Дождь в отражении изумруда

           Цирцея стоит на крыше одной из многоэтажек Лондона. Парапет усыпан снегом, который красиво переливается в свете луны. Холодный ветер пробирает до костей, обжигает глотку. Сэнтери опускает глаза и выдыхает. До боли привычное белое платье в пол, тёмные волосы распадаются по плечам, но… Сегодня как-то не так, как-то по-другому. Неправильно. Брюнетка поднимает голову и утыкается изумрудными глазами в бледный лик луны. Почему-то хочется сигануть с крыши и предотвратить этот кошмар. Убить ещё в зародыше. Странное, несвойственное ей желание. Очередной порыв ледяного ветра поднимает тёмные пряди в ночной воздух, колышет подол белого полупрозрачного платья. Цея делает шаг назад и поворачивается спиной к ветру и краю крыши. Девушка понимает, что скоро будет больно. Будет в любом случае. Чертовски больно. Цирцея расставляет руки в стороны и прикрывает глаза. Ветер воет и почти заглушает пульсирующее в висках сердце, бьёт в спину, заставляет обледенелые волосы царапать кожу щёк. Сэнтери запрокидывает голову и делает шаг к краю. Цирцея прикрывает глаза и вдыхает ночной воздух полной грудью. И, кажется, время на минуту замирает. Лёгкие промерзают изнутри. Так пахнет смерть. Девушка резко откидывается назад и летит вниз с парапета, надеясь на быструю милосердную смерть. Иначе будет мучительнее. Она всегда умирает в своих кошмарах. Только это больно, невыносимо больно. Земля стремительно приближается, она чувствует кожей. "Ну где же ты?" Вдруг чья-то ледяная рука впивается в рёбра и дёргает вверх, не позволяя разбиться. Сердце бьётся в клетке костей подобно загнанной в угол птице. Грудину раздирает лёд, сосуды сводит, и девушка давится собственным криком. "Я уж думала не придёшь". В кошмарах кроме Цирцеи всегда был кто-то ещё. Тот, кто дёргал за ниточки, добавляя спецэффектов, и наблюдал, как девушку выворачивает наизнанку от боли. Самое страшное, что она стала привыкать к физическим страданиям. Вдруг пальцы на рёбрах разжимаются, и брюнетка падает на асфальт, больно ударяясь костями о мёрзлую землю. Сэнтери скручивается в комочек и вздыхает, успокаивается. Спустя пару секунд на горле чувствуется до боли привычный холод. Невидимые пальцы сжимают гортань, кажется, желая вырвать её с корнем. Девушка хватается за шею и встаёт на ноги. Кислород поступает медленнее, и в глазах постепенно темнеет. — Теряешь хватку… — тихо хрипит брюнетка в попытке усмехнуться, хватая ртом спасительный ночной воздух.            И, кажется, этот кто-то злится. Чья-то рука обхватывает грудную клетку и с силой сдавливает. Раздаётся резкий хруст костей, который особенно хорошо слышен в звенящей тишине ночи. Этот неприятный звук врезается в уши, бьёт по вискам и ледяной иглой пронзает сознание. Это хруст её костей. Брюнетка запрокидывает голову и просто кричит как подстреленная лошадь. Адская боль пронзает сначала кости, потом кожу, а потом и сознание. Ледяная рука ныряет куда-то между раздробленных рёбер и сжимает сердце. Сэнтери опирается ладонями на холодную землю и сплёвывает кровь. Брюнетка сжимает зубы и глубоко вдыхает через нос, концентрируясь на поступающем кислороде. Сердце пульсирует быстрее и отчаяннее под давлением невидимых пальцев, разносит по телу смертельный холод. Девушка встаёт на ноги далеко не с первой попытки. Грудь разрывает, а рёбра ощущаются как ножи в собственной плоти. Раздробленные кости не дают нормально вдохнуть, что уж говорить о ходьбе. Но Сэнтери расправляет плечи и делает шаг вперёд, шаг туда, куда тянут ледяные пальцы. Девушка глотает боль, пускает её в кровь, в сознание, принимает её, сливается с ней, пытается почувствовать наслаждение. Ещё шаг отдаётся резкой болью в сердце. Цирцея истерически смеётся, когда чужая рука дёргает сердце прочь из груди. Смеётся, чтобы не заплакать. Девушка хватается руками за ткань платья и замечает там кровавое пятно. Ещё шаг — и ступню жжёт. Её взгляд подает вниз, под ноги, и девушка понимает, что идёт по раскалённым до красна углям. Брюнетка тихо воет, но идёт дальше. Идёт, потому что знает, что иначе будет ещё больнее. Вдруг холод отступает, отпускает сердце и пускает в лёгкие крошечный осколок тепла. Цирцея сжимает пальцами ткань платья, впивается зубами во внутреннюю сторону щеки и продолжает двигаться вперёд. Этот кто-то ведёт девушку к какому-то полю, тянет прямо по горячим углям. И что-то внутри отчаянно бунтует, почти в истерике умоляя не идти туда. Брюнетка делает ещё шаг, и вдруг плечо пронзает острая боль. Кровь капает на снег, выплёскивается как крик из груди девушки. Сэнтери вопит в ночное небо и хватается за плечо. Глаза затянуло пеленой дикой боли, и Цея наощупь ищет её источник. И находит — обледеневшие пальцы натыкаются на торчащую прямо из плоти стрелу. Цирцея обхватывает древко ладонью и резко дёргает. Из раны течёт кровь, а из глаз — слёзы. Брюнетка пошатывается и откидывает стрелу куда-то под ноги, хватается за собственное плечо рукой. И вот ледяные пальцы вновь хватаются за сердце, ужас и отчаянние сковывают вены, обгладывают изломанные бока. Девушка воет в голос, обливаясь слезами и кровью. Изумрудные глаза снова обретают возможность видеть, и увиденное не радует. Кожа покрывается ледяной коркой, а плечо напоминает разделанный кусок мяса. Вторая рука уже по локоть в крови. Вдруг второе плечо пронзает резкая боль. Цирцея издаёт громкий вопль, чуть не падая на колени. Волосы лупят по щекам, а невидимая ладонь все ещё до боли сжимает сердце. Сразу за болью в плече накрывает волной боли живот, и тут сил стоять на ногах нет. Колени подгибаются, и девушка падает на раскалённые угли. В ушах звенит и эхом отдаётся собственный крик. Ладони судорожно шарят по телу, пытаясь нащупать стрелы. Колени жжёт, а спину обдувает ледяным ветром. — Пожалуйста, отпусти меня… — умоляет брюнетка, захлёбываясь слезами.         Больно, невыносимо, адски больно. Рука наконец находит стрелу, которая пронзила брюшную полость насквозь, и Сэнтери резко выдёргивает снаряд из плоти. На этом остаток сил выветривается. Цирцея падает боком на раскалённые угли и сворачивается в клубочек. Девушка тихо воет в колени, пытаясь сглотнуть рвущее вены страдание. Правый бок разъедает, чувствуется запах горящей плоти, а левый обдаёт холодным ветром, кожа покрывается тонкой ледяной корочкой. Но это не конец — она чувствует. Сэнтери чувствует, что этот кто-то ещё не насытился, он не отпустит. Брюнетка шарит пальцами по плечу и резко, рывком выдирает третью стрелу. Пронзительный вопль зависает в воздухе. Девушка закрывает глаза и сглатывает мучение, принимает. Боль — это часть её, такая же неизменная, как и железный характер. В ушах раздаётся тихий, злорадный смех. И от этого внутренности сводит, физическая боль отступает, давая место ярости. Цирцея чувствует, как ледяная рука обхватывает хребет и рывком поднимает на ноги. Правое бедро почти полностью лишилось кожи, она