* * *
Школьный класс, чей покой хранили лунные лучи, выглядел как минимум загадочно. А как максимум — почти безжизненно. Бабочки, порхая перед глазами, немного вдыхали жизнь в это место каждый раз, когда их крылышки соприкасались, но хоть полная луна и была хорошо видна в широких незашторенных окнах, кроме нее и темного беззвездного неба, не было ничего. Как будто именно этот конкретный класс вырвали из реальности и поместили в раскрашенную кем-то коробку. Подобные мысли невольно навевали Юките воспоминания о фальшивом окне в ее комнате. Парты стояли такими ровными рядами, что было в этом что-то неестественное. Неправильное для реального мира явление. Мрак струился между партами и ножками стульев, доходил до ног Ишимори и убегал дальше, туда, где находилась запертая дверь. За ней должен был быть коридор. Но, если приглядеться и долго смотреть в маленькое стеклянное окошко, то можно было увидеть лишь темноту. Затягивающую в себя темноту. Словно раскрашенная коробка не просто находилась вне реальности, а поглощалась черной дырой. Стрелки часов двигались настолько медленно, что, казалось, замерли. И только секундная стрелка еще ползла, но так медленно, что ее движение едва улавливалось глазом. Юкита не имела ни малейшего понятия о том, как здесь оказалась, но выхода не было. Белые бабочки невыносимо медленно кружили перед носом, садились на плечи и, вспорхнув, повторяли цикл снова и снова. Чем дольше Ишимори находилась в этом месте, тем больше бабочек становилось, но летели они всегда в одну сторону. Их маршрут всегда образовывал незаконченную окружность, словно они и правда подчинялись какому-то алгоритму и не могли поступить иначе. Каждая новая группа бабочек не вмешивалась в окружность другой и порхала на определенном, одинаковом друг от друга расстоянии, не смея прикасаться к Юките, как это делали бабочки, что были к ней ближе всего, вместо этого взмывая вверх. И когда бабочек стало настолько много, что последняя полуокружность почти касалась доски, Ишимори мотнула головой, прогоняя транс, в который невольно вводили ее эти повторяющиеся действия. Это позволило ей наконец заметить окружность, мелом нарисованную на доске. «Вселенная замедляется; я склоняю голову», — гласил текст, нацарапанный рядом. С другой стороны было нацарапано еще несколько строчек: «Вечности нет. Есть лишь «сейчас». Секунда пройдет — и все изменится». — Не бойся, это сон, — произнес детский голос ровно в то мгновенье, когда бабочки резко ускорились. — Или, может, мы правда находимся на равнине высокого неба. — Кто ты? — спокойно спросила Юкита и попыталась сделать шаг вперед, но у нее ничего не вышло. В комнате, кроме нее, по-прежнему никого не было. — Всего лишь ошибка твоего неисправного сознания, — так же спокойно пояснил голос, и в этот момент траектория движения бабочек изменилась. Отныне их пути образовывали законченные окружности. — А может, это ты ошибка, жертва детерминизма? — продолжил голос без тени ехидства или злорадства. В нем слышалось сочувствие. Даже тогда, когда он зазвучал тише. — Хотя, наверное, мне не стоит так говорить. И я ведь… доподлинно не знаю, что ты такое, Юкита-тян. Краем глаза Юкита уловила нормализовавшееся движение секундной стрелки. Таинственный детский голос и произносимые им слова не вязались между собой и вызывали вполне понятный диссонанс. Поэтому Ишимори невольно ощущала дискомфорт, но ничего не могла с этим поделать. Даже свободно двигать головой не получалось. На каждое ее движение будто накладывали эффект замедленной съемки. — А-а, тебя смущают мои слова, сестренка? Прости, я перестану. — Через резко повысившийся тон голоса Юкита почувствовала чужую улыбку. И даже смогла представить ее в своей голове. Широкую, радостную. Счастливую. Прямо как на той фотографии из архива. — С братиком поведешься — от него наберешься, так? В конце концов, я ведь ошибка твоего сознания. Бабочки начали постепенно покидать клетку алгоритма и сознательно попадать в капкан нового. Те, что были ближе всего к доске, подлетали к нарисованной окружности, а остальные по очереди следовали за ними. Образовывая два симметрично по отношению друг к другу кружащихся потока, они вновь собирались в подгруппы, но эти подгруппы на этот раз находились друг от друга на определенном четко выверенном расстоянии не горизонтально, а вертикально. И когда Ишимори была готова спросить «Что здесь, черт возьми, происходит?», класс мгновенно погрузился в темноту. Луну будто бы выключили, как выключают настольную лампу простым нажатием кнопки. А там, где продолжали хлопать крылышками сотни бабочек, стало заметно нарастать точечное золото-зеленое свечение. Светлячки копошились внутри двух потоков, облепляли чью-то настолько низкую фигуру, что окружность на доске предположительно (в темноте было адекватно не разглядеть) находилась прямо над ее головой, и летели вперед, освещая путь хозяйке голоса. Она сделала шаг навстречу Ишимори, и ближайшие к ней бабочки упали замертво с характерным звуком падения бумажных журавликов. Услышав его, Юкита испытала чувство, сравнимое с прикосновением лапок муравьев, цепочками бегающих по венам на шее. До жути неприятное, волнующее… пугающее ощущение. Любого, кто боится насекомых, напугает ассоциация с муравьями, получившими свободу передвижения по его венам. Ишимори не боялась насекомых, но дискомфорт от подобной ассоциации испытывала. А может, и не от самой ассоциации вовсе. Но дискомфорт нарастал. Чем ближе становились светлячки и чем ближе становилась девочка, тем больше муравьев касалось вен своими маленькими лапками и тем больше Юкита старалась не захлебнуться чувством, опасно граничащим с паникой. Настоящим страхом. Иррациональным страхом, что заполнял собой сознание, по привычке отвергающее всякое иррациональное. Страхом, за которым не следовала боль. — Вот как… — тихо бросила девочка и остановилась. Светлячки закружились вокруг нее, позволяя Юките рассмотреть белую школьную форму и черные волосы, что неизбежно сливались с ночной темнотой. Один светлячок пролетел мимо мутно-зеленых глаз, чей растерянный взгляд намертво приковался к Ишимори. Второй же осветил слабую улыбку, которую постарались сымитировать ее тонкие губы. — Ты боишься… Стоило этому слову отчетливо прозвучать в голове, как симметрия бабочек нарушилась. Они хаотично заметались по классу, единым стремительным потоком пролетели мимо Юкиты, разделившись на две большие группы прямо около ее лица, и, пролетев над двумя крайними рядами парт, вернулись вначало. Прежде идеально ровно стоявшие парты заскрипели. Юкита затаила дыхание. — Мда… Перебор, — с явной досадой вздохнула девочка и щелкнула пальцами. Сквозь темноту снова прорезались лунные лучи, в свете которых ее бледно-призрачная кожа напоминала белый фарфор. Светлячки пропали. Как и бабочки, кроме тех, что устроились на плечах и указательном пальце Хибаты. — А я ведь думала, что такое появление покажется тебе эффектным. Возьму на заметку, что думать надо поменьше. — Мне редко снятся сны, — пробормотала в ответ Ишимори. — Но если это сон, то что ты в нем делаешь? Что это за фарс? Девочка наклонилась вправо и выставила одну ногу в сторону, чтобы поддерживать равновесие. Только сейчас Юкита заметила, что от ее рук тянутся вниз прозрачные цепи. На своих руках и ногах Ишимори увидела то же самое. — Меня зовут Накахара Хибата. Но ты можешь звать меня эта Хибата. Рада наконец-то увидеться с тобой, сестренка, — представилась девочка, не переставая улыбаться. — Я здесь только потому, что мозг твой сейчас… уязвимее некуда. Братик наверняка уже все понял и страшно злится… — Что не так с моим мозгом? — сразу спросила Юкита, включая «дурочку». Дальнейшие слова Хибаты ее нисколько не удивили. — С твоим… Да, с твоим мозгом не так все. — Легким движением Хибата постучала по собственному затылку, и у Ишимори опять перехватило дыхание. — Помнишь, как Акайо-кун трогал это место на твоей голове? Кажется, та, кто находится там, сейчас недоступна. И поэтому я здесь. Здорово, да? Я могу общаться с сестренкой Юкитой, пока в реальном мире не взойдет солнце… И Бог мне не помешает. — Тихо засмеявшись, она перевела взгляд туда, где за окном сияла полная луна, будто бы ставшая больше. — Кстати, как ощущения? Не тошнит? Юкита не ответила, проигнорировав все вопросы. Словно бы в ответ на эту дерзость бабочка, сидевшая на плече Хибаты, вспорхнула и покружилась вокруг головы Ишимори несколько раз, прежде чем вернуться обратно. — Не тошнит, значит. Отлично! — Хибата хлопнула в ладоши, и вместе с этим резким движением дернулись прозрачные цепи. — Образ достаточно четкий, но движения затруднены… Ах, не важно. Главное, что ты способна меня слушать, сестренка. Иначе я зря сюда тащилась, что ли? — Может быть и зря, — безучастно бросила Юкита. — Холодно. Не нравится, когда говорят загадками, да? — вздохнула Хибата. — Очень жаль. Ведь тебе их еще очень и очень долго придется терпеть согласно плану. Ишимори почувствовала легкое головокружение. Она до конца не понимала, чем это было вызвано, но мысленно согласилась с тем, что количество экстраординарных личностей в ее жизни неизбежно увеличивалось в геометрической прогрессии, из-за чего нервы попросту не выдерживали. — Что-то для простой галлюцинации ты слишком разговорчива. — Юкита сощурилась. — Если это сон, то я просто могу проснуться. Мне совершенно не нравится перспектива общения с давно умершим человеком. Послышался снисходительный смех. — Умершим? Ах да, точно-точно, припоминаю… Занятно… Ты, кажется, спросила, что это был за фарс? — Хибата изобразила на лице глубокую задумчивость. — Однажды ты сможешь прорваться к состоянию небытия. Вполне возможно, что с чужой помощью… Хотя и без нее ты прекрасно себя ломаешь. «Ты достигнешь реализации и узнаешь об этом всем своим существом, когда окажешься в центре абсолютного ничто, в центре бесконечного круга»… Но, как писал далее в своем откровении один мудрый человек, чтобы быть в центре круга, надо быть самим Буддой. А ты не Будда. Ты не так совершенна, как совершенен Бог и совершенен этот круг. Понимаешь, что я хочу сказать или иносказательная речь слишком сложна для тебя? А ведь одно из свойств человека, отличающего его от животного или простого ИИ — возможность понимать речевые намеки. — Она улыбнулась, и улыбка ее тут же надломилась, позволив Ишимори заглянуть вовнутрь этого разлома. В отличие от Хибаты на снимке, улыбка этой Хибаты скрывала в себе множество смыслов, как и слова, что она произносила с совсем не детским напором. — Тебе крышка, потому что ты несовершенна. Именно это мне хочется до тебя донести. — Направив взгляд на Ишимори, эта Хибата прекратила широко улыбаться, но легкая полуулыбка все еще крепко держалась на ее губах, словно она, как и Нисемоно, не могла перестать улыбаться под страхом смерти. — Так что внимательно слушай меня, не задавай вопросов, бездарно тратящих время, и я помогу тебе компенсировать твое несовершенство. — Хорошо, — ответила Юкита почти шепотом. — Говори, что ты там хоте… В это мгновение мозг Юкиты уловил импульс. Импульс, заставивший ее, уже немного привыкшую к некой заторможенности этого места, необычайно легко согнуться пополам и упасть на колени. Хибата наклонилась над ней, приподняв пальцами ее подбородок. — И вновь спрошу, как ощущения? Больно? Боль медленной, плавной поступью шла по кругу, чей радиус с каждой секундой увеличивался. Все так же легко отняв руку от живота, Ишимори с удивлением обнаружила кровь на своей ладони. Кровь, что неестественным розовым цветом напоминала обыкновенную краску. — А, не обращай внимания. Это цензура, — выпрямившись, Хибата отряхнула руки. Юкита, морщась, продолжала смотреть на свою окровавленную ладонь. — Извини. Мне просто нужно было кое-что проверить в рамках реализации скромного проекта. — Какого проекта? — невольно спросила Ишимори, пропустив сдавленный смешок. — Ты давно мертва. — Ах, да. — Глаза Хибаты на мгновение слегка расширились. Смесь самых разных чувств, плескавшихся в зеленой мути и, подобно простейшим соединениям в первичном бульоне, прилипавших друг к другу, образовывала что-то совершенно новое в ходе этой маленькой эмоциональной эволюции. Новое, похожее на парадоксальный союз страха и хищного удовлетворения. — Но запомни, сестренка, одну простую истину. Смерть не освобождает от обязанностей и горящих сроков. — Снисходительно улыбнувшись, Хибата тут же скрыла эту улыбку за приложенной к губам ладонью. — Если ты, по причине смерти, не завершила научно-исследовательский проект… это не освобождает тебя от его сдачи, потому смерть не является уважительной причиной. Это знание очень пригодится тебе в университете. Кроме того… не совсем корректно называть меня умершей. — Улыбка постепенно начала сходить с ее лица, но Юкита этого не видела. — Во-первых, неэтично каждый раз напоминать мне об этом. Во-вторых, не существует однозначной границы между живым и неживым — вся природа одухотворена, хоть и в разной степени. Даже ты, как прямое воплощение белого цвета, сейчас с легкостью можешь назвать себя скорее мертвой, чем живой. В-третьих, раз уж так не хочется принимать меня за галлюцинацию, можешь использовать слово «ками». — Она вновь отвернулась от Ишимори, чтобы та не заметила легкое раздражение на ее лице. — И, кажется, тебя просили не задавать вопросов. Я больше не намерена причинять тебе боль, так что не заставляй меня делать это снова. Лучше поговорим, наконец, о сути. Из-за закрытой двери в классе появились новые пролетевшие сквозь нее бабочки, что в своих лапках несли знакомую Юките книгу. Каким именно образом им это удавалось, для Ишимори оставалось загадкой. — Ты же забрала книгу, не так ли? — Когда «Десять негритят» оказались в руках Хибаты, она продолжила: — Очень надеюсь, что эта часть плана сработала. Потому что книга тебе понадобится. «Пергаменты не утоляют жажды. Ключ мудрости не на страницах книг», но в нашем случае загадка, разгадку которой найти должна ты, сокрыта в них и только в них. Стоило последним словам прозвучать, и вокруг Хибаты вновь закружились потоки бабочек. Куда менее зрелищно, чем при ее появлении, но все еще впечатляюще оба потока слились в один единственный, направленный против часовой стрелки. — Прямее уже некуда, сестренка. — Она бросила на Юкиту хитрый взгляд, прежде чем раствориться в белом потоке, словно душа, разорвавшая круг сансары. — Возьми с собой книгу. У Хаттори-чан для тебя кое что есть. Ее мутные глаза как будто бы прояснились, но почему-то перестали быть зелеными. Последнее, что Юкита видела, прежде чем проснуться, — светлая голубизна, холодная и пустая.* * *
