент. Но лучше удостовериться.

every_day_rain Не занят?

fakemukka Для тебя нет Че хотел?

every_day_rain Тебя

fakemukka На днях приеду, получишь что хочешь))

every_day_rain Долго Не хочу ждать Хочу сейчас

fakemukka Прости, зай Потерпи

every_day_rain Я терпел Но я все чаще думаю о том, как ты меня трахаешь

fakemukka Реально? И как я тебе в твоих фантазиях? Надеюсь, хорош? ХД

every_day_rain Блять! Да! Думаю как ты к стене меня прижимаешь так, что я вырваться не могу Засосы по всей шее И колено между ног

fakemukka Не обкончайся там от моей охуенности

every_day_rain У меня уже стоит

fakemukka Не сомневался Глеб не лукавил ничуть. На Серафима вставал от одной около грязной мысли. Особенно, после недели воздержания. И как же охуенно было дотрагиваться до себя сейчас, через плотную ткань уличных спортивок можно было почти почувствовать будто касается Серафим. Только не так нежно. Он не гладил. Он щупает, хватает, сжимает. Глеб, выдыхает и почти не дышит, когда ползет рукой уже в штаны, возбуждаясь все сильнее от собственной фантазии. Звук уведомления, и Серафим подливает масла в огонь. fakemukka Хочешь чтобы я тебя выебал у стены?

every_day_rain Хочу чтобы ты выебал меня там, где сам хочешь и как сам хочешь

fakemukka Ну давай у стены хуле На колени становись

every_day_rain Хочешь выебать меня в рот?

fakemukka Меньше слов, Глеб Больше дела.

every_day_rain Надеюсь, ты сейчас тоже что-то делаешь... Какой же ты горячий, особенно когда возбужден. Хочу взять в рот твой член

fakemukka Не подавишься, детка?

every_day_rain Ты же знаешь, что нет Ты же знаешь, как глубоко я могу и тебе это нравится. Пиздецки нравится

fakemukka Оттаскать бы тебя за волосы и заставить заглотить полностью

every_day_rain Да, сделай так пожалуйста. Чтобы я вздохнуть не мог

fakemukka И в глаза мне смотрел ;) Глеб не знает, как у Серафима хватает самообладания успевать отправлять еще и смайлики. У самого уже трясутся пальцы, буквы на клавиатуре путаются, приходится судорожно перепечатывать по несколько раз, пытаясь одновременно доставить себе удовольствие. Дрочить левой рукой не самое привычное Глебу занятие. Ему неудобно, он сбивается с ритма, он хочет не так. Написав еще пару сообщений Глеб отбрасывает телефон в сторону. Не слишком далеко – он еще ему понадобится. Но не сейчас, когда вся кровь прилила, отнюдь не в голову. Глеб грубо дрочит себе насухую, спустив спортивки до колен. Нет терпения даже до конца снять. Поворачивается на бок, стонет в подушку, зажимает между зубами ткань. Как же он соскучился. Как же он заебался. Как же он ненавидит Андрея. Как же он хочет прижаться к Серафиму. Как же он хочет кончить. Глеб старается для Серафима, выстанывая его имя, равно дышит, захлебываясь и кончая с протяжным сном.

every_day_rain [Голосовое сообщение – 00:32]

От Серафима в ответ летят всевозможные эвфемизмы, вперемешку в теми же идиотскими смайликами. Глеб, отдышавшись, остается невероятно доволен собой и своей смелой выходкой. Почти. Остается последний штрих, ради которого, на самом деле, и был устроен весь перформанс. Но это, только если бы максимально честным с собой. А Глеб себе такого не позволяет. Однако, переписка с Андреем, где одиноко висит непрочитанное со вчерашнего дня сообщение Глеба, открыта.

every_day_rain Извини, я ненадолго украл у тебя твоего парня. Ты не в обиде?

andrushapyro Не понял

every_day_rain [пересланные сообщения]

andrushapyro Ах вот куда он уходил! О господи! Даже не хочу знать что в голосовом!! Зачем он скинул переписку, Глеб сам не знает. Будто похвастаться хотел. Или поглумиться? Точно нет. Просто почему-то приятно представлять, как щеки Андрея вспыхивают румянцем от каждого прочитанного сообщения. Как отчего-то начинает биться сердце. И как телефон начинает выскальзывать из его рук из-за потеющих ладоней. Другую реакцию представить тяжело. И отчего-то Глеб уверен, что Андрей послушает то голосовое.

