Ведьмин дом

      В доме Морозко всегда царила зима, но в доме ведьмы на берегу реки за Полуночью весна наступала стремительно и неотвратимо, как пущенная стрела. Лед на озере оглушительно трескался, деревья сбрасывали снежные шапки, а пробившиеся сквозь иней подснежники наливались нежно-розовым. Вася с радостью проводила зиму, подмела в доме полы, поменяла белье и простилась с Домовой. Наступила весна. Все живые существа пробуждались, и мир ждал, когда по земле пронесется Соловей.       В тот год Вася отправилась на Восток, к границе. Монгольский хан не так крепко сжимал в кулаке эти земли, поэтому Вася с Соловьем спокойно спустились вдоль Амура. Вечерами они наблюдали, как резвятся белые тигры и плещется на мелководье серебристый осетр. Они ели арктического гольца и радужную форель, зелень и дикий чеснок. В одно время их спутниками были Медведь с широкими плечами, способными выдержать тяжесть мира, и молодой худощавый мужчина с черными кудрями и саркастичной улыбкой, который только казался молодым. Дальше река расширилась, и они поплыли на широком плоту, торговались на берегу за кошель из рыбьей чешуи и шелковые туфли, скакали через древний лес. Когда солнце нагрело землю под ногами, темнеть стало поздно, а река отяжелела от ила, Соловей потянул воздух — тот оказался соленым на вкус. Поднимающаяся вода омывала границы их лагеря, а угри сверкали бледными животами между корнями деревьев в устье реки.       Через день они увидели море.       — Чего ты ожидала? — удивился Морозко. Белая кобылица фыркнула, взрывая копытами песок.       Соловей широко распахнутыми глазами взирал на водную гладь. Напряженный, точно тетива лука, он боролся с мягко накатывающими волнами, как не боролся ни с огнем, ни с Полночью, ни со звоном колоколов.       — Оно такое огромное, — потрясенно выдохнула Вася. Ее руки сжимали гриву Соловья, а колени прижались к его горячим бокам.       — Море занимает половину мира, — согласился Морозко. Бриз играл с его темными кудрями и раздувал гриву белой кобылицы, как пену на берегу. Спешившись, Морозко скинул обувь, позволив волнам омыть ступни. «Еще не зима», — сказал он им. Волны на мгновение отступили, а затем нахлынули вновь, принеся с собой темно-зеленые водоросли, зазубренный осколок раковины и блестящую гладкую гальку. Морозко со всей серьезностью принял дары: водоросли отдал кобыле, осколок раковины воткнул за пояс, а камешек бросил Васи. Поймав его, Вася увидела, что это кулон с жемчугом и серебром на достаточно длинной цепочке, что трижды обвить шею.       — Приветствую вас, Владыка, — произнес Морозко и достал из кармана крупную брошь, инкрустированную изумрудами и бриллиантами, которые сверкали на солнце, как отблески на волнах. Когда Морозко опустил ее в море, волны мягко унесли ее прочь.       — Медведь рассказывал, что делил с морским царем хлеб да соль. Они пировали в зале из кораллов и костей, в то время как музыканты с рыбьими хвостами играли для них на арфах.              Там, где море встречалось с небом, горизонт закруглялся, словно из воды поднимался холм.       — Но зимой в залах Морского Царя гуляет только эхо, и я вижу лишь пустые дворцы.       Брошь блестела, скользя по склону гору, которая оказалась вовсе не горой, а плечом великана, поднимающегося из моря. Кожа его переливалась всеми оттенками зеленого: от бледного нефрита до насыщенного изумруда. Волосы и борода струились точно водоросли, глубоко посаженные глаза были темными, а голову венчала корона из костей и перламутра. В одной руке он сжимал трезубец, а в другой брошь Морозко, которая на огромной ладони казалась маленькой, как горошина, и идеальной. Но мгновение Царь морей замер, глядя на подарок, а затем вскинул трезубец в знак приветствия, так что пенные брызги разлетелись в стороны алмазными каплями, и быстро погрузился на дно, оставив после себя большую воронку. Несколько дельфинов выпрыгнули из воды — их бока сверкнули на солнце — и скрылись в пучине следом за своим повелителем.       