***
Помнишь, когда нам было семь? Тебе всегда нравился мой дом, окружен деревьями, и как ты помог мне построить качели на самом большом дубе. Я сижу на нем сейчас, пока он качается, вспоминая время, когда мы были здесь, все те многие месяцы назад. Как будто твои черты размыты. Я помню твой голос и твою улыбку. Твои черные волосы почему-то темнее ночного неба. Но звук твоих слез более характерен, чем остальные. Я нашел тебя в постели, бессонным и готовым к приключениям. Я дома на лето и жажду этого ощущения возможности. Возможность встать и знать, что ты в безопасности. Я хочу крикнуть своему 24-летнему телу, что я все еще ребенок. Что все будет хорошо, так как у меня еще есть время. Но с каждым скрипом качелей я чувствую, что возможность ускользает. Как я все еще застрял под этими деревьями, молясь о жизни, которую позволил себе потерять. На самом деле это эгоистично — думать о тебе только для того, чтобы снова почувствовать себя молодым. Но ты единственное, что меня поддерживает. Возможно ли, что тебя никогда не существовало? Что воображаемые друзья стали слишком реалистичными? Интересно, где ты сейчас? Надеюсь, стал астрологом или громко требуешь у мира перемен. У тебя ведь всегда был этот голос, который заставлял всех слушать. Даже когда я возражал, что нет планеты лучше Луны, твоя страсть к Сатурну изменила моё мнение Я думал, что видел тебя в прошлом году в кафе. Человек, очень похожий на тебя пришёл в кожаных сапогах и шерстяной шапке. Ты смотрел на меня странно, как будто тебе было неудобно. Это не мог быть ты, Сириус! Ни разу мое присутствие тебя не обвиняло. Маленькие вещи напоминают мне о тебе. Холод по коридору, коса в волосах моей матери. Ты всегда любил возиться с её светлыми локонами и запутывать их. И ты будешь возиться с этим снова и снова, пока не сядет солнце. Но самое большое напоминание — это биение в груди. Вот откуда я знаю, что ты существуешь. Знаю, что ты защитил меня от боли, и как я спас тебя от твоей. В конце концов, это нормально, что я не помню твоего лица. Потому что мое сердце всегда будет помнить. «Твоя мама всегда злится, и, должно быть, поэтому»***
Ты о ней мало говорил. Только то, как она заставила тебя чувствовать. Как будто ты был призраком в собственном доме. Что ты чувствуешь себя нежеланным, преследующим собственное окружение. Что ты попал в ловушку правила, которое отказывался нарушать. — Ремус, ты заставляешь меня чувствовать себя менее странным, — однажды ты прошептал мне на нашей двухъярусной кровати. — Почему «странный» — это плохо? — спросил я, перекладывая игрушку волка себе под мышку. — Моя мама считает, что всё должно быть на своем месте. Что-то необычное — неправильно. Ты никогда раньше о ней не говорил. Только дал понять, что именно от неё ты хотел сбежать. — Мы не вещь, что бы быть на своём месте. Ты необычный, Сириус, и это тебя выделяет, — сказал я, выключая ночник. «Я думаю, тебе стоит пожить со мной».***
Ты остался на все лето. Летом мы пили сладкий чай, который знатно бодрил. Мы бегали по садам, спотыкаясь о собственные ноги. Мы собирали камни и давали им взрослые имена, такие как Ричард и Элисон. И мы зря потратили часы просто потому, что могли. Мы помогали птице на протяжении одной недели. Она повредил крыло, поэтому мы кормили её молоком каждое утро и ночь. Мы даже обсудили, кто будет работать в дневную, а кто в ночную смену. — Сириус, я думаю, тебе стоит приготовить молоко на ночь, согласен? — я спрашивал его, радуясь, что нам есть чем поделиться. Но вскоре после этого крыло птицы зажило и она покинула нас. Но мы были детьми, и нам не потребовалось много времени, чтобы найти себе новое занятие по душе. Если бы только сейчас это было так просто.***
