Ignite Me

Лёд с мерной дробью бьётся о стенки пластикового стакана. Покачав им, Хёнджин обхватывает трубочку губами и делает пару глотков. Лицо морщится, он водит языком по дёснам и внутренней стороне щёк, чувствуя, как всё буквально скрипит. На нёбе остаётся горькая плёнка. - Это надо ещё постараться, чтобы обычный латте испоганить. - Карамельный макиато тоже говно, какой-то сироп противный, - Чанбин хмурится, осматривая свой стакан. - Зачем они вообще эту обрыгаловку открыли, когда есть нормальное кафе в главном корпусе? – Джисон отпивает грейпфрутовый чай и его встряхивает от приторности. – Лучше уж дотуда дойти, чем пить такую парашу. - Это стартап кого-то из преподов, не помню кого, - Минхо гоняет лимонад по ротовой полости, пытаясь понять вкус. – Напоминает этот… Вы видели в зоне алкашки в маркетах бутылку с ослом? - С ослом? – Джисон водит глазами по потолку, напрягая память. – Наверное, было что-то такое. - Это вроде газированное вино, но я называю его ослиной мочой, потому что это похоже на смесь прокисшего вина, застоявшегося пива и чего-то ещё. Вот этот лимонад на вкус как это дерьмо. - Фу. Несколько дней назад в корпусе, где у них четверых часто проходили занятия, открыли новую кофейню, чему очень радовались ленивые студенты, которым надоело спускаться в нижнюю часть кампуса. Поев на большом перерыве в столовой, их компания отправилась туда взять в качестве десерта напитки на пробу и затем устроилась в крытой зоне отдыха на высоких ступенях, выходящих на спортивное поле. После первых же глотков они начали обмениваться сомнительными взглядами, в которых проскакивала доля отвращения. - Проверю препода и если это не один из наших, то сегодня же накатаю отзыв, - Минхо отставляет свой стакан в сторону, определённо не собираясь допивать это пойло. - Там их уже полно, - Чанбин водит пальцем по экрану, листая комментарии. – Правда есть пара ботов с механическими никами, которые расхваливают всё налево и направо. - Боты – первый признак того, что место дерьмо. Долго эта дыра не продержится. Над асфальтом впереди вьётся жаркое зарево. Воздух подрагивает от навалившейся на Сеул жары. Спасает разве что свежий ветер, который сквозняком циркулирует по площадке со ступенями, полностью находящейся в тени от двух корпусов и рассаженных по периметру деревьев. Надежда охладиться напитками стремительно растаяла. Их единственным плюсом служил лёд, который можно было гонять по ладоням. Двигаться совершенно не хочется, вместе с сытным обедом и летним зноем напала ленивая сонливость. - Чтоб тебя, - Минхо отмахивается от пчелы, которая собиралась приземлиться прямо на кончик его носа, однако через пару секунд она снова возвращается. – Да чего ты пристала? - На сладкое потянуло, - лукаво тянет Джисон. - Твои подкаты с каждым разом становятся хуже. - Как видишь, они отлично работают. Минхо одаривает его не впечатлённым взглядом и поправляет чуть съехавшие чёрные очки, которые надел на голову, пока они были в тени. От дужек отходила звенящая серебряная цепь из звёзд. С минуту он сидит, расслабленно откинувшись на ступень сзади, как пчела снова возвращается и начинает мельтешить перед его лицом. - Вот тварина, а. Он раздражённо вскидывает руку. Когда пчела отлетает буквально на метр, готовясь снова спикировать на приглянувшийся объект пространства, Джисон делает щелчок пальцами. В пчелу летит струйка воды, отбрасывающая её куда-то далеко вниз. - Пока не высохнет, не прилетит. - Снайпер дофига? – Минхо усмехается, теперь уже смотря на него с явным одобрением. - Сладким не делюсь. - Ты достал меня. Огневик закатывает глаза и качает головой. Издав смешок, Джисон льнёт к нему и трётся щекой о плечо, специально капая на нервы. Хёнджин с Чанбином переглядываются и плотно сжимают губы, чтобы не захрюкать. Динамика отношений их друзей была максимально хаотичной и всегда доводила до смеха. Было непонятно, как два таких разных человека удивительным образом так чётко сошлись. В их ушах каждый день неизменно болтались одинаковые серьги. - Этих ещё не хватало. Теперь раздражённо отмахиваться начинает Хёнджин. Только уже не из-за пчелы, а из-за мошек. Он хлопает себя по шее, после чего замечает, что несколько чёрных точек застряло и в падающих на лицо волосах. Кое-как выковыряв их, он осматривает свои запястья, после чего лезет в карманы штанов. - Опять я эту сраную резинку дома оставил, что за день такой? - Держи. Чанбин вдруг протягивает ему тонкую белую резинку. Огневик недоумённо смотрит на него. - А тебе-то она зачем? - Купил на случай, если ты свою опять забудешь. - Только для этого? - Ну да. Забери её, у меня ещё есть. После секундной заминки Хёнджин опускает голову, начиная собирать на затылке хвост, чтобы скрыть расползающуюся на губах улыбку. Он толкает Водника коленом в признательном жесте. Это было неожиданно, но приятно. Все эти мелочи, которые тот для него делал, каждый раз проходились по какой-то особой струне внутри. Они были такими незначительными, но одновременно с этим невероятно важными для самого Хёнджина, который раньше с подобным не сталкивался. Струна вздрагивает, когда Чанбин зачёсывает ему прядь волос за ухо. Стряхивает попавший на штанину пепел. Поправляет перекрутившийся рукав. Подкладывает кимчи в тарелку. Идёт набирать ещё кукурузного салата, который он любит. Спрашивает, надо ли что-нибудь взять, когда во время перерыва между своими парами заходит в магазин. Меняет ему шнурки в кроссовках, когда видит, что те истончились