Сожженные крылья

Тишина царила в комнате в тот день. Вообще, раньше она всегда витала в воздухе, клубилась над белой кроватью и напускала на глаза пыль. Сначала ждала, пока ты приподнимешь веко, второе, пока не повернешься на другой бок и не сфокусируешь взгляд на светлой стене, пока твое сознание не прояснится достаточно, чтобы уловить звук работающего вентилятора, — а потом засасывала в себя до самого отбоя. Раньше она всегда была здесь. И утром, и ночью, и когда чистишь зубы над небольшим умывальником в смежной комнате, давишь на них сильнее, чем нужно, чтобы разбавить Тишину скрежетанием щетки об эмаль. Удовлетворяли это желание лишь мирно крутившиеся лопасти вентилятора, а состояние зубов регулярно проверял человек в белой маске и неодобрительно цокал, когда десны начинали кровоточить от излишней нагрузки. Поэтому на вторую неделю своего пребывания здесь Юкита прекратила бороться с Тишиной. Они заключили взаимовыгодное перемирие и больше не замечали друг друга. Но в тот день Тишина была другой. Она отличалась от новой себя в первую очередь тем, что была абсолютной. Вернулась к истокам. Раскинула волосы, словно паутину, в каждом уголке комнаты и, продолжая плотно смыкать бесцветные губы, смотрела в сторону кровати. Как будто верила, что девочка, сидевшая на ней, покроется инеем от бесконечного ожидания в застывшей вечности. Юкита подняла голову вверх, и отросшие концы белых прядей — их длину тоже периодически замерял тот человек — с небольшим опозданием сползли вниз, по спине и плечам. Вентилятор не работал. Лопасти не крутились и плавились в Тишине под острым взглядом. Вот почему было так тихо. — Не смотри на меня, — бросила Юкита пустому углу и отвернулась. В тот день хотелось, чтобы поскорее принесли еду. По звукам шагов, отражавшихся от стен где-то за дверью, можно было понять, кто идет, а потому даже удавалось угадать с какой целью. Еду старались приносить разную: в разных тарелочках и разными порциями. Честное слово, как будто проверяли на способность есть. Но потом мальчик, приходивший из внешнего мира, объяснил, что ее проверяли на наличие аллергии и непереносимости определенных продуктов. Он пришел и сегодня — за дверью стих стук невысоких каблуков. Тишина встрепенулась и повернула голову на приглушенную мелодию. Она исходила от двери звуками «бип» и «боп», но, при всей примитивности инструмента, складывалась во что-то невероятное. Музыка собственного сочинения — так Он сказал. Когда же Он, наконец, вошел, Тишина вскочила и оскалилась, с неприязнью впуская нарушителя вечности. Ее волосы обернулись змеями, но все, что они могли — шипеть до посинения, потому что мальчик не обращал на их потуги никакого внимания. — Ты хорошо спала? — спросил Он с улыбкой, прежде чем сесть на свободный кусок кровати. Юкита не запрещала Ему этого делать. Больше того: заранее садилась ближе к подушке, чтобы у Него было больше свободного места. — Тишина. — Что «тишина»? — Слишком тихо. Не могла спать. Он вздохнул. Так легко и свободно, словно не вздыхал, а вдыхал горный воздух, о котором Юкита слышала во время уроков географии. К слову, именно Он передал ей это имя от того высокого, в маске. Переводится как «снежное поле». — Тебе плохо в тишине или просто не с кем поговорить? — Мне неплохо здесь. Но скучно. Когда Акайо нет рядом. — Она посмотрела на Него, все так же, без единой эмоции, как на свою противоположность. Они похожи, словно брат и сестра, но эмоциональная составляющая когда-то провела между ними грань. Он был для нее всем миром в буквальном смысле этого слова. И Акайо это наверняка знал, но Юкита даже не подозревала о Его осведомленности. — Сегодня не будет занятий. — Он продолжал улыбаться, но в следующие несколько секунд эта улыбка приобрела другой оттенок. А золотые глаза засияли чем-то, что Юкита не могла понять, — Отец… Мой отец сказал, что все тесты завершены. И что пора тебе рассказать. — Человек в маске выпустит меня отсюда? — спросила Юкита тихим голосом. — Во внешний мир? — Нет, глупая, ты еще не готова оказаться во внешнем мире, а внешний мир пока не готов принять твое существование. Но находиться здесь уже нет необходимости. — Акайо взял ее за руку мягким движением. — С этого момента тебе выделят комнату наверху. — А мы сможем видеться чаще? — Да, да. Помнишь, я как-то дал обещание показать свои коллекционные шахматы? — Помню. — Если захочешь, то я даже научу как в них играть. Потом, когда