Моя мама разрешала нам иногда жарить зефир. Мы смотрели, как тлеют угли в танце огня, и все мы пели глупые песни без рифмы. Это было последнее, что мы делали вместе до того, как Сириус ушел, как эта несчастная птица. И ни один из них так и не вернулся. «Перекрести свое сердце, я никому не скажу».***
В то время я не понимал от куда берутся синяки и почему вы нервничали, когда я их замечал. — Что это у тебя на руке? — спросил я, указывая на фиолетовые пятна на коже Сириуса. — Я поскользнулся на днях. На ступеньках, — он ответил быстро, как будто это репетировал. — Покажи моей маме, она может помочь. У нее есть какой-то волшебный крем. — Нет, — он встал с кресла, — Ты не должен никому рассказывать. Всегда молчи. Перекрести свое сердце. Я не задавал никаких вопросов. Он был моим единственным другом, и я сделал бы для него все, что угодно. — «Перекрести моё сердце», — сказал я, завершив действие. «Тогда тебе не придется плакать или прятаться в шкафу».***
Сириус сказал мне, что не чувствует себя в безопасности в собственном доме. Он скрывался в темных углах, тенях и шкафах, когда хотел исчезнуть. Он не сказал мне почему, а только то, что хотел быть невидимым. — Что ж, если они не видят меня, они не могут причинить мне вред, — сказал Сириус, боясь, что поделился слишком многим. Тогда я еще не понимал связи призраков. — Тебе больше никогда не придется так себя чувствовать. Тебе никогда не придется от меня прятаться. Вот тогда и началась ложь. Я обещал, что он может остаться в моем доме навсегда. Что маленький Ремус Люпин сможет уберечь его от злодеев мира. Но какая польза от семилетнего ребенка? Тогда я чувствовал себя бессильным, и я чувствую себя бессильным сейчас. «Раньше я яростно кричал в любое время, когда хотел».***
Когда мама сказала мне, что Сириус никогда не вернется, я закричал. Я пытался вырвать собственные волосы, рвал одежду на себе, хотел бросить всё. Я хотел, чтобы мой друг вернулся ко мне, и не знать, что это было прощание. Она не могла понять, насколько он мне нужен и как опустошен я от потери. Она объяснила, что он уничтожал меня, и эта истерика только подтвердила ее точку зрения. Оказывается, Хоуп Люпин связалась с семьей Блэков, чтобы они больше не привозили сына. Что он плохо на меня влиял и начал «наводить на меня темные мысли». Это было необходимо. Я должен был быть рядом с моим другом, но это никогда нельзя было игнорировать. Возможно, мы были молоды, но как он мог бросить это всё? Я боялся вспоминать, как обстояли дела с Сириусом. Никто не понимал его «странность» так, как понимал я. Лето никогда не было прежним, и я перестал пытаться снова сделать его красивым. «Есть еще красивые вещи?»***
Вы заставили меня поверить в красоту Сириуса. Это было на вашем лице, в вашем юморе и в ваших движениях. И после твоей потери я не мог видеть лес так, как видели мы вместе. Я не мог сидеть рядом с костром или петь эти песни без тебя. Вы можете сказать, что это драматично, что моя жизнь так сильно изменилась за пять недель с семилетним мальчиком, но я все еще не чувствую себя исцеленным. Место в моей груди пытается найти вторую половину необычного, и я не буду продолжать делать вид, что не ищу его. Я возвращаюсь к этим качелям и представляю тебя здесь. Я представляю твои бледные руки гладкими, без синяков, и каким теперь выглядит твое лицо. Я сомневаюсь, что когда-нибудь увижу тебя снова. Но ты, Сириус, научил меня, что настоящие прекрасные и достойные вещи никогда не могут быть уничтожены уродливыми.