Соучастник

Иван «Все надоело, заебался — мягко сказано. Все лезут в мою душу — там, блядь, мёдом, что ль, намазано?! Красивые слова — когда уста блистают ложью. Это не город дорог, а город бездорожья», * — орёт из телефона. Дым скошенного сена стелется по всей комнате. Пухлый уже поплыл. Гвоздь тасует карты, с ним никто не играет, но он, когда покурит, руки не может спокойно держать, они у него своей жизнью начинают жить. Я же пока не словил ха-ха, а вот депр начинает заёбывать. Сам Снегирь сидит в кресле и осматривает нас как какой-нибудь Эскобар. Как бы говоря: «Ну чё? Зачётную шмаль я принёс?». Хотя всего час назад он таким не был. Пришёл, точно его в жопу отодрали. И всех зачем-то потащил в свой гараж. Но на небе не поняли наших пожеланий — зарядил нехилый дождь с ветром. Сидеть и мёрзнуть в гараже Снегиря никто не захотел, и Пухлый вдруг вспомнил, что его родаки свалили в деревню к бабушке и хата свободна. Дальше затарились пивом и всякой хренью на закусь. Я же взял ещё шаурмы для себя любимого. По накурке всегда «жор» на меня нападает. Не то чтобы я был против травы, просто старался редко её курить, даже когда Снегирь предлагал просто так. После вчерашнего надо было бы бросить и отказаться, но… Я не сдержался! Тяжело мне! Надо расслабиться! Надо мне! Надо! Закрываю лицо руками и вспоминаю сегодняшний день. Мне снился до просто ахуения неприличный и пошлый сон. На широкой, огромной кровати мы были с Тобой вдвоём! Только я и Ты! Кирилл — самое лучшее имя на свете. Я помню, как твои нежные руки обнимали и гладили меня везде. И сам Ты был подобен ангелу. Эти волосы, эти глаза, эта улыбка. Я просто радовался как ребёнок, что ты наконец со мной. А то, что мы оба без одежды, радовало ещё больше! Но! Стоило мне только прикоснуться к твоим губам, как ты отстранился от меня. Глаза твои потемнели, и ты убежал. Я, понятное дело, за тобой. Пытался поймать, но ты выставил руку вперёд и закричал: — Там монстр! Монстр! Я вертелся как волчок, но никакого монстра не видел. А потом Ты появился прямо передо мной, схватился за плечи и стал трясти. И от неожиданности я открыл глаза. Ты растаял, как снег в апреле. На меня смотрел Никита. Чёрные волосы, чёрные глаза, напряженное лицо. Красивый он, но не такой как Ты! — Короче, Вань, я не прогоняю, но тебе лучше свалить! — и он с опаской поглядывает на дверь. — Чё? А, да, канеш. Сорри за вчерашнее, если чё не так, — пытаюсь я встать и вдруг обнаруживаю, что совсем без ничего. И хуй стоит вовсю. Но пацан не растерялся и тут же кинул мне трусы из шкафа, а потом я увидел свои шмотки, аккуратно сложенные на стуле. — Не заморачивайся, чел, вчера всё было супер. И я никому ничё не скажу, и, это… Если хошь, можем даже повторить, просто, пока Толян тут, как бы, немного стрёмно, и ваще… — Всё понял — не дурак, — быстро запрыгиваю в шмотки, и из дома мы выходим вместе. У калитки я всё же спрашиваю его: — А если по чесноку, чем вы со своим дядькой занимаетесь? — Не бери в голову, чел, — бери в рот! — шутит он, но глаза его начинают метаться, а потом неожиданно суёт руку в карман олимпийки и вытаскивает смятую купюру. — Это тебе, ну мало ли там, пригодится, кароч… Ты был супер! — Ну как знаешь! — и я сваливаю домой и только на своём пороге догоняю: «Он чё, меня за проститутку принял, что ли? Вот пидор!». Желание сломать ему ебало так