отец разрешит, я угощу тебя мороженым. Это такое сладкое, но холодное лакомство. Мы будем видеться чаще. Мы будем вместе, как ты того хочешь. Мы заживем, как настоящие брат и сестра. — Он остановился; заметил, что слишком взбудоражен и, наверное, внутренне обругал себя за это. Продолжил Акайо куда спокойнее, с виноватой улыбкой: — Потому что я и есть твой брат, ты же помнишь? Юкита так и не поняла, за что он тогда извинялся. — Брат… Да, я помню. — Замечательно! Проблема с памятью почти решена. Тишина навострила уши, когда они оба замолчали. Юкита смотрела на Акайо, как на Бога, а Акайо смотрел на нее, и в Его глазах теперь уже явственно читалось воодушевление. Он был не намного старше ее, но уже многое знал и умел, и Юкита стремилась стать такой же, как Он. Такой же совершенной. Пока что у нее плохо получалось: автокатастрофа и потеря памяти полностью лишили Юкиту всех знаний и умений, которыми она когда-то обладала. К счастью, Акайо был достаточно терпелив, чтобы разбирать одни и те же систематически допущенные ошибки. «На пути к идеалу обязательно спотыкаешься, — говорил Он. — Спотыкаешься — хорошо. Плохо, когда раз за разом дерешь ногу об один и тот же камень, все никак не привыкнешь к тому, что он лежит на дороге. Вот лежит он, не двигается, но кажется, будто растет с каждым твоим падением, встает барьером на пути к самосовершенствованию, а ты скукоживаешься до его изначального размера и сама становишься камешком, о который потом кто-то спотыкается. Спотыкается, ругает тебя и пинает прочь с пути, к самой обочине, чтобы не мешалась, как бесполезный камешек, застрявший в механизме общества. Учись на своих ошибках, но не позволяй себе спотыкаться о каждую больше одного раза». Юкита находила эти слова мудрыми, хотя бы потому, что не слышала других мудрых слов, кроме тех, что были в книжках. А между тем, что говорил Акайо, и тем, о чем писали авторы, не было существенной разницы. Одинаковые мысли, заключенные в разные оболочки. Но Его мысли были ближе, понятнее и умнее всех мыслей на свете. Потому что Он никогда не ошибается. Он идеален. Человек в маске тоже так говорил, пока осматривал ее затылок. Человек в маске сказал слушать все, что говорит Акайо. И Юкита слушала, внимая каждому слову. — Вот только учить я тебя уже не буду. — Акайо первым нарушил покой Тишины, и та обнажила убийственный взгляд. — Сам перехожу на усиленное обучение. С тобой будет заниматься отец. Наш отец. А меня будет обучать мать. По этой причине в учебные часы мы видеться не будем, но уверяю: тебе не будет скучно. Ты узнаешь столько нового, наконец-то научишься держать палочки для еды… Только вообрази! — А когда мне дадут посмотреть на внешний мир? — все возвращалась к этому Юкита. — Я же смогу увидеть его? Губы Акайо сжались в широкую трубочку, потом нижняя губа проплыла под верхнюю, исчезнув за рядом слегка желтоватых передних зубов. Юкита заметила, как концы волос Тишины легко коснулись впадины между его ключицами, где пролегает трахея, потом побежали вверх и обернулись вокруг шеи. Сдавили ее. Юкита вдруг осознала липкое движение и на своей шее. Хотела содрать волосы с нее, но рука дернулась вниз. Еще раз — снова падение. Еще раз — ноготь коснулся липкой зеленой пряди и начал драть ее, драть и драть, и сдирать, и… — Что ты делаешь? — обеспокоенный голос, чуть не сорвавшийся на крик, прозвучал прямо над головой. — Перестань, быстро! — Я хочу прогнать ее. Она мешает, — невозмутимо ответила Юкита, усиленно впиваясь в зеленые волосы. Акайо перехватил ее руки, и глаза его заметались между расковырянной кожей и пустым углом, куда смотрела девочка. Потом Он втиснул ее голову в свои ладони и стал что-то нащупывать на затылке, хмурясь, сливаясь с безумно белым окружением под громкое тиканье часов. — Ты до сих пор плохо отходишь, — обеспокоенно произнес Он. Юкита едва могла разобрать его дальнейшее бормотание. — Высока вероятность, что… конец… или, по крайней мере… реализацию приостановят, если я… Нет-нет, так нельзя… Не сейчас… Юкита не двигалась. Она наблюдала за чем-то новым, за неизвестной игрой чужой мимики. Потому что янтарь никогда прежде не превращался в блеклое золото. И эта метаморфоза казалась крайне любопытной. Акайо улыбался, а в тусклом блеске радужки отражались сомнения, запутанный клубок гниющих ниток, что-то ненасытное, пожирающее и блеск, и эту улыбку и мучающее бледные губы редкой судорогой. «Что-то» превратило