и начали трескаться. Заправляет постель и делает им кофе, когда остаётся на ночь и утром Хёнджин идёт в душ. Уступает место у окна в автобусе. Сотни маленьких жестов, которые он делает, кажется, даже не задумываясь. Очередная тренировка проходит успешно. После нескольких сессий Хёнджин начинает понимать, как работать сразу с двумя потоками одновременно и контролировать распределение силы. То, что ещё каких-то три месяца назад казалось ему невозможным. Этот период вообще кажется другой жизнью. Далёкой и затёршейся. Теперь огонь слушается его, он больше не похож на дикого зверя, мечущегося непонятно куда и непонятно зачем. Случайное появление одного человека перевернуло с ног на голову абсолютно всё. На кухне гремят поварёшки, через окошко валит влажный пар, каплями оседая на небольших плитках, которыми была отделана зона для персонала и касса. Из старых колонок в углах негромко играет музыка, переплетающаяся с гулом разговаривающих и стучащих металлическими палочками людей. Сделав заказ, Хёнджин с Чанбином сидят за столом у распахнутого окна, выходящего во внутренний сад, где росли овощи хозяйки заведения. После тренировки напал стандартный голод, который они пытаются приглушить, опрокинув в себя по стакану ледяной воды с лимоном. - Ты сразу после универа, что ли? – Чанбин подбородком указывает на лежащий на соседнем стуле рюкзак. – С собой таскаешь. - Нет, просто кое-что взял с собой. - Что? Немного помолчав, Огневик расстёгивает молнию. Он лезет внутрь и достаёт упакованный в прозрачную пластиковую упаковку ежедневник, обтянутый чёрной кожей. Углы прошиты витками лазурного пламени. - Вечно таскаешь записи про курсачи и работу на каких-то огрызках. Записывай всё сюда, чтобы не потерять, намного удобнее, когда всё в одном месте, я тебе как журналист говорю, - Хёнджин отдает ему ежедневник. - Ты мне его даришь? – Чанбин удивлённо распахивает глаза. - Нет, блин, продаю. - У меня вроде не день рождения. - Какая разница? – Хёнджин постукивает ногтем по ореховой столешнице и после паузы добавляет уже чуть тише. – На память. В качестве благодарности за всё, что ты для меня делаешь. И нет, обеды не считались платой, это слишком мало. Без тебя я бы так и топтался на месте во всём. Так что, надеюсь, он тебе пригодится. Чанбин внимательно смотрит на его чуть смущённое лицо. Он понимает, что Хёнджину трудно об этом говорить, он не привык к таким словам. Поэтому внезапный подарок кажется ещё ценнее, чем он уже был. Он ярко улыбается. - Спасибо, Искорка. Теперь буду всё в него записывать. Открыв пластиковую упаковку и убрав её в сторону, Водник вытаскивает на свет ежедневник. Пальцы проходятся по упругой коже, изучают текстурную вышивку. Обложка с хрустом открывается, пахнет свежей бумагой и типографской краской. Первый лист абсолютно пустой, а уже за ним идёт минималистское поле для данных владельца. - Напиши что-нибудь, - Чанбин пододвигает ежедневник с раскрытой белой страницей к Хёнджину. - Зачем? Это твой ежедневник. - На память, как сам говорил. Хочу, чтобы он начинался с послания от тебя. - Я не знаю, что писать. - Да хоть член нарисуй, мне всё равно. Просто хочу, чтобы здесь был твой след. С сомнением пожевав щёку изнутри, Хёнджин достаёт из рюкзака ручку. Он приподнимает ежедневник, чтобы ничего не было видно, и какое-то время щёлкает стержнем, раздумывая. Наконец, его рука начинает двигаться. Чанбин разливает ещё воды по металлическим стаканам и терпеливо ждёт. Через несколько секунд ставится точка и Огневик кладёт ежедневник обратно на стол, двигая его вперёд. Чанбин с интересом вчитывается. - Вау. - Молчи. Посередине чёрными чернилами аккуратным почерком выведена одна-единственная фраза. «Оказывается, вода может разжечь огонь». В груди тут же вспыхивает приятное покалывающее тепло. Чанбин не может перестать улыбаться, его щёки готовы лопнуть. Он перечитывает предложение несколько раз, после чего отбирает у Хёнджина ручку и тоже начинает писать. - Вот теперь всё. Хёнджин недоумённо заглядывает в ежедневник. Диафрагма сжимается, под рёбрами с жаром пульсирует. «Оказывается, вода может гореть». Он поднимает на Чанбина взгляд. Пару мгновений они смотрят друг другу в глаза, а затем не выдерживают и начинают посмеиваться, чувствуя накатывающую неловкость. В этот момент женщина в фартуке как раз приносит с десяток маленьких блюдец с закусками, разряжая обстановку. Впрочем, несмотря на неловкость они не ощущают приторности. Фразы кажутся максимально правильными. Это то, что они оба испытывают, это правильно. Уже дома, сидя за столом и листая ежедневник, Чанбин поглаживает высохшие чернила. Он рассматривает почерк Хёнджина со слегка вытянутыми вертикальными линиями и осознает, что никогда бы не подумал, что простая надпись может так сильно будоражить. Это чуть ли не след ДНК. Его уникальный код, собранный в уникальное послание на странице. Хёнджин до сих пор хранит ежедневник отца с записями о покупках в продуктовом, результатах спортивных матчей, каких-то школьных мероприятиях своего ребёнка. Он очень дорожит им, потому что Чанбин видит его на рабочем столе каждый раз. А теперь Огневик сам подарил ему ежедневник, в котором оставил свой след, даже обложка напоминала о них двоих. Он хотел остаться в его памяти, как будто был хотя бы крошечный шанс, что он сможет его забыть. Подойдя к холодильнику, Чанбин убирает магнит и снимает висящую там ленту с фотографиями из океанариума. Он бережно вкладывает её в ежедневник на странице с