сильно, что я сминаю купюру в кулаке и всаживаю его в хлипкую стенку нашего сарая. Он аж скрипит. Внутри что-то падает и грохочет. Вообще пох! Пинаю консервную банку, в которую набралась дождевая вода, и она опрокидывается. Пять окурков из-под Vogue, почти розовые и разбухшие, лежат сейчас в грязи. Это чё, Вардан решил матери и сиги покупать? Он же вроде и ЗэПэшку-то платит не всегда! Но я не заморачиваюсь на этом, мне надо собраться с мыслями и подумать, что делать дальше. Дома, как ни странно, горит свет, хотя мать вечно ноет, что у нас счета за электричество космические. И, конечно же, всё это из-за моего «компуктера». Тихонько щёлкаю выключателем и прусь на кухню. Холодильник по-прежнему пуст, но на кухонном столе валяются шкурки от колбасы, хлебные корки, пачка засохшего мазика, обёртки от конфет и тараканы. С отвращением смахиваю одного на пол и тут же задеваю ногой банки и бутылки на полу. Да их раза в два больше стало! Заглядываю в комнату матери. Она сидит в одном лифчике прям на кровати спиной ко мне и с кем-то пиздит по телефону. В одной руке у нее бутылка шампанского. — Ма, мам, мама… мама, — тихо зову я. — …Да я много чего могу! А ты сколько скинешь? Конешна, я — красавица! А ты кто? Ой, не нравится не смотри! Спасибо! Ещё что? Икх… а вот так, — и её рука трогает шею, и пальцы задевают лямки лифчика, а затем она снимает его. Врываюсь в комнату. — Ма! Ма, ты чё творишь? Не надо, ма! — кричу я и хватаю её за руки, отбираю бутылку и хочу вырвать телефон. — А-а-а, п-шёл вон! Я с людьми общаюсь! Люди-и-и-и, на меня напали-и-и! Спасите! — кричит она, не отпуская мобилу, и брызгает слюной. Она абсолютно бухая! В хламину! В умат! Как те «синяки» возле рюмочных, как бомжи, как те деграданты из телека. Но я ещё пытаюсь. Я как конченый ебобо пытаюсь достучаться до её разума или до его остатков. — Ма, чё ты делаешь? Остановись, пожалуйста! Выключи эту хрень! — Я — женщина, икх! Хочу любви! Ясно тебе, щенок? Я — женщина, а ты мне всю жизнь испоганил! Ты! Ты — монстр! Монстр! Глаза стеклянные, взгляд сквозь меня, слюни текут по подбородку, изо рта летит мат и вообще она не понимает, что происходит, или не хочет понимать. На кровати тем временем хрипит какое-то тело в полосатых трусах. — Монстр! — кричит мать. — На меня напал монстр! Помогите! Убейте его! Убейте! Что-то щёлкает во мне в тот момент. Это, как все говорят, «на ниточке держалось». Так вот эта «ниточка» в тот момент во мне порвалась. В меня, конечно, не стреляли, но я вдруг остро почувствовал, вот расстреляй в меня сейчас рожок из калаша, я ничего не почувствую. Совсем ничего! Я тупо ставлю бутылку на пол и, чуть не спотыкаясь, ухожу, закрывая за собой дверь. — Короче! У меня, пацаны, дело новое! Слушайте меня, и все будем при бабках! — Снегиря не пробило на ха-ха, наоборот, он хоть и был доволен, но глаза оставались серьёзными. — Чё за дело? — я смотрю на свои ладони, хорошо они не трясутся. — Со старшаками я поговорил. С цветами мы норм всё сделали. Теперь тема посерьёзнее. — К-куда уж серьёзнее? — Гвоздь всё никак не мог бросить карты. — За два два восемь так-то всегда серьёзно спрашивают! — Это по пятилетке на рыло! — бурчит с кресла Пухлый. — Я в инете смотрел. — Нас же, блядь, не поймали! И ваще, вы подняться хотите? Бабло норм поднять хотите? Или зассали? И ваще, кто не рискует — тот… — Косяк не курит! — ржёт Пухлый. — Я в деле, Слав! — я смотрю на свою шаурму, но так и не ем её. — Я в деле! — Вот это другой разговор! — Снегирь улыбается как-то странно. — Но для нового дела есть проблема! В общем. Наши бар один решили взять под «опеку», а там хозяин выёбистый. Типа у него всё с ментами схвачено, поэтому от услуг наших пацанов он отказался. — Чё наказать, что ли, надо? Делов-то! — Гвоздь оставил карты, даже улыбнулся. Когда я впервые узнал Гвоздя, я думал это погоняло из-за фигуры. Он всегда был длинный, даже выше Славки. Худой как жердь, мышц почти нет, но он жилистый. И побороть его у меня получилось не сразу. А голова у него большая, и он всегда стрижётся коротко, почти наголо, и его русые волосы выгорают летом. Гвоздя трудно назвать красавчиком, но у него тёмные глаза и длинные нос. На пляже он любит хвастать своим длинным и худым членом. А ещё у Юрка есть татуха прямо на груди «Спаси и сохрани». Окончив 9 классов, он пошёл в технарь и теперь «учится» на монтёра связи. Ну как «учится», посещает свою шарагу иногда и доит своих сокурсников на бабки. Попутно хвастаясь, сколько тёлок он там оттрахал. — Не совсем! Надо на него наехать и проблемы организовать, чтоб он к нашим сам за помощью пошёл, — продолжает Славка — Так в чём проблема? — Пухлый присосался к бутылке из-под пива. — Наедем и пизды всем дадим! Да? Мы ж, бля, это… Как её? Бригада, ёпты? Ха-ха-ха! И они с Гвоздём ржут. — Проблема есть! — напоминает Снегирь. — Да ты успокойся, Славян. Всех, нах, там порвём! — Пухлый вскочил и стал махать руками. — Всех разъебашу! Икх… — споткнувшись о свою ногу, он смачно шлёпнулся на задницу посреди комнаты. — Вы дослушаете или нет? — орёт Снегирь. — Ты — Рэмбо хуев! Чем ты их рвать собрался? У тебя рвалка не выросла ещё! Я говорю, проблема есть! Нам «железо» нужно! И не травмат вонючий, а реальная волына! И где вот нам ствол взять? Вот это проблема! Я беру со стола банку и делаю глоток. — Не проблема, Снегирь! Я знаю, где ствол взять! Решили идти под утро. До пяти утра — «собачья вахта», как говорят в армии. Самый сон. Сейчас сентябрь, но светает ещё пока рановато. Серые тучи на востоке занимались зарёй — у нас максимум минут сорок до рассвета. До этого мы вчетвером долго соображали, как всё лучше сделать. Типа «мозговой штурм» устроили, правда в процессе Пухлый перепил пива и пошёл блевать в сортир, а Гвоздь, никого не стесняясь, включил порнуху на телефоне. Но план всё же составили. В итоге, чтоб на меня лишний раз не подумали, ко мне домой никто не заходит. Снегирь пригнал «рабочую семёрку» и поставил её прям в проулок. Гвоздь за рулём. Ему всего восемнадцать, но водить он умеет лучше многих. А мы в трёху натянули маски на морды, мне почему-то самая ущербная досталась — монстра какого-то — и пошли к моим соседям. Как самый спортивный, я быстро перелез ворота и, дёрнув металлический засов, открываю калитку. Заходим во двор. «Буханка» соседей тут, и я тихо отворяю водительскую дверь. Хорошо, она не на сигналке. Снегирь залезает с другой стороны. Пухлый стоит на шухере у дома, пока мы шмонаем салон. Так-то Ерёма, он же Пухлый, тоже норм пацан, как и Гвоздь. Ну, жирноват чутка, поэтому и погоняло такое. Ну, ещё он на подхвате почти всегда, потому что неуклюжий. Но Пухлый всегда за любой кипеш, кроме голодовки, конечно. Он постоянно таскает чёрную толстовку с глубоким капюшоном. Его родаки приличные люди: мать — продавщица, батя — водила троллейбуса. У него даже сетруха есть мелкая. Я у них в гостях пару раз всего был, но мне хватило. Ерёму дома запрягают постоянно, то это, то то, а главное батя его вечно не доволен, что сын толстый! Тогда даже при мне чмырить начал, типа жирным быть плохо, со мной сравнивал и показывал свои грамоты из секции тяжёлой атлетики… тридцатилетней давности. А Ерёма он не такой. Круглое лицо, глаза чуть на выкате, нос картошкой, фигура бочки — совсем не спортсмен. И ещё Пухлого в этом году попёрли из его технаря, а в армию он идти не хочет, но на каждом совместном бухиче орёт, что всех там построит и заставит портянки свои стирать. Я один раз пытался его переубедить, но… Есть люди которых не переубедишь! — Ну и где, бля? — шипит на меня Снегирь Я переворачиваю весь хлам в «буханке»: какие-то тряпки, мешковина, обрывки верёвок и скотча, чьи-то кроссовки какого-то… фиолетового цвета — бабские, что ли? Но волыны нет! — Не знаю. В доме, наверное. — В доме? Там же хозяева! — Они спят! — и я вылезаю из машины. По правде, у меня не было стопроцентной уверенности, что Никита и этот его дядька Толян дрыхнут. Но с другой стороны стопроцентной уверенности вообще не бывает. В дом заходим все трое, благо дверь закрыта только на крючок и легко отпирается даже просунутым пальцем. Я лишь жестами показываю, как и где посмотреть. Обстановка у соседей не сильно так изменилась со вчерашнего утра. Только, вон, ноуты появились на столе, сразу два, куча флешек, дисков, каких-то проводов. Загребущие руки Снегиря хватаю один Asus, но я его отбираю. — Мы сюда не за этим пришли! — шиплю я. — Пох, хоть что-то возьмём! — шипит он. — Нет! Палево это! — А ствол пропадёт не палево? — Он левый! — Да? — глаза у Снегиря красные, то ли от травы, то ли от нервов, но мне пох. — Тихо, бля! — Пацаны, смотри, чё нашёл! — Пухлый стоит с какими-то женскими шмотками в руках, трусы вроде и лифчик. Но первое, что бросается в глаза, это кровь. На белом белье она отчётливо видна, и оно ею пропиталось. — Месяки к кому-то пришли! — ржёт он. — Заткнись, мудак! Лучше ствол ищи! — шипит Снегирь. А я крадусь в спальню Никиты. Никого. Даже постель не разобрана. И тут до меня доходит. В доме, если не считать нашей троицы, стоит мёртвая тишина. Так не бывает, когда в доме спят люди. Я прохожу дальше и смотрю в окно, оно как раз во двор выходит. Там у кирпичного погреба, покрытого железной крышкой, стоит тренога, на которую ещё фотики устанавливают. Ничего не пониманию, но почему-то становится до жути страшно. Холод пробирает меня будто снега под футболку засунули. Я, вот, не считал себя никогда до хуя прям смелым, но и последним ссыклом никогда не был, а тут… Кажется, сейчас эта крышка откроется и оттуда появится… монстр! И он сожрёт нас всех! Сожрёт и не подавится. Я уже отчётливо представил открытую клыкастую пасть, с которой капала кровь и тут… — Нашёл! — резануло по ушам. В комнате стоял Пухлый и держал в руках виденный мной уже карабин. — Всё! Валим! — Снегирь держал в руке патронташ. Быстро несёмся назад. У порога торможу, чтобы аккуратно прикрыть дверь, и тут мой взгляд цепляется за какую-то безделушку: на полу лежит маленький такой браслетик с буквами «ИННА». И в этот момент со стороны двора слышатся крики. Вот что за хуйня тут происходит?