Акайо стоял над ней, напряженно вглядываясь в белые волосы, которые произвольным образом лежали на такой же белой подушке. Взгляд Юкиты был направлен чуть выше воротника выглаженной рубашки, и Акайо, чувствуя его на себе, кажется, разбирал Юкиту на атомы собственным. Пребывавшая в замешательстве Ишимори не могла понять по пустым глазам брата, зачем он дожидался ее пробуждения, находясь в непосредственной близости. Это было на него не похоже. — Доброе утро, — наконец сказал Акайо, вполне спокойно и дружелюбно. — Как тебе спалось? — Хорошо, как обычно, — осторожно ответила Юкита и села, попутно смяв в руках края одеяла. — А как ты спал? — Чудесно. — Он улыбнулся, слегка болезненно сощурившись. Синяки под глазами отчетливо выделялись на фоне густых белых ресниц. — Когда ты в последний раз заряжала телефон? Я не смог его включить. — А… говоря об этом. — Юкита усмехнулась. — Кажется, он сломался. Характер взгляда Акайо мгновенно изменился. Но Ишимори было далеко до понимания истинного его значения. — Исключено. — Может, сломался не телефон. — Юкита пожала плечами. — Может, сломалась Ютсу. — Исключено, — спокойно повторил Акайо. — И все же… телефон на некоторое время я заберу, хоть это и крайняя мера, на которую, я надеялся, что никогда не пойду. — Юкита услышала легкий, почти воздушный смешок, что, будь они на улице в ветренную погоду, слабо колеблющейся волной затерялся бы в движении других молекул воздуха. — Надеждам… свойственно не оправдываться. — Брат, почему ты так боишься, что я надолго останусь без Ютсу? — вдруг спросила Юкита, чем вызвала на лице Акайо рефлекторную мышечную реакцию: губы приоткрылись без его ведома, ресницы дрогнули вместе с приподнявшимися верхними веками, а брови изогнулись, невольно очертив собой форму оправы очков, съехавших к кончику носа. Впрочем, лишь на долю секунды. — Почему тебе так важно, чтобы телефон всегда был при мне? Неужели ты думаешь, что я не способна жить без ее помощи? — Глупая. — Неожиданно для Юкиты уголки губ Акайо снова приподнялись, но оттенок его новой улыбки, казалось, был куда глубже предыдущего и выражал такое же незнакомое Юките чувство, как и его глаза, наполнившееся необъяснимо душащей теплотой. — Я всего лишь хочу, чтобы ты была в безопасности. Каждый раз, когда брат начинал говорить о безопасности, Юкита невольно замолкала. Спорить с ним было бесполезно. Сам смысл спора с тем, кто смотрел на нее с позиции снисхождения, как на ребенка, который способен на все и ни на что, терялся в золоте, в его глазах, пустых и глубоких от случая к случаю. — Поэтому я принес временную замену, — серьезно сказал Акайо, протянув вздрогнувшей Ишимори миниатюрную куклу на раскрытой ладони. — Наш с Сатору-куном проект для научной выставки. С Ютсу я планирую разобраться до вечера, так что, пожалуйста, если столкнешься с президентом Биоинженерного клуба, да и даже если не столкнешься… передай ему эту куклу к концу дня. — Сатору-кун? — удивленно спросила Юкита. — Прости, не знаю его. Как он выглядит? Во взгляде Акайо редко когда снисходительность перевешивала импровизированную чашу его эмоциональных весов, но сейчас в этом пресном золотом море было столько снисходительности, что ею можно было напиться и получить что-то сродни симптомам водной интоксикации. — Я не люблю ложь, сестра, но когда ты пытаешься солгать мне, признаю, это выглядит очаровательно. — Он взял ее за руку, несколько более резко, чем того требовал его замысел, вложил в нее куклу и, прежде чем Юкита успела сделать это самостоятельно, загнул ее пальцы, не дав временной замене Ютсу упасть на пол. — Красивая? В последних своих работах я стал уделять больше внимания дизайну, внешней оболочке. Хотелось бы узнать честное мнение насчет моих… эстетических изысканий. — Постой, как ты… — Это же очевидно. Я часто общаюсь с Нисемоно-куном, — быстро ответил Акайо так, словно этот факт был совершенно не важен и, наконец, отпустил ее руку. — Проект, конечно… экспериментальный. Но в теории, если тебе интересно, такая кукла может быть особо полезна для деятельности дисциплинарного комитета. Маленький размер позволяет проникать в труднодоступные места, но основная ее прелесть далеко не в этом, а в способности к биометрической идентификации на основе отпечатков пальцев. Правда, только в пределах академии. Доступа ко всеобщей базе данных Японии у куклы нет. — А к базе академии есть? — спросила Юкита, вспоминая о той базе, что ей показывала Хаттори. При поступлении в академию у каждого будущего ученика снимали отпечатки пальцев и заносили в реестр местной системы. Но никто не знал, зачем, ведь не было случаев, в которых существовала необходимость обнародования биометрических данных учеников. Или, может, история академии о них просто умалчивала. Во всяком случае, снятие отпечатков пальцев считалось всеми не больше чем формальностью. — Конечно, одолжил у студенческого совета. — Он едва заметно усмехнулся, а Юкита невольно вспомнила, как Нисемоно «одолжил» скальпель у президента Биоинженерного клуба. — Я уже протестировал куклу на отпечатках пальцев Сатору-куна. Но одной проверки недостаточно. Так что, если кто-то тебя коснется… — Брат. — Я шучу. — Он рассмеялся, низко и несколько вкрадчиво, словно бы этим смехом подтверждая собственные слова и им же задавая вопрос, призванный посеять сомнение насчет их правдивости. — Главное, просто носи куклу с собой сегодня. И, прости, повторю свой недавний вопрос, но немного в другой формулировке: тебе она нравится? Раскрыв ладонь, Юкита едва не вздрогнула, когда темно-карие глаза игрушки бездушно уставились на нее. Кукла села, и из-за механического движения ее ног Ишимори почувствовала приятное прикосновение белого бархата. Длинные белые брюки на ней напоминали брюки формы дисциплинарного комитета, но укороченный черный пиджак с золотой каймой, из-под которого струилась белая ситцевая блузка, сбивал эту ассоциацию. Черный полупрозрачный шарф немного съехал с ее шеи, поэтому кукла, словно живая, дернула за его более короткий конец, чтобы сравнять по длине с другим. В этот момент Юкита заметила шарниры, соединяющие части ее маленьких пальцев. — Не знала, что ты умеешь шить, — ответила Юкита с тихим смешком, хотя ее не покидало ощущение, что эту куклу она уже где-то видела. — Если будет нужно — я научусь делать прутики из нержавеющей проволоки, — пробормотал Акайо, спонтанно улыбнувшись. — Рад, что смог тебя удивить. Удивить он и правда смог. Но очень вряд ли, что Акайо осознавал, насколько. Короткие каштановые волосы куклы были ассиметрично подстрижены. Стрелки декоративных золотых часов с цепочкой, закрепленных на ее поясе, остановились где-то ближе к вечерней половине циферблата. Голову украшала заколка из белых кружевных цветов. Пустые глаза куклы, напоминающей кого-то, продолжали изучать лицо Юкиты, пока губы игрушки растягивались в дружелюбной, но неестественной улыбке продавца-консультанта. — Здравствуйте, сестра создателя, — прозвучал искаженный голос. — Меня зовут IMEI. Чем я могу помочь вам?* * *
Незадолго до начала занятий в лаборатории президента Биоинженерного клуба собрались два человека. — Доброе утро, Сатору-кун. — Нисемоно показал Куросаве свою обыденную легкую улыбку. — Ты спал? — Нет. — Свободной рукой Куросава раздраженно поправил очки с запылившимися стеклами. — Что за идиотский вопрос, монохромный фрик? Наедине с этим человеком ему не хотелось кривляться. Наедине с этим человеком он не чувствовал себя хозяином положения и надеялся, что дротик когда-нибудь не промахнется. Но он промахивался. Постоянно. Впрочем, Куросава не расстраивался. Это лишь означало, что ему следовало совершенствовать навыки игры в дартс. И он совершенствовал. Но, чтобы наконец сжить Нисемоно со свету, простого совершенствования было не достаточно. Тем более что у Сатору были задачи поважнее. — «Что?», а не «Че»? Ах… Как же я люблю, когда ты не используешь лексику янки и разговариваешь, словно ты нормальный человек, Сатору-кун… — Нисемоно улыбнулся чуть шире, и эта улыбка едва не вызвала у Сатору приступ тошноты. — Рад, что ты на верном пути к исправлению. Не ровен час, заговоришь стихами? — Стихами? О да, я знаю отличные стихи для тебя. Нецензурные. К чему ты вообще каждый день задаешь мне этот вопрос, если сам знаешь о моем недосыпе? — С парадоксально легкой руки Сатору колба оказалась в подставке. — Да, черт возьми, я умею разговаривать нормально! Но с тобой у меня разговор короткий. Пошел-ка ты на… — Ты разбивал камеры, помнишь? Много раз. Непозволительно много раз. — Указательный палец Нисемоно поднялся в верх и вместе с остальной рукой коснулся шкафа с реактивами. — И шкафом пытался закрыть дверь, чтобы я не вошел… Ай-яй-яй… Нехорошо… Ты лжец и преступник, Сатору-кун. Как я могу быть уверен в том, что достаточно хорошо тебя знаю и правильно представляю себе твою модель поведения? Сатору, до этого увлеченно работавший с какими-то склянками, теперь напряженно смотрел на Нисемоно, что заявился к нему без предупреждения. Было у него такое пристрастие, свойственное кошкам или крайне нехорошим людям, которых обычно называли «крысами». Впрочем, Нисемоно ею и был. Не просто крысой, — чудовищем, ровно настолько же отвратительным, насколько гениальным. — Я не преступник, — сказал Сатору и с силой выдохнул, повернувшись обратно к склянкам. — И лжец не лучше, чем ты. Я камеры разбивал, потому что хотел конфиден… — Поморщившись от раздражения, он приподнял очки и потер переносицу указательным пальцем. — Конфиденциальности своих исследований! — Конфиденциальность это плохое слово, Сатору-кун. Забудь его. — Нисемоно усмехнулся, прежде чем добавить: — Оно совершенно не применимо к реальности… Особенно когда дело касается чего-то, что ты пытаешься от меня скрыть… Хе-хе. — Пошел нахрен. — Ты разбивал камеры в надежде, что это как-то помешает президенту Хаяси контролировать твои попытки свергнуть ее с поста, — спокойно произнес Нисемоно и засунул руку в карман, искренне наслаждаясь замершим Куросавой. — Или же… ты думал, что сможешь продолжать эксперименты на учениках из классов нижней тройки… Ах, какая жалость. К сожалению, я все еще существую. Резко развернувшийся Сатору столкнулся с матрицами мнимых оттенков серого. В попытках сложить их он всегда приходил к новой матрице, с куда более концентрированными, но все теми же серыми цветами с мнимыми коэффициентами. Сам Нисемоно казался Куросаве мнимым коэффициентом. Числом, что совершало невозможное: при возведении в квадрат превращалось в отрицательное. Оно же, упрощающее всякому физику вычисления, никогда не могло описать реальности, так как в ней же и не существовало. Но Нисемоно существовал. И, казалось, своим существованием противоречил этой реальности. Если глаза человека и правда отражали его душу, то что творилось в душе Нисемоно, Сатору не знал. Даже не слова монохромного фрика, а его взгляды, его обманчиво легкая улыбка, этот раздражающе полетный тембр голоса… Они снились Куросаве в кошмарах. Он не мог скрыться от Нисемоно. Как бы он ни прятался, как бы ни пытался от него избавиться — Нисемоно всегда приходил. И даже когда Акайо-кун появлялся в лаборатории, Сатору не находил себе места, мучаясь от мании преследования. Противоречиво мертвые оттенки серого мерещились везде. «— Нам понадобится человек, — спокойно произнес Акайо, надевая перчатки. — Если победа на выставке — это наш приоритет… то я хочу, чтобы ты знал: нынешний прототип никуда не годится. Он не достаточно живой. Необходим человек. — Зачем? — Сатору удивленно оторвался от записей и взмахнул рукой, чуть не пролив кофе. — Разве для теста Тьюринга не достаточно монохромного фрика? Он заболтает кого угодно, даже робота! — Для вивисекции, — пояснил Акайо, повернувшись к Сатору с несвойственной ему легкой улыбкой. — Или вскрытия. Как повезет. А Нисемоно-куна я вскрыть не могу, ты сам знаешь. Куросава быстро понял, что пить кофе в этот момент было большой ошибкой. Стоило Сатору сделать глоток, как он тут же закашлялся. — Аха-ха-ха-ха… смешно. Я аж подавился. — Будь осторожнее. — Со свойственным ему спокойствием Акайо потянулся к лежащему на столе скальпелю. — Иначе я автоматически стану рассматривать твою кандидатуру на роль необходимого человека. — Остынь. Твои шутки давно перестали быть актуальными. Нам больше нельзя проводить эксперименты на учениках… — Сатору нервно усмехнулся. — Чертов монохромный фрик! — Я знал, что ты оценишь мой юмор, — перестав улыбаться, Акайо