***

— И зачем тебе это надо? — протягивает Глеб, обреченно уставившись на Андрея. А точнее, на желтый продолговатый фрукт в его руках. — Как зачем? — Андрей чуть ли на кровати не подпрыгивает от эмоционального возбуждения, — Как зачем, Глеб? Я в вашей переписке читал, что ты умеешь горловой делать. А я что, хуже? Вдруг Серафим из-за этого налево пошел... — Глупости. У тебя наверняка есть другие преимущества, — заверяет Глеб. Хотя и сам он совершенно не вникал в подробности их с Серафимом половой жизни, но они же год или сколько-то там времени провстречались. Значит есть за что. И совершенно идиотской было идеей покупать кило бананов. И знал бы Глеб заранее, для чего его зовут в гости, никогда бы не сорвался к Андрею по середине недели. А, может, и к лучшему, что Глеб приехал. Не выдержал бы на себе такую ношу, как чья-то смерть по его собственной вине из-за его собственного отсутствия. Потому что из великих размышлений Глеба выводит надрывающийся кашель. Такой пугающе громкий, что рука невольно тянется к телефону набирать 112. — Выплюнь! — командует Глеб. Андрей подчиняется, вынимая изо рта порядком обсосанный фрукт. — Может у тебя просто строение черепа не позволяет. — Ты сам это придумал только что? — хмурится Андрей и грустно откусывает банан. Не пососать, так пожевать. — Лучше бы помог. Я тебя что-ли просто так позвал, чтобы ты над слабым потешался? Глеб раздраженно выдыхает. Андрей перед ним на диване обиженно куксится. Топорно откусывает от банана куски, словно собака мясо от кости отрывает, и зыркает глазами. Не хватало, чтобы опять разревелся. А то ведь, Глеб как на зло боярышник дома оставил. Еще один раздраженный выдох, и Глеб обреченно берет банан из пакета. Сверлит его прискорбным взглядом, пока чистит, примеряется к размеру. А потом заглатывает сразу сантиметров пятнадцать, демонстрируя Андрею свой главный и, наверное, единственный талант. Ничего особенно дельного Глеб посоветовать не может. Что говорить то, если все приходит с опытом. Тренер из Глеба некудышный, тем более – тренера не играют. А Глеб очень даже. Единственное, что может посоветовать, так это, чтобы Андрей горло расслаблял, да дышал ровно. А тот даже эти советы внимает сосредоточенно, тут же пытается применить на практике полученные знания. Глеб продолжает захватывающую лекцию, велит держать в горле подольше. Для тренировки. Жаль у банана нельзя спросить напрямую, как ему вообще, нормально или так себе из Андрея игрок. Игрок итальянской сборной по обслуживанию мужиков, которые тебе изменяют – Минето Вротоберучи. Глеб клянется, что переименует контакт Андрея, когда у того у самого на экране смартфона под трель стандартного звонка высвечивается другой контакт и кучей сердечек возле имени. — Андрейка! — послышался задорный голос Серафима из трубки, — для хуев телогрейка... — М-м-м? — не вынимая изо рта фрукт, Андрей пытается отвечать самым обыденным тоном. Смеривает Глеба напротив себя строгим взглядом, чтобы не дай бог не спизданул чего-нибудь громкого в трубку. — Ты там как сам, скучаешь, поди? — не заподозрив неладное, продолжает разговор Серафим. — Угу, угу, — Андрей в подтверждение своих слов качает головой, будто собеседник на том конце провода увидит. — Ну так я это, — дыхание у Серафима сбивчивое, как будто... — уже у тебя. ...