янтарный цвет в грязный коричневый, дрожа перетекающий в серый. И даже, когда обновленной улыбкой Акайо вдохнул в себя жизнь, Он продолжал казаться Юките знакомой задачей с измененными условиями. Это ли не так называемый «страх»? Или нечто другое? Юкита моргнула пару раз, чтобы не показалось, что она смотрит слишком долго. Акайо говорил, что нагло разглядывать людей — невежливо. — Слушай, насколько часто тебе является подобная галлюцинация? — спросил Он по-обыкновенному мягко и отпустил ее, распрямив спину. — Я полагал, что мы давно с ней расправились. — Нечасто. Просто сегодня тихо. — Подняв голову вверх, Юкита указала тонкой рукой на потолок. — Вентилятор не работает. Поэтому Тишина сидит здесь весь день и смотрит на меня. Губы Акайо дернулись. Едва уловимо и странно, как если бы их рефлекторно свело от лимона. Юкита думала, что Он кривится на Тишину, что тоже хочет прогнать ее. Откуда же было знать, что тогда Акайо всеми силами старался не засмеяться? — Юкита, понимаешь, — начал Он, смотря в пустой белый угол, — пока ты думаешь, что «Тишина» реальна, я не смогу тебе помочь. Что я говорил? — Не концентрироваться на чувстве одиночества, — заученной фразой ответила Юкита. — Да. — Он протянул руку, чтобы коснуться ее волос. Юкита не возражала, податливо склонив голову к правому плечу. Акайо, по его собственным словам, очень ценил эти прикосновения. — Я старался приходить к тебе так часто, как только мог. Почему ты все еще ее видишь? Юкита не смогла ответить. Вместо этого она посмотрела на Него невыразительными глазами. — Впрочем, в детстве у меня тоже был воображаемый друг. — Акайо усмехнулся, прищурившись. — Назвать себя мечтателем никак не могу, но друг все же был, потому что мне было одиноко. Позже я понял, что жить фантазиями — нерационально. Рациональнее их воплощать, чтобы они переставали существовать только внутри головы. Иметь хорошее воображение — прекрасно, но ты должна использовать этот ценный ресурс во благо себя и своей семьи. Семья. Точно, семья. Сколько всего она забыла? Акайо не смог восстановить все воспоминания, а те, что смог, размывались, не давали сфокусироваться и как следует их обдумать. Эти воспоминания не давали ровным счетом никакой полезной информации. Они были пустяковыми, неважными, но в них был какой-то мальчик с неуловимыми чертами (по собственным предположениям Юкиты им являлся Акайо). И Юкита звала его «Нии-сан» или «Аники». Ее голос был веселым тогда. Слишком веселым и непохожим на тот холодный, лишенный эмоций и живости голос, какой мог быть у покойника, если бы умершие умели разговаривать. Что касается других воспоминаний… Прошел месяц, а она все еще не может вспомнить имена своих родителей. — Понятно, — кивнула Юкита. — Вот и хорошо, что ты все поняла. Дома у тебя будет больше возможностей избавиться от «Тишины» раз и навсегда. — Он отвернулся, выпустил пальцы из ее волос и начал рыться в кармане своих черных брюк. — Но, как насчет того, чтобы немного сменить тему? Я кое-что принес. На раскрытой ладони Акайо протянул Юките круглую вещицу с торчащими по бокам концами разноцветной фольги. Юкита вытянула шею, чтобы получше разглядеть смятую надпись. — Шоколад немного подтаял, — сказал Акайо, легко касаясь обертки подушечкой большого пальца. — Зря я, конечно, засунул ее в карман… — Что это? — Юкита тоже дотронулась до вещицы — указательным пальцем — и почувствовала, как что-то мягкое внутри слегка проседает вниз, как подушка, когда на нее ложишься. Наблюдая за ней, Акайо улыбнулся и полностью раскрыл ладонь, как бы показывая сестре, что она имеет полное право взять «это» в руки. Теперь уже сестре. — Это конфета, — ответил Он после небольшой паузы. — Ее едят. Помнишь, я рассказывал тебе о шоколаде? Бери, бери. Не стесняйся. — Я думала, что шоколад больше. — Немного помедлив, Юкита коснулась руки Акайо и сгребла лежащее внутри нечто в свою ладонь. — И «конфета» не квадратная… — Конфеты бывают разные. Конкретно вот эта круглая и не просто шоколадная, — едва сдерживая смешок, Акайо согнул протянутую — и теперь уже пустую — руку в кулак и оперся на нее щекой. Наклонившись к согнутому колену и поставив на него локоть, Он сменил угол обзора, чтобы запечатлеть этот момент в своей памяти с разных ракурсов. Это мгновение так много значило для Него. И, возможно, много значило для Юкиты. — Она со вкусом клубники. Той, что ты уже ела вчера. Но вкус клубничных