опустил руку и задумчиво посмотрел на хирургические инструменты. — Но нам определенно стоит его доработать. Я… подумаю, что можно сделать. Сатору отмахнулся. — Можешь не пытаться. Мы уже не успеем его переделать! — Как печально. — Без тени печали в голосе Акайо прокомментировал слова Сатору. — Не в моих принципах оставлять работу над изделием, пока оно не достигнет идеала. — Ну уж прости. — Сатору в легком замешательстве почесал затылок. — Дедлайн есть дедлайн. Лично меня все в нем устраивает. — Не обязательно успевать к выставке. Я лишь хотел сказать, что не оставлю работу над ним, пока не добьюсь того, что он станет отвечать моим требованиям. — Акайо снова от него отвернулся, и Сатору показалось, что кончик губ того снова изогнулся в улыбке. — И хочу привить тебе такое же отношение к своей работе.» — Не смей упоминать те эксперименты, — произнес Куросава, впрочем, подумав совершенно о других. — Как пожелаешь, — бросил Нисемоно, шурша оберткой откуда-то взявшейся конфеты, по-видимому, возникшей из кармана его брюк. — Хаяси — хренова моралистка! — неожиданно закричал Сатору. — Она не понимает истинной ценности научных открытий и на что ради них необходимо пойти. Думает, я опасен для общества, но при этом сама, по своей же глупости, делает академии только хуже! — О? — Нисемоно почти удивленно склонил голову набок, прежде чем отправить приторную шоколадную конфету в рот. — Ты так считаешь? — Да она претендент на премию Дарвина, — сухо пояснил Сатору, понизив голос, и тут же воскликнул: — Она превратила академию в тюрьму, Коссель на белки её разбери! — И разве ее стремление к дисциплине можно назвать плохим? Весь мир — это тюрьма. — Почти прожевав шоколад и почувствовав, как сладкий вкус клубники смешивается со вкусом тающего на языке какао, Нисемоно позволил себе короткий, но несколько холодный смешок. — Или, по крайней мере, твой мир, Сатору-кун. — Вот только не начинай нести свою философскую чу-ушь про меня и мою лабораторию, — протянул Сатору издевательским тоном и даже усмехнулся, уже смакуя пока не озвученные аргументы, готовые в любой момент опустить монохромного фрика, но не успел продолжить мысль. Нисемоно его опередил. — Если проводить параллель, то сейчас ты скорее заключенный, чем свободный человек, — задумчиво произнес он, приложив к нижней губе слегка испачкавшийся в подтаявшем шоколаде указательный палец. — Я, как твой надзиратель, слежу за твоим распорядком дня, за тем, чтобы ты в принципе не умер и не совершил каких-либо противоправных действий… Но, во-первых, я бы скорее назвал себя твоим тюремным психиатром, а во-вторых… это слишком поверхностное описание ситуации, в которой ты, мой друг, оказался. Сатору ненавидел, когда Нисемоно так делал. Слушая его иносказательную речь, Куросава, почти сам того не понимая, медленно выходил из себя. Чертовски медленно. Так, словно Нисемоно нагнетал пар в его маленький котел терпения, постепенно вытесняя остатки светлых чувств. Поэтому Куросава считал необходимым этот пар выпускать, иногда повышая голос или вытворяя что-нибудь эдакое, за что вся академия торжественно вручила ему репутацию фрика. «Знали бы они, кто здесь настоящий фрик», — неожиданно подумал Сатору, но вслух сказал другое. — Почему психиатр? — Роль психиатра в уголовных вопросах весьма занимательна. Он не специалист по вменяемости, но консультант по наказанию, — продолжая пребывать в задумчивости, Нисемоно начал плавно постукивать по губе пальцем. Лишь на мгновение остановившись, он все же слизнул с него шоколад. — Президенту Хаяси, время от времени исполняющей роль верховного судьи, свойственна некая модная нынче судебная стыдливость… Она стремится наказывать, но не причинять боль, лишать всех прав, не заставляя страдать, даже если это право на жизнь, хотя последнее ни она, ни Юридический клуб в целом еще не практиковали. В таких делах никак не обойтись без консультанта. Грамотного консультанта, разумеется, разбирающегося в человеческой душе и знающего, как затронуть эту самую душу, не причиняя вреда телу. — Наконец легкая полуулыбка тронула его губы, и Сатору показалось, что жизнь в мертвых глазах окончательно погасла. — Я идеально подхожу на эту роль, не находишь? — Да, ты идеально подходишь на роль того, кто выносит мозги, — ляпнул Куросава и отвернулся, не в силах выносить столь мертвый, но все еще парадоксально живой взгляд. — Ты хочешь донести до меня, что прямо сейчас препарируешь мою же душу, которая, как средство политической анатомии, должна заставить меня страдать? — «Средство политической анатомии»? — Сатору случайно вернул взгляд к лицу Нисемоно, когда тот пугающе весело повторил его же слова, и вздрогнул. Нисемоно засмеялся, уже не сдерживаясь. — Неужели… ты читал… Да-да, ты же читаешь книги, конечно… Ох, это становится интереснее… Ха-ха-ха-ха… — Легкий смех ласкал уши. Нисемоно словно бы специально смеялся в пределах частот, приятных для слуха человека и, как подумалось Сатору, даже вполне себе музыкально. — Ты… — Но тут голос его похолодел, а тембр, пусть и почти не утративший своей полетности, стал ниже. — …Ничего не хочешь мне рассказать? — А я должен? — У тебя не должно быть секретов от своего психиатра, иначе он не сможет продолжать тебя лечить и наказывать. Ради твоего же блага. — Улыбку Нисемоно нельзя было назвать оскалом, но она была крайне близка к тому, чтобы перетечь в это состояние. — Я же все равно узнаю, что ты скрываешь, так почему бы тебе самому мне не рассказать? Сглотнув, Сатору сделал глубокий вдох и поморщился. — Ты и так знаешь о моем плане свергнуть тупую Хаяси, монохромный фрик. — О, я говорю далеко не об этом. — Нисемоно засунул свои неприкаянные руки в карманы пиджака. — Хотя твое желание «свергнуть» президента Хаяси меня забавляет… — Только попробуй начать вставлять мне палки в колеса, — просипел Сатору, мысленно понимая, что закипает. — Тогда я смажу дротики пчелиным ядом и ты станешь первым человеческим подопытным в моем последнем исследовании! — Тебе следовало начать делать это раньше. Неужели ты думаешь, что попадание тупым дешевым дротиком кого-то убьет? И это я еще не говорю о сомнительной эффективности подобного применения пчелиного яда… — Нисемоно, смягчившись, взглянул на него со смесью насмешки и жалости. — Может быть, я и ошибаюсь на твой счет, но… не волнуйся, не планирую тебе мешать. Сатору знал, что Нисемоно был одной из тайных ищеек Хаяси, о которых ходили слухи. Он знал и то, что Хаяси не управляла академией самостоятельно. Прийти к такому выводу было нетрудно, ведь, обучаясь с ней в одной параллели и имея привычку наблюдать за явлениями флоры и фауны, Сатору примерно понимал, на что президент была способна. Старательная девушка из обеспеченной семьи, которая хочет немного контроля если не над своей, так на чужой жизнью, но не более. По сравнению с предыдущим президентом студенческого совета, Хаяси даже до мелкого диктатора не дотягивала. Но тонкий, удушливо легкий шлейфовый аромат диктатуры в атмосфере академии явно чувствовался. Вполне очевидно, что кто-то из токко ей помогал и, кажется, Сатору даже догадывался, кто. Но в вопросе Нисемоно мало было знать или хотя бы предполагать, чем он занимается. Куросава хотел бы думать, что достаточно хорошо понимает на что способен и Нисемоно, но вся соль была в том, что он этого не понимал. Нисемоно практически не поддавался изучению. Словно «странный металл», отличный по физическим свойствам от обычного металла, Нисемоно ненормально отличался от нормальных людей. Неопознанный, неизученный монстр. Опасный и дикий. Вот почему Сатору хотел, чтобы Нисемоно умер. Не умер, так исчез, словно легкая дымка от дуновения ветра. Но, испаряясь, Нисемоно всегда возвращался, как токсичный пар возвращается на землю кислотным дождем, поэтому Куросава хотел, чтобы тот умер. Нисемоно был слишком умен и слишком любил совать нос не в свои дела, чтобы оставаться в живых. Для этого человека, согласно наблюдениям Сатору, не существовало не только понятия конфиденциальности, но и этики, морали и, кажется, даже совести. Во всяком случае, каждое из этих понятий Нисемоно извращал так, чтобы оно работало на него. Куросава ненавидел такой тип людей. Они всегда мешали его работе. Нисемоно всегда мешал его работе… Почти всегда. Когда дело казалось свержения Хаяси (Куросава считал, что это слишком громко сказано), монохромный фрик подозрительно умывал руки, хотя Сатору уже давно ожидал от него какого-либо подвоха в отношении своего плана. Но до сих пор он не встретил почти никакого сопротивления со стороны Хаяси. А отсутствие действий со стороны Нисемоно беспокоило чуть ли не больше, чем когда он входил в свою «активную» фазу. — Президент Хаяси нужна этой академии. — Нисемоно прервал размышления Куросавы и достал одну руку из кармана. — Хотя, скорее… Ей нужен сильный лидер. Хотя бы его видимость… — Ты же сказал, что не будешь мне мешать, — ошарашенно бросил Сатору со стойким ощущением, что его мысли только что прочитали. — Или на критику моих действий твои слова не распространялись? — Здоровая критика нужна всякому политику, чтобы он смог хорошо управлять страной, — пробормотал Нисемоно со слабой улыбкой. — Повторяю: академии необходим сильный лидер. Цусима-семпай им не был и старался компенсировать свою слабость контролем чужого разума. Жестокостью по отношению к новеньким из низших классов. Поэтому его опасались. Как только Нисемоно упомянул контроль разума, рука Сатору неосознанно потянулась к шприцу с экспериментальной жидкостью, лежащему на столе, но так и застыла в воздухе под тяжестью обманчиво легкого взгляда. — Впрочем, стоило бы ему сойти с арены без мгновенной замены, как еще большие беспорядки охватили бы академию. Внезапно возникшая вседозволенность опьяняет любой ум, когда либо подвергавшийся психологическому или физическому контролю. Поэтому «Президент умер. Да здравствует президент!» — необходимый принцип, удерживающий эту маленькую конфедерацию от анархии. Ха-ха… Говоря это, я хочу, чтобы ты перестал обижаться на меня за то, что я якобы разрушил твою жизнь. — Нисемоно вздохнул с таким видом, с каким старшее поколение предается ностальгии, перебирая в голове теплые, но, однако, почти забытые воспоминания. — Ты просил меня не упоминать те эксперименты, но давай посмотрим правде в глаза. Цусима-семпай прямо под носом у директора академии решил создавать, по своей сути, оружие, которое влияет на разум людей, делая их послушными. Вместо того, чтобы попытаться повлиять на людей словами, ты, Сатору-кун, потакая его эгоистичным желаниям и своим идефиксам, брал учеников из классов нижней тройки и в ходе экспериментов сводил их с ума. Даже породил волну нервных срывов, в которой пострадало немало людей… Как нехорошо, Сатору-кун… — Прекрати выводить меня из себя, — процедил Сатору сквозь зубы. — Я же, черт возьми, просил больше не говорить об этом! Я исправился, ясно? Я больше не экспериментирую ни на ком, кроме крыс! Хватит уже каждый раз… — За все время наблюдения за тобой я заметил небольшой прогресс на пути к исправлению, но, в целом, ты все еще опасен для общества. Мечтаешь вернуться к экспериментам на людях, не так ли? — Нисемоно хитро сощурился и достал вторую конфету, с упоением наблюдая за тем, как нижнее веко правого глаза Куросавы начинало слабо дергаться. — В продолжение разговора о президентстве… Ах, задумав прикрыть ваше с Цусимой-семпаем скромное мероприятие по неизбежному уничтожению этого места, я всего лишь заранее позаботился о решении возможной проблемы и своевременно нашел президенту достойную замену. Но, по большому счету, мне все равно, кто стоит за рулем. Нет нужды делать президента Хаяси или меня основными объектами своей ненависти… Хотя, если ненависть дает тебе смысл жить… Ошарашенно посмотрев на Нисемоно, Сатору предпринял мысленную попытку ему возразить, но с языка так и не сорвалось ни слова. Куросава понимал, что если он не будет кого-то ненавидеть, то неизбежно взорвется. Хаяси стала той самой фигурой, на которую Сатору мог проецировать свою ненависть. Необходимая, но, впрочем, далеко не невинная жертва. Как и монохромный фрик, которого Куросава по большей части боялся, а не ненавидел. Но и ненавидел тоже. — Слушай, ты… Нисемоно тем временем продолжал. — Как я и говорил, академии просто нужен сильный лидер, — в очередной раз повторил он, откусил от конфеты кусочек и замер, приковав взгляд к шкафу с реагентами. Сатору почувствовал едва уловимый, но несколько противный запах клубники в молочном шоколаде. — Например ты, Сатору-кун, как думаешь, когда твой план сработает, сможешь ли ты стать достойной заменой президенту Хаяси? — Нисемоно вдруг посмотрел на Сатору с пронзительным интересом, как будто его и правда волновал ответ. — Я вижу, как хорошо ты проводишь политику расширения границ своей биоинженерной империи. И как правитель империи ты довольно хорош. Но… сможешь ли ты успешно управлять чем-то большим, более сложным, чем империя? Ты вообще думал о том, чем будешь заниматься после того, как свергнешь президента Хаяси? — Я не… — промямлил Сатору и вздрогнул. — Ты… Так! Я знаю, к чему ты ведешь! Он всегда к этому вел. Каждый их чертов разговор. — Какой ты умный, — снисходительно улыбнулся Нисемоно и сделал несколько шагов к шкафу. — Надеюсь, что мысли об антигуманных экспериментах и правда более не посещают твою голову… — Я же сказал, что… — И о преждевременной, совершенно не рациональной смерти… О, а я ведь сегодня ничего не ел, кроме сладкого, — неожиданно сказал Нисемоно. — Досадно. Сахарку у