как будто кто-то поднимается по лестнице! Андрей выплевывает банан, едва не зарядив им в Глеба, в ту же секунду по ушам бьет звук дверного звонка. Хотел же птичек, а не эти звуки ада. Серафим в дверь звонит исключительно для того, чтобы оповестить – вон он я, как и сказал. А далее за дверью гремят его брелоки в связке ключей. Всегда сам открывает, чтобы Андрей не сетовал на то, что его с дивана напрасно поднимают, только чтобы дверь открыть. Последний, собственно, для этого дубликат для Серафима и сделал. Но не об этом сейчас. Сейчас о том, что счет пошел буквально на секунды, и чтобы не спалиться вместе с Глебом и бананом, что-то срочно надо выдумать такого... — Быстрее на балкон! — восклицает Андрей, судорожно выпутываясь из одеяла. Глеб вскакивает. Начало уверенное, но, к сожалению, он путается уже в шторах перед балконом. Ключ проворачивается первый раз, звук эхом разлетается по подъезду. Андрей и Глеб вваливаются на балкон. Санки, велик, вентилятор, сушилка для белья. О! Старый зассаный ковер, свернутый в рулон. Покоится здесь с самого первого дня, как Андрей заехал. Потому что эту реликвию с витиеватыми цветочками, прожженной дыркой слева вверху, и, кажется, клопами, проще было убрать, чем отстирать. А лучше выбросить. Но Андрей до мусорки так и не донес – оставил в углу на балконе. Короче, идеальный вариант. Тощая тушка Глеба идеально вливается между ковром и рулоном, недовольно кривится, но покорно остается в укрытии. В то время, провернувшись второй раз, ключ звенеть перестает, его, видимо убирают обратно в карман. В квартиру заходит Серафим. Почти обиженный тем, что его никто не встречает, проходит в комнату. Встречается с Андреем, глаза которого были словно монеты пятирублевые, а сам он почему-то вылазил с балкона и был слегка в пыли. — А че ты там делал? — с наигранным подозрением интересуется Серафим, склонив голову набок. — Так я это... — Андрей, чешет затылок, все пытаясь вспомнить, чем обычно люди занимаются на балконе, — курил. Да, курил я. На балконе. Курят же люди... — Ты же не куришь, — с уже менее наигранным подозрением парирует Серафим. — Ну, я попробовал... — Заебумба, пошли покурим, — в миг расслабившись, Серафим развеселой походкой шагает мимо Андрея прямиком на балкон. На подоконнике пепельница Серафима. Пачка Мальборо Серафима. Андрей к ней не притрагивался. Один раз попровал – дрянь редкостная. Пару раз вейп давали – такая же хуйня. Поды, ашки, одноразки, хуеразки – туда же. Ну не нравилось. И вот перед носом снова эта наполненная табаком, скрученная бумажка. Серафим прикуривает Андрею. Поджигает свою. Затягивается так плавно, будто чистый воздух вдыхает. Андрей вторит, втягивает вонючий дым невзатяг. Пока нормально. Вторая затяжка. Рискнул вдохнуть в легкие. Сгибается пополам в приступе кашля. — Ну че ты, — Серафим ободряюще приглаживает волосы, тянет за плечи, вновь возвращая Андрея в нормальное положение. — Говори «мама» и одновременно вдыхай, — Серафим учит так, как учили его самого в далеком-далеком детстве. Андрей же, видимо, необучабельный. — Мама... — хрипит Андрей, когда к горлу подступает тошнота, на глаза слезы, а в мозг предобморочное состояние. Серафим подхватывает его под плечи, сзади что-то гулко громыхает. Черт, Глеб задел лыжи. — У тебя мыши завелись? — почти не спрашивает, а больше констатирует Серафим. Разворачивается посмотреть. Андрею приходится взять всю волю в кулак, чтобы все таки остаться в создании после дозы никотина, и перехватить своего мужика за плечи. — Серафим! — вскрикивает Андрей, дабы привлечь внимание. И Серафим оборачивается, одаряя внимательным взглядом. Андрей в ответ смотрит растерянно, смотрит по сторонам. Санки, велик, вентилятор, сушилка для белья. Башка Глеба в проеме между кирпичной стеной и зассанным ковром. Окно с видом на ночной город, — посмотри, это месяц или луна? — Хм-м, — Серафим разглядывает пару секунд вид за окном: затянутое густыми облаками небо с яркой круглой точкой спутника прямо напротив их окна, — Не знаю, я ж не местный. Снова грохот. Снова лыжа. Глеб все-таки ее уронил. — Да там крыса целая! А то и две! — взрывается Серафим и более уверенно намеревается подойти к злосчастному ковру. Андрея вдруг внезапно прошибает решением о котором он никогда не пожалеет. Опять за плечи Серафима тянет на себя, но уже не так резко. Уже с другим настроем. — Серафим, давай прям тут! — и не давая времени на