надписями и закрепляет скрепкой. Теперь эта расшитая записная книга из обычного канцелярского стала самой ценной вещью во всей его чёртовой квартире. Любая вещь может приобрести ценность, если она будет вручена человеком, который дорог сердцу. Потому что подарки обладают душой. Впрочем, ежедневник и правда оказывается очень полезным. Чанбин таскает его с собой постоянно, из-за чего всегда имеет под рукой место для записей. План выпускной квалификационной работы, замечания и советы куратора, возможные вопросы финальных экзаменов текущего семестра, задания и их дедлайны, список и детали проектов для работы – всё отлично укладывается в одном месте в отдельных разделах. Появляется неплохая организованность, освобождающая голову от лишних вкладок. Отсидев очередную консультацию по диплому, Чанбин плетётся домой. Голова кипит от всех этих рассказов про утверждение теорий, опросы, сбор и анализ данных. Следующий семестр уже напоминает ад. Он стоит на островке посреди дороги, размышляя над третьей теорией из четырёх. У ног загораются зелёные огоньки и он продолжает движение, переходя на другую сторону. Когда он проходит мимо Лоттерии, его обдает привычным запахом масла из фритюра. Миновав уже закрывшийся банк, он спускается вниз к жилым улицам, на автопилоте проходит знакомый маршрут и заходит через металлические ворота в свой двор. - О? Ты чего тут делаешь? – глаза удивлённо смотрят на Хёнджина, стоявшего, прислонившись спиной к перилам. - Он вернулся. Всего два слова, от которых воздух разбивается на крошечные осколки, тут же острой пылью заполняющие лёгкие. Чанбин просто смотрит на потемневшее лицо Огневика, стоящего в тени козырька крыши, и чувствует, как мир вокруг них стирается. Нет ни трёх пакетов с сортированным мусором в левой части двора, ни коробки с письмами у калитки, ни запаха кимчи ччиге из чьего-то открытого настежь окна. Нет билетов на новую выставку в DDP на этих выходных, нет похода в аркадный зал в четверг, нет яблочного пирога в многолетнем кафе у моста Янхва. Всё внезапно исчезло. Их жизнь нормальных людей, которую они пытались жить, рассыпалась. Ожидаемо. Но от этого не менее больно. - Идём в дом. После долгой паузы Чанбин возвращает пошатнувшееся самообладание. Когда-нибудь это должно было случиться и они оба об этом знали. В какой-то степени он даже был готов. В конце концов, его приоритетом является Хёнджин и главная задача – это позаботиться, что всё пройдёт хорошо, что бы он ни задумал. Последствия – это уже вторичное. Кроссовки гулко стучат по ступеням. С усилием поднимая своё потяжелевшее сердце на третий этаж, Чанбин набирает код на панели и проходит в квартиру. В закатных лучах летает переливающаяся пыль. Пахнет сладковатым соусом яннём, в котором он утром жарил консервированную ветчину с рисом. Матрас с коротким скрипом проседает, когда они опускаются на кровать. Почему-то друг на друга смотреть не получается. Только куда-то в пол с чуть вздувшимся в одном месте линолеумом. - У тебя уже есть план? - Напишу ему сегодня, что заинтересован в особом сотрудничестве, для которого требуется встреча в уединённом месте, думаю, он поймёт, про что я. Встречусь с ним завтра в парке около Кондэ, там мало людей, и дело с концом. - Там ведь камеры. - Они везде. Он не пойдёт на заброшку, он же не такой идиот. - Если сделать это тихо и быстро, то можно попытаться уйти через воду, я проведу тебя. - Быстро и тихо не получится. - Почему? - Потому что я хочу слышать, как он кричит. Я хочу видеть, как он мучается, - Хёнджин с силой чеканит каждое слово. – Я не дам ему умереть так быстро, он не заслужил быстрой смерти. Какое-то время Чанбин молчит. Ему кажется, что рёбра трескаются. Тело переполняется болью от одного только взгляда на Огневика, глаза которого гневно горели. Идея снова поглотила его целиком и полностью. Его желание, его стремление было у него практически на ладони. - Главное же, чтобы он сдох, так? Можно попытаться сделать всё незаметно и тогда… - Я хочу, чтобы он вопил и ревел так же, как я, когда понял, что отца больше нет. Он должен почувствовать это каждой клеткой своего тела. Он должен пожалеть о том, что сделал. Всё самое сокровенное, самое грязное лилось без заслона. Боль, которая пожирала Хёнджина годами, вырвалась наружу, почувствовав приближение часа расплаты. Он хочет во что бы то ни стало добиться своего, его сознание зацепилось за этот крюк и не могло слезть с него. Чанбину сложно проталкивать в себя воздух, но он сжимает кулаки, собираясь. Он принимает это. И будет выполнять всё, как надо. - Что мне делать? Где мне стоять? - Тебе? – в глазах Хёнджина, наконец, проскакивает другая эмоция, недоумение. – При чём тут ты? - Ты же не думаешь, что я отпущу тебя одного? - Не лезь в это. Полиция может посчитать тебя соучастником. - Мне плевать. - Ты никуда не идёшь. Я всё это заварил и мне с этим разбираться, мне за это расплачиваться. Я сам всё сделаю, мне не нужна ничья помощь, это моя… - Хёнджин. Жёсткий голос Чанбина заставляет его оторопело замолчать. Он никогда не называл его по имени. И тем более никогда не повышал голос. В вечерней полутьме маленькой квартиры с горящим от засыпающего солнца окном с мутными стёклами звенит напряжённая тишина. - Я не буду тебя останавливать. Я дам тебе сделать это, если это то, чего ты так хочешь. Но, пожалуйста, чёрт тебя дери, не лишай меня возможности убедиться, что ты в порядке. Ты не знаешь, на что он способен, ты можешь сорваться и попасться в ловушку. Я