тебя не найдется, кстати? Попьем чай. По венам Сатору будто прошелся электрический ток. Мышцы его тела охватила судорога, а выражение лица еле заметно покосилось. Что-то черное, горячее импровизированно заполняло его грудь; что-то, похожее на деготь, раздирало его. Оно мешало дышать. — Да пошел ты нахрен. Я не буду пить с тобой чай! — всплеснул руками Сатору, чуть не задев колбу. — То же мне, герой европейского романа нашелся! Говоришь такую всю из себя загадочную херню, выносишь мозги тайными смыслами и, не беря за это никакой ответственности, хочешь мило попить чай? Может еще чаепитие в кукольном домике предложишь?! — Тебя так это беспокоит? Буквально минуту назад же хотел, чтобы я прекратил обсуждать былое. — Несмотря на протесты, Нисемоно открыл шкаф. Серый взгляд с холодной пытливостью стал проходиться по знакомым этикеткам. — Как-то не логично, Сатору-кун… Иль совесть все же нечиста? Сатору не мог больше это терпеть. По глупости своей, закипев, он ответил на чужую провокацию. Снова. — Заткнись нахрен! Костяшки худых пальцев с громким стуком ударились о дверцу шкафа. Нисемоно хватило быстрого взгляда на Сатору, чтобы без малейших колебаний дернуться в сторону и избежать удара чужого кулака. Куросава в очередной раз промахнулся. — Нечиста, значит. — Нисемоно ухмыльнулся. Сатору вытащил из-за спины вторую руку и, пользуясь мгновениями, в которые Нисемоно пытливым взглядом раздирал его глаза, предпринял еще одну попытку. В надежде на то, что она не станет фатальной. — Уметь управлять своей совестью — значит уметь держать под контролем свою душу… — Нисемоно продолжал улыбаться, но стоило ему скосить взгляд, как улыбка дрогнула. И стала еще шире. — Ой, а это что за штучка? Игла шприца с прозрачной, слегка желтоватой жидкостью пролетела в опасной близости от кожи монохромного фрика, но не задела его. Сатору едва не потерял равновесие и устоял на ногах только благодаря поддержке Нисемоно, со смехом схватившего его за ворот рубашки. — Пчелиный яд… Хорошая попытка номер… А-ах, я давно перестал считать разы, в которые ты пытался меня убить или ударить… — Легкий смешок с болью проник в голову Сатору и поселился внутри, словно инородное тело. — Прекрати злиться. — Я имею на это полное право! — Куросава дернулся изо всех сил, но хватка Нисемоно оказалась крепче, чем он думал. — Ты… Ты, блин, меня достал! — Прекрати злиться, — холодно повторил Нисемоно. — Сейчас же. — Власть и тяжесть, сквозившие сквозь этот легкий холод, заставили Сатору сцепить зубы от знакомого чувства. — До сих пор слишком быстро выходишь из себя… Не будь глупым ребенком. Лучше подумай о чае. То была злоба. Злоба, которая неизбежно овладевала Сатору в кульминации каждого разговора с Нисемоно. По какой-то причине именно в момент, когда пик был достигнут, Нисемоно прекращал свои попытки морально истязать его, но Куросава знал, что, стоит злобе поутихнуть, Нисемоно начнет все сначала. Этот порочный круг не удавалось разорвать. Сатору просто не мог не злиться. Злость заменяла погибшие клетки его нервной системы, словно соединительная ткань, а Куросава тонул в черном нефтяном озере. Не просто тонул: он в нем разлагался. Под напором черной злобы разлагались его чувства, мысли, рассыпались остатки разума. Он чувствовал, что так продолжаться не может, но и всплыть не мог. Злость поглощала его естество. — Красный? — глубоко вдохнув, спросил Куросава. Его измученный взгляд скользнул по лицу Нисемоно, который, уже потеряв к Сатору всякий интерес, снова задумчиво рассматривал содержимое шкафа. — И… у меня нет сахара, идиот, можешь не искать. — Я прекрасно помню, что он у тебя был, — парировал Нисемоно и отпустил его. — Да, красный, пожалуйста. И без всякого вкуса. Хватит и того, что ты пьешь лишь производственную пыль, называемую пакетированным чаем. Если она будет еще и с одним из тех химических привкусов… Решив не спорить, Куросава пожал плечами и неловкой походкой направился к столу. Простой электрический чайник стоял на беспорядочно разложенных бумагах. Он был уже наполнен, так что Сатору оставалось лишь нажать на кнопку и дрожащим взглядом проводить первые клубы пара, ворвавшиеся в сгустившийся воздух. Минуты закипания тянулись чертовски медленно. Сатору слышал позади себя возню, но не испытывал никакого любопытства. Он стоял с прикрытыми глазами и концентрировался на нарастающем шипящем звуке, как будто вокруг него не было ничего и весь мир его сузился до этого маленького чайника. — О, а ты говоришь, что сахара нет… — посмеялся Нисемоно совсем рядом. — Как это нет, когда вот он? Уже положивший чайный пакетик в кружку с налитым кипятком, Куросава почувствовал легкое головокружение и обернулся. Нисемоно привычно легко улыбнулся ему, пленяя взгляд Сатору на несколько мгновений, пока что-то металлическое не звякнуло о кружку. Сатору вздрогнул в момент, когда кружка необычайно быстро оказалась в руках Нисемоно, и тот начал помешивать ее содержимое, будто и правда добавил в чай сахар. Правда держал он железный конец, судя по всему, откуда-то взявшейся ложки, лишь двумя пальцами — большим и указательным. Остальные были сжаты, словно Нисемоно ими что-то держал. — Вообще-то, я сначала заваривал чай для себя, — пробормотал Куросава и коснулся правого виска похолодевшими пальцами. — Где ты сахар достал? У меня его и правда нет! — Нет сахара? — усмехнувшись, Нисемоно разжал ладонь, из которой тут же выкатился и упал на пол сахарный кубик. — А это тогда что? Сатору изумленно снял очки, а затем снова надел. — Откуда… — Надеюсь, что эта кружка не твоя любимая. — Сощурившись, Нисемоно опустился на колено, чтобы поднять кубик сахара и, слегка на него подув, бросить в чай. — Потому что после того, как я из нее попью, тебе нужно будет сдать ее в службу, принимающую химические отходы. — Тьфу, — скривился Сатору, впрочем, мысленно оценивший шутку. — Как ты можешь использовать еду, упавшую на пол? — У тебя не самый грязный пол, и я не привык растрачивать ресурсы зря. — Нисемоно вновь принялся помешивать насыщенно янтарную воду. — Да и что не сделаешь ради того, чтобы эффектно получить твое самое яркое удивление? — Чего? — Почти позабыв о чае, Сатору оперся рукой о стол. — Если я и удивлен, то скорее тому, какой же ты imbécile! — Бравировать французским, пусть и в ироническом ключе, — это запрещенный прием, — с легкой усмешкой прокомментировал его слова Нисемоно. — Но несмотря на твой страшный акцент и маленький словарный запас, я рад, что ты приближаешься к званию «сверхчеловека»… А как у тебя дела с чтением «Фауста», кстати? Недавно приметил у тебя эту книгу в сумке… Сатору подался вперед, оттолкнувшись от стола. — Ты рылся в моей сумке?! — Всего лишь заглянул. — Нисемоно, продолжая помешивать слегка потемневший чай, спокойно отступил на шаг. — Просто мне сейчас захотелось пошутить… Но вижу, что ты уже не особо настроен на иронию… Тебе… — Он позволил себе быструю, но больно полоснувшую по сердцу Сатору улыбку. — Следует пить чай вместо вина. Нервно засмеявшийся Сатору ощутил слабую щекотку в легких и чуть оттянул ворот рубашки. — Пей чай… и катись к черту со своей иронией! — Я рад бы к чёрту провалиться… — Перейдя на полушепот, Нисемоно поднес кружку к губам. — Когда бы сам я не был чёрт… Слова Мефистофеля прозвучали зловеще лишь потому что Сатору не нашелся, что на них ответить. Нисемоно пил чай в полной тишине. Только пальцы его свободной руки слабо невесть от чего подрагивали: то ли от страха, то ли от возбуждения. — А знаешь, хороший чай, — пробормотал Нисемоно, взглянув на Куросаву заблестевшими глазами. В этой серой пустоте вновь что-то загоралось и гасло — так же быстро, как загорается и гаснет свет при манипуляциях с переключателем. Но это что-то оттенялось плавающим в глазах Нисемоно блеском, смахивающим на признак начала лихорадки. Поэтому Сатору не мог не видеть ничего, кроме блеска и неопределенной улыбки, казалось, не подчиняющейся самому Нисемоно, но уже владеющей его губами. — В человеческой жизни нет радости, если в ней нет чая… Произошедшее следом вызвало в голове Сатору новое воспоминание. Замерев, он наблюдал за тем, как падает кружка. Она не разбилась, нет, но часть ручки откололась от ее основания. «— Принял решение отравиться, подумав, что не вынесешь позора? — Нисемоно крепко держал его за руку, не давая Сатору осушить кружку с растворенным в воде ядом. — Сатору-кун, ты что, кисейная барышня? В таких случаях принято вспарывать живот». Пока Нисемоно глотал ртом воздух, в целом учащенно дыша, на его щеках стремительно появлялся слабый румянец. Сатору ничего не делал. Сердце замерло от позорного предвкушения, как и он сам. Но Куросава почти не считал это позорным. Почти. Лишь два чувства омрачали собой предвкушение чужой гибели: непонимание и та незнакомая Нисемоно вещь, что называлась совестью. По мере ухудшения состояния монохромного фрика раздражение Куросавы росло, смешивалось с наслаждением, но в неравных пропорциях. Сатору все сильнее раздражался от долбящей голову совести и не понимал, как такой смышленый человек, несмотря на внешнюю схожесть этих веществ, мог спутать сахар с цианидом калия. — Шеелевский сын! — Сатору не заметил, как выкрикнул очередное фирменное ругательство и тут же перешел на более тривиальную брань. — Идиот! Дегенерат! Нисемоно пытался что-то сказать, но ни язык, ни губы, кажется, не слушались его. Он продолжал улыбаться, но болезненно, сардонически, как будто и не улыбался вовсе, а лениво скалился, обнажив часть верхних зубов. Взгляд тускнел. Лишался привычной пытливости. Стекленел, хотя Сатору не мог быть уверен в том, что это не было игрой его взбудораженного воображения. Впрочем, одно, благодаря яркой симптоматике, он знал точно. Нисемоно принял смертельную дозу. Его дрожащие руки маячили в области сердца, пока сам Нисемоно опускался на колени рядом с упавшей кружкой. Качаясь, словно пьяный, он искал опору, но пораженные слабостью руки мешали опереться о пол и скользили. Все это походило на пьесу, пусть и пугающе реалистичную. Нисемоно выглядел жалко, но идеально жалко с точки зрения театральной сцены. На самом деле, Сатору даже начинал подозревать, что монохромный фрик снова учудил невесть что, и происходящее — лишь великолепно поставленный спектакль, над которым Нисемоно мысленно смеялся. Но грань Ифуядзака между актерским мастерством и реальностью прочертил внезапный громкий стук. Нисемоно потерял сознание. Как обычный человек. Сатору всегда мнил его чем-то сверхъестественным, аномальным. Нечеловеческим, в конце концов. Смерть Нисемоно казалась нереальной. Но он лежал перед ним, его дыхание слабело, пальцы редко дергались в угасающей судороге. Сатору понял: происходящее не было спектаклем. Счет шел на секунды. — Неужели… это отродье эволюции сдохло? — неверяще спросил Куросава и ощутил, как вибрация его взволнованного, подпрыгнувшего на слоге «до», голоса привела волны мурашек в судорожное движение. — Неужели я… Он мог ввести монохромному фрику раствор глюкозы внутривенно, хоть со смертельной дозой это не дало бы существенного результата. Мог смешать нитрит натрия с тиосульфатом натрия и спасти Нисемоно, что судорожно балансировал на ниточке жизни и был готов сорваться в бездну вневременья и смерти, стоило наступить паралитической стадии. Но Сатору стоял и смотрел. Наблюдал за тем, как Нисемоно задыхается. И чувствовал жалость. Жалость, некстати перекрывающую всякое наслаждение, но и не дающую сделать шаги на пути к спасению, поскольку наслаждение все же присутствовало. Сатору хотелось наблюдать моменты уязвимости Нисемоно дольше. Со всей своей жадностью он впитывал уходящие секунды чужой жизни так, как будто они прибавлялись к его собственной. И тонул в черном озере. Но в другом. Не таком удушливом, вызываемым злостью и раздражением, а в опьяняющем. И сладком. Сатору испытывал жалость. Но его состояние было близко к состоянию последней, выжившей жертвы преступника, что наблюдала за его казнью из первых рядов. То было не повешение, — принятое в Японии как способ смертной казни — но было близко к нему по принципу действия яда, что только усиливало подобное впечатление о собственном состоянии в голове Сатору. — Неужели я свободен?! — воскликнул Куросава. — И никто больше не будет мне мешать? Серьезно?