размышления, впивается поцелуем, прижимая как можно больше к себе, но не слишком далеко от ковра. Серафим сквозь поцелуй произносит что-то вроде: «давай» и снова впечатывается обратно в губы. Целуется с языком, мокро. И вроде табаком от него несет за километр, а Андрею все равно. Другого бы нахуй послал, заставил бы почистить зубы и прожевать полпачки орбита мятного. Самого противного, горького. Какой же Андрей, молодец, как же здорово он все придумал. Серафим заводится с полоборота, Серафим вообще всегда за. Идеально для холодной мести. Если это и впрямь месть. Андрей ухмыляется сквозь поцелуй, когда, приоткрыв глаза, видит в углу обомлевшее рыло Глеба. Серафим переходит на шею и Андрей неприкрыто, развязно, абсолютно ненатурально стонет. В ответ от Глеба – отвисшая челюсть, от Серафима – легкий укус мочки уха. — У тебя весеннее обострение или что? — ненавязчиво интересуется Серафим, пытаясь выровнять сбившееся дыхание, потому что Андрей уже запрыгнул на него, обвив ногами бедра. Андрей не отвечает, вновь лезет целоваться, кусаться и лизаться. В перерывах стягивать с себя футболку, Серафиму расстегивать бомбер. Тот в ответ аккуратно сажает на подоконник. Андрей краем глаза замечает, как Серафим зыркает в сторону пепельницы, боится рассыпать или разбить. В штанах у Серафима с собой набор молодого геюги – ну конечно, не к корешу в приставку рубится заявился. Первый палец внутри и Андрей картинно выгибается. Серафим, конечно, делает приятно, но не настолько, наверное. Он вообще делает это слишком медленно. От этого сначала и впрямь выгибаться с стонать хочется, а потом, когда внутри уже четыре свободно скользят, остервенело насаживаться. Что Андрей и пытается сделать. — Серафи-им, давай уже, блять заеба-ал а-ах, — выстанывает он и то ли впрямь хочет, чтобы в него скорее вошли, то ли для зрителя старается. С губ слетает громкий вскрик. Андрей уже и понять не может, играет ли он или просто сдерживать себя перестал. Главное, что Серафиму, судя по его дрожащим едва слышным стонам на ухо, нравится. А нравится ли Глебу? Андрей бросает взгляд в его сторону. Глеб смотрит неотрывно, не шевелясь. Они встречаются глазами и Андрей не упускает возможности подмигнуть. Глеб, закрыв рот рукой, давит в себе неопределенный возглас и пятится назад. Тут же вслед за лыжей падает уже лыжная палка. Глеб только и успевает юркнуть в угол, как на него оборачивается Серафим, не прекращая двигаться в Андрее. Тот грубовато тянет за волосы на себя, заставляет столкнуться лбами. Серафим шипит. «Аккуратнее...» – доносится его судорожный выдох за ковер. Глеба бросает в жар и он прижимается головой к холодной стене. — Да, Серафим! Еще! Еще! Глубже! — Андрей рвет горло для Глеба за ковром и для Серафима внутри него. Сам жмется ближе, отпустив всевозможные тормоза. — Да у меня уже хуй кончился, Андрюш! — томно усмехаются возле уха, вызывая табун мурашек, и не сбавляют темп. — Меньше слов, Серафим, больше дела, — непроизвольно слетает с языка фраза, почему-то отложившаяся в мозгу. Андрей замирает. Глеб ошалело выглядывает из угла. Серафим сбивается с ритма смотрит как-то странно. А потом, будто отогнав наваждение, продолжает втрахивать Андрея в подоконник, как ни в чем не бывало. Кончает, вцепившись в бедра Андрея. Пепельница все же падает на пол. Не разбивается, только окурки рассыпая по и без того грязному ламинату. Андрей отдрачивает себе и думает о том, как будет мыть полы от пепла и своей спермы. Глеб за ковром не дает о себе знать и не подает признаков жизни. В ванной начинает шуметь вода, и Андрей открывает Глебу входную дверь, выпуская в подъезд. — До встречи, — буднично прощается Андрей, помахав ручкой напоследок. — Ты ебанутый, — выплевывает Глеб, лицо его красное, как спелый помидор на грядке в середине лета. — Один : один, — улыбается Андрей и захлопывает дверь перед чужим носом.