не могу позволить ему навредить тебе. Я не могу потерять тебя так. Хочешь в карцер – иди. Но ты должен жить. Пожалуйста. Это всё, о чём я прошу. Глаза Чанбина пронзительно блестят. Он настроен решительно и хочет достучаться хотя бы до той части Хёнджина, которая ещё в состоянии слушать его. Ведь он должен быть там. Он должен быть рядом, когда всё случится. Либо вместе, либо никак. Он не может допустить, чтобы с ним что-то произошло, чтобы этот ублюдок сделал что-то и с ним тоже. - Пообещай, что не будешь вмешиваться. Даже если он меня ранит, пообещай, что не будешь влезать, если я сам тебя не попрошу. Это моя битва. Я должен заслужить победу, - наконец, просит Хёнджин, почувствовавший, как в нём самом что-то задрожало от чужого взгляда. – Не отнимай это у меня. - Обещаю. Просто дай мне быть рядом. - Хорошо. На крыше соседнего дома женщина хлопает простынями, которые встряхивает и вешает на натянутые верёвки. Густые тени ползут по переулкам, удлиняясь и расширяясь с заходом солнца, тающего на горизонте. По ступеням стучат каблуки, говорящая по телефону девушка заливисто сообщает, что уже идёт к остановке и скоро будет. Цикады настойчиво вопят, вдали проносятся торопящиеся домой машины. Мир двигается своим чередом. Он никогда не застывает. К шее вдруг прижимаются губы. Чанбин выходит из полутранса, в котором находился последние несколько минут, и сталкивается щекой с макушкой Хёнджина, который медленно покрывал его кожу поцелуями. От него как обычно пахнет сладкими персиками, его тонкие пальцы опускаются на бедро и сжимают его. Однако вместо какого-либо возбуждения в груди протяжно воет. Особенно от осознания, что возможно, это был последний раз. Чанбин поворачивается и буквально сгребает его руками, изо всех сил прижимая к себе. Глаза зажмуриваются, пусть даже слёз нет. Кулаки сжимают футболку, щека жмётся к шее, собирая тепло. - Я люблю тебя, Искорка. Слова, которые звучат впервые, потому что раньше и без них всё было понятно. Но в этот раз они вырываются наружу сами, они словно с отчаянием выскакивают из горящего дома с обваливающимися стенами. Поначалу Хёнджин застывает от неожиданности. - Я тоже люблю тебя, Со Чанбин. Больше всего на свете. Хёнджин не думал, что когда-нибудь произнесёт что-то подобное. Фраза слишком весомая, её значение слишком большое. Однако по какой-то причине произнести её оказывается легко, хотя он и вкладывает всего себя в каждый звук. Он просто хочет, чтобы Чанбин знал. Глаза закрываются, Хёнджин устраивает подбородок на его плече и кладёт горячие ладони на спину. Он не может изменить своё решение. Он должен сделать это. Он шёл к этому всю жизнь. Эта всепоглощающая цель появилась задолго до того, как Чанбин ворвался в его жизнь, она была на первом месте, она его контролировала. Этой ночью оторваться друг от друга сложнее. Чанбин не хочет выпускать его из своих рук, почти не даёт вдохнуть. Тело Хёнджина всё в следах, которые Водник с пылом оставляет до тех пор, пока губы не начинают неметь. Он кусает, целует, скользит ими по коже. Он понимает, что оставляет пальцами синяки, и виновато поглаживает все покрасневшие отметины. Хёнджин не против абсолютно. Он сам царапает его, врезаясь ногтями в лопатки, оттягивает зубами кожу на шее, цепляется за плечи, прижимается так плотно, что кости ноют, хватает его за щёки и волосы, притягивая для очередного бешеного поцелуя. Им мало друг друга. Потому что времени уже нет. Глубокой ночью, когда Чанбин всё-таки засыпает, Хёнджин почти час лежит, просто смотря на него. Он часто так делает, но в этот раз его распирает изнутри совершенно по-другому. Ему сладко и больно одновременно. Струны внутри не прекращают дрожать. Палец скользит по щеке, губам, подбородку, шее, груди и обратно. Страшно осознавать то, что он с большой вероятностью делает это в последний раз. Однако если он будет оттягивать свою миссию, свою самую важную цель, отказаться от этой жизни будет сложнее. Ведь с ней связывает всё больше прочных цепей. - Прости меня. Хёнджин не хочет причинять ему боль, но он должен. Он сделает больно им обоим. Потому что убийца его отца должен поплатиться любой ценой. Отступать нельзя. Эта мысль заставляет едва ли не бежать, когда он на следующий день идёт по асфальтированной дорожке в парке. Руки дрожали во время переписки с Доберманом, а последние несколько часов ходили ходуном и плевались искрами. Пришлось почти пятнадцать минут выравнивать дыхание и сумасшедшее сердцебиение, чтобы фонтан огня не вырвался наружу в ту же секунду, как он увидит проклятое лицо. Этот момент скоро наступит. Скоро он увидится с человеком, который сломал ему жизнь несколько лет назад, который сломал его в щепки. Ни о каком спокойствии не может идти и речи. Среди деревьев носятся и перекрикиваются друг с другом птицы, но Хёнджин их не слышит. В его ушах оглушающе шумит кровь. Он больше не может ждать. Мысли бьются о черепную коробку, хаотично мечась из угла в угол. Уже скоро. Момент, который он прокручивал в голове тысячи раз. Представлял, как вся его накопившаяся и превратившаяся в лаву боль хлынет безудержным потоком, сожжёт Добермана дотла, обуглит кости, покажет, в какой агонии Хёнджин купался всё это время. Ради этого он и влачил своё существование, в этом и есть его смысл. Пальцы постукивают по деревянному подлокотнику скамьи. Вокруг пусто, мерно покачивается трава, по деревьям туда-сюда ходит рябь. Всё зелёное, цветёт и пышет жизнью, даже мягкий мох, опутавший основание скамейки, был