… — Его радости не было предела. Как раз из-за нее он даже не успел подумать о том, что делать с телом, когда Нисемоно умрет и как объяснить, почему он умер. Сатору просто это не заботило. Существовал лишь миг мучений монстра, которого он презирал. Монстра, который его призрел, как больную собачку. Спас, когда Куросава хотел наложить на себя руки. Но его это не заботило. Его уже ничего не заботило. — Аха-ха… Ха… Ха-ха… Ха-ха-ха… Как он думал. Некстати вспомнился кусочек сахара, что Нисемоно бросил на пол, а затем растворил в чае. Неужели это был цианид причудливой формы? У Сатору был цианид калия, но он никогда бы не подумал сделать его кубической формы даже ради того, чтобы унять скуку. Значит цианид был не его. Нисемоно принес свой? Зачем? Или то был все же сахар? Вспомнился короткий стук ложкой о поверхность кружки, перед тем как она оказалась в руках будущего мертвеца. Вспомнились мысли о театре. Вспомнилось, что Нисемоно далеко не глуп. Смех прекратился. Пальцы сами схватили ладонь Нисемоно и коснулись кожи чуть выше нее, стоило Сатору присесть на колени рядом с монохромным фриком. Слабый пульс. Не больше шестидесяти ударов в минуту. Куросава запутался. Недавно он чувствовал головокружение. Оно появилось тогда, когда ложка, звякнув о кружку, оказалась рядом с ним. Впоследствии оно усилилось, но в итоге почти прошло, поэтому Сатору не обратил на этот симптом внимания, хотя все еще чувствовал слабость и легкую тошноту. Сейчас до него начинало доходить. Произошла реакция с выделением небольшого количества цианистого водорода. Значит, Нисемоно правда принял цианид калия. — Блядь…— Куросава дернулся, резко отпустив руку монохромного фрика. — Ну естественно! Нисемоно отравился. Но дозировка не была смертельной. Иначе за то время, что они беседовали, и Нисемоно, и Сатору успели бы умереть. — Ты просто… стебешься надо мной сейчас, да?! — воскликнул Сатору на волне просыпающейся ненависти к тонким губам, что медленно и поначалу едва заметно возвращали улыбку безжизненному лицу. — Ты кто, клоун-камикадзе? Зачем?! За определенное время глюкоза связывает цианиды и превращает их в нетоксичные вещества. Даже если доза была больше допустимой, Нисемоно успел снизить риск своей смерти за то время, что бесил Куросаву вопросами. Кроме того, этот принцип срабатывает и тогда, когда яд уже оказался в организме. Особенно при наличии в крови повышенного количества сахара, которое можно было обеспечить поеданием конфет на пустой желудок. — Это было всего лишь испытание милосердия, — немного хрипло произнес Нисемоно, приподнялся на локтях, но тут же стукнулся спиной о пол и поморщился. Сатору наступил на его грудную клетку правой ногой. — Которое ты, кстати, не прошел… — Ты конкретно охренел, знаешь? — Куросава, сощурившись, поправил очки и наклонился. От увеличившегося на него давления Нисемоно не потерял улыбку, но монохромное спокойствие в его глазах исчезло. Осталась лишь боль, что виднелась в резкой линии губ. У Сатору не было причин этим наслаждаться. — Отвечай мне, недоделанный Шееле, что на самом деле сейчас произошло? — Знал ли ты, что человеческое милосердие — сердце божественного образа? — Нисемоно тоже сощурился, но уже не от боли. — В тебе оно есть… Я слышал об этом. Но никогда лично не видел, как именно оно у тебя проявляется… — Прекращай. — Сатору стиснул зубы. — Пороть. — Он хотел со всей силы наступить на монохромного фрика, чтобы раздавить его гнилое сердце. — Херню. Но не смог. — Не сказать, что я разочарован. Все же часть из того, что мне хотелось получить, я получил, но… — Схватив Сатору за ногу, Нисемоно без особого труда лишил того равновесия. — Что скажет твой «учитель», Акайо-кун, когда узнает, что ты намеренно не оказал первую помощь жертве отравления? — Попытки Куросавы подняться были пресечены. Нисемоно пнул его в живот без малейшего угрызения совести. — Впрочем… я тоже поступил весьма-а плохо и готов за это извиниться. Но тебе придется кое-что мне доказать. — Исчезновение улыбки с его лица не означало ничего хорошего. — Сегодня вечером я собираюсь еще раз познакомить тебя с твоими новыми друзьями. Сатору болезненно застонал. — С кем ты, сука, меня собрался… — Ну, знаешь, с сестрой Акайо-куна и ее подругой, по совместительству моей девушкой… — Нисемоно как-то по особенному выделил последние слова, но утопающий в попытках справиться с болью Сатору не разобрался, в чем заключалась эта особенность. — Они хорошие. Ты им понравишься. — Они не мои друзья, и я не собираюсь… Сатору попытался дернуться и тут же застонал от боли, пришедшей с ударом в пах. — Они будут твоими друзьями. — Без привычной улыбки на лице Нисемоно эти слова звучали холодно. Давящий взгляд Сатору чувствовал, даже когда все его ощущения были искажены жгучей болью. — Ты умен. Но… видя чужой недостаток, исправляй свой. — Нисемоно сделал несколько шагов назад, спрятав руки за спину. — Стремясь общаться лишь с Акайо-куном или той калекой, что ничего не видит, ты не сможешь осознать, насколько глубоки твои проблемы. Парадокс, но исправлять душевные недостатки в группе таких же душевно неполноценных людей намного эффективнее. Сатору стал медленно подниматься. Его тело все еще дрожало. — К тому же… я хочу привлечь тебя к общему делу. — Улыбка, наконец, вернулась на лицо Нисемоно. — Но только после того, как убежусь, что ты не представляешь опасности. — То была улыбка, олицетворяющая нескрываемое наслаждение. — Ах, да… Акайо-кун сказал, что передаст тебе проект для выставки через свою сестру, так что… у тебя теперь есть еще один веский повод сделать то, что тебе говорят. Сатору вздрогнул. — Семь вечера. Святилище Юсима, — продолжил Нисемоно. — Возьми с собой немного денег — примерно шестьсот йен. Будет весело.* * *
Хаттори неожиданно выдернула Юкиту из класса посреди учебного дня. Ничего не объясняя, она настойчиво завела Ишимори в свою обитель и закрыла дверь, зачем-то дополнительно загородив ее тумбочкой. — Это вопрос жизни и смерти! — драматично развела руками Хитоми, чуть не задев пальцами свисающую с потолка проволоку. — И, это, Ишимори-сан, дай мне свой номер телефона, пожалуйста. Раз уж мы играем со смертью, то я должна иметь возможность в любое время до тебя дозвониться! — Ты смогла понять личность автора дневниковых записей? — Юкита слегка наклонилась в бок, поставив сумку на пол. Молния из-за спешки была застегнута не до конца. — Или что? — Нет. Еще нет. У меня не было на это времени. — Растерянно оглянувшись на включенный ноутбук, Хаттори сощурила свои маленькие глаза. — Документы, хранившиеся на моем ноутбуке, пропали. Только один уцелел. Вернее сказать… появился… Юкита вгляделась в набор символов, напечатанных на экране. — О чем ты? — Когда мне наконец удалось включить ноутбук, он оказался пустым. — Хитоми сделала несколько шагов вглубь комнаты. — В «проводнике» был лишь документ с «улыбочкой» в названии. Я встречала такой текстовый смайлик в интернете… Обычно им пользуются русские… Но не суть. Смотри, что было внутри! «Логин: AKIRAkira@gmail.com Пароль: a86d5b3503ee2a731eeed1b27f300569 https://drive.google.com/drive/folders/1nhu2uNOXTnCNInGEIWB4InzOBVmIa-D6» Подошедшая поближе к ноутбуку Юкита кинула заинтересованный взгляд на Хаттори. — Ты уже вводила данные? — Да, но ничего не сработало. — Понятно. Результата нет. — Ишимори склонила голову чуть вперед. — И, раз ты меня позвала, значит, существует два варианта. Либо ты самостоятельно поняла, в чем тут загвоздка, либо ты хочешь, чтобы я помогла с решением этой загадки. — Третий вариант, объединяющий предыдущие. — Хаттори мотнула головой и тоже подошла к ноутбуку, мягко толкнув Юкиту в сторону. — Сперва я пыталась открыть ссылку со своего аккаунта в этом облаке, но безуспешно. Функция «доступа по ссылке» отключена. Оставалось лишь воспользоваться предоставленными данными и войти в аккаунт Акиры-куна, вот только… Понимаешь, тот, кто их оставил… не дал нам самого главного — пароля. Он дал нам хэш. — Хэш? Это… Ишимори плохо разбиралась и в компьютерах, и в программировании. Ей казалось, что она где-то слышала об этом понятии, но что оно означало — не могла сказать наверняка. Но улыбка Хаттори, выдававшая чувство некоего сияющего превосходства, говорила о том, что пока не настала очередь Юкиты ломать голову. — А-а… Что объединяет пароль пользователя соцсети и контрольную сумму файла? — Хаттори остановила Ишимори рукой. — Риторический вопрос. Для тебя, хе-хе… Юкита и не собиралась отвечать. — Их объединяет преобразование данных произвольной длины в данные определенной, заданной длинны. То есть хэширование, — продолжила Хитоми и щелкнула мышью. На экране ноутбука открылось новое окно. — Хэширование осуществляется посредством алгоритма хэш-функции, который может любое слово, состоящее из любого количества символов, преобразовать в набор символов, укладываемый в строго заданное количество ячеек. Хэш — результат хэширования. Одинаковые данные всегда выдают одинаковый хэш: по этому принципу работают пароли. Ты вводишь пароль, алгоритм сравнивает его хэш с имеющимся в базе данных хэшем и… все. Такая мера необходима, потому что хэширование необратимо. — То есть, ты хочешь сказать, что мы не можем… — Допустим, я злоумышленник, и я украла базу данных с паролями. — Хаттори, воспользовавшись своим любимым приемом объяснений на конкретных примерах, вызвала у Юкиты чувство дежавю. — Если все пароли в украденной базе не прошли процесс хэширования и находятся в ней, что называется, в первозданном виде, значит я легко смогу получить доступ к аккаунту каждого. Если же в базе находятся хэши паролей… Я не смогу использовать имеющиеся хэши для того, чтобы узнать исходные пароли. Не существует процесса, обратного хэшированию. Но… — Тихий утиный смех ненадолго придал Хаттори шарм только что поверженного аниме-злодея, обнаружившего запасной выход. — Если бы все в действительности безошибочно работало, хе-хе, банковские счета бы не взламывались за приемлемое время… Юкита отвернулась. Не то чтобы ей это было действительно интересно, но Хаттори так и не рассказала о том, почему живет в академии. — По правде сказать, я ищу коллизии с самого утра, но мой ноутбук не из самых мощных лошадок… — Хитоми со вздохом щелкала по клавишам клавиатуры. — Да и я не до конца уверена насчет алгоритма шифрования… Всю ночь не спала. Взгляд размывается. Ставлю на md5, но… — Хитоми-сан, скажи. — Юкита обвела взглядом утонувшую в полутьме стену и резко остановилась на шевелящейся ткани оставленной на полу сумки. — Почему ты живешь здесь? — Меня мама на порог не пускает, — усмехнулась Хаттори. Ишимори не видела, как задрожали ее губы. — Говорит, я должна быть самостоятельной. А то все детство у нее под юбкой просидела. — Все детство просидела подле матери и обзавелась «источниками»… — Юкита улыбнулась. — Они появились по волшебству? — А ты случайно не по волшебству появилась? — вдруг огрызнулась Хаттори и вздрогнула. Будто бы сама не ожидала от себя такой злости. — Я хотела сказать, что… что-то странное с твоими документами. — С твоими тоже. Юкита сблефовала. Хаттори вздрогнула снова. И на этот раз обернувшаяся Ишимори смогла разглядеть, как замерли пальцы, до этого набиравшие код, и как у Хитоми перехватило дыхание. Ее плечи не двигались на протяжении нескольких секунд. — Откуда? — Из папки, предоставленной президентом студенческого совета. — Все хорошо с моими документами. — Гораздо логичнее было бы спросить: «И что же в них странного?». — Я ищу коллизии, не мешай мне. Тусклые глаза Юкиты, казалось, безучастно наблюдали за слегка дрожащими руками Хитоми. На деле же, Ишимори, пусть она сама осознавала это не до конца, хотелось понять, что же чувствует Хаттори. Хотелось понять, почему дрожат ее руки. Поистине странное желание. Оно возникло стихийно. Как и желание участвовать в расследовании, еще не обремененное дополнительной мотивацией. Все дело в чувствах, как она полагала. Интерес был чувством, и если Юкита не помешалась на них, то точно неосознанно тянулась к тому, что могло ей их дать. К возможности побега, к загадкам, к расследованию. К Хаттори. Словно она была частью загадки, словно… Отчего-то Юките подумалось, что Хитоми могла бы помочь ей не только с побегом. Возможно, она могла бы помочь ей испытать новое чувство. Но этого Ишимори не знала. Что Юкита знала точно, так это то, что отец бы назвал ее желание разгадывать Хаттори, как головоломку, иронично эгоистичным. — Послушай… — произнесла Юкита, коснувшись плеча Хитоми. — Ты сама обещала мне рассказать. — Я рассказала. Аренда квартиры дорого стоит. Мама едва справляется. Избавив маму от лишних расходов, я просто хочу помочь ей накопить на собственное жилье… — Без умалчивания. — Я… да… но я… — Пальцы Хаттори громко щелкнули по кнопке пробела. — Я передумала. Бывают вещи, о которых не стоит рассказывать. — Тогда не стоило ничего обещать. Юкита вздохнула. Хаттори имела право обвинять Ишимори в отношении к ней как к живому кубику-рубику. — Я обещала рассказать, почему живу здесь. Но не обещала, что расскажу все, или что рассказ будет достоверен… Скажи, Ишимори-сан, если я прямо сейчас потребую от тебя правду о твоей личности или настоящую причину, по которой ты попросила меня узнать о специальных службах в Санья, ты мне ответишь? — Хаттори столкнулась с мертвым взглядом Юкиты и улыбнулась. Так легко, так свободно. Словно стала единой со смайликом «:)». — Знаю, что нет. У каждого свои секреты. И я… решила уважать твои. Юките подумалось, что ту Хаттори, которую она имела честь недолго знать, заменили другой версией. Ноутбук пискнул. — Хотя, сдается мне, ты втянута в эти убийства куда сильнее, чем я раньше предполагала… — Хитоми отвернулась от Юкиты, чтобы взять бутылку воды со стола, открыть и сделать глоток. Беспричинно большой, отозвавшийся болью в горле. — Я расскажу. — Она еще некоторое время держала бутылку у губ, чувствовала, как вода то касалась их, то отдалялась, когда бутылка в дрожащей руке едва заметно качалась, но Хитоми не обращала на эту мелочь внимания. Глазами под полуприкрытыми веками она мысленно очерчивала форму телефона, лежащего на столе. — Но лишь тогда, когда мы действительно сможем доверять друг другу. — То ведешь разговоры о дружбе до гроба, то вдруг начинаешь думать головой, — хмыкнула Ишимори. — В чем причина? Я не желаю тебе зла. Хитоми вздохнула. — Эти смерти и загадки… У меня было время подумать. Загадка передо мной направлена на навыки программиста. На мои навыки. — Вода в бутылке колыхнулась от короткого движения рукой. — Тот отрывок из личного дневника был кому-то адресован. Эйми-сан и Акира-кун встречались с каким-то информатором, который, возможно, тоже был своего рода загадкой. А потом они умерли. И сейчас загадку решаю я. — Хитоми… — Юкита, возможно впервые, по-настоящему забыла о