***

Андрей монотонно штрыкает ножом соленые огурцы на оливье. Сгружает в большую посудину и принимается за вареную морковку. Напротив за столом Глеб. Андрей поднимает на него взгляд. Несколько хмурый, сколько никакой. Смиренный возможно. — А для тебя, когда у Серафима день рождения? Глеб отвлекается на него. Минут пять как пытался собрать мясорубку времен, наверное, второй пятилетки СССР. Такую реликвию Андрей бы уже сам не купил нигде. Чугунная мясорубка на квартире оказалась местной. И Глеб все колупался в этих винтиках: один, как крест, другой круглый, еще один с дырочками. Инструкции нет, ничего нет. Конечно, откуда ей взяться. Все берестяные грамоты давно в музеях к качестве экспонатов выставлены. Приходится самому крутить-вертеть. По наитию. Руки у Глеба были фиолетовыми от свеклы на шубу. Он пыхтел над мясорубкой и выглядел устрашающе. — Прошло уже. Зимой, — бросает в ответ, и снова всего его внимания удосуживается несчастный кухонный прибор. Повисшее молчание давит. Разговор не клеится. Андрею с людьми тяжело язык развязывать, Глеб в принципе не особо разговорчивый. На какое-то время тишина прерывается только стуком ножа по заляпанной овощным соком доске, сопением Глеба, гремящем почти собранной мясорубкой, и закипающей на плите картошке. Андрею будто бы и не остается ничего, кроме как задуматься. Задуматься о том, а почему, собственно, День рождения Серафима зимой для Глеба, в мае для Андрея? Почему не наоборот? Как он вообще к этому пришел? Умно, конечно, но даже как-то слишком для него. Сказал ли он хотя бы кому-то из них настоящую дату? Андрей ни разу паспорта его не видел. Может того и не Серафимом зовут вовсе. Может для кого-то он какой-нибудь Никанор или Анатолий. Нет, он бы придумал что-то менее убогое. И все же все это так странно. Не менее странный, но более неожиданный слетает с губ Андрея вопрос прежде, чем он успевает оставить его при себе: — А Серафим тебя любит? Глеб застывает, недокрученное мясо остается висеть в прорезях мясорубки. Внезапный вопрос обескураживает. Тем не менее, Глеб ровным голосом отвечает: — Любит, — и снова мясо начинает свой путь через дырочки. — Так и сказал??? — Смеешься? Конечно нет. Прямо не говорил. Андрей качает головой. На Серафима это похоже. Теплые слова из него клещами тащить приходилось, и эту особенность он равномерно распределил между двумя своими партнерами. Андрей теперь почти не сомневался, что Серафим с ними абсолютно одинаковый. Но мучил еще один вопрос. Благо, Глеб, догадавшись, сам на него отвечает. Слов Андрею подбирать больше не приходится. — К психиатру меня записал сам. По больницам таскал... Наркологичкам... — Глеб стал медленнее крутить ручку мясорубки, уходя в свои мысли. Голос дрогнул лишь немного, но Глеб умело скрыл это за кашлем. Слушал рассказ Андрей, не мигая. Отвлеченно, стучал ножом по вареной морковке, превращая овощ в кашу. Смотрел на Глеба неотрывно, тот говорил медленно, делал много пауз, и плечи его периодически нервно подрагивали. Рассказывал, как Серафим приезжал посреди ночи, как прятал и выливал бутылки с алкахой, как вызвал скорую и как сам до больнички довозил в состоянии, близком к овощному. Как помог ему, да и до сих пор помогает. О том, как благодарен. Андрей вдруг на мысли себя ловит, что почему-то рад, что Глеб Серафима встретил. Что вытащить его смог. Андрею грустно почему-то