конфет в действительности сильно отличается от вкуса настоящей клубники. Юкита быстро развернула обертку с характерным хрустящим звуком. Тишина молчала все это время, но хруст слишком сильно полоснул ее по чувствительным ушам. Она раздраженно встала во весь свой высокий рост и направилась к девочке, ступая длинными и тонкими ногами, оставлявшими после себя характерные черные всполохи, чем-то напоминавшие осколки стекла. Зеленые волосы снова тянулись в сторону Юкиты, но на этот раз желали избавиться от странного предмета в ладони, словно это была бомба. Взорвется - и белая комната взлетит на воздух. Взорвется - и господство Тишины закончится. Начнется новая эра. — Съешь конфету - и сможешь носить фамилию Ишимори, — продолжал Акайо тягучим голосом, словно нараспев. Он, кажется, сказал что-то еще, но последние Его слова потонули в глубинах ее памяти. Она попросту их не запомнила. Юкита отдавала конфете все свое внимание. Круглая, приятного коричневого цвета с блестящей из-за яркого света верхушкой. Она приятно пахла. И так же приятно чувствовалась на языке, когда Юкита осторожно положила ее в рот. Когда это случилось, Тишина взревела и упала на колени. Ее волосы осыпались на пол, словно иголки у рождественской елки. Молочный шоколад и приторный клубничный вкус смешались, Юкита широко распахнула глаза. Голова заболела — в затылке неприятно ныло. — Ну как? — Она и не заметила, что Акайо в нетерпении подсел ближе. — М-м… В тот момент ей сильно хотелось что-то вспомнить. Но то ли мозг блокировал определенные сигналы, то ли одного только шоколада было не достаточно. В исступлении Юкита медленно жевала первую в своей новой жизни конфету и не могла понять, почему ее вкус кажется таким знакомым. Тишина злобно шипела, но каждый раз, как конфета сминалась зубами, болезненно припадала к земле. Шипение превращалось в тихие и жалкие хрипы, словно ее саму сейчас жевали. Юкита смотрела сквозь Тишину опустевшим взглядом. Сладкий вкус пережеванного шоколада вводил ее в транс. — Вкусно… — сделав глоток, Юкита ответила почти шепотом. Акайо удовлетворенно кивнул. — Навевает какие-нибудь воспоминания? — Воспоминания?.. — Ты очень любила клубничные конфеты, — коснувшись ладони Юкиты, Он заботливо забрал помявшийся фантик и спрятал его в своем кулаке. — До того как попала в автокатастрофу. — Нет, ничего… такого. Юкита не совсем была уверена в том, что не лжет сама себе. Акайо же удовлетворенно кивнул во второй раз — его устроил такой ответ. Тишина потянулась к кровати тощей рукой с загнутыми, точно в приступе, пальцами. — Тогда пойдем. — Он резво поднялся на ноги. — Родители хотят, чтобы сегодня ты обедала с нами. — Так сразу? — неуверенно спросила Юкита, тоже поднявшись вслед за братом. — Мне… нужно собраться с мыслями. — Волноваться — нормально. Но все будет хорошо. Только не говори матери, что я дал тебе конфету. Она считает, что есть конфеты на голодный желудок очень вредно. Если не скажешь, то все точно будет хорошо. — Улыбка вновь тронула губы Акайо. — Дай мне руку. — Да… как скажешь. Тишина хищно ухватилась за маленькую ногу, не дав девочке сдвинуться с места. Юкита протянула руку по велению брата, но лодыжка намертво прилипла к белому полу. Акайо нахмурился и, заключив крохотную ладонь в свои изящные пальцы, резко потянул детское тельце на себя. Накренившись, точно корабль, столкнувшийся с препятствием, Юкита качнулась и уткнулась носом в чужую грудь. — Не заставляй меня делать вывод о том, что ты все еще не готова, — спокойно прошептал Акайо ей на ухо, но Юкита слышала, как часто бьется Его сердце. — Как Ишимори, ты должна отбросить все, что было в этой комнате. И «Тишину» в том числе. — Я сделаю все возможное. — Не совсем понимая, что значат Его слова, Юкита приподняла подбородок. — Я готова. — Я… и не сомневаюсь, что ты не разочаруешь меня. — Акайо отлепил сестру от себя и поставил рядом, положив руку на плечо своей маленькой копии. — Постарайся не развеивать мою уверенность… И все будет хорошо. Все будет хорошо. А теперь… Пошли, нам нужно показать тебя родителям. Тогда Юкита не знала, какой глубокий подтекст Акайо вложил в свои слова. И тем не менее, на задворках ее памяти последняя фраза брата звучала иначе. На задворках ее памяти Акайо говорил, странно улыбаясь: «Пошли, нам нужно показать родителям мое творение» И Юкита шла за ним, навсегда оставляя позади белую комнату как прошедший этап ее недолгой жизни.