вежливости. — Я не желаю тебе зла. — Я не понимаю, что для убийцы значат эти загадки. Но значат они определенно… что-то. — Хаттори поставила бутылку на стол и быстрым движением отодвинула подальше от ноутбука. Бутылка едва не упала. — Он тратит слишком много сил на их воплощение. Он… Давай называть его Ямада Таро, имеет цель. Все убийцы имеют цель, я знаю. Неосознанную, осознанную — не важно. Здесь, скорее всего, цель осознанная. Слишком продуманное место преступления мы видели. Возможно, цель не одна. Это частое явление в преступных кругах, когда одним камнем забивают двух птиц… Тут же… Из-за считалочки и количества будущих жертв складывается впечатление, что Ямада Таро ловит морского окуня на креветок. Или нескольких окуней. Поэтому креветок так много. Юкита больше не перебивала. Ее взгляд, обращенный на Хаттори, холодел и, кажется, начинал подходить снежным ресницам, прикрывающим золотые глаза. Несмотря на сомнительные метафоры, здравое зерно в словах Хаттори все же было. — Те, кто получают персональные загадки — креветки. Но ты… — Хитоми позволила себе указать на Ишимори пальцем. Юкита не шелохнулась. — Могу ошибаться, но ты их не получала. — Получала, — возразила Ишимори. — Мой телефон, вместе с Ютсу, вышел из строя. Полагаю, это можно считать персональной загадкой. О шифре Цезаря и случае в архиве она решила умолчать. — Я могу посмотреть? Юкита мотнула головой. — Нет. Я отдала его брату. — Хах. Знаешь, этот Секретарь присматривается к тебе. Трудно не заметить. Ты окунь или креветка, Ишимори-сан? — Контакт с Секретарем не идет тебе на пользу. Это плохой способ донести мысль. — Предпочла бы не иметь с ним никаких контактов. — Новый вздох Хитоми был тяжелее предыдущего. — Я хочу верить в то, что ты здесь ни при чем. И даже если при чем… Хочу думать, что не сильно. Ты же сама не знаешь ответа, ведь так? Я нервничаю, Юкита. Мне страшно. Я сама не знаю ответ на свой вопрос, поэтому и спрашиваю. Не потому что я тебя подозреваю… хотя подозреваю. Просто мне кажется, что если мы поймаем окуня, которого Ямада Таро добивается… — Он оставляет подсказки. — Юкита взглянула на экран ноутбука. Программа Хаттори завершилась еще несколько минут назад. — Чтобы поймать и понять окуня, нужно решать загадки. У нас нет другого пути. — Другой путь есть всегда. Просто ты могла стать жертвой манипуляции и думаешь, что его нет. Хаттори подняла действительно волнующую Ишимори тему. — А ты мыслишь эмоциями, — холодно произнесла Юкита и отвела взгляд так, словно ее поймали на совершении чего-то постыдного. — Раз начала, так заканчивай. Могла вообще не прикасаться к загадке, если боишься. Для нее становилась очевидной личная связь с происходящим. Но правда ли другого выхода не было? Что случилось бы, если бы она не стала разгадывать загадки и осталась в стороне от расследования? Юкита хотела проверить, но почему-то передумала, стыдливо прикрывшись интересом. А почему — доподлинно не знала. Откуда возник этот интерес? — Просто я… — Хаттори быстро взглянула на телефон. — Начала сомневаться. Юкита не раз задавала себе подобные вопросы, но продолжала идти по пути, на который ненавязчиво указали. Пускай она тоже сомневалась. — И все же ты права. Хитоми посмотрела в ноутбук и что-то скопировала из своей программы. Перешла по ссылке, вставила скопированное слово в графу «пароль». Логин остался прежним. — Это правильно… доводить дело до конца… — Она склонила голову. Пальцы обхватили край стола. — П-получилось… — Ноготь рвано скользнул по неровной поверхности и слегка подпилился. — Юкита, получилось, смотри! — Ишимори-сан, — произнесла Юкита, когда подняла глаза. Ее голос слегка дрожал от усмешки. — Раз уж передумала становиться друзьями. — Я не передумала. — Она выдохнула. Резко, порывисто. И всмотрелась в содержимое открывшейся папки. Юкита представляла себе этот момент несколько более волнующим, но, возможно, для Хитоми он таким и был. — Что?.. Еще секунда, и ее руки дрожали, как голос Ишимори несколько секунд назад. Клавиши колыхались по монотонной траектории. Мизинец случайно нажал на клавишу капслока. Хитоми заметила это не сразу. — Ю-юкита… — Хитоми резко приблизилась к экрану. — Я-я… я не понимаю… — Хаттори впечатала ладонь в губы, но судорожный всхлип все равно достиг уха Ишимори. — Юкита-а… Она вскрикнула. Чья-та тень на первой фотографии под названием «: D.png» выглядела так, будто принадлежала повешенному. Впрочем, это было скорее впечатлением, что сформировалось из-за густого воздуха, нежели фактом. Ног не было видно. Поверх абстрактного рисунка белой краской, что был похож на яростное желание скрыть неудачный образец, другой, уже розовой краской, были выведены буквы. Они имели разный наклон, размер; извивались и прыгали. «Ars longa, vita brevis est». — Буквы складывались в предложение. — «Наука вечна, а жизнь коротка», — перевела Ишимори и, моргнув, взглянула на трясущуюся Хаттори. — В некоторых вариациях «ars» переводится как «искусство». Не знаю, что имеет в виду Ямада Таро. Слово «brevis» оказалось так же небрежно подчеркнуто черным. — Откуда? — Намокшие грязно-зеленые глаза Хаттори походили на болото. — Я дочь врача, а цитата принадлежит Гиппократу. — Едва не начав тонуть в них, Юкита сделала вдох: чуть более глубокий, чем было необходимо. — Что опять? Прошло не больше нескольких секунд, прежде чем Хаттори ответила. Но Ишимори, пусть и не смогла в полной мере воспринять, получила исчерпывающий ответ еще раньше. Как только уловила контраст между намокшими глазами и жесткой, неполноценной улыбкой. — Я спрашиваю, откуда у Ямады Таро эти фотографии, а не откуда ты… — запнувшись на секунду, Хитоми то ли неудачно вдохнула с восходящим хрипящим звуком, то ли икнула и будто бы испугалась надписи еще больше. — Знаешь перевод… популярной цитаты. — В них есть что-то особенное? На другой фотографии под названием «: «).png» Юкита увидела девушку, похожую на Хаттори. Она была немного худее; прямые черные волосы доставали до плечиков голубого пиджака, что, казалось, был на размер больше нужного и не ложился по не слишком стройной, но и не полной фигуре. На галстуке не было белой розы. Умиротворенная улыбка застыла на лице «Хитоми», запечатленная незримым фотографом, который наверняка посчитал момент испорченным. Глаза. В мгновенье съемки «Хитоми» прикрыла глаза, из-за чего эта часть изображения оказалась немного смазанной. Но Ишимори привлекло далеко не это. Позади «Хитоми» тенью возвышалась мужская фигура в белой форме студенческого совета. Лицо не влезло в кадр, как будто кто-то специально его обрезал. Или вовсе не захотел снимать. — Цусима-семпай… — прошептала Хаттори, словно в забытье, зачем-то коснувшись рукой монитора. — Почему ваша тень… — Так, Хитоми-сан… — Юкита. — Она говорила тихо. Но имя Ишимори было произнесено так четко и с таким нажимом, что Юките показалось, будто Хитоми задохнулась на последнем слоге. Он прозвучал хрипловато. — Этот гад нашел Цусиму-семпая! Нашел… — Кисть Хаттори поникла, подобно умершей розе. — Нашел Цусиму-семпая? Юкита не выдержала. Перехватив руку Хитоми, она силой накрыла мышку ее ладонью и заставила кликнуть по иконке текстового документа под названием «;).doc», что расположился между двумя фотографиями. Хитоми промолчала. Возможно, ей очень хотелось прокомментировать поведение Юкиты, но она сдержалась, поскольку содержание документа оказалось куда интереснее, чем разбор полетов. Упорядоченно-беспорядочный набор цифр, что иногда имели свойство повторяться без всяких пояснений, стал еще одной безжалостной наградой на пути к разгадке. Выражение лица Хитоми надломилось в тусклом свете монитора. «3-5-34-3-5-35-3-6-11-3-4-16-3-1-16-3-3-9-3-4-3-3-1-2-3-1-15-3-1-3-1-4-3-4-15-3-4-16-3-4-20-3-4-23-3-4-19-3-4-21-3-4-23-3-4-24. 49-46-29-49-46-23-49-46-7-49-46-26-49-46-4-49-2-20-49-2-8-49-11-18-49-10-19-49-11-14-49-11-14-49-10-19-49-10-24-49-10-17-49-10-4-49-5-1-49-3-5-49-3-2-49-5-3-49-2-15-49-2-18-49-3-1-49-1-10-49-1-3-49-1-28-49-1-2-49-1-7-49-1-2-49-1-17-49-1-10-49-1-3-49-1-2-49-5-3-49-5-12-49-3-5-49-1-1-49-1-36-49-5-3-49-1-4-49-1-5-49-3-8-49-5-4-49-1-3-49-1-2-49-1-3-49-1-10-49-6-8-49-6-2-49-1-1-49-5-9-49-1-3-49-4-10-49-1-2-49-4-17-49-1-35-49-1-1-49-1-11-49-1-16-49-1-5-49-1-11» Чуть ниже, обособленно от общего набора цифр можно было прочитать последовательность «8-9-3». — О. Это стандартный вид книжного шифра. — Рядом с рукой Юкиты, что лежала на столе, прозвучал безучастный голос с отзвуками электронного искажения. — Сестра создателя, вы знаете ключ? Вздрогнув и несколько раз оттолкнувшись стопами от пола, Хаттори чуть не упала со стула. — О-откуда взялась эта штуковина?! Юкита перевела спокойный, даже слишком взгляд на IMEI. Она стояла на своих шарнирных ножках слегка наклонившись, и если бы волосы ее были длиннее, сошла бы за иву, чьи ветки вскинул весенний восточный ветер. — Работа моего брата. Заменяет Ютсу некоторое время, — ответила Ишимори, удивившись лишь тому факту, что игрушка смогла не только выбраться из, пусть и не до конца закрытой, сумки, но и незаметно забраться на стол. — Почему ты так боишься? Обычная кукла с искусственным интеллектом. — Обычная кукла с искусственным интеллектом, говоришь, — порывисто выдохнув, пробормотала Хаттори. Взгляд ее немного смягчился, но Хитоми не спешила расслабляться. — Посмотри на ее улыбку! Э-это же эффект зловещей долины… — Улыбка, как улыбка. — Юкита даже подумала, что стоит улыбнуться так же, чтобы продемонстрировать Хитоми, как порой нормальна кукольная улыбка на человеке. Но не стала. У нее самой плохо получалось так улыбаться. — Если кукла тебя пугает — я ее уберу. Ишимори протянула руки к игрушке, но она, до этого неподвижно стоявшая, дернулась в сторону. Неожиданно плавно и по-живому. — Матерь Божья! Если до этого Хитоми просто нервировало сочетание улыбки и пустых глаз на кукольном лице, то стоило ей увидеть шарниры в самостоятельном, осмысленном движении, и она не сдержала крика. — Вы знаете ключ? — повторила IMEI, смотря перед собой и в то же время не смотря никуда. — Ты о книге? — спросила Юкита. IMEI не ответила, но пустота глаз прояснилась. Юкита коротко взглянула на свою раскрытую сумку и, подойдя к ней, без лишних слов достала «10 негритят». Начала задумчиво листать страницы. — А, это та, что в европейском издании… — Хаттори затаила дыхание, но лишь на мгновение. На большее ее не хватило. — Лол. У меня был опыт в расшифровке книжных шифров, но… — Поглядывая то на ноутбук, то на Ишимори с книгой, то на телефон, Хаттори теребила ухо. — Они ведь такие ненадежные… После подбора пароля я ожидала чего-то более… И… — Она случайно остановила взгляд на Юките и окончательно запнулась, словно о кривую ступеньку. — Ишимори-сан… Неси книгу сюда. Перестань просто страницы листать! А если общественное место… Старшие братья бы тебя… Ты вообще знаешь, как такие шифры работают? Юкита остановилась и спокойно посмотрела на Хаттори. — Нет. Но могу примерно представить и предположить, что особую роль играют конкретные страницы. — Почти. — На лице Хитоми медленно проступала улыбка, но пальцами она не прекращала теребить теперь уже волосы чуть ниже ушей, — Способов книжного шифрования очень много, и я не знаю, какой конкретно применен здесь, и стоит ли вообще слушать эту куклу, но… Если перед нами стандартный вариант, то первая цифра — номер страницы, вторая — номер строки и третья — номер буквы в этой строке. Не удивлюсь, если порядок перепутан или что-то вроде того, но стоит для начала проверить этот вариант! Сделав вид, что опустила взгляд на случайную страницу, Юкита краем глаза наблюдала за Хаттори. — Как много ты знаешь. — А… Компьютер тоже можно использовать как своего рода книгу, из чего следует, что в программировании есть свои книжные шифры, — ответила Хитоми. — Есть и чудаки, которые шифруются таким способом, поэтому семья научила меня… азам книжных шифров в первую очередь. — Твоя семья увлекалась криптографией? Юкита почувствовала неприятный взгляд, похожий на тот, что был во время их первой встречи. — Что-то вроде того. — Старшие братья увлекались? — И младшие тоже, но были слишком глупыми. — Хитоми слегка повысила голос. — Страница три, строка пять, буква тридцать четыре. — Поняла. — Когда отсчитываешь страницы, не учитывай страницу с данными издательства. — Чувствую нервозность, — неожиданно прокомментировала поведение Хитоми IMEI и едва устояла на ногах. Перераспределение кинетической энергии от слабого удара кулаком привело вещи на столе в короткое легкое движение. — Сильную нервозность. Больно. Юкита долистала книгу до страницы три, что с учетом чистого текста оказалась пятой. Коснулась пальцем шершавой страницы — качественной бумаги, которую почти не найдешь в современных японских изданиях формата А6 — и повела в сторону, в уме отсчитывая буквы. Двадцать восьмая, двадцать девятая. Тридцать вторая. Тридцать четвертая. — Буква «Q». — Дальше. Та же страница, та же строка. Следующая буква. — Буква «U». — Та же страница, шестая строка, одиннадцатая буква, — вздохнула Хитоми. — Ямаде Таро было лень или он над нами смеется? — Буква «А». — «Qua»… — Хитоми сдвинула брови к переносице, отчего ее лицо напряглось или, по крайней мере, создавало такое впечатление. — Продолжай. Та же страница, четвертая строка, шестнадцатая буква. — Буква «Е». — Та же страница, первая строка шестнадцатая… буква. — Почти неловко замедлившись к последнему слову, Хаттори откинулась на спинку стула. — Нет… он точно над нами смеется… — Буква «R». С громким вздохом Хаттори подалась вперед, уперлась руками