представлять, что могло бы с Глебом случиться в ином случае. Сколько ему лет то? Как Андрею, наверное. А то и меньше... — А ты как..? — голос Глеба выводит из сумрака. Андрей хоть и смотрел на него в упор, все равно где-то на середине неспешного повествования ушел в свои мысли. — Что «как»? — Ну как понял, что Серафим тебя любит. Он же тебя любит, — в конце интонация не вопроса. Не предположения. Твердой констатации факта. Настает черед нервно дергаться Андрея. Соскальзывает нож, проезжая лезвием ровно по указательному пальцу. А потому что меньше надо пялить по сторонам с холодным оружием в руках. Андрей взвизгивает. Хватается за палец. Вскакивает, лихорадочно начинает носиться по кухне, айкая и не зная что сделать. Почти не больно, скорее неожиданно. Андрей панически боится увидеть собственную кровь. От захлестнувших эмоций с глаз капают слезы. Опять. Первая реакция на любой стресс всегда одинакова. Глеб резко оказывается рядом. Берет в свою шершавую ладонь нежную от любимых кремов чужую ладонь. Твердит что-то успокаивающее, пока заматывает поверженный палец вафельным полотенцем из кухни. Андрей драматично отворачивает голову, закрывает глаза и не прекращая лепечет, засыпая вопросами о том, много ли крови, до мяса ли порез и остался ли Андрей вообще с пальцем, ведь это его любимая конечнось. Глеб все еще пытается успокоить, хоть и настолько экспрессивная реакция на обычную бытовую травму не может не веселить. Рука так и остается держать чужую, плотно зажимая через полотенце, чтобы остановить кровь. Андрей наконец решается повернуться и взглянуть мокрыми глазами на своего спасителя. Глеб, столкнувшись взглядом, смотрит как-то странно... — Так и понял, — выпаливает Андрей. Глеб в ответ хмурится, склонив голову набок. Но, кивает, видимо что-то для себя поняв. Потому что забота. Банальная забота каждый раз оказывалась для Андрея чем-то трепетным. Чем-то очень искренним и невероятно важным. Каждый раз от любого ее проявления со стороны ближних, сердце не оставляло ему шансов. Каждый раз. — Глеб, а если мы... — неуверенно начинает, еще не до конца разобравшись в том, что вообще хочет сделать, — а если мы поцелуемся, это будет считаться изменой? — Ты долбоеб? — Глеб ухмыляется совсем беззлобно. Решившись отступить, Андрей не успевает и сделать полшага назад. Глеб разворачивает его, одним движением заставляя сесть на стол. В ином случае дотянуться до Андрея было бы проблематично. Одна рука так и остается держать полотенце, в то время вторая уже хватает за шею. Глеб грубовато притягивает к себе, и между ними не остается ни миллиметра расстояния. Щеки у Андрея тотчас вспыхивают, Глеб напирает сильнее, чем ожидалось. Его бешеная напористость всегда присутствовала в нем. В любом взгляде. В любом действии. В том, как он общался. И в том, как целовался с Андреем. Прижимая к себе, обвивал талию, когда наконец отпустил вторую руку. Андрей притягивал его за бедра ближе и все сильнее краснел от всей абсурдности ситуации. От нелепости парадокса. И от болезненно пылкой тяги к парню своего парня. Картошка на плите наровилась выкипеть. С колен слетело кухонное полотенце с малюсеньким пятном крови. От несильного майского ветра хлопнула форточка. На улице садилось солнце за горизонт, последними лучами озаряя крыши питерских сталинок. «Мы изменили Серафиму, о боже мой!»: послышалось из полуоткрытого окна.