сочный и пухлый, наполненный зарождающимся летом. Кроны такие густые, что солнечного света в эту часть парка поступает мало, поэтому площадка окутана прохладной освежающей тенью. Взгляд то и дело проверяет время на экране телефона. Ещё немного. Вены практически кипят от ожидания, диафрагма вся сжалась и жжётся. Сколько ещё ждать? Нужно быстрее со всем покончить и поставить точку. Вдохнуть свободу, сбросить с плеч обязательство. Скоро, совсем скоро. - Приветствую. Прозвучавший со спины голос словно выливает канистру бензина на подожжённое полено. Отзывается внутри знакомым дребезжанием стекла. Хёнджин поворачивается к подошедшему человеку и титаническими усилиями сохраняет непроницаемую маску. Когда внутри всё взрывается, валятся колонны, кружит пыль, летят во все стороны осколки и всё горит, разливаясь янтарным заревом. - Добрый день. Присаживайтесь. Глаза впиваются в его лицо. Лицо с фотографии. Ким Сынмин улыбается вежливо, шоколадные волосы с бирюзовой полосой аккуратно уложены. Он опускается на скамейку, поправляет кремовую рубашку, заправленную в брюки, и устраивает на коленях рабочий кожаный дипломат. Около век просматриваются несильные морщины и пара потемневших пятен. Его плечи широкие, но осанка чуть сгорбленная, руки все в венах, сучковатые пальцы складываются в деловой замок. На вид ему не дать больше тридцати пяти, однако кожа на шее выдает, что ему как минимум на десяток больше. - Так какой вопрос вы так срочно хотели обсудить? Его резонирующий голос ядом разливается по клеткам. Кожа Хёнджина начинает гореть изнутри, перед мысленным взором проскакивает полутёмная гостиная и то, как он замахивается рукой, рассекая лицо отца хлыстом. Сердце, кажется, уже обуглилось от полыхающего в груди пламени. Это он. Эта мразь была там. Это он отнял у него всё. Огневик делает вдох, продолжая сохранять невозмутимый вид, когда хотелось пальцами впиться в его лицо и выпустить самый мощный поток огня, чтобы почувствовать, как плоть сползает с его костей. Он хочет дать ему ложную надежду на то, что всё в порядке, а потом уничтожить его вместе с ней. - Один мой знакомый говорил, что через вас можно достать хорошие вещи. Мне важна надёжность, поэтому я решил обратиться именно к вам по его совету. Он говорил, что вы опытный бизнесмен. - Такие отзывы всегда радуют, - Доберман закидывает голову и польщённо хохочет. – Да, я веду бизнес уже не первый год, у меня много проверенных связей, так что лучших предложений вы не найдёте. А кто посоветовал? Надо бы сделать скидку постоянным клиентам, я человек не жадный. Врёт, как последняя скотина. Чувствует себя важной шишкой, когда на деле является куском дерьма, от которого потом бегут клиенты, как всё та же Сохи. Нацепил официальный костюм, съездил на стажировку и считает себя успешным бизнесменом, когда на деле занимается обычным сетевым маркетингом и разводит людей. Он умеет только врать, воровать и убивать. Кровь в венах бурлит сильнее, приходится прикладывать двойные усилия, чтобы контролировать буквально парящие на поверхности ладоней искры. - Возможно, я назову вам его имя в следующий раз. Пока что у нас ещё не возникли партнёрские связи и доверие. - Конечно, понимаю, - Водник сводит брови, притворяясь вдумчивым, а затем хлопает в ладони. – Так какой именно продукт вас интересует и в каком количестве? От этого будет зависеть цена и есть ограничения. - А вы прямо всё можете достать? - Не хочу хвастаться, но вряд ли есть то, чего я не могу, - Доберман скалится. – Так что? Что вам нужно? Смелее. - Хван Джинхёк. - Что? - Хван. Джин. Хёк, - глаза Хёнджина вытягиваются, становясь острее и темнея. – Верни мне моего отца, ублюдок. Сынмин застывает. На пару мгновений он словно стекленеет, не в силах обработать то, что услышал. После чего из его памяти, кажется, начинает что-то выныривать. Что-то давнее и забытое. Самовлюблённость с его лица испаряется, перетекая в ледяное недоумение, а затем превращается в серьёзность. Тон голоса с любезности перескакивает в металлическую жёсткость. Он заметно напрягается, осознавая ситуацию. - Так ты тот самый Хван? Тот самый отпрыск Хван, который всё это время вынюхивал меня. - Зачем ты убил моего отца? – чеканит Хёнджин, буквально вырывая из самой глубины души тот самый вопрос, который грыз его. - Джинхёк заграбастал то, что не следовало. И он за это получил. - Вы оба воровали, как вор может судить вора? - У нас были свои договорённости, а он решил меня облапошить, когда я втянул его в бизнес. Твой папаша крупно просчитался, когда захотел откусить руку, которая протягивала ему кусок мяса. - С него можно было взять плату, его можно было избить, в конце концов, зачем убивать человека, у которого есть ребёнок? Кража – это не то, за что нужно убивать. - Твой папаша связался не с какими-то сосунками, у нас своя система, пацан. Если дать спуск одному, то наглеть начнут все. Его нужно было проучить за дерзость и показать всем, что бывает с теми, кто пытается нас поиметь, - без капли сожаления рассказывает Сынмин, не считая себя хоть сколько-нибудь виноватым. – А ещё он сдох ради этого. Доберман лезет в свой дипломат. Хёнджин, у которого уже перед глазами загоралась алая пелена, а ладони полыхали изнутри, прожигает его взглядом, не понимая, что там могло быть ещё. Его грудь буквально трясёт от распалённой ярости, в голове гонгом бьётся только лишь сумасшедшее «Это он, это он, это он». Щёлкает замок, ладонь проскальзывает в отсек, где торчали белые бумаги. Однако