Башня

Тёплые волны лижут берег, всё глубже зарывая в песок голые сережины ноги. Он стоит, зажмурившись, откинув голову назад, а горячий южный ветер играет с его отросшими рыжими волосами, обрамляющими облупленный от загара нос и шелушащиеся щеки. Неслышно приблизившись, Олег мягко водружает на его макушку широкополую шляпу и набрасывает на плечи чуть влажное полотенце. — Сгоришь, потом не жалуйся, — предупреждает он. Привыкший к зною, обнаженный по пояс Волков покрыт на зависть ровным бронзовым загаром. Он наконец-то сбрил щетину и теперь выглядит лет на пять моложе. Сережа не глядя хватает его за руку и переплетает пальцы, не позволяя отойти. Олег терпеливо ждет еще две минуты, после чего бесцеремонно хватает Разумовского на руки и тащит его, размахивающего руками и ногами, под зонтик. — Серый, ты уже красный. Я не шучу, с температурой валяться хочешь? Сережа сразу сникает и совершенно по-детски дуется. Олег протягивает ему бутылку воды и, пока Сережа пьёт, осторожно мажет его пенкой от солнечных ожогов. — Ай, больно! — шипит и дергается Разумовский. — Купаешься только в футболке, — предупреждает Олег, — я ведь говорил! Сережа сжимается, дергаясь от прикосновений, и морщится — всё-таки обгорел. — И как ты до двадцати четырех лет дожил, — качает головой Волков. — Чудом, — отзывается Сергей. Олег заканчивает экзекуцию и начинает рыться в большой пляжной сумке. — Манго будешь? — Порежешь дольками? — Сережа поворачивается к нему с таким выражением лица, что коту из «Шрека» остается нервно курить в сторонке. Олег не сдерживается и целует его в облупленный нос. Разумовский оказывается шустрее, крепко обвивает шею Волкова руками и целует в губы, водит ладонями по гладкой обнаженной груди — нагло, бесцеремонно и совершенно бесстыдно. Вокруг них всё равно никого нет. Этот уютный уголок они обнаружили два дня назад и теперь ходят только сюда. Городские пляжи не для Сергея Разумовского. Тут Олег с ним согласен — не стоит светиться, пусть даже и за границей. Кто знает, соотечественников можно встретить где угодно. Отстранившись, чтобы глотнуть воздуха, Сергей пьяно улыбается, облизывая обветренные губы. Олег осторожно сует ему в рот дольку манго, Разумовский тут же принимается жевать. — Пойдем сегодня в бар? — предлагает он неожиданно. Волков пожимает плечами. — Рискованно, Серый. — Я оденусь так, что никто не узнает, — обещает Сережа. — Розовый фламинго — дитя заката, — негромко напевает Олег. Сережа несильно бьёт его кулаком в плечо, Волков смеется. — Ну тебя! — Разумовский скрещивает руки на груди и отворачивается. Выждав паузу, Олег осторожно берет его за предплечья и разворачивает к себе. — Твоя безопасность важнее твоих хотелок, Серый, — серьезно говорит он, — зачем лишний раз нарываться? Хочешь текилы — будет тебе текила, хоть с зонтиком, хоть без. Но пока тебя официально не объявят мертвым — я не успокоюсь. Сергей смотрит на него первые несколько минут недовольно, а потом расслабляется и кивает. — Долго придется ждать, волче. — Сколько потребуется. — И ты так доверяешь Грому? — в голосе Разумовского прорезываются капризные нотки Птицы. — Да, — просто отвечает Олег, — благодаря ему Рубинштейн за решеткой, а ты — не сбежавший из-под стражи опасный псих, а пропавший без вести пациент. — Большая разница, — фыркает Сережа и вздыхает, — знаешь, смотрю я на этот пляж, это море, это небо, и знаешь что? Скучаю по дому. Здесь, конечно, тепло, уютно, но не то. — И всё не так и всё не то, — делая серьезное лицо, декламирует Волков и тут же добавляет обычным голосом, — сказывается голозадое детство питерской шпаны. — Олег! — Да шучу я. Сам чувствую то же самое. Сережа скользит тоскливым взглядом по белому песку, по блестящим волнам, накатывающим на берег, и вздыхает. — Мы вернемся когда-нибудь, волч? Правда? — Обещаю, — Олег берет его за руку, Сережа тут же пододвигается ближе, кладет голову ему на плечо. Волков целует его в лоб, заодно проверяя, нет ли температуры. Понять в такую жарищу непросто, но Сережа вроде ничего, держится. — Насчет Грома… Он нормальный мужик. Думаю, в других обстоятельствах мы могли бы подружиться, — негромко замечает Волков. В голубых глазах Сережи на несколько секунд вспыхивают и тут же гаснут желтые искры. Неважно. Олег вместе с ним по своей воле. Остальное неважно. И даже... — В башню всё равно не вернуться, — говорит Сергей вдруг. — Ты расстроен? Разумовский усмехается краем губ. — Веришь, но нет. Мне хватило. Когда вернемся, куплю какую-нибудь квартиру-студию, и будем жить, как в детдоме, сдвинув кровати. — Тогда уж можно и двуспальную кровать купить, — замечает Волков. Сережа бросает на него хитрый взгляд. — Это ты верно подметил… Он тянется к Олегу, целует в уголок губ, трется щекой о его щеку, как ластящийся щенок. — Всё будет хорошо, Серый, — искренне говорит Олег, — мы вернемся домой. — Я знаю, — тихо отвечает Сергей, — знаю, волче. Олег несколько мгновений смотрит на него, а потом, поддавшись порыву, обнимает его, крепко прижимая к себе. — Оно закончилось, Серый, — выдыхает он в рыжую макушку, — это не сон. Я с тобой и больше никогда тебя не оставлю. Разумовский в его руках дрожит мелкой дрожью, крепко вжимается в Волкова, уткнувшись носом ему в плечо. Он не помнит разговора Птицы и Тряпки про него и его дар в виде белой вороны. Не помнит и разговора с матерью, поэтому не задумывается о том, правда ли это или всего лишь игра подсознания. Но что- то внутри побуждает Сергея неожиданно задрать голову, заглядывая в глубокие глаза Олега, и сказать: — Они гордились бы тобой. — М? — Волков бережно смахивает с его лба прядь рыжих волос. — Твои отец и бабушка. Волков ловит его взгляд, сам смотрит с недоумением. — Почему ты вдруг заговорил о них? — Не знаю, — пожимает плечами Сережа, и это абсолютная правда, — просто почему-то мне показалось, что я должен тебе это сказать. Олег непроизвольным движением поправляет на груди серебряную подвеску в виде сдвоенной головы волка и клыка — подарок отца, и крепче прижимает Сережу к себе.