***

Серафим поднимается по лестнице, отсчитывая ступеньки одна за одной. Пообещав себе хоть немного заниматься спортом, силы воли хватило только на то, чтобы отказаться от лифта. Отдышка так и не пропала. Столько курить. Серафим глубоко вдыхает, в нос ударяет запах запеченной курицы из собственной квартиры. Конечно, конечно Андрей не забыл дату, брошенную Серафимом абсолютно наобум в самом начале отношений. На душе скребут кошки, и он неосознанно сбавляет шаг. Не хочется так. Хочется по-нормальному. Хочется уже прекратить этот цирк и признаться наконец. Только вот кому? Андрею или Глебу? Глебу или Андрею? Заканчиваются последние ступеньки, еще метр до кварты. Серафим сам открывает дверь ключом. В звонок звонить не хочется, звук у него отвратный. С тихим скрипом открывается дверь. Серафим, переступив порог, видит перед собой Андрея. Встречает с теплой улыбкой. Даже спокойней на душе становится. Мелькнувшая тень с кухни отвлекает на себя внимание. Серафима бросает в холод, будто ледяной водой обдали. В коридор к Андрею проскользнул Глеб. Первой реакцией захотелось выпрыгнуть на лестничную клетку и неистово улепетывать. Но Серафим, как настоящий мужик, велел себе стоять смирно. Прижаться лопатками к мягкой обивке входной двери, зажмуриться и ждать, куда прилетит первый удар. Хоть бы не по яйцам. Хоть бы не по яйцам. Удара не следует, только мягкое касание на левой щеке. Серафим узнает губы Андрея. — Привет, Серафим. И с днем рождения. Серафим приоткрывает один глаз. В руки ему всучивают перевязанную бантиком коробку с презервативами. Серафим ее берет на автомате, открыв глаза уже окончательно даже не моргает, пытаясь понять в чем же подвох. Глеб тем временем подходит справа, чмокает также буднично, как и Андрей минуту назад. Вторит его словам, отступив на шаг назад: — Привет, Серафим. Поздравлять не буду. Два раза в год как-то неприлично. Внимать рассказ Андрея и Глеба об их невероятном знакомстве приходится на кухне. Кусок в горло не лезет, а Андрей все настаивает на добавке. Принять факт с тем, что его парни знают друг о друге и даже не пытаются друг друга убить, да что там «друг друга», самого Серафима, оказывается сложнее, чем кажется. Слишком сильный диссонанс, близкий по масштабам со сбоем в матрице. Но Глеб с Андреем действительно сидят перед ним вдвоем и смотрят так, как обычно на него и смотрели. По-доброму. С нежностью. Даже Глеб с его вечным выражением лица а-ля у Курского вокзала стою я молодой. И это странно. Это так странно. К ночи тревога отступает. Особенно после пары бокалов шампанского. Андрей с Глебом прекрасно ладят, поочередно наваливая Серафиму по щам в Мортал Комбате. Серафим курит прямо в комнате, не открывая окон. Глеб делает затяжку, морщится на нелюбимые Мальборо, отдает сигарету Андрею. Андрей делает затяжку, не закашливается в этот раз, и все же всучивает ее обратно Серафиму. Они уминают по куску наполеона на ночь и отправляются спать втроем на одной кровати до следующего полудня. Днем уходит Глеб, к вечеру возвращается. На следующий день домой сваливает Андрей, захватив пару трусов и футболок, тоже возвращается обратно. На полках Серафима все больше появляется чужих вещей. В ванной материализуется та самая малиновая упаковка. Даже две. Все происходит само собой, как будто так и должно быть. Глеб прозаически засыпает, не досмотрев и половины серии сериала, который включает Андрей. Серафим каждый раз будит, заваливаясь посередине между ними. Во сне они неосознанно жмутся друг к другу. Дальше совместных ночевок никогда не доходит. Андрей вздрагивает, почти подпрыгнув, когда спустя неделю невнятного сожительства Глеб на кухне приобнимает со спины. Смазано целует куда-то в шею или куда смог дотянуться в принципе. По животу расплывается тепло – Андрей заскучал за любыми ласками, – но тут же осознание возвращает на землю. Судорожно обернуться назад, бросив взгляд в проход. — Серафим увидит... — И что? — Глеб перебивает на полуслове, прижимаясь к Андрею уже лицом к лицу. Рационального ответа на вопрос не находится. Андрей готовит кофе на троих, морально готовит себя к тому, что должно произойти. Хочется ровно в такой же степени, в какой и страшно. Глеб снова принимает попытку уже вечером, когда глаза начинают слипаться в полумраке комнаты, где единственным источником освещения служит телек с приглушенным звуком до минимума. Вторая попытка приходится на другую жертву. Андрей разлепив глаза, видит склеенных друг с другом Глеба и Серафима. Так увлеченно целующимися, что и капли внимания на Андрея обращено не было. Так ему казалось. Он залипает на них, возбуждающе красивых, и сердце начинает биться сильнее. Глеб елозит сверху, притирается однозначными движениями, бегает руками по телу Серафима. Тот как обычно без верха, Андрей подавляет желание прильнуть к нему, оставив засос где-то на груди, пока Глеб сверху терзает его губы, оттягивая нижнюю. Но хочется посмотреть на происходящее подольше. Андрей никогда не видел Серафима со стороны в таком виде. Тот загребает Глеба в охапку, обвивая руками то спину, то скользит выше к шее. И никогда бы Андрей