в следующую же секунду рука выскакивает наружу, сжимая пистолет. Дуло с глушителем направлено на оторопевшего Хёнджина. - Я знал, что какая-то блоха под меня копает, а это оказался ты, - Сынмин скалится, палец щёлкает предохранителем. – Лучше бы ты и дальше сидел в своём шкафу, пацан. - Ты сломал мне жизнь. Ты отнял у меня отца. Единственного человека, который у меня был. - Я не виноват, что он влез в игру, в которую не умел играть. Такие уж правила. Не умеешь играть – вылетаешь. Знаешь, ты на него похож, - Сынмин задумчиво щурится, а затем издаёт усмешку. – Тоже влез, куда не надо, и будешь платить за это кровью. - Я тебя дотла сожгу. - Смешно. Передай папаше привет. Губы лукаво искривляются перед выстрелом. Однако до того, как палец успевает нажать на курок, тонкий огненный хлыст обвивается вокруг морщинистой шеи. Приглушённый выстрел всё-таки звучит, пуля вбивается в клён. Хёнджин, за долю секунды вильнувший в сторону, бросается вперёд, выбивая пистолет. Всё это время он, непосильным трудом собрав остатки самообладания, незаметно водил ногой, нечеловеческим контролем, подорванным горящими эмоциями, направляя поток огня под скамьёй за чужую спину. Все тренировки разом оправдались. - Тварь! Опутанные пламенем руки тянутся к вызывающему сильнейший гнев лицу, намереваясь выжечь глаза. В этот момент мощный поток воды отбрасывает Хёнджина назад на подлокотник, едва не перекидывая его на землю. Потушивший хлыст на своей шее и отразивший атаку, Сынмин соскакивает со скамьи и срывается с места, отбрасывая дипломат. Разъярённый Огневик тут же бросается за ним, смахивая воду с глаз. Ветки хлещут по лицу, кроссовки сминают цветы. Хёнджин без разбора пускает огненные сферы, совершенно забыв про какой-либо контроль. Всё его внимание приковано к спине впереди, зафиксировано на одной-единственной цели. В голове пожар, превративший все мысли в угли, в висках стучит пулемётная дробь, лёгкие раскалены, как печные двери. Внезапно навстречу летят острые водяные диски. Сынмин выпускает их, даже не оборачиваясь и виляя среди деревьев. Хёнджин рассеивает их огненными щитами, не переставая преследование. Он будет бежать, пока не догонит, он будет бежать хоть до границы страны. Изгиб парка резко сворачивает вправо. На мгновение Доберман исчезает из поля зрения, скрываясь за кустами разросшегося чубушника. Когда Огневик вылетает из-за поворота, на него на огромной скорости несётся сразу несколько тончайших водяных пластов. Прыжок влево. На месте, где он стоял секундой ранее, трава и земля вспарываются на несколько сантиметров в глубину. Если бы он попытался заблокировать эту атаку, то она бы вспорола пламенный щит и рассекла его кожу. Но он какой-то задней частью сознания помнит, что Чанбин велел уклоняться от подобной атаки всеми способами. Не давая времени на передышку, Сынмин запускает несколько водяных клинков, идущих с разных сторон. Внимание начинает скакать с одного на другое. Нужно дышать. Сделав вдох, Хёнджин стремительно водит руками, отражая способные пронзить насквозь клинки. Главное не пытаться сбить всё сразу, главное не давать злости подпитывать его пламя, иначе оно потеряет структурированность. Хотя ярость и полыхающее желание сжечь своего противника до состояния пыли застилают глаза, мешая соображать, ни о какой тактике не может идти и речи. Каждая клетка тела нещадно пылает. Кроссовка скользит по траве, размазывая её. Виток пламени отделяется от одного из щитов и ползёт по земле, как змея. Стиснув челюсти почти до треска, Хёнджин следит за атаками, не пропуская ни одну, и параллельно с этим пытается удерживать контроль над отдельным пластом огня. Нужно сосредоточиться на контуре руки на своей груди. Как будто Чанбин по-прежнему удерживает центр энергии, не давая потеряться в потоках. Огненная змея ползёт, иногда становясь тоньше, но всё-таки продолжает свой путь. Почувствовав, что внимание начинает рассеиваться, поддаваясь растущему раздражению, Хёнджин взмахивает ногой, перенося основной поток в неё. Клинки растекаются лужами по почерневшему газону. Шумно дышащий Сынмин, потративший изрядное количество сил на атаки, хватается за опалённую руку и тушит вспыхнувший рукав рубашки. Над локтем показывается выцветшее тату добермана, кожа предплечья розовеет. Хёнджин делает угрожающий шаг вперёд, пшеничные волосы с алой полосой подбрасываются ветром, разносящим по округе запах гари. Переполошенные птицы слетают с деревьев, улетая подальше от опасности. Ладони безостановочно искрят. - Выродок, - ядовито сплёвывает Сынмин, чьё лицо перекашивается от бешенства. Не проходит и секунды, как в воздухе вырастает плотная пульсирующая волна. Она поднимается вверх и уничтожающим потоком бросается на Хёнджина, пузырясь и пенясь. Ему приходится скрестить руки и надёжно упереться ногами в землю, чтобы его не снесло. Раздаётся громогласное шипение: вода сталкивается с не менее мощным блоком из сверкающего пламени. Его свет окрашивает всё вокруг в оранжевый, рассеивая парковую полутьму. С подбородка капает пот, Огневик сжимает губы плотнее, на лбу выступает вена. Спустя четверть минуты колени начинает потряхивать от усилий, которые прикладываются, чтобы устоять на ногах под напором воды. Казалось, что на него наседал поток из прорванной дамбы. Мышцы словно пробивает током, огонь в некоторых местах рвётся, пропуская капли, контроль расползается. Нельзя отступать. Он не может вот так проиграть. Хёнджин вдыхает через нос и протяжно выдыхает, пытаясь