в пухлые ноги. Стул скрипнул несколько раз: сначала громко и даже пронзительно, — Юкита слегка поморщилась — а после тихо и как-то глухо, когда Хаттори, выпрямившись, качнулась назад. — Та же страница, третья строка, девятая буква. — Буква «i». — Та же страница, четвертая строка, третья буква. — «T». — Та же страни… Стоит ли мне это повторять? — Хитоми неловко кашлянула, и этот кашель превратился в целую неловкую волну: Хитоми продолжала кашлять, тщетно пытаясь унять естественную, но неуместную реакцию своего тела. — Перва… кха… строка, вторая буква… — Буква «Е». — Qua…еri.te… — неуверенно произнесла Хитоми с большими паузами между слогами. Ее кашель, наконец, прекратился. — По звучанию похоже на латынь или итальянский, но я не могу сказать точно… — Quaerite… et invenietis, — пробормотала Юкита с некоторым сомнением. — Есть такое выражение. Оно переводится как «Ищите и обрящете». — Думаешь, потом это подтвердится? — подперев кулаком подбородок, Хитоми слегка сощурилась. — Ха. Намекает на то, что мы должны стараться… А у кого-то фетиш на чужие старания… Или страдания. — Это понятно и из факта существования загадок. — Юкита не стала открыто соглашаться ни с одной из шуточных версий, но и опровергать никакую не стала. — Считаю, нам стоит продолжить. — Хорошо-о… — Сказав это, Хитоми потянулась. Стоило хоть немного размять тело после долгого сидения на стуле. — Во всяком случае, смысл есть… Следующие полчаса Юкита и Хитоми работали над дешифровкой сообщения. Слово «quaerite» действительно оказалось частью крылатой фразы, но к удивлению Ишимори, пусть и крайне небольшому, весь оставшийся текст состоял из английских слов. Ясных и, в то же время, лишающих ясности — вот, что удивляло больше. Сначала Юкита даже подумала, что знания английского ее подводят; снова и снова перечитывала текст. Хитоми в напряженном молчании сжимала в руках мятую ткань голубой юбки. — Не сходится. — Да что тут может не сходиться? «Quaerite et invenietis» — так текст начинался. «Archive, password: a combination of atomic numbers totaling two hundred» — так он заканчивался. Последние три цифры, отделенные от общей массы двойным пробелом, и вовсе не имели смысла. — Если это тот архив, о котором я думаю, — осторожно начала объяснять Юкита, — то он сломан. — А что представляет из себя этот «архив»? — вдруг спросила Хаттори. — Запароленный документ формата rar или zip? — Нет, это что-то вроде закрытой сети, доступной с одного компьютера, — уклончиво ответила Ишимори. — Тогда с чего ты взяла, что к этой сети нельзя подключиться удаленно? Юкита попыталась отвести взгляд. Она оказалась окутана легкой дрожью, что странным образом поселилась в руках. Юките пришлось спрятать их за спину. Но странное чувство от этого никуда не делось. Напротив, казалось, что бледные щеки постепенно становились насыщеннее. И только легкое покалывание в голове смогло вырвать Ишимори из этого странного состояния и короткого замешательства, рефлекторно притупив его. Лишь притупив. Само по себе замешательство не исчезло. — Не знаю. Мне просто так казалось. — Как минимум глава организации должен иметь доступ к важным документам этой самой организации, — несколько удивленно продолжила Хитоми, — Документы также могут быть сохранены на флешке, но это не очень безопасно. Либо продублированы на личном компьютере. А если существует сеть, то к ней почти всегда можно удаленно подключиться… Ты правда об этом не подумала? — Правда. Юкита ожидала, что ей почти не составит труда признать свое невежество. Но простое слово, к ее собственному удивлению, было произнесено тихо и с большим количеством воздуха. Так, будто слово было гаснущим пламенем. Голову продолжало колоть. — Спасибо, я подумаю над этим. — Юкита закрыла книгу и сделала шаг назад. — Надо сходить на уроки, да и тебе тоже. Вот что действительно не удивляло, так это то, что Хитоми не стала напоминать о фотографиях. Вместо этого она слабо кивнула и произнесла кое-что другое: — Слушай, насчет Санья… — Потом. — Юкита снова подошла к столу, обхватила тело IMEI двумя пальцами и подняла куклу на уровень глаз. IMEI не сопротивлялась. Ее руки висели вдоль тела так, как будто и вовсе не могли двигаться. Или сама IMEI находилась во сне наяву. — О том, что найду в архиве, сообщу позже. «Если вообще найду», — подумала Ишимори. — Стой! — Хитоми вдруг дернула головой. — Скажи мне свой номер телефона, пожалуйста. Это… будет хорошим способом связи, я думаю… — Она замолкла с полуоткрытым ртом. Но лишь на секунду. Как будто боялась, что стоит ей замолчать надолго, и Юкита ни за что не согласится. Как говорится, решай что-то, пока день благоприятен. — Я-я безусловно понимаю, что нас теоретически могут прослушать, поэтому предлагаю обменяться контактами не для того, чтобы обсуждать наши дела по телефону. Просто мы учимся на разных этажах, да и вдруг что?.. Мне проще будет договориться о встрече в переписке, чем выслеживать тебя в школе! Юкита вздохнула. — Хорошо. — Дав лаконичный ответ, Юкита заметила изменение во взгляде Хитоми, которое можно было трактовать как положительное. Что-то вроде улыбки, образованной едва различимым движением грязно-зеленых разводов в радужке глаз. Юкита не смогла сдержать усмешки. — Но сначала я хотела бы узнать, почему на одной из фотографий на тебе был пустой галстук. На галстуке не было розы. — Пустой… — Хаттори медленно повернула голову к монитору, но там до сих пор был открыт текстовый документ, а не та фотография, о которой говорила Ишимори. Хитоми не стала ее открывать, вернув растерянный взгляд к Юките. — Это… Почему ты хочешь знать? — На галстуке мертвой Эйми тоже не было розы. Хаттори моргнула. Несколько раз. Но не свела с Ишимори взгляда и медленно потянула руку к столу. Взяла телефон. — Это не связано. Я изначально поступила в класс 1-D, но… почти сразу написала переводной экзамен. Это фотография с церемонии поступления. Юкита кивнула. — Как быстро ты написала переводной экзамен? «В чем смысл писать переводной экзамен без подготовки?» — Достаточно быстро. — Хаттори опустила взгляд на телефон, на письмо в рабочей почте, вспыхнувшее на экране от нажатия кнопки. — Не знаю, что произошло со мной на вступительных. Может, я переволновалась, а может… была ошибка в подсчете баллов. Причина не так важна. — Тени грубо легли на ее мягкую улыбку. — Теперь я совершенно заслуженно занимаю место в В классе. — Понятно, — только и сказала Ишимори, после чего продиктовала Хитоми номер своего телефона. — Спа-асибо… — протянула та, пока сохраняла номер в контактах. Юкита собрала сумку, перекинула ее через плечо, и уже хотела идти, но вдруг остановилась. Хитоми склонила голову к плечу, как бы спрашивая, в чем дело. Хитрый — как показалось Хаттори — взгляд Ишимори ей не слишком понравился. — Еще кое-что. — Что? — Где ты обычно моешься? — В душевой, которая в спортивной раздевалке, — недоуменно ответила Хаттори. — А что? Выдержав небольшую паузу, Юкита невозмутимо сказала: — Прими душ. Пожалуйста.* * *
За окном смеркалось. Закат разливался по небу алой простыней, и солнце блестело в нем, как чайная ложка меда. — Еще раз, — раздался мягкий голос, подобный облакам, медленно плывущим по красному небу. — В чем разница между памфлетом и фельетоном? — Памфлет направлен на конкретную личность, часто политическую, — спокойно ответила Тсумики и спрятала руки под больничным одеялом. — Фельетон может быть написан на любую злободневную тему. Чужая улыбка, словно грелка, рождала тепло внутри. Тсумики была не готова к этому теплу. Руки дрожали. — Чудно. А что у них общего? — Оба жанра представляют собой журналистскую сатиру… — Тсумики тоже улыбнулась, хоть и боялась, что улыбка выдаст ее чувства, сломается в неподходящий момент. — Да, это жанры сатирических статей. — Умница. Тсумики вздрогнула. Она знала: его улыбка может быть другой. Это противоречие разжигало огонь внутри сильнее. Огонь жег сердце и поднимался выше, цеплялся за щеки. Руки под одеялом лихорадочно сжимали простыню, но не слишком сильно. Нисемоно не должен заметить нарушение спокойствия. — Скажи, ты выполнила домашнее задание по математике, которое я тебе дал в прошлый раз? — Нет. — Почему? — Я… — Тсумики боялась захлебнуться словами. — Я забыла. — Базовое понимание принципа пропорций очень важно. — Выражение лица Нисемоно не менялось. Только движение теней по бледной коже создавало иллюзию некого кинематографичного изменения. — Без него я не смогу продолжить объяснение теории монтажа. — Я понимаю. — Пожалуйста, выполни задание к следующему занятию. — Выполню. Ямада смогла выдавить только одно слово. Стыдливо опустила глаза, но, опомнившись, подняла взгляд снова. Изо всех сил старалась смотреть Нисемоно в глаза, пусть и невольно боялась, что ее собственные внезапно заслезяться. Почему-то было слишком сложно смотреть в монохромную пустоту. — Стоит ли нам повторить историю? — Нисемоно опустил взгляд на тетрадь. Корявый, но понятный почерк принадлежал Тсумики. — Кажется, в прошлый раз у тебя возникли проблемы… — Нисемоно-кун, может, сегодня без истории? — спросила Тсумики с надеждой. — Я… — Она сглотнула. — Плохо выучила. Ей было невероятно трудно в этом признаться. — Как будущий журналист ты должна знать хотя бы основные этапы развития этой отрасли, — медленно произнес Нисемоно, посмотрев Ямаде в глаза. — Но даже если не знаешь… опирайся на логику. Это просто. — Я не знаю, получится ли. — Этот взгляд едва не заставил Ямаду дернуться, хотя в спокойных серых глазах не было ничего такого. — Сам же знаешь, я не очень хороша в… — Тогда вот тебе вопрос, дорогая. — Нисемоно подался вперед, по-прежнему мягко улыбаясь. Тсумики сжала губы. На простыне образовалось несколько тонких складок, но они тут же разгладились под весом ее отползающего тела. — Почему после 1924 года любая оппозиционная мысль искоренялась из прессы? Тсумики почувствовала холод спинки кровати, и холодок пробежал уже по ее собственной коже. Ямада силой сохраняла спокойное выражение лица. Нисемоно, нависая над ней, затягивал в себя глазами. — Наверное, это связано с войной… Нисемоно мягко коснулся рукой ее шеи, положил палец в ложбинку чуть выше ключиц. Надавил. Тсумики отвернулась, спрятав взгляд в кусочке закатного неба. По нему разливались лиловые краски. — Не совсем. Вернее было бы сказать, что причина кроется в тоталитарной внутренней политике эпохи Сёва до сорок пятого года. Какой трагичный период… — Улыбка Нисемоно больше не казалась мягкой. Характер улыбки и выражение глаз поменялись местами. Теперь в мнимой пустоте серой радужки Тсумики видела отблески заинтересованности и была так ими очарована, что не сразу заметила легкую нехватку воздуха. — Чему обычно подвергаются любые издания в тоталитарном государстве? Ямада сглотнула, зная, что на этот раз Нисемоно почувствовал слабое колебание ее гортани. — Цензуре. — Правильно. — Наклонившись еще ближе, Нисемоно коснулся губами ее щеки. — Это был простой вопрос. Может… — прошептал он. — Еще и официальное название соответствующего закона мне назовешь? Пока Тсумики делала глубокий вдох, ее грудная клетка мелко дрожала в процессе. — Закон «об опасных мыслях». — Закон «о сохранности общественного порядка», — поправил ее Нисемоно и слегка отстранился, чтобы иметь возможность смотреть в голубые глаза. — Таково официальное название. Будь внимательна, когда я задаю вопрос. — Хорошо… — А теперь… — Убрав руку с шеи Тсумики, он окончательно выпрямился, но по-прежнему находился сверху, и этим очевидно ее смущал. — Какой комитет играл роль «полиции мыслей»? — Токко. — Видишь, какая ты у меня умница? Жар в груди от этих слов почти достиг предела, который невозможно было вынести. Нисемоно порой слишком легко удавалось ее смутить. А ведь он даже ни разу не приказывал ей снять перед ним одежду. Жаль. — Последний вопрос. — Нисемоно прикрыл глаза. — Какое наказание стало применятся за несоблюдение закона о цензуре после 1928 года? — Смертная казнь… — неуверенно пробормотала Тсумики. — Кажется. Нисемоно открыл один глаз. — Бинго! Ай-яй-яй… Говорить все, что думаешь, и слишком много болтать во все времена было опасно! — Он усмехнулся. — Как только станешь такой же, как я, сможешь игнорировать это правило практически без последствий. Но для этого необходимо учиться. — Я понимаю. — Думаю, на сегодня… можно закончить. — Его усмешка никуда не делась. Даже стала немного кривее. — К следующему разу жду от тебя памфлет про директора академии… Ха-ха. Просто тренировка, не волнуйся. Я не стану ему ничего показывать даже за чашкой его фирменного расслабляющего чая… — Я понимаю. — Рад, что ты смогла преодолеть свое сопротивление учебе. — Его слова, безусловно, были правдивы. Но Тсумики знала, что за ними стоит нечто большее, чем простая забота. Нисемоно снова улыбнулся, будто понял, о чем она думает, лишь заглянув ей в глаза. — Готова праздновать выписку в парке развлечений? Дыхание Тсумики перехватило так резко, будто невидимые руки повернули соответствующий вентель. — Готова. — Чудесно. Нисемоно вновь наклонился к Тсумики. Со все той же мягкой улыбкой смотрел на ее губы несколько секунд, словно вглядывался в каждую маленькую трещенку. Или о чем-то раздумывал. Указательным пальцем приподнял подбородок, тут же очертив его линию большим пальцем. Уловил, как, точно волны, дрожат в предвкушении голубые глаза. И, приблизившись к горящей щеке, собственными губами оставил на ней влажный след. — Я очень доволен тобой, дорогая. За окном начинало темнеть.* * *