сгорела, обнажая плоть с тонкой сетью капилляров. Конечности деревенеют, а сердце уже привычно сжимает чья-то невидимая кисть. Вдруг становится смешно, до судорог. И Сэнтери действительно смеётся, дико, хрипло и истерично. Но её смех тонет в хохоте в ушах. "Надо мной издевается моё же сознание". Цирцея запрокидывает голову и идёт прямо, не глядя. Просто так больно, что уже совершенно плевать. Руки немеют, а платье насквозь пропиталось кровью. Вдруг что-то внутри отчаянно вопит в ухо, что нужно остановиться, перекрикивает смех в голове. Правую сторону жжёт, а левую — сводит от холода. Такой совершенно дикий контраст, что хочется просто сесть на землю и кричать в ночное небо. Обожжённые участки кожи хлещет порыв холодного ветра, совершенно облегчая страдания. Чёрные волосы пропитались красным и неприятно тяжелят голову, тянут к земле не хуже гравитации Юпитера. Цирцея вздыхает — и вдруг всё стихло. То есть совсем. Боль вдруг ушла, смех в ушах вдруг оборвался, будто кто-то с той стороны переключил канал. И нет ничего, кроме стучащего где-то в висках сердца. И есть в этой тишине что-то неправильное, жалящее, предвещающее неотвратимую катастрофу. Будто ты сидишь в магловском самолёте и видишь, как земля стремительно приближается, и окружающие тоже видят, но вы не можете ничего сделать, и становится просто тихо. Цирцея опускает изумрудные глаза на землю и натыкается на две простыни чуть поодаль. Под ними что-то лежит… А точнее кто-то. Кто-то мёртвый. И почему-то теперь хочется снова ощутить адскую боль в каждой клеточке тела, услышать заливистый смех в ушах. Очередной порыв ветра бьёт в спину, толкает в перед, заставляет волосы закрывать лицо. Сэнтери сглатывает и делает шаг вперёд. Что-то внутри отчаянно метается и вопит остановиться, но уже поздно. Цирцея коротко взмахивает пальцами, шепчет заклинание левитации, и одна простыня отлетает. Крик застывает где-то в гландах. На мёрзлой земле лежит тело того мужчины, из прошлого. Мейсон, кажется. И не нужно ничего делать, сразу видно, что он мёртв. Синеватая кожа и нож в горле. Странный такой, особенный. Явно дорогой и абы кому в руки не попадёт, с гравировкой. "Sanctimonia vincet semper" — виднеется на рукоятке. Сэнтери закрывает глаза и отворачивается. Не то чтобы она боялась покойников или крови, просто сдёргивать вторую простынь категорически не хочется, от одной мысли вены начинало выкручивать. Брюнетка судорожно мотает головой и делает шаг назад. Ледяные пальцы обвивают сердце и жестоко тянут вперёд. Девушка жмурится и падает, закрывает лицо руками. Волосы спадают по плечам, неприятно царапают кожу. Брюнетка отчаянно качает головой и упорно не смотрит на вторую простынь. Шестое чувство орёт на ухо, что там что-то страшное. Что-то, что сломает изнутри. Цирцея открывает глаза и мучительно медленно поднимает взгляд на простынь. Ветер беспощадно бьёт в лицо, задевает край простыни и до лёгких девушки доносится до боли знакомый запах корицы. Сэнтери закрывает глаза и яростно мотает головой, отказываясь даже допустить подобное, даже во сне. — Не смей! — отчаянно взвизгивает и снова закрывается руками.            Но этот кто-то не слышит… или не слушает. Очередной порыв ледяного ветра приносит с собой снежинки, начиная метель, сдёргивает простынь со второго тела. Цирцея неосознанно открывает глаза и издаёт пронзительный вопль. Отчаянный крик на одной ноте, до хрипоты, до боли в глотке. Брюнетка ползёт к матери, сдирая кожу на коленях и ладонях. Параклея Сэнтери лежит рядом с Мейсоном, разум сразу понимает, что женщина мертва, но сердце, глупый орган, заглушает голос разума. Девушка резко трёт ладошкой щёку в попытке смахнуть слёзы, но лишь размазывает грязь и кровь. Брюнетка подползает к матери и хватается за руку. Холодно. Несвойственно бледная кожа, вздувшиеся вены и приплюснутая грудь, будто кто-то сильно и долго бил молотком. Сердце девушки пронзает такая невыносимая боль, перед которой меркнут любые физические страдания. Физическую боль можно проглотить, привыкнуть, а моральную — нет. Когда человек порезался впервые, ему очень больно, когда режется второй раз — тоже больно, но чуточку меньше. А когда режется в сотый раз, чувствуется лишь лёгкий дискомфорт. К любой физической боли можно привыкнуть, но не к моральной. Моральная бьёт каждый раз как в первый. Цирцея была готова отдать что угодно, лишь бы снова почувствовать, как плоть пронзает стрела. Физические муки ломают внешнюю оболочку, моральные — внутреннюю, которую восстановить полностью просто невозможно. Сэнтери ложится головой матери на грудь и сжимает её ладонь. Просто, как в детстве, однако в детстве стук маминого сердца успокаивал, дарил покой, а сейчас тишина прокручивала сердце через мясорубку. В какой-то момент даже пришло понимание людей, которые хранят трупы любимых на соседней кровати. Мама была всем, если её не станет, Цирцея умрёт вместе с ней. Брюнетка закрыла глаза, забывая об истерзанных плечах и безостановочном потоке слёз.  Девушка просто уткнулась покойнице в плечо, отчаянно надеясь, что пульс есть. В ушах снова раздался смех и… Это добило. Вопли, крики, пока не сорвала голос, а потом молчаливая истерика. Цирцея прижала колени к груди и до крови закусила губу, пытаясь не потерять сознание. Ветер приносит очередную порцию снежинок, и брюнетку медленно заметает. Лёгкие сводит, а тело уже не слушается. Щёки жжёт, по ним продолжают течь слёзы. Сэнтери закрывает глаза и вдыхает леденящий ночной воздух в последний раз. Сердце останавливается, кошмар отпускает девушку из капкана мёртвых объятий…           Цирцея подскакивает на кровати и не может толком вдохнуть. Лёгкие отказываются работать, а кожа на груди горит. Луна любопытно заглядывает в окно слизеринской спальни, отражается в изумрудных глазах. Сэнтери вскакивает с кровати и пятится назад, к двери. Перед глазами всё ещё стоит бледное, мёртвое лицо матери, в ушах смеются, а в лёгкие будто въелся железный запах крови. Девушка прикрывает рот ладонью и судорожно мотает головой. Из горла рвётся крик, но она лишь до язв кусает внутреннюю сторону щеки. В голове противно хихикают, и это только подогревает панику, медленно доводит ужас до кипения. Страх и отчаяние застилают глаза. Это было слишком… реально. Мозг отказывается работать, и эмоции отбирают бразды правления. Девушка врезается спиной в дверь и хрипло шепчет пароль. Портрет отъезжает, и Цирцея буквально выпадает в коридор. Темнота накрывает. Брюнетка жмурится и пятится назад, идёт, почти бежит, совершенно не глядя. А стоило бы. Грудь обжигает кулон, и это заставляет мозг работать. Физическая боль отрезвляет. Коридор кажется бесконечным: она всё пятится, а он всё не кончается. Цирцея наконец врезается спиной в чью-то дверь и с громким хрипом втягивает воздух ртом. Брюнетка выдыхает, приводя себя в чувства. Это не правда, очередная шутка сознания. Вдруг портрет отъезжает, и Цея вваливается в чью-то