прочистить дрожащее багровым заревом сознание. Искривившийся щит, пропитанный неравномерными потоками, медленно выравнивается. Центр энергии в груди, нужен фокус на груди. Хёнджин делает ещё один вдох и, давя натужный крик, делает шаг вперёд. Центр тяжести схлестнувшихся стихий вдруг переносится. Пласты воды выгибаются назад, в глазах, обрамлённых тёмными пятнами, видится замешательство. Сынмин выжимает из себя усиление волны, однако Хёнджин делает ещё один шаг. Пламя словно пожирает водяной кокон, окутывая его теперь уже с боков. С деревьев срываются и подлетают на несколько метров ввысь листья, когда раздаётся взрыв. В стороны летит пар от выжженной воды, на кустах блестят отлетевшие капли. Сынмин валится назад и бешено хватает ртом воздух. Его лицо пунцовое, пот застилает глаза. Он взмахивает рукой, выпуская клинок, но Хёнджин отбрасывает его, как кусок бумаги. Его глаза горят, кулаки объяты пламенем. В отличие от противника, его сила ещё не иссякла. Она полыхала внутри огромным кострищем, подпитываемая многолетней болью. - Прошу, я дам всё, что ты захочешь, - выдавливает Сынмин, рвано дыша. – У меня есть деньги. Несколько десятков миллионов, я отдам тебе всё. Никто не узнает про это, я сегодня же уеду и ты больше никогда меня не увидишь, клянусь. - Ты дашь мне всё, что я захочу? – Хёнджин пронзительно смотрит на него сверху-вниз. - Всё что угодно. - Верни мне моего отца. Глаза Добермана заполнены замешательством, которое сменяется страхом. Он понимает, что откупиться не получится. Пальцы беспомощно пытаются призвать воду, вот только вместо потоков на коже появляются лишь крохотные капли. От былого самодовольства не осталось и следа. - Пожалуйста… Огонь охватывает его правую руку, заставляя изогнуться и закричать. Он стучит по ней другой рукой, пытаясь потушить пламя, однако оно продолжает гореть. Кожа чернеет и скатывается, слезая с плоти. - Верни отца. Хёнджин мановением ладони гасит огонь, давая ему перерыв. Мужчина жалобно скулит, сжимаясь в позе эмбриона и беспомощно пытаясь укрыться. С краёв раны начинает течь кровь, пальцы изогнуты в болевом спазме. Из уголка рта скатывается слюна. Огневик сверлит его безжалостным взглядом. Это то, чего он хотел. Чтобы тот, кто сломал ему жизнь, страдал и визжал, как жарящаяся на вертеле свинья. Прямо как он сам лежал на полу и выл от боли после похорон. Пламя вспыхивает на другой руке. Прямо на месте татуировки с доберманом. Сынмин вопит, выгибаясь в спине, и через крики умоляет остановиться. Кажется, что вокруг больше не шумят даже листья. Есть только его ломающийся голос. Хёнджин и правда останавливается, но только когда кожи вокруг добермана больше нет. Он специально оставляет его, как клеймо. Пахнет сгоревшей плотью. Пальцы подрагивают. Хёнджин смотрит на извивающегося человека у своих ног и испытывает отвращение. Этот кусок дерьма убил его отца. Это отродье. Его папу, с которым они жарили во дворе маршмеллоу. С которым играли в футбол. С которым вместе строили корабль из конструктора. К глазам подступают слёзы, лицо кривится. Рука поднимается, собирая огонь в плотный шар. Пора поставить точку. Пора закончить абсолютно всё. У него всё отняли. - Стой! Руку вдруг перехватывают. Хёнджин растерянно оборачивается и видит Чанбина. Понять, кто перед ним, получается не сразу из-за сумасшедшей алой дымки в голове. - Ты обещал. - Я знаю. Знаю, Искорка, знаю. Но… - Водник спотыкается, переполняемый ворохом эмоций, и отчаянно заглядывает ему в глаза. – Неужели месть важнее тебя? Важнее нас? Ты и я, мы можем взять от жизни всё. Ты можешь быть счастлив и я буду рядом с тобой. Но только не за решёткой. Слышишь? Если ты это сделаешь, ты дашь ему разрушить и свою жизнь тоже, не только твоего отца. А эта жизнь у тебя есть, она твоя, ты знаешь, какая она. - Он не заслуживает жить, - по щеке Хёнджина стекает слеза, его трясёт. - Зато ты заслуживаешь. Ты заслуживаешь всего. Я могу тебя остановить, да, - Чанбин делает паузу, а затем отпускает его руку. – Но не буду. Это должен быть твой выбор. Ты должен выбрать: хочешь ты жить или нет. И что бы ты ни выбрал, я буду с тобой. Всегда. До самого конца, Искорка. Я дышу с тобой, мы есть друг у друга. Хёнджин снова поворачивается к стонущему Сынмину, который поглядывал на него, как загнанное побитое животное. Это человек, который убил его отца и сломал его жизнь. За ним он гонялся все эти годы, только ради этого тащил себя вперёд. По щекам катятся злые слёзы, огонь в руке пульсирует. А затем срывается вперёд. Трава искривляется и чернеет. Вздрогнувший Сынмин поджимает под себя ноги, которые обдало жаром, и бешено водит глазами, не понимая, что произошло. - Тебе, тварь, повезло, что Чанбин существует. Иначе мне нечего было бы терять. Огневик сжимает челюсти. Однако когда видит расслабление в чужом лице, не выдерживает и с силой заряжает ногой ему в живот, выбивая рваный вскрик, смешанный с мычанием. Хёнджин шумно дышит, его сердце колотится, как ненормальное, руки, утерев слёзы, продолжают бешено искрить. Но пелена постепенно рассеивается. - Звони в полицию. - Я тобой горжусь, Искорка.

ЭПИЛОГ