Юкита переступила порог палаты Тсумики, кажется, забыв, что порядочные люди имеют привычку стучаться. Тсумики не стала напоминать ей об этом, и вместо осуждения улыбнулась, подняв руку вверх для приветствия. — Как прошел день, Юки-тян? — Прекрасно, — без тени сомнения ответила Юкита. Она не лукавила. С точки зрения расследования день и правда прошел неплохо. — Мне сказали, что тебя выписывают. — Да, сегодня. — Ямада свесила ноги с кровати. — Нисемоно-кун уже приходил поздравить меня, — сказав это, она усмехнулась и отвернулась от Ишимори, посмотрев в окно. Смесь лиловых и темно-синих красок уже заполнила небо. Создала неравномерную, незавершенную глубину, которой не хватало белых точек, сплетенных в рисунки надуманных судеб. Тсумики молча смотрела в эту глубину, будто надеялась, что она молчаливо ответит тем же. Затем беззаботно сказала: — Но поздравление с выпиской звучит как тост за здоровье перед похоронами! Юкита тоже бросила взгляд на пейзаж за окном, но не увидела в нем ничего примечательного. Ничего, кроме силуэтов многоэтажных домов, что терялись на фоне яркого света, искусственно созданного человеком. Рекламные баннеры — прожекторы, маяки, что указывают путь в темноте реальной и в темноте решений. Фонари — буйки с лампами близ берега, границы дороги для судна. Размытые точки движущегося света — фары машин. На небо Юкита даже не взглянула. — Тебе не идет черный юмор. — Возможно, ты права. Возникшая тишина была близка к тому, чтобы вывести понятие «неловкости» на новый уровень. Пытаясь этого избежать, Ишимори спросила: — Надеюсь, все это время ты занималась? — Прошу, только не начинай! — Когда Тсумики повернулась к Юките, синева в ее глазах изобразила поддельный ужас на основе какой-то другой эмоции. — Только что Нисемоно два часа пытал меня терминами и историей. Я больше не выдержу! — Заметив, что Юкита вопросительно склонила голову набок, Тсумики поспешила объяснить. — Нисемоно-кун, он… готовит меня к вступительным на факультет журналистики… Юкита почти искренне удивилась. — Он и в этом разбирается? — Немного, — кивнула Ямада силясь смотреть Ишимори в глаза. — Вернее сказать, он сам учится по моим пособиям, а потом доступно объясняет только самое нужное… — Понятно. Нисемоно-сан многое делает для тебя. Юките не казалось это чем-то странным. Она знала, что в теории идеальной любви люди должны быть готовы на любые жертвы ради друг друга. Жертвы не обязательно пафосные. Это вполне могла быть жертва временем во имя времени другого, что, впрочем, соизмеримо с жертвой части жизни. Хотя редко кто придает времени особое значение, пока молод. И все же время невозвратимо. Готовность тратить его на что-то бесполезное ради счастья любимого достойна определенного уважения. — Ага. И подходит к этому слишком серьезно. — Ямада мотнула головой. Мятые синие хвостики с небольшим опозданием повторили за ней. — Вот тебе хорошо… Наверняка сможешь просто чихнуть на бланк и получить шедевр научного искусства… — Как интересно ты выражаешься. — Любой университет падет к твоим ногам! — Остановившись, Тсумики обхватила руками лицо. Указательный палец правой руки машинально согнулся; медленно прошелся по коже, которой касались губы Нисемоно, пока не замер в полусогнутом состоянии. — Ты будешь для этих молодых профессоров как первая звезда. Как айдол на сцене науки! И они будут тихо восхищаться тобой, кричать: «Юкита, Юкита! Посмотри на меня, Юкита!». Мысленно. Они никогда не скажут тебе этого вслух. И ты будешь холодно на них смотреть, и никогда не заговоришь с ними о чем-то, кроме работы… — У тебя сложилось фантастическое мнение обо мне. «Все не так просто, как ты думаешь. Я не волшебник и даже не Тэндзин» — Я описала свой идеал, — серьезно ответила Ямада и улыбнулась. Улыбка слегка подкосила ее выражение лица. — Хочу быть тобо-ой. — Прекрати паясничать. — Юкита опешила от такой шутки, но виду не подала. Лишь вздернула подбородок и посмотрела на Тсумики тем самым идеальным взглядом из ее фантазий. — Не маленькая уже. — Да ладно-ладно! — На мгновение задержавшись в глазах Ишимори, Ямада рассмеялась и тоже склонила голову к плечу. Теперь ее голова опиралась лишь на правую руку. — Прошу, будь снисходительней к моему хорошему настроению. Сегодня я иду в Токио Доум и беру с собой тебя! — А с чего ты взяла, что я захочу «браться»? — Юкита сдержанно улыбнулась. На самом деле, у нее не было причин отказывать Тсумики, но и причин соглашаться тоже было немного. — Сама знаешь, брат плохо относится… — Нисемоно-кун с ним корешится, так что как-нибудь выкрутимся! — Ямада сощурилась. — Ах да, он меня и позвал, так что это не совсем моя инициатива… К тому же, разве Акайо-сан не помогал тебе сбегать ко мне в детстве? Юкита посмотрела в окно. — С того времени прошло много лет. Брат давно пересмотрел свои взгляды. — Да брось! — Тсумики вздохнула. — Все же хорошо было. Акайо-сан же говорил, что я хорошо на тебя влияю! Да и … Да ты… Да празднование лишь прикрытие! Эта встреча важна для расследования, — сбивчиво сказала она и наконец, чуть не споткнувшись о собственные ноги, встала с кровати. — Тимбилдинг отряда особого назначения! — Ямада прижала кулак одной руки к сердцу, а вторую согнула под прямым углом и спрятала за спину. — Нисемоно-кун выбрал тех, кто может помочь с этим делом и решил собрать их вместе, чтобы как следует познакомиться! Круто, да? Сказал, что позовет даже какого-то Сатору-сана… В науке разбирается… Может с отпечатками помочь, если что-о… — Сатору-сана? — Юкита хмыкнула. — Я уже с ним знакома и подозреваю, что новых лиц там не увижу. — А я нет! — воскликнула Тсумики и топнула ногой. Слегка. Даже как-то неуверенно. — Не забывай… я тоже член команды. Вздохнув, Ишимори слабо кивнула. — Ладно, «член команды». Во сколько вы договорились встретиться? Акайо просил передать IMEI Сатору при встрече, так что поездка в Токио Доум обрела вескую причину. Во всяком случае, ей потом можно было бы оправдаться. Тсумики замерла на мгновение. Ее глаза замерли с опозданием. Затем расширились, когда она заулыбалась приоткрытыми губами. Грудь дернулась вверх в резком вдохе. Задержалась в таком положении на пару секунд и медленно опустилась, когда Ямада порывисто выдохнула. — Нисемоно-кун просил быть около купола к семи пятнадцати.* * *
У купола Токио Доум, что не раз наблюдал кульминацию жизни амбициозной мечты, собралось много людей: скоро под стеклянной крышей знаменитой сцены должен был начаться концерт. В руках фанаты держали светящиеся палочки разных цветов, поднимали их так высоко, как могли и, что-то выкрикивая, почти синхронно трясли. Будто задерживали Цукиеми, который и так больше не мог полноправно владеть ночным Токио. Современные вечера искусственный свет делал такими яркими, словно они были днем с черным небом, а ночи — первым утром, что, подобно первому завтраку, ценились отдельной группой людей. Юкита медленно шла вслед за Тсумики мимо аллеи светящихся кустов, даже слегка отставала. Листья скрывали гирлянды, но теплый свет проникал во внешний мир множеством маленьких желтых точек. Окруженная светлой тьмой, Юкита сама будто бы становилась светом. Тсумики вдруг остановилась и, привстав на носочки, резко оперлась на пятки, затем ускорила шаг. Ишимори, до этого смотревшая куда-то чуть выше пояса Ямады, подняла взгляд. Узнать нужные фигуры в толпе было несложно. Поток людей уже начинал стекаться ко входу в купол, огибать растущее посередине дерево в желтых гирляндах. Эти люди — словно быстрая горная речка, с обеих сторон огибающая камень. Но искомые фигуры никуда не спешили. Стояли у дерева близко друг к другу. Один горбился и озирался по сторонам. Другой стоял ровно и насмешливо наблюдал за тем, как его спутник дергается, когда они сталкиваются взглядами. — Нисемоно-кун! Тсумики крикнула с опозданием, когда Нисемоно уже ответил на ее пристальный взгляд своим. Но взгляд не задержался на Ямаде надолго, а скользнул вверх и в сторону, застыл на Ишимори на несколько секунд. Должно быть, полюбовался тем, как белый цвет беззащитно окружен желтой подсветкой. И только потом, кажется, удовлетворив своего хозяина, вернулся обратно к Тсумики. — Ох, я думал, что мы с Сатору-куном придем позже вас, — усмехнулся он. — Нам нужно было многое обсудить… — Поэтому ты сказал мне прийти в тот идиотский храм, а не сразу сюда? — процедил Сатору и спрятал сжавшиеся руки в карманах легкой куртки. — Чтобы потом полчаса окислять мне мозги? Нисемоно спрятал руки за спину и слегка наклонился вбок. — Так что же все-таки сложнее? Шахматы или шашки? — Го, мать его Митидзанэ. Я же уже сказал. Было видно, что губы Сатору трясутся. Дернув плечом, он тоже отклонился в сторону, как будто боялся, что своим плечом Нисемоно случайно заденет его плечо. — Я бы не сказал, что эта игра такая сложная, — протянул Нисемоно, выпрямившись. — В конце концов, в ней есть форовые камни и компенсация игроку, лишенному права первого хода… — А я считаю, что го — очень сложная игра. — Тсумики приложила палец к нижней губе так похоже на то, как это делал Нисемоно. — В ней много правил. К тому же, существование в игре форовых камней не только помогает более слабому игроку сражаться с опытным противником, но и может сильно усложнить последнему жизнь. Цокнув языком, Куросава покосился на нее. — Чего-чего? — Ну, я хотела сказать, что… форовые камни дают новичку много баллов… А это влияет на тактику… — Тсумики неловко хихикнула. — Неужели я сказала какую-то глупость? Сатору отмахнулся. — Я просто хотел убедиться, что мне не послышалось. — Гору судят не за высоту, Сатору-кун, — с улыбкой произнес Нисемоно и потрепал Тсумики по макушке. — Будь повежливее. — В твоем духе было бы выбрать кого поглупее, — Губы Сатору так скривились, что создавалось ощущение, что он сейчас сплюнет. — Вот я и удивился. Казалось, что Куросава хотел сказать что-то еще. Его губы оставались полуоткрытыми, невольно показывая кончики заостренных зубов. Но стоило Сатору посмотреть в чистые голубые глаза — он прикусил себе язык. — Я, кажется, просил быть повежливее. — Простите, что прерываю, — вмешалась Юкита. — Но если у нас в планах именно концерт, то мы рискуем опоздать. Нисемоно замер. Легкий весенний ветер всколыхнул его волосы, прошелся по ним; ласково, как опытный игрок на сямисэне, ветер перебрал черные пряди, в глубине которых затесался тонкий светлый волос. Он блеснул в желтом свете гирлянды позади и исчез, когда волосы Нисемоно мягко улеглись ему на плечи. Юкита подумала, что ей показалось. — Концерт? — Нисемоно оглянулся. Потока людей не стало: лишь несколько человек-капелек, отделившихся от него, все еще были на площади. — Ах да, концерт. Нет, мы идем не на него. Я… планировал сводить вас в Токио Доум Сити, раз уж Сатору-кун никогда там не был, а Тсумики-тян в последний раз праздновала там свой день рождения. О, и да. Мне же надо нормально представить вас друг другу. — Он обратился к Ямаде. — Это Сатору-кун. Мой друг и коллега. Нынешний президент Биоинженерного клуба. Глаза Сатору резко расширились. — Сатору, тебе я уже рассказывал о Тсумики-тян. — О! — Тсумики хлопнула в ладоши. — Если твой друг никогда не был в ТК-Сити, то тогда нам определенно нужно сходить на колесо обозрения! — Займись этим, — только и сказал Нисемоно, прежде чем, задев плечами Тсумики и Юкиту, пойти вперед. — У Сатору как раз есть деньги, так что не беспокойся. Он заплатит. — Чего? Вы меня вообще спросили? — вполне справедливо задал вопрос Сатору и, прежде чем пойти за Нисемоно, со вздохом посмотрел наверх. Долька колеса виднелась из-за запутанной сети американских горок и уходила так высоко в небо, что огни ее вечерней подсветки могли заменить звезды. — Колесо обозрения… слишком высокое. Тсумики неожиданно для Юкиты слегка коснулась плеча Сатору кончиками пальцев. — Боишься высоты? — Я не помню, чтобы мы переходили на панибратское обращение, — раздраженно дернул плечом Сатору и, обернувшись, посмотрел на Тсумики. Мгновение — и что-то в нем изменилось. Он сглотнул. Как будто перед ним было зеркало, и Сатору сам понял, что то было едва уловимое изменение лица мужчины, когда он смотрит на женщину. Из интереса Юкита тоже посмотрела на лицо Ямады, но не нашла в нем ничего, кроме сочувствующей улыбки. — Любому будет страшно на такой высоте, — вновь заговорил Сатору и поправил очки. — Особенно, если придется застрять в одной кабинке с ним. Ступая по цветным плиткам, они шли по новой аллее, что укрывала их от ночного неба прочной крышей. В зарослях кустов, высаженных в прямоугольных и овальных белых клумбах, тоже прятались желтые гирлянды. Их свет смешивался с радужным переливом полукруглых светодиодных нитей, что тянулись от каждой колонны, поддерживающей навес, до потолка. Этот перелив голубого, зеленого и розового отражался на потолке цветными размытыми кляксами, напоминающими один из симптомов переутомления, когда перед глазами появляются яркие всполохи. Отражались и еще более размытые фигуры людей. Нисемоно, что до этого удивительно долго молчал, с усмешкой произнес: — Не беспокойся, я не люблю колесо обозрения. — А ты не смотри вниз, и тогда не будет страшно. — Тсумики улыбнулась Сатору. Теперь уже не сочувствующе. — Хочешь, я буду держать тебя за руку? Вместо утвердительного или отрицательного ответа Сатору как-то странно на нее покосился. — Тебе… перед своим парнем-то не стыдно такие вещи говорить? Ямада сощурилась. Схватив Куросаву за руку, Тсумики с невероятной силой утянула его в сторону, вырвала из аллеи в быстро движущуюся очередь на колесо обозрения. Пускай Сатору и протестовал, раствориться среди людей им