комнату, спотыкается о высокий порожек и падает. Ладони ударяются об пол с непростительно громким звуком в тишине комнаты. Паника снова врезается в сердце, застилает глаза, заставляет продолжить бездумно пятиться назад, в неизвестность. Бежать. "Пожалуйста, не надо. Прекратите это!" Сэнтери резко врезается спиной в деревянную спинку чьей-то кровати. Девушка притягивает колени к груди и откидывается затылком на деревянную поверхность позади себя. В лёгкие скользит запах черники и выпечки, но мозг слишком занят попытками отвоевать контроль у глупого сердца, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Смех вдруг затихает, но его тут же заменяет жжение в груди. Вдруг, в тишине комнаты раздаётся звук спускающихся с кровати ног. Короткое, едва слышное шуршание — шаг. Девушка поднимает изумрудные глаза и замечает силуэт парня. Перед глазами плывёт, в желудке отчаянно мечется паника в обнимку с отчаянием, а пальцы холоднее вод Северного Ледовитого океана. Брюнетка по инерции расправляет плечи, и силуэт до противного знакомо фыркает. Парень присаживается рядом, и бронхи медленно плавятся от запаха черничного виски. Одним коленом блондин упирается в пол, руки расслабленно свисают, волосы прикрывают глаза. Перед ней сидел Драко Люциус Малфой в зелёных пижамных штанах. — Сэнтери, если ты так хотела оказаться в моей постели можно было сначала попро… — ехидно начал слизеринец хриплым голосом, но вдруг осёкся. — Что случилось, Цирцея?          Сердце отчаянно колотится где-то в животе, а мозг лихорадочно соображает. А запах ягодного виски действует как чёртов наркотик, успокаивает…          Драко склонил голову на бок и нахмурился. Брюнетка сидела, забившись в угол и, кажется, не до конца понимала где она и что происходит. Малфой коснулся тыльной стороной ладони плеча Цирцеи в попытке привлечь внимание. Девушка перевела на него затуманенный взгляд и сильнее обхватила руками колени. Что-то случилось, она… Просто не здесь. Чёрные волосы распадаются по плечам и спине, почти полностью скрывая хозяйку от чужих глаз. Только сейчас блондин осознаёт насколько они длинные. Слизеринец вскидывает бровь, ждёт ответа или хоть какой-нибудь реакции. Цирцея моргает, вздрагивает и болезненно распрямляет спину, вздёргивает острый подбородок. — Ничего, я… — тихо кашляет, прочищая горло. — Всё хорошо.         Голос хрипит так, будто брюнетка вопила не переставая как минимум несколько дней. Глаза перекрывает пелена чего-то неясного, лицо бледное и сознание наверняка ослабленно. А что если посмотреть, что у неё в мыслях? Эта затея разбилась о блокировку Сэнтери. А такие умения из ниоткуда не берутся, блондин знал это по себе. Малфой скривился. — Пиздишь как дышишь, Сэнтери… — презрительно бросает парень.          А она лишь согласно кивает. "Чего блять?! Остановите Землю, я сойду!" Все теории на её счет рухнули в который раз. Брюнетка прикрыла глаза и откинулась затылком на стенку кровати позади себя. Сознание медленно успокаивается, ведомое запахом малины и лимона. Цирцея вдруг дёргается и обхватывает пальцами цепочку у себя на шее, и рвано выдыхает. Малфой едва заметно хмурится, вглядываясь в бледную ладонь. А она… плавится. Нет, кожа действительно прогорает, будто цепочка раскалена. А Сэнтери сидит и ничего не делает. Совершенно. Девушку явно что-то сильно выбило из колеи. Драко протянул руку и накрыл запястье девушки своим. Как-то неосознанно, просто так было… Нужно. Ей так было нужно. Малфой несильно нажал на костяшки Цирцеи, и тонкие пальцы послушно разжались, являя взору дождливо-серых глаз кулон в форме ворона с распростёртыми крыльями и буквой "С" на груди. Тот самый кулон. Она — Сэнтери. Блондин подаётся ближе и дёргает кулон на себя, на удивление, его серебрянное изделие не обжигает. И тут Сэнтери распахивает изумрудные глаза и впивается ими в серо-голубые, напряжённые пальцы цепляются за запястья, останавливая. И есть что-то в этих глазах до боли знакомое. Нет, не испуг — безысходность. И почему-то захотелось выжечь эту эмоцию из её глаз. Драко скользит холодным взглядом по ночной гостье. На груди действительно красуется красноватое пятно, на шее — багровое, а по плечам и ключицам рассыпаны едва заметные синеватые. То, что она называет ночной сорочкой больше обнажает, нежели скрывает. Малфой выдыхает и отдаёт кулон обратно. Цирцея бережно застёгивает цепочку за спиной и нервно поджимает губы. — Что случилось?.. — раздаётся сонный голос Забини. — Малфой, если ты привёл ко… — Я разберусь. Спи, Блейз, — прерывает друга блондин.           Мулат ещё что-то недовольно бурчит и вроде бы отворачивается к стене, натягивает на уши подушку. Драко резко хватает брюнетку за плечи и встаёт на ноги, утягивая её следом. "Молодец, а теперь самое оно выгнать это за дверь". Но девушка будто не понимает, она поднимает свои эти неописуемые глаза и невесомо касается пальцами локтя Малфоя. Холодно, уверенно, просто. И он сдаётся. Слизеринец отодвигает чёрные пряди за спину девушки и коротким резким жестом усаживает на собственную постель. Цирцея отползает в угол скорее по инерции и обнимает колени, полностью скрываясь в океане собственных мыслей. "Чёрт с ней, посплю в гостиной…" Блондин отворачивается и делает шаг к двери, но его останавливает тихий, до пробирающего ужаса, голос Сэнтери. —Скоро случится что-то очень плохое, Драко… — голос звучит безэмоционально, мертво. — Я видела…          И что-то в голове громко щёлкает. Пронзительно так, как последний гвоздь, вбиваемый в крышку гроба. Малфой разворачивается и делает шаг к кровати. А в следующую секунду уже лежит по правую сторону от слизеринки. Блондин выдыхает, запускает руку в платиновые волосы и прикрывает дождливо-серые глаза, чувствует, как она смотрит, почти кожей чувствует её сомнения. Время будто замедляется или вовсе останавливается. А в следующее мгновение лёгкие обдаёт запахом малины и лимона, она пододвигается ближе. Её рука ложится куда-то на грудь, а губы по-хозяйски, нагло утыкаются куда-то в ключицу. Нет, не поцелуй, просто касание, просто дыхание, просто Цирцея, холодная как чёртова Антарктида и раскалённая как обожженное железо одновременно… И Драко тонет… Потому что это чертовски охуенно и до безумия необходимо… Чёрные волосы падают на его плечо и скользят, переплетаются словно живые змеи. Малфой вздыхает и глупо пялится в потолок. Тусклый свет луны отбрасывает тень на серое покрытие. Сэнтери прикрывает изумрудные омуты глаз и до слуха слизеринца доносится тихое, едва слышное пение какой-то очередной совершенно глупой магловской песни. — Останови меня, не убивай меня… — тихо, мягко, до одурения чувственно. — Просто читай меня между строк. — вторая ладонь девушки сжимается вокруг кулона на тонкой шее. —Переживай, и люби, и страдай… Мы встретимся снова, прощай…          И вот он последний удар молотком в лоб. Драко поворачивается на бок, лицом к слизеринке и раскрывает руки. Цирцея почти