Белая плитка цокает под небольшими каблуками официальных туфлей. Этот звук эхом разносится под высокими потолками пребывающего в благоговейной тишине колумбария. Пахнет лавандовыми ароматизаторами, установленными почти в каждом углу здания. Также в аккуратных вазах, стоящих у широких окон, находятся гармонично подобранные по оттенкам цветы. Пройдя несколько рядов, туфли останавливаются. - Привет, мам. Привет, пап. Стеклянная дверца открывается. Несколько листов бумаги помещаются за две светло-серые урны с выгравированными именами на ханджа. К каждой урне прислонено по фотографии, а между ними стоит общая: мужчина и женщина улыбаются в камеру, обнимая друг друга на фоне их нового дома. Палец бережно проходится по ней. - Простите, что меня давно не было. Мне… мне было стыдно приходить, когда я так и не мог поймать его. Я считал себя полным ничтожеством, - Хёнджин какое-то время молчит, смотря на фотографии и подбирая слова. – Но сейчас всё по-другому. Я нашёл его. А потом ушло всё лето на то, чтобы собирать доказательства, доставать всё это дерьмо из архивов. То, что я вам принёс, это вердикт судьи. Его посадили в карцер, пап. Он больше никогда не выйдет, он сгниёт там за то, что сделал с тобой. И, скорее всего, это хуже смерти, а он заслуживает именно этого. А я… можете больше не переживать за меня. Вы, наверное, очень злились, да? За то, как я себя вёл. За то, что совсем о себе не думал и не слушался Минхо, постоянно во что-то влипал. Но всё хорошо сейчас. Когда я услышал решение суда, я почувствовал, как меня отпустило. Мне стало так легко. Поэтому, правда, больше не переживайте. Теперь у меня есть тот, кто обо мне позаботится. Конечно, он иногда сильно капает на мозги. - Не слушайте его, - Водник толкает Хёнджина плечом, а затем низко кланяется. – Здравствуйте, меня зовут Со Чанбин. Эта упрямая задница теперь на моём попечении, так что можете не беспокоиться и спать спокойно. Я уж прослежу, чтобы он ничего не натворил. - Ты не слишком много на себя берёшь? - Я парень крепкий, выдержу. Хёнджин закатывает глаза. С минуту они молча стоят, рассматривая урны родителей Огневика. Шеи обдувает прохладный воздух из кондиционера. Стеклянная дверца закрывается. - Думаю, мы пойдём. Был рад с вами повидаться, теперь буду заглядывать по праздникам. Принесу вам статью про кофейни, которую опубликуют через месяц, моя первая крупная печать. Пока. - До свидания. Парни кланяются на прощание, после чего покидают колумбарий. Температура на улице значительно выше, однако жары в этот день не было. Солнце лениво томится где-то за набухшими облаками. Чанбин распускает галстук и расстёгивает две пуговицы рубашки. Костюм, в котором пришлось идти на заседание суда, был слегка душный. Хёнджин распахивает пиджак и разминает плечи. - Во сколько нам там надо в бар? - Феликс сказал в девять, - Чанбин открывает калитку сада, пропуская его вперёд. – Как раз успеем переодеться и отдохнуть. - Надо зайти куда-нибудь поесть. - Да в баре поедим. - Что? Гренки чесночные? Нельзя на голодный желудок бухать, у нас с тобой завтра самолет в Чеджу. - Мы когда-то напивались в говно? – с толикой возмущения тянет Чанбин. – Встанем, чего ты бубнишь? - Одно дело встать, а другое таскаться по достопримечательностям. Я не собираюсь тратить целый день на то, чтобы отсыпаться. - Нормально всё будет, не парься. Хочешь, так ладно, давай поужинаем где-нибудь. Только учитывай, что там ещё будут курица и рёбрышки на закуску, Крис решил на нас всех целый банкет организовать в честь суда. - Джисон сожрёт половину ещё до того, как мы успеем по штуке попробовать. - Закажем ещё, делов-то? Минхо, думаешь, голодный будет сидеть? - Точно, надо будет отдать Минхо флешку с проектом, - Хёнджин щёлкает пальцами, вспоминая. – У нас будет аттестация, пока мы с тобой будем по Чеджу колесить. - Что важнее: аттестация в универе или отпуск со мной? - Конечно же, аттестация. Чанбин толкает его локтем в бок. Хёнджин смеётся и толкается в ответ. Свернув за угол, они выходят к автобусной остановке и садятся на скамейку. Табло показывает, что их маршрут придёт через пять минут. Мимо проносятся машины, обдавая их ветром. Первые упавшие листья скользят по асфальту, попадая под колёса и выныривая обратно с другой стороны. - Как ты себя чувствуешь? – Водник поворачивается, говоря уже серьёзно. - Хорошо, - Хёнджин пожимает плечами и добавляет немного погодя. – Мне правда легче. Теперь я знаю, что он получит своё, так что можно больше не переживать, что что-то пойдёт не так. Правосудие всё-таки свершилось. - Ты хорошо держался, - Чанбин берёт его за руку. – Поэтому кончай об этом думать и переключись на что-то другое. На реальность. - Я и не думаю об этом. - А о чём думаешь? - О том, что мне целую неделю жить с тобой под одной крышей. - Тебя что-то не устраивает? – с вызовом вскидывает подбородок Водник. - Да нет. Это будет отличная подготовка. - К чему? - К тому, что неудобно, что ты приходишь смотреть капхолдеры по расписанию, таскаешь мою одежду и тратишь мой дорогой шампунь, а мусор от еды выкидываю я, стираю всё тоже я и плачу за воду тоже я. Было бы неплохо вместо съёма двух квартир снимать одну и делать это по очереди, как думаешь? Какое-то время Чанбин осмысляет, после чего издаёт смешок и лукаво смотрит на него, сжимая и разжимая переплетённые пальцы. - Я знаю офигенного риелтора, который подбирает крутые варианты с нормальными ценами. - Напиши ему, как вернёмся. - Без проблем, Искорка. Автобус уносит их по перетекающим в осенний режим улицам Сеула, одевающегося в новые краски. Полное беготни и нервов лето подошло к концу. Переживания остались позади. Они пропечатаны в листах, нашедших пристанище в колумбарии рядом с урнами родителей. А впереди у Чанбина с Хёнджином целая жизнь, предназначенная для них двоих. Ведь, как оказалось, вдвоём дышать легче.