и не подумал, что это может быть так... Красиво. Близость Серафима и Глеба будоражит. И вновь разлившееся тепло в животе. Как когда Серафим с нежностью прижимал к себе, как когда его целовал Глеб. В телефоне что-то дзынькает. Андрей скорее рефлекторно, чем с настоящим интересом отворачивается в сторону. Смахивает какое уведомление, как вдруг его запястье резко перехватывают. Серафим тянет на середину кровати и тяжело наваливается сверху. — Там интереснее? — в голосе ни капли обиды, только неподдельный азарт. — Мы, конечно, и сами можем справиться, — лукаво заверяет Глеб, оказавшийся по левую сторону от Андрея. Руку он мягко запускает в его блондинистую копну на голове, аккуратно поглаживая. Продолжает, горячо выдохнув близко к уху: — Но мы хотим с тобой... — Хочу, — Андрей сглатывает. То ли к Серафиму протянуться желая, то ли ближе к ладони Глеба в волосах, — с вами... Серафим целует Андрея так же, как и Глеба. Пылко вдавливает в кровать, так что вздохнуть получается едва ли через раз. Еще одно мокрое касание – Глеб жадно присасывается к шее, заставив Серафима потесниться. Дыхание сбивается окончательно. Их вдвоем слишком много на одного Андрея. Но с ними запредельно хорошо. И вот уже Глеб стаскивает с него штаны, Серафим футболку. Андрей теряется, метает бешенными взглядами по сторонам. Глеб снова оказывается рядом, пробегается невесомыми касаниями по торсу, едва-едва задев соски. По спине пробегают мурашки, когда он выдыхает в губы: — Давай сделаем приятно нашему Серафиму... Глеб сам переворачивает Серафима на спину. Тот сверкает довольной улыбкой, устраиваясь удобнее. Андрей все пытается унять дрожь в руках, наспех расстегивает чужие джинсы. На помощь приходит Глеб. Они в четыре руки освобождают от одежды своего парня. Глеб с энтузиазмом набрасывается первым, словно в воду ныряет. Облизывает по всей длине, как конфету. Андрей не хочет уступать, опускается, аккуратно заглатывая одну лишь головку. Глеб скользит выше. Губы сталкиваются. Андрей почти выпускает изо рта полностью, отдаваясь мокрому поцелую с Глебом. На вкус соленому. Они снова принимаются за Серафима. Обводят языками, лижут, поочередно насаживаясь. Серафим сверху роняет задушенные стоны, судорожно хватает то Глеба за волосы, то Андрея за руку. Не удержавшись, вскидывает бедра. Андрей позволяет Серафиму. Делает то, что так давно хотел. Как Глеб учил. Дышать ровно, расслабить горло. Удивленное «блять» доносится от Серафима. Затем протяжный стон. — Батюшки, научился! — восклицает Глеб и треплет по запутанным волосам. Андрей самодовольно ухмыляется, не выпуская изо рта. Начинает двигать головой все активнее. Когда он рефлекторно сглатывает вязкую слюну, вперемешку с естественной смазкой, у Серафима дрожат бедра. Увлекшись, Андрей не замечает, как место рядом с ним перестает продавливается от веса второго человека. Оборачивается лишь тогда, когда чувствует, как резко с него срывают белье до колен. Глеб с полупустым тюбиком устраивается сзади, льет холодный гель в промежность и тут же вводит сразу два пальца. И больше глубоко брать у Андрея не выходит. Глеб растянуть почти не пытается, лишь дразнит. И стоны сами непроизвольно с губ срываются. Серафим не заставляет. Только гладит по голове и наблюдает, закусив губу. Глеб через плечо Андрея бросает Серафиму, что позаимствует его подарок. Шелестит упаковка, и Глеб въезжает с размаху и на всю длину. Колени у Андрея разъезжаются. Он всхлипывает. Серафим никогда так не делал... — Осторожнее с ним, — вступается Серафим. — Глупый, — на выдохе отвечает Глеб. Двигается рвано, произнося по слову на одном толчке. — Он. Каждый. Раз. Этого. Хотел. Каждый. Раз. Напрашивался. Скажи ему, Андрей! Грубо за волосы и заставляют взглянуть в шальные глаза напротив. Андрея хватает на хриплое «да», и вздохи мешаются со стонами. Глеб входит жестче, ощущается ярче. Заставляет насаживаться на него еще глубже. Так, как Андрею нравится. Он лбом вжимается к живот Серафима, тот так и не прекращал успокаивающе гладить. Непонятно, то ли Андрея успокаивая, то ли самого себя пытаясь отвлечь монотонными нервными движениями. Глеб тянет на себя, вынуждая выпрямиться. Вцепившись в шею губами и зубами, кончает. Полминуты на отдышаться, и он выходит, звонко шлепнув по ягодице напоследок. Андрей подползает выше, к Серафиму. Глеб так и продолжает всецело руководить процессом. Сам растягивает по члену латекс, отбросив чужие руки. Помогает насадиться Андрею и заваливается на кровать. Серафим раскрасневшийся и до предела возбужденный хватает за бедра. Дорвался наконец. Наконец может отдаться наслаждению, задать ритм. Хватает ненадолго. И Серафима, и Андрея. Последний, кончая, припадает к губам Серафима и тот теряет в поцелуе свой последний стон. Глеб оказывается ближе. Смазывает поцелуй, вклиниваясь своим языком между их губами. Серафим обнимает Андрея и Глеба по обе стороны от себя, когда они смиренно засыпают у него на плечах. Вслушиваясь в размеренное дыхание, он понимает, как дороги ему эти два человека. Две стороны одной медали. И Серафим никогда не смог бы сделать выбор. А нужно ли его делать?