сразу ныряет в темницу объятий Малфоя. Блондин утыкается носом в длинные волосы, обвивает ладонями тонкую талию девушки и безнадёжно вздыхает, сдаваясь самому себе. "Вот он пиздец, Малфой. Дальше падать просто некуда…" А слизеринка дышит ему куда-то в плечо, проводит носом вдоль шеи, обводя сонную артерию, её руки касаются груди, будто прислушиваясь, пытаясь найти покой, услышать тишину в мыслях, скользят выше и обвивают его шею. И все движения спокойные, продуманные, чёткие, по-особенному изящные и мягкие. Она действительно красиво поёт. Брюнетка выдыхает ему куда-то в ключицу и скользит пальцами в платину волос. Запах малины обволакивает лёгкие, умиротворяет, убаюкивает. Драко усмехается и пробегает пальцами по позвоночнику, пересчитывая позвонки. "Она действительно Сэнтери…" И эта мысль неприятно чиркает по рёбрам. Цирцея вдруг поднимает голову, будто слышит его мысли. Но Сэнтери лишь ещё выше подняла подбородок, невесомо касаясь губ Малфоя. Легко, коротко, даже благодарно, а слизеринец снова чувствует этот наркотический вкус малины и лимона на языке. Девушка снова утыкается куда-то в плечо Драко и зажмуривается. — Спи, Цирцея… — шепчет слизеринец куда-то в чёрные волосы.          "Драко, пожалуйста, пообещай мне, что не подпустишь девчонку к себе ближе, чем на километр". Иронично однако. Малфой прикрывает дождливо-серые глаза и зарывается пальцами в густые тёмные волосы девушки где-то на затылке. Блондин вдруг замечает, что плечи расслаблены. Она спит. И всё-таки плечи тоже иногда опадают… Слизеринец ухмыляется уголком губ и насыщается ягодным запахом. Эйфория разносится кровью по всему телу, дарит чувство глупого счастья и какого-то давно забытого покоя. Он решает что уйдет, но… полежит ещё каких-то пару минут в коконе малины и лимона. "Не доживёт до восемнадцати лет… Доживёт, она не может умереть не по моей вине". Руки Сэнтери, её касания не казались чем-то отвратительным, раздражающим, они были до безумия правильными, будто она всегда точно знала, что нужно именно ему. Её глаза — изумруды, хладнокровные драгоценные камни — утягивают его в омут безумия каждый раз, когда-то девушка смотрит без фальшивой безэмоциональности, каждый раз, когда оживает. "Как же ты меня бесишь. Просто раздражаешь. Тогда почему так отвратительно спокойно лежать здесь с тобой?.." Драко закрывает глаза и прижимается ближе к брюнетке. Парень вдруг понимает, что впервые спит с девушкой. Нет, он занимался сексом с половиной Хогвартса, но после этого в его постели никто не задерживался. Он всегда засыпал и просыпался один. — Как же я тебя ненавижу, тупица… — тихо вздыхает блондин.            И он действительно ненавидел. За то, что она ломает привычные стереотипы, за то, что всегда до отвращения спокойна. "Ты понимаешь, в какую задницу меня втягиваешь?.." И она понимала, он точно знал, что она думает то же самое. Только Драко сам не понимал, куда лезет. Серебряный кулон на шее девушки касается его кожи, пускает неприятные электрический ток. Малфой подумает об этом завтра, обязательно подумает, но не сейчас. В комнате так тихо, словно маховик времени полностью остановился. И он слышит лишь стук её сердца, чувствует её тёплое дыхание где-то на ключицах, жадно впитывает её запах. Блондин пытается подумать о том, что будет завтра, как пройдёт тренировка по квиддичу, как они будут доделывать совместное зелье в воскресенье в конце концов, но… сознание медленно, но верно отключается, литые мышцы наливаются свинцом, а мозг категорически отказывается соображать хоть немного. Веки тяжелеют, остаётся лишь стук сердца и запах ягод и цитруса. Малфой наконец сдаётся. Драко засыпает, обнимая Цирцею и чувствуя кисловатый привкус малины на корне языка…           Цирцея проснулась, но глаза открывать не хотелось. Густой терпкий запах черники, мороза и виски обволакивал, успокаивал, пускал в кровь удовольствие, безмятежное счастье. Тело медленно начало согласовывать свои действия с не до конца проснувшимся сознанием. Мозг работал лениво, как после недельного запоя. Пальцы путаются в чужих волосах, а предплечья касаются шеи и плеч Драко. "Стоп, кого?!" Глаза открывать и не нужно, брюнетка точно знает, что права. Это именно к Малфою она сейчас прижимается, именно ему дышит в шею, именно его руки так расслабленно и самоуверенно лежат на её талии. Брюнетка вздыхает, пуская в кровь новую дозу черничного никотина. Он пахнет ягодным виски и чем-то ещё. "Не в ванную, не к Нотту, не к Паркинсон на худой конец, к Малфою! Мне везёт… Прямо как утопленнику! Принц слизерина, чёрт его побери!" Брюнетка слегка поворачивает голову, скользит носом по шее блондина. Он спит. С ним было тепло, и это казалось странным, почти противоестественным, учитывая вечную язвительность и внешнюю отстранённость. Вставать и уходить не хочется, хочется увидеть замешательство в голубо-серых с оттенком ртути глазах. Сэнтери чувствует, что что-то не так, до кошмарного. И это не слизеринец рядом как ни странно. Малфой казался удивительно правильным и непростительно гармоничным здесь и сейчас. "А почему, собственно, я проснулась?" Мозг начал медленно соображать. Цея прислушалась к себе и почувствовала чей-то колкий взгляд. Брюнетка вздохнула и услышала голос, подтверждающий внезапную догадку. — Не хочу отвлекать, но уже семь двадцать… — язвительно заметил Блейз.            Ну конечно. Драко же живёт не один. Ещё ночью она слышала голос откуда-то слева, но списала на слуховые галлюцинации — в ушах ещё перекатывался омерзительный смех. Девушка медленно расправила плечи и только тогда распахнула изумрудные глаза. Забини сидел на соседней кровати с до отвращения безразличной миной, будто так и нужно. Цея выпустила из пальцев платиновые волосы, и Малфой поёжился, просыпаясь. — Доброе утро, Цирцея, — двусмысленно осклабился Забини. — И тебе чаем не захлебнуться, Блейз, — подчёркнуто вежливо улыбнулась девушка.         Где-то под боком проснулся Драко, сжал челюсти и громко фыркнул. Сэнтери отстранилась, убрала руки и поправила лямку ночной сорочки. Блондин открыл ртутные глаза, и на мгновение в них мелькнуло удивление. "Что, память отшибло?" Вопрос так и остался в мыслях. Малфой безэмоционально отодвинул брюнетку к стене как наскучивший предмет и взъерошил волосы. Его безразличие больно ударило по самомнению Сэнтери. Девушка откинула волосы за спину и встала с кровати, поднимая подбородок. Взгляд мулата тут же зацепился за пятна на шее и плечах. Брюнетка сложила руки на груди и холодно поиграла бровью, посмеиваясь над реакцией однокурсника. Драко был удивительно спокоен, непростительно смиренен. Блондин облокотился на дверь спиной и смерил её равнодушно-презрительным взглядом. Цирцея опёрлась бедром на стол позади и встретила унижающий взгляд прямым холодным из-под полуопущенных ресниц. — Драко, ты ничего не хочешь нам всем объяснить? — прервал тишину Блейз, возмущённо пялясь на друга.         