Морозко вздохнул и осторожно сказал:       — Ты приходишься Черномору родственницей, но я бы не советовал заключать сделок с Морским Царем.       Когда он обернулся то увидел, что Вася и Соловей смотрят на воронку разинув рты, как маленькие дети. Словно кто-то другой, а не они боролись с Золотой Ордой, заключили мир между чертями и церковью, связали Зимнего Короля и ослабили его брата — или наоборот? — освободили жар-птицу и путешествовали дорогами Полуночи.       Лишь единожды увидев океан, никогда уже его не забудешь. Не спеша, так как лето подступало, и его магия угасала, Морозко наколдовал беседку на берегу, разжег костер и приготовил в котелке крабов, моллюсков и белую рыбы, пока его возлюбленная со своим конем резвились на берегу.       Пришло лето. Соловей с Васей повернули на юг, через горы и пустыню. Они соревновались в скорости с антилопами и путешествовали с караваном, лакомились медом и пили солоноватую воду из колодца в пустыне. Они торговали с кочевниками и обменивались историями с отшельниками и учеными. Иногда они путешествовали в одиночку, иногда пересекли горы и карстовые долины в компании Медведя, который принимал человеческий облик. Продвигаясь южнее они обратили внимание, что ремесленники и ученые используют для письма жидкие, как вода, чернила, а их свитки тонкие, словно луковичная кожица. Они познакомились с поэтами, музыкантами и философами; они пили рисовое вино и писали хайку, любовались полной луной над рекой и изображениями стрекоз и лотосов в храмах с заостренными крышами.       Когда с астры осыпались красные, как рубины, лепестки, Соловей повернул в сторону дома. Пожаловала осень, щедрая на ягоды и грибы, вопреки ветрам и пронизывающим ливням. Васе пришлось заплести хвост Соловья в косу, чтобы тот не запутался, а самой облачиться в меховой плащ. Медведь делился с ними свежим лососем и ежевикой, а когда они решили разбить лагерь, то их уже ждали разведенный костер, тушеный кролик, свежий хлеб и творог. Летели дни, ветер крепчал, и в одно утро (к тому времени Медведь покинул их) они проснулись от холода. Землю покрывал иней, а Морозко потягивал чай у костра. Хотя зима стояла на пороге, и они были почти дома, Вася и Морозко уединились на целый день, так что Соловью пришлось самому искать себе пропитание. К тому времени, когда они показались из палатки, раскрасневшиеся и взъерошенные, огонь уже потух. Они дали Соловью кашу, а сами подкрепились запеченной картошкой с маслом, осенней мятой и грибами, сладкими морщинистыми яблокам, ежевичным вареньем и крепким черным чаем из серебряного самовара.       Зимний Король и ведьма обновляли свои клятвы, тянулись к друг другу, как молодые березы. Они флиртовали, как будто не были до конца уверены, хотя в их танце была и радость, и печаль.       — Ольга будет в Москве, — сказала Вася.       Белая кобыла раздраженно взмахнула хвостом. Морозко вздохнул и отставил чашку. — Я не очень люблю город.       Ветер шумел в соснах — первое дыхание бури.       — Знаю. Я не прошу тебя ехать с нами, но Ольга моя сестра. И еще есть Марья. Я дала слово, что заберу ее с собой, когда она подрастет.       На мгновение на ее лице вспыхнула упрямая гордость, которая увела некрасивую девочку Василису Петровну от отцовского очага прямиком к Королю Зимы. Теперешняя Вася взяла весь свой прошлый опыт и на его фундаменте возвела башни и развесила флаги. Женщина, которая путешествовала верхом на лошади-птице, носила китайские шелка и жемчуг морского царя, держала на ладони Зимнего и Летнего Королей, потеряла брата и обрела возлюбленного, та, что стала чем-то большим, чем человек — слово этой женщины принадлежало только ей. Вася была уверена и сурова, как златовласый мученик.       — Дом во тьме, — пробормотал Морозко. Он только что возродился в ранней зиме, и часы любви смягчили его нрав.       — Приезжай к нам на зиму, — предложила Вася. — Тебе будут рады в любое время, но в середине зимы я обещаю показать тебе Полночь, какой ты никогда ее не видел.       