Блондин язвительно ухмыльнулся и скривился. Видит Салазар, Цее нереально захотелось садануть нахалу пощёчину. Даже сейчас он выглядил до отвращения безупречно, и это, чёрт побери, страшно бесит, медленно убивает многолетний самоконтроль девушки. Драко медленно, но верно ломал её терпение, даже не напрягаясь. Будто издевался, мол, смотри как могу, а ты ничего не сделаешь… Ага, хрен там. — Не хочу, — скрестил руки на груди Малфой, — Сэнтери, тебе пора… — слизеринец кивнул на дверь, указывая девушке место, как подзаборной псине.        Драко бросил в её сторону безразличный взгляд и отвернулся к шкафу. Забини фыркнул и закатил шоколадные глаза. Цирцея откинула непослушные волосы за спину и направилась к двери. — Нет, если хочешь, ты конечно можешь остаться на представление, — великодушно пожал плечами мулат. — Упаси Салазар… — девушка нарочито брезгливо передёрнула плечами. — Меня же вывернет прямо тут.           Цирцея высокомерно хмыкнула и выскользнула в коридор. Язвительное Малфоевское "сука", брошенное в спину, пустило по телу изощренное удовлетворение.        Брюнетка зашла в собственную спальню и тяжело вздохнула. Гринграсс сидела на кровати с крайне недовольным видом и сразу впилась в подругу глазами. Сэнтери поздно, непростительно поздно вспомнила про отсутствие маскирующих чар и мысленно простонала. "Сейчас же сведу это всё". Сэнтери вздохнула и подошла к столу, взяла палочку. Блондинка громко фыркнула от такой вопиющей наглости. — Где ты была всю ночь? — в лоб спросила Дафна. — Во-первых не всю, а чуть больше половины. — поправила Цея.           Брюнетка отодвинула волосы с ключиц и коснулась пятен кончиком палочки. Блондинка проследила это движение и открыла рот, Цирцея приподняла указательной палец, прерывая. Голубые глаза слизеринки стали похожи на не маленького размера яблоки. На лице её удивление, возмущение, интерес и ещё масса эмоций. Слизеринка глупо хлопнула глазами, наблюдая, как соседка по комнате с невозмутимой миной сводит засосы и следы зубов. Цирцея уже предвкушала весёлый вечерочек с массой самых разных вопросов. Пятница обещала быть длинной и ну очень интересной. Брюнетка села на кровать, беря в руки расчёску, и вопросительно подняла бровь. Дафна будто опомнилась. — Где ты была?! — взвизгнула блондинка с неподдельным волнением в голосе. — У Забини, — усмехнулась девушка, обрезая первую часть истории. — Это самая лживая отговорка, которую я когда-либо слышала, Сэнтери, — фыркнула Дафна и скрестила руки на груди, — а теперь правду, —потребовала девушка.             Цирцея выдохнула и рассмеялась одними глазами. Тонкие пальцы ловко метались в смоляных волосах, формируя привычную длинную косу. — Я была с Малфоем… — Чего? — запинаясь, выдала блондинка. — Вечером расскажу, — пообещала брюнетка, подходя к шкафу, — ты чего зависла? У нас вообще-то трансфигурация первой парой, — девушка хлопнула в ладоши, втискиваясь в форму с эмблемой слизерина.           Дафна нервно хихикнула, расчёсывая светлые волосы. Сэнтери усмехнулась и покрутилась перед зеркалом. Сегодня на улице было особенно холодно, но паскудное настроение глушило голос разума. Белая блузка классического кроя с невысоким воротником скрывала острые углы ключиц, но открывала правильную линию шеи. Что-то между рёбер злорадно шептало, что Драко заметит, что она свела его метки. И его это разозлит. Цирцея закинула серебряный кулон под ткань блузки и накинула пиджак с эмблемой слизерина на внешней стороне. Брюнетка откинула волосы за спину и поправила юбку. Короткое изделие с карманами на бёдрах в зелено-серебристую клетку выгодно подчёркивало бёдра и тонкую талию. Девушка завязала на шее галстук и натянула гетры. Сэнтери накинула сумку на плечо и сунула родное древко в задний карман юбки. Гринграсс явно еле сдерживала любопытство, и Цея не смогла сдержать снисходительной ухмылки. Голубые глаза умоляюще уставились в изумрудные, и брюнетка кивнула, разрешая один вопрос. — Так вы с Драко…? — Гринграсс неловко облизнулась, стремительно краснея, не в силах подобрать нужное слово.            Сэнтери округлила глаза и заливисто рассмеялась. Брюнетка отрицательно покачала головой, все ещё разрываясь от смеха. Даф скрестила руки на груди и выдохнула. — Слава Мерлину!             Цирцея кинула быстрый взгляд на часы и, схватив подругу за руку, буквально вылетела в коридор, намереваясь успеть хотя бы на окончание завтрака…            Как только дверь за Сэнтери закрылась, Малфой скривился, натягивая рубашку. Острое "сука" сорвалось с губ против воли. Она злилась: он видел это по походке, по изумрудным радужкам, которые метали острые тёмно-синие молнии, по сжатой челюсти в конце концов. И это пускало в вены истинно садистское удовлетворение. Драко мельком глянул на соседа по комнате. Блейз всё ещё пялился на однокурсника с совершенно ошалевшим лицом. — Ты спал с ней… — утвердительно выдохнул мулат. — Нет… — холодно покачал головой Драко.  — Нет, Малфой, не трахался, а именно спал, — закатил глаза Забини, — хотя, впрочем, я удивлён, что очередное женское сердце не растаяло под знаменитым Малфоевским обаянием и длинным хером… — съязвил мулат.           Слизеринец брезгливо нахмурился, застёгивая брюки. Блондин небрежно пожал плечами: ничего критического ведь не случилось. — О, Салазар, избавь меня от нравоучительных нотаций. Я вернее признаюсь Поттеру в любви, чем пересплю с этой… Высокомерной сукой. — Драко скривился и сложил руки на груди.  — Э, нет, друг. Ты уже спал с Сэнтери, — мулат расплылся в масляной улыбке, — до этого этапа даже Пэнс не доходила!         И Забини опять был прав. Чертовски прав. Он каким-то образом всегда всё понимал. Ему не нужно было разжёвывать, он просто понимал сам. Он слишком хорошо знал Драко. Малфой полностью повернулся к другу. — Это ничего не значит, — фыркнул блондин, беспечно пожимая плечами, — она ничтожна, её место с гриффиндорскими отбросами.         Забини прищурился и хмыкнул. Карие глаза смотрели прямо в душу, въедались в сознание. Мулат не поверил, да Малфой и сам не до конца себе верил. Блейз хмыкнул. — Ну-ну, Драко, ну-ну… Ты утонешь в собственной лжи, а я как твой единственный друг тебе не позволю, — пафосно попытался отшутиться Забини.           Малфой фыркнул и взъерошил волосы. "Я спал с Сэнтери". Эта мысль саданула по вискам огромной кувалдой. Она не вызывала отвращения. Это просто чёртово наваждение. Скоро пройдёт. — Как она вообще сюда попала? — Я слежу за ней что-ли? Просто ввалилась из коридора посреди ночи с ошалевшим лицом… — фыркнул блондин, припоминая события ночи. — Может случилось что? — Мне плевать, Забини… — отмахнулся Драко, вставая с кровати.            Она ведь ничего конкретного так и не сказала. Что-то абстрактное о неминуемой катастрофе. "Как правило всё, что они видят или говорят — сбывается…" — воспроизвело сознание фразу из письма Нарциссы. "Я видела…" — вспомнился тихий шёпот Цирцеи. А вот что девушка видела, она так и не сказала. — За что ты так обозлился на Сэнтери? Она такая же слизеринка, чистокровная волшебница, как и большая часть из нас… — снова ударил в точку Блейз. — Не еби мне мозг, Забини. Я на неё не за чистоту крови обозлился. — грубо оборвал Малфой, выходя из комнаты.           Он действительно злился не на род девушки — Драко редко прислушивался к предостережениям матери. Его бесила стойкость, высокомерие, уверенность, этот холод в нереальных глазах…          На удивление пары прошли спокойно, разве что Цирцея пару раз столкнулась с жалящим ртутным взглядом. На зельях была теория, и брюнетка была несказанно благодарна профессору Снейпу. На следующем уроке Северус торжественно пообещал практическую работу по Желчи Броненосца. Драко сегодня был особенно молчалив и резок, это подогревало истинное слизеринское злорадство Цеи. За полтора часа лишь пять язвительных комментарием. Ничего себе, нас ждет радиоактивный ливень, не иначе. Блондин злился, его с потрохами выдавали ходящие на щеках желваки и напускная расслабленность. Он обратил внимание на шею Сэнтери, она почувствовала этот ледяной, пробирающий взгляд. Но зельеварение закончилось так же быстро, как и началось. Брюнетка встала из-за парты и задумчиво закусила нижнюю губу. "Так, сначала Роджер, потом квиддич… Блин, ещё меня ожидает допрос с пристрастием от  Дафны". Цирцея накинула сумку на плечо и уже почти покинула кабинет куратора и наставника всех слизеринцев. Теодор пристроился где-то слева, собираясь перекинуться с подругой парой реплик. Но зельевар вдруг окликнул брюнетку, и она обернулась, вопросительно вскидывая бровь. Нотт закатил глаза, но никуда не пошёл, упорно решив дождаться слизеринку. — Да, профессор? — вежливо кивнула девушка, откидывая косу за спину. — Мисс Сэнтери, Параклея просила передать вам письмо… — Снейп протянул слизеринке конверт с родовой печатью.  — Спасибо, но откуда вы знаете мою мать? — холодно осведомилась брюнетка, убирая письмо в сумку. — Это вас не касается, мисс Сэнтери, — высокомерно отрезал зельевар.            Девушка холодно приподняла уголки губ в вежливой, наигранно благодарной полуулыбке. Цирцея мысленно пообещала себе же расспросить мать. Брюнетка развернулась на каблуках и покинула подземелья в приятном обществе Теодора. Неприятный осадок недосказанности всё-таки остался где-то на корне языка.          Слизеринцы поднялись по уже привычной лестнице и оказались в длинном холодном коридоре Хогвартса. Сэнтери коротко взмахнула палочкой, накидывая плотные согревающие чары. То тут, то там мелькали стайки учеников с разных факультетов. Брюнетка закусила губу и задумалась. До похода в гостиную Когтеврана ещё около сорока минут; в принципе можно успеть перехватить Поттера, который хотел с ней поговорить уже около недели. Цирцея действительно соскучилась по нему и тоже хотела поговорить. Времени никак не находилось. Вчера Гарри оставили в лазарете, и сегодня он вроде бы ещё будет там. Брюнетка скосила глаза на идущего рядом Нотта. Привычные расширенные зрачки, которые почти полностью съедают зеленоватые радужки, непослушные кудрявые тёмно-каштановые волосы, широкие плечи, приятные черты лица и вечно разбитый нос, пиджак с зелёными манжетами, выгодно подчёркивающий спортивную фигуру. Тео просто постоянно разбивал нос — это было что-то вроде традиции. Каждый вечер в дни тренировок слизеринец приходил в женскую спальню с покоцанной мордашкой, и Цирцея каждый раз заживляла раны на однокурснике с помощью магии и щедро ругала квиддич на чём свет стоит. А потом он снова шёл на тренировку, а она снова его лечила. Видит Салазар, квиддич придумал какой-то обкуренный садомазохист. Сэнтери подцепила слизеринца под локоть и со вздохом положила голову на его плечо. "Интересно, а как он отреагирует, если узнает, что ещё сегодня утром по моей шее были рассыпаны тёмные пятна Малфоевского происхождения?.. Он ведь просил обо всём рассказывать…" Цирцея вдруг по-кошачьи улыбается и косится на друга. — Тео, мне надо с тобой поговорить. — в лоб выдала брюнетка. — О-о-о, нет. Если ты переквалифицировалась в мою воздыхательницу, лучше сразу кинь мне аваду в лоб, — рассмеялся слизеринец, откидывая чёрную косу. — Недотрах — это серьёзно, Нотт… — по-дружески пнула в бок парня Цея, качая головой. — Приходи завтра вечером, Дафна вроде бы останется с Забини. — После отбоя, красавица? — Конечно, любовь моя, — пошло облизнулась девушка, подыгрывая.           Нотт усмехнулся, а брюнетка и вовсе рассмеялась. Гринграсс скорее всего останется у Блейза с ночёвкой. "А где в таких случаях ночует Малфой? Наверное у Паркинсон или в общей гостиной…" Перед глазами воображением вдруг нарисовался Драко, спящий на зелёном диване в обнимку с бутылкой огневиски, и девушка поёжилась. Бр-р-р. Совершенно идиотский мысленный монолог.  — Ты же придёшь сегодня на тренировку? — заинтересованно щуря зелёные глаза, растягивая слова, спросил Теодор. — Конечно, надо же посмотреть, каким боком ты умудряешься вечно калечиться. Я не удивлюсь, если Ургхарт просто колошматит тебя скамейкой по морде, — подмигнула Цея, посмеиваясь. — Да я лучший охотник команды, — по-детски обиженно фыркнул слизеринец. — Ладно, увидимся на тренировке, лучший в мире охотник. Мы с Даф придём поболеть, — девушка улыбнулась и свернула в сторону гостиной Когтеврана.      Гостиная Когтеврана находится в одноимённой башне, третьей по высоте в Хогвартсе после астрономической и гриффиндорской. Поднявшись по винтовой лестнице, девушка оказалась перед дверью, у которой не было ни ручки, ни хотя бы замка: сплошное полотно из старинного дерева и бронзовый молоток в форме орла. Роджер сказал, что нужно постучать этой штуковиной в дверь и ответить на вопрос, который задаст дверца. Это может быть совершенно любой вопрос на логику, или наоборот — на парадоксальность мышления. Слизеринка поправила пиджак с зелёной подкладкой и коснулась бронзового молотка. Предмет тяжелил руку, девушка звонко стукнула в дверь и замерла. Что-то произошло, она почувствовала: в воздухе запахло магией. — Что может в одно и то же время стоять и ходить, висеть и стоять, ходить и лежать? — спросил лязгающий голос из ниоткуда и отовсюду одновременно.           Сэнтери вопросительно вскинула брови и несколько раз глупо моргнула глазами. Брюнетка ожидала вопроса немного другого наклонения, и сейчас мозг немного подвис. — Часы… — чуть подумав, уверенно выдала Цирцея.             