Иней плел блестящие кружева на берегу. Соловей стряхнул с гривы снежинки, Вася рассмеялась. Костер, жаркий, как жареный каштан, пылал, а ветер принес с собой аромат специй.       — Скоро пойдет снег, — сказал Морозко.       — Я дам тебе столько имбирных пряников, сколько пожелаешь, — уверила Вася. После долгого путешествия она с теплотой подумала о доме. — Будет каша и больше жареной ветчины, чем ты сможешь съесть.       Морозко оторвался от созерцания огня. На мгновение его лицо сделалось тонким и резким, а зубы — слишком острыми. Он был Королем Зимы и аппетит его был ненасытным и чудовищным.       — В детстве Дуня пекла нам зимой имбирное печенье в виде животных — объяснила Вася. — Она выдавливала их из теста специальными формочками.       — Вася, — сказал Морозко, умевший строить дворец из пригоршни снега.       — Я видела, как ты вырезал из дерева фигурки, Морозко, — Вася улыбнулась своим любимым: ледяному демону и Соловью.       Догорала осень. Стояла пора дождей, грязи, распутицы, так что копыта Соловья редко ступали на дорогу. Он осторожно шагал, опустив голову, когда издали показались огни и до них донесся перезвон колоколов. Москва чуть не убила Васю. Москва убила Соловья. Они остались только для того, чтобы рассказать Ольге, заточенной в женской части терема, о своих путешествиях и забрать кобылу для Марьи — Зиму. Приехали они как раз вовремя: несмотря на заботу Ольги, Марья, успевшая вкусить свободы, медленно чахла в тереме. Соловей вывез их из города, ступая медленно и тяжело, как обычная упряжная лошадь. Зима, взятая за поводья, шла следом. И только когда лес сомкнулся за их спинами, Соловей приободрился, встряхнул гривой и пошел трусцой. Марья заснула в нежных объятиях Васи.       С наступлением Полуночи Вася с Соловьем плавно вошли в нее, как нож в масло, и отправились домой.       Зима явилась вихрем снежинок, расстелилась инеем и привела с собой Морозко с белой кобылицей. На берегу озера выросли сугробы, которые охраняли дом Васи, самовар всегда был горячим, а лампы заправлены маслом. Духи дома принесли сено и черносливы, щетки, одеяла и торф, чтобы прикрыть огонь. В любом другом доме обязанности между чертями были строго распределены, но в доме ведьмы в сердце ночи старые правила утрачивали силу. Домовой подметал, чистил печь, протирал стол и не огрызался на дворового, выбравшегося из хозяйственных пристроек, чтобы свернуться калачиком у печи. Вазила принес в дом сена и овса, затем устроился на спине Соловья, и приготовился слушать истории, сплетая венки из пучков соломы. Сидевший на коврике в углу Банник строгал березовые ветки. А у очага Домовая готовила имбирные пряники и пастилу, коптила форель и сушила творог с грибами. Золотые колдовские огни кружились под потолком, в печи дымились горшки, и каждый дух мог прийти на пир.       За столом Вася чистила и чинила сбрую Соловья, училась читать, рассказывала сказки и сама слушала их. В полночь грозный Водяной из северной суровой степи разделил хлеб с троицей добродушных Вил. Он рассказал о темном и прохладном водоеме, а Вилы поведали о звонких горных ручьях. В полночь пришел Леший и, вонзив свои корни в земляной пол, уселся на скамье и завел разговор с одетым в черное Полевиком, который в знак примирения отложил в сторону топор. Зимний ветер шумер в дымоходе и кидал пригоршни снега в окна, но внутри молодой Вихор запутал ветер в своих кудрях и с восторгом слушал, как Здухач в тюрбане рассказывал — не забывая угощаться пряниками в форме ангелов — о хаосе и безумии среди алых черепичных крыш с резными полукруглыми фронтонами на вершине мира.       Домовая последний раз отведала каши и, довольная, отложила черпак. Морозко оторвался от резьбы, и Вася поймала его взгляд. Снаружи завывал ветер: дом ходил ходуном, но внутри было тепло и светло. Играла музыка, танцевали духи. На стропилах сидели Лешие, а одетая в белый сарафан Вила с золотыми волосами, заплетенными в косы, сидела на печи. Этой ночью в дом пришло стадо лошадей-птиц; тут и там можно было заметить трепет крыльев, золотое мерцание то ли хвоста, то ли перьев. Были здесь и мужчина, ростом с дуб, и роща бледных стройных женщин в серебристых платьях. Старуха с костлявыми ногами и почерневшими зубами делилась лепешками с прелестной жизнерадостной девой, очень похожей на человека.       Морозко, улыбаясь отложил нож. Сегодня он был просто неотразим, в полном расцвете силы. Уверен в себе, как и полагается демону-королю в свой собственный праздник, даже вдали от своих земель, в доме ведьмы, что связала его обещаниями, которые он не собирался давать.       — Ну, Василиса Петровна, — проговорил он. — В полночь наступит новый год. Ты обещала мне имбирный пряник.       — Да, я не забыла, — улыбнулась Вася. На ней был бордовый сарафан, а темные волосы свободно рассыпались по плечам.       Заиграла медленная музыка.       Вдруг дверь распахнулась. Кряхтя, Медведь неуклюже протиснулся внутрь.       — Брат!       Мех на его плечах был припорошен снегом, а когти на босых ногах почернели от инея. Шрам на правом глазу покрыла изморозь.       — Брат, мир перевернулся с ног на голову, я теперь вольный монстр. Ты пригласишь меня?       — Сейчас зима, брат — тихо ответил Морозко, хотя студеный ветер бесновался за окном.       Медведь расхохотался.       — Смотрите-ка, какие мы вежливые! — издевательски протянул Медведь, — Встреться со мной в середине лета, брат, и посмотрим, как долго продержится твой лед. Выйди со мной на бой сейчас.       В тот же миг Медведь наколдовал огромную секиру, а Морозко — мечи из пылающего льда. Банник в страхе запрыгнул на стропила.       — Стойте, — приказала Вася. За ее спиной угрожающе встал Соловей.       Дом замер. Мечи Морозко растаяли в воздухе, словно дымка. Секира Медведя обратилась в посох.       — Сядь, Морозко — велела Вася. — Медведь, входи. Я пригласила вас обоих.       На столе ждала каша и пряники. Морозко сел, не сводя с брата испепеляющего взгляда.       Медведь тяжело прошел к столу, словно невольник в цепях, и недрогнувшей рукой потянулся за ложкой.       — Что смотришь? Никогда не видел, как медведь ест суп? — огрызнулся он.       — Может ты еще споешь? — поинтересовался Морозко. Он сидел расслаблено, словно пировал за княжеским столом.       — Она сковала тебя также, как и меня, — ухмыльнулся Медведь. — Может у тебя поводок и слаще, вот только сути это не меняет. Ешь свою кашу, брат, как полагается ручному демону.       — Медведь, — предупредила Вася.       — Чего ты ждала, вытаскивая медведя из спячки? Я буду танцевать под твою дудку, ведьма, но не жди, что я буду при этом смеяться.       — Это мой праздник, не твой, — вмешался Морозко. — Убирайся в свою нору и спи до весны.       — Я мог бы…       — Хватит! — оборвала старуха у печи. Ее глубокий нездешний голос звучал так, словно она вплела в слова ночь и звезды. Старуха поставила чашку на печь, по которой ту же расползлись трещины, и встала. Вила вздрогнула и обратилась в дрожащую березу, домовой скрылся в печи. Тень старухи сделалась огромной, как дворец в Сарае, как дремучий лес, и ощетинилась клыками. — Вы здесь гости.       Медведь снова принял облик широкоплечего мужчины с покрытым шерстью лицом и морщинками смеха вокруг глаз.       — Хорошо, бабушка, — примирительно сказал он и взялся за ложку.       На столе расстелилась скатерть-самобранка с яствами: самовар, блюдца с сухофруктами, жареными орехами и пряниками.       — Бабушка, — почтительно склонил голову Морозку и тоже принялся за еду.       Пока он ел, старуха снова устроилась у печи. Одна из Вил выглянула из-за березы. Белая кобыла фыркнула, Соловей взмахнул хвостом, и колдовские огни рассыпались по стропилам. Вихор, взяв на пробу несколько нот, заиграл легкую веселую мелодию, а домовой и домовая принялись отплясывать прямо на столе. Тарелки с мисками запрыгали по столу, и вскоре все черти пустились в пляс, кружась, как осенние листья. Лошади стучали копытами, и дом раскачивался в ритме барабанов, а в центре пира сидела ведьма, ее возлюбленный и его брат.       Подходила к концу самая длинная ночь. В дом у озера за Полуночью пришел новый год.