Дверь противно лязгнула, и на минуту затихло совершенно всё, кроме дыхания нежданной гостьи. Брюнетка даже подумала, что не угадала, или дверь отказывается открываться перед слизеринкой, но дверца бесшумно отворилась, являя изумрудам глаз большую светлую комнату, выполненную в синем и бронзовом цветах. Сэнтери шагнула внутрь, и дверь сзади тихо закрылась. Цирцея вежливо улыбнулась, чуть свысока скользя глазами по когтевранцам. Ученики явно были предупреждены, но напряжения это не уменьшило. Ребята смотрели с опаской, некоторые с презрением, кто-то с завистью и восторгом. Брюнетка столкнулась с тёплыми горящими янтарем глазами Роджера и поздоровалась одними глазами. Парень расцвёл в улыбке. Вообще гостиная Когтеврана была похожа на слизеринскую, разве что другие цвета, больше воздуха и окна по размеру больше. В комнате находилось с десятка полтора учеников в синей форме. Напряжение давило на плечи, но девушка даже не вздрогнула под колющими и изучающими взглядами. Цирцею с детства учили разделять дом и общественные места.        "Личное — не публичное, Цирцея. Помни об этом." — говорила Параклея каждый раз, когда в гости приходил кто-то из её друзей или коллег. И Цея помнила. Сначала она не видела в этом смысла, но потом… Публика, общественность — это очень изменчивое звено. Сегодня оно тебе друг, а завтра — враг. Друзей держи близко, врагов — ещё ближе. С годами Цирцея стала узнавать в зеркале собственную мать. Та же холодная вежливая маска на лице, когда выходишь за пределы дома, та же идеальная осанка, те же безупречные манеры, та же сдержанность, абсолютный контроль. "Никогда не показывай людям истинные эмоции. Прячь гнев за усмешкой, боль — за злостью или безразличием." — из года в год толдычила мама прежде чем отправить дочь в школу. Со временем девушка действительно поняла смысл этих слов. Если общество видит, как ты реагируешь на то или иное событие, это даёт понимание, знание, которое могут использовать против. Эдакий нож, который ты сам даёшь противнику. Цирцея сама часто использовала слабости других людей — этому тоже научила мать. Параклея вообще много чему учила дочь. Женщина будто в спешке рассовывала по карманам инструкции по выживанию на случай внезапного ухода. Девушка росла в строгости и железобетонном контроле. В брюнетке с детства растили хладнокровие и лелеяли эгоизм. Мама всегда учила сохранять нейтралитет как можно дольше. К семнадцати годам Цирцея на зубок выучила больше сотни семейных заветов, испытала больше пятидесяти наказаний. Мамина подруга любила баловаться круциатусом. Так она воспитывала в девочке стойкость к физической боли.         Цирцея откинула тёмные волосы за спину и сделала шаг к когтевранцу. Роджер вскочил с дивана и коротко забрал сумку. Он всегда так делал. Дэвис вообще обладал превосходным воспитанием, пусть это и не сочеталось с нагловатой манерой общения. Парень всегда говорил сдержанно, но несмотря на это с ним не было скучно, он умел заинтересовать, и это привлекало. Когтевранцы сидели по периметру гостиной небольшими группками по четыре-пять человек и занимались своими делами. Могло бы показаться, что всё как обычно, если бы не настолько ощутимое напряжение. Она для них прежде всего слизеринка. А слизеринцы вызывают у других факультетов отнюдь не самые тёплые чувства. Сэнтери изо всех сил пыталась не ругаться с пуффендуйцами, когтевранцами и гриффиндорцами, но многие просто её боялись. Это было бы глупо, даже смешно, если бы большинство её соседей по подземельям не были такими высокомерными идиотами. Брюнет задумчиво почесал затылок, глупо хлопая тёплыми янтарными глазами. — Поднимемся в комнату? — предложил когтевранец, и слизеринка сдержанно кивнула.          Девушке удавалось поддерживать нейтральные отношения с Когтевраном, но то, что ученица Слизерина пришла в синюю гостиную, выбивало из привычной колеи добрую половину волшебников. Роджер осторожно коснулся запястья девушки, спрашивая разрешения взять за руку. Сэнтери едва заметно двинула пальцами, и он обхватил её ладонь своей, утягивая к лестнице. Брюнетке нравилось, как он её понимал. Хватало одного взгляда или лёгкого движения пальцев. Когтевранец был до безумия внимателен, и это привлекало. Волшебники поднялись по бронзовой лестнице и оказались в длинном коридоре. С правой стороны пахло приторными женскими духами, а Дэвис свернул налево. Цирцея усмехнулась, но продолжала идти рядом, с детским интересом изучая интерьер. Здесь было светлее, чем в подземельях, да и теплее. Роджер распахнул предпоследнюю дверь и шутливо поклонился, предлагая пройти. Сэнтери хмыкнула и зашла в мужскую спальню. Две кровати, застеленные синими покрывалами с гербом Когтеврана, письменный стол, шкаф в углу и большой синий ковёр с изображением бронзового орла. Освещалась комната большим окном у изголовья кроватей. Брюнетка откинула волосы и заскочила на подоконник. Она всегда так делала — привычка из далёкого детства. В свои редкие выходные Параклея усаживала дочку на подоконник и читала ей книги. Самые разные: от магловских сказок до рефератов по нумерологии. Роджер плюхнулся прямо на ковёр и взмахом палочки достал учебники. С историей он ей действительно помог и помогал на парах, ведь сидели они всё так же вместе. Сегодня брюнетка должна была помочь когтевранцу с чарами Аква Эрукто, а точнее — с формулой Агуаменти. Дэвис поднял на неё янтарные глаза и вздохнул. — Ну что? Готов? — улыбнулась Цирцея, закидывая ногу на ногу и опираясь на правую ладонь. — Ну… Не то чтобы нет, но и не то чтобы прям да, — неопределённо мотнул головой парень, глядя на неё снизу вверх. — Да ладно тебе. Получится, — подбодрила слизеринка, — пробуй. — Если что — сама виновата, — подмигнул когтевранец и взмахнул палочкой, старательно вычерчивая руну, — агуаменти.         Вместе с его словами палочка в пальцах конвульсивно вздрогнула, и в Сэнтери хлынула неровная струя воды. Девушка закрыла изумрудные глаза и со вздохом поджала губы. Чёрные волосы намокли и стали липнуть к шее и щекам. Цея открыла глаза и окинула себя оценивающим взглядом под заливистый смех Дэвиса. — Ладно, давай ещё раз. Ну, это по крайней мере лучше, чем на прошлой неделе, — утешила сама себя брюнетка и взмахнула палочкой, — агуаменти… — с конца древка сорвалась аккуратная струйка воды и отправилась прямо в чашку, стоящую на столе. — Я опять не так руну начертил? — вслух задумался брюнет. — Да… Иди сюда, я покажу, — вздохнула Сэнтери, соскакивая с подоконника, несильно стукая каблуками по полу.            Девушка одёрнула клетчатую юбку и выжидающе вскинула бровь. Дэвис встал с пола и сделал шаг к ней. Сэнтери цокнула языком и легко развернула когтевранца за плечи спиной к себе. Цирцея положила подборок парню на плечо, левой рукой опираясь на его плечо, а правой обхватывая запястье с палочкой. Брюнетка вдохнула запах чего-то тёплого и печёного и усмехнулась. — Главное — концентрация. Края этой руны должны быть лёгкими, мягкими и как будто незавершёнными… — ведьма уверенно надавила пальчиком на костяшки Роджера, вычерчивая его рукой нужную руну. Голос спокойный, обволакивающий как патока, — Давай. — шепчет слизеринка, глядя на кончик палочки. — Агуаменти. — хрипло выдыхает когтевранец, и с кончика инструмента послушно срывается аккуратная струя чистой воды.           Цирцея расцветает в улыбке и отпускает запястье Дэвиса, но пока не отстраняется. Брови парня ползут вверх и он удивленно охает. Девушка так по-детски радуется… Сэнтери тихо смеётся и спокойно говорит. — А теперь сам… — Кхм… Цирцея… — Роджер хрипло вздохнул и прочистил горло. — Мне тяжело концентрироваться, когда ты вот так дышишь мне в ухо… — Какие мы нежные, — наигранно томно шепчет Цея.           Слизеринка рассмеялась и отстранилась. Он был не первым, кто так реагировал на её прикосновения. Отсутствие смущения в девушке в подобных ситуациях всегда играло на руку. Брюнетка откинула влажные волосы за спину и облокотилась на стену позади. Когтевранец улыбнулся и взмахнул рукой, старательно вычерчивая руну. Девушка мысленно скрестила пальцы, они воевали с этими чарами вторую неделю, у него должно получиться. — Агуаменти, — уверенно произносит когтевранец, ипалочка выпускает аккуратную линию воды. — Браво, Джер! — слизеринка пару раз хлопнула в ладоши и взмахнула собственной палочкой, высушивая одежду на себе.          Роджер довольно ухмыльнулся и отложил палочку от греха подальше. Когтевранец плюхнулся на кровать и похлопал ладонью по покрывалу рядом с собой. Цирцея хохотнула и заскочила на одеяло. С ним было… забавно. Дэвис был вежлив, обходителен, с ним было весело и в меру интересно, парень умел парировать и играть словами. Сэнтери перевернулась на спину и уставилась в потолок. Когтевранец подпёр собственную голову ладонью и стал самозабвенно рассматривать Цею. Он любил смотреть, наблюдать, запоминать. Брюнетка усмехнулась и скользнула глазами по комнате, теперь уже обращая внимание на мелочи. Перед шкафом стояли мужские кроссовки, а воздух пах выпечкой и чем-то мускусным. Драко пахнет вкуснее, ярче. Изумрудные глаза медленно поползли дальше по комнате, но вдруг зацепились за что-то в углу комнаты, за шкафом. Сэнтери не сразу поняла что это. Большой чёрный чехол почти полностью прятался в тени шкафа. Гитара. Восторг прокатился по сердцу, и Цирцея тыкнула пальцем в находку. — Чья она? — спросила слизеринка. — Моя, но… я не умею на ней играть, — отмахнулся Дэвис, — тётя подарила пару лет назад, — пояснил брюнет. — А я умею, — улыбнулась девушка и села на постели.         Она действительно неплохо играла на магловской гитаре. Даже иногда пела, если была возможность. Научилась в Шармбатоне, курсе на пятом. Цирцея дружила и дружит до сих пор с Агатой Блит. Она маглорождённая, но никогда не парилась по этому поводу. Девушка привезла гитару из дома курсе на четвёртом. Сэнтери всегда была очень любопытной, да и музыка давалась легко. Агата научила слизеринку играть на гитаре, но своим инструментом девушка так и не обзавелась, и поэтому очень давно не играла. Параклея, как и большинство чистокровных родителей была искренне против всего магловского. А Блит вообще много чему магловскому научила Цирцею, да и не только её. Девушка научила однокурсников магловским настольным и спортивным играм. Например, с песнями тоже знакомила она, а Сэнтери в свою очередь помогала подруге освоиться в волшебной Англии.           Роджер вскинул бровь и взмахнул палочкой, призывая гитару. Тёплые янтарные глаза любопытно уставились на изумрудные, когда парень протягивал девушке инструмент. Цирцея откинула волосы за спину и ласково коснулась инструмента. Запах дерева, струн и краски приятно ударил в нос, окуная в прошлое, позволяя снова оказаться в гостиной во Франции. Правда теперь Франция казалась чем-то прошлым, ненужным и давно забытым, очередной главой в памяти. Сэнтери сложила ноги по-турецки и опёрла обечайку на собственное бедро. Тонкие пальцы ловко пробежали по грифу. Сталь струн приятно впивалась в подушечки пальцев. Что-то такое забытое, давно прошедшее. Левая рука ложится на гриф, правая — проходится по струнам, слушая, настраивая. Пальцы ловко перепрыгнули с одного аккорда на другой. Не забыла. Слизеринка прикрыла глаза и заиграла любимую песенку Агаты. — Город расколется на мириады зеркал, Рвутся в любовных пожарах петарды сердец, Стенка за стенкой, душа, за душою тоска, Тянет в болотную топь заколдованных мест.          Пальцы летают по грифу, привычно и вдумчиво меняя аккорды. Тёплый звук льётся в уши, и Цея открывает глаза. Роджер увлечённо смотрит за движением её рук, слушает мелодичный голос. — Я же тебя никогда никому не отдам, Пело сердечко, и плакали гордые льды, Наши тела бы могли отыскать по следам, Если бы мы не забыли оставить следы...           Короткая пауза, вдох и резкий удар по струнам. Припев здесь был чем-то отчаянным, душевным… Настоящим. Чем-то до безумия нелогичным, но таким нужным. Именно в этом припеве можно было позволить себе на секундочку открыть душу. — Дайте мне белые крылья, — я утопаю в омуте, Через тернии, провода, — в небо, только б не мучаться. Тучкой маленькой обернусь и над твоим крохотным домиком Разрыдаюсь косым дождём; знаешь, я так соскучился!             Сэнтери улыбнулась и положила левую руку на обечайку. Девушка наблюдала за живым интересом в теплых янтарных глазах. — Вау… — выдохнул Роджер наконец. — А где ты научилась? Ты же чистокровная… — На Шармбатоне моей лучшей подругой была маглорождённая, она и научила… — брюнетка пожала плечами, отдавая инструмент хозяину. — Это… волшебно, — улыбнулся Дэвис, убирая гитару.             Девушка рассмеялась и повернула корпус, опёрлась на стену спиной. Роджер сел рядом, а через секунда положил голову брюнетке на колени. Цирцея усмехнулась этому жесту и запустила пальцы в каштановые волосы. Почему-то они показались чересчур мягкими, сознание благодушно напомнило, как чувствуются платиновые волосы Драко под подушечками пальцев. Сэнтери прикрыла глаза, заталкивая нездоровые мысли в глубь сознания. Дэвис был добрым, заботливым, для брюнетки оставалось загадкой, почему он до сих пор одинок, такая же ситуация, к слову, и с Теодором.  Девушка лениво перевела глаза на часы и вздохнула. "Квиддич через полчаса, а мне ещё Дафну… выловить". — Ладно, Роджер, мне пора, — Цирцея обворожительно улыбнулась, глядя прямо в янтарные глаза парня. — Ладно… Мы ещё увидимся? — спросил когтевранец, вставая. — Конечно, можешь приходить ко мне в любое время… — совершенно честно ответила Цея, продолжать общение с ним действительно хотелось, — Только Малфоя с его свитой обходи. — усмехнулась девушка и слезла с покрывала. — Ладно, чудесно. Ты кстати тоже можешь приходить ко мне. Ребята… — когтевранец замялся, подбирая слова, — Они хорошие, они привыкнут.           Слизеринка кивнула и поправила одежду. Дэвис вдруг встал следом и подошёл совсем близко. Цирцея по-кошачьи улыбнулась уголками губ, а парень вдруг наклонился и легко поцеловал Сэнтери в щёку. Вежливый жест в его исполнении оставлял приятное терпкое послевкусие. Брюнетка откинула тёмные волосы назад и покинула мужскую спальню. Всё-таки Малфой целует лучше. Жарче. Слизеринка покинула башню Когтеврана и направилась к подземельям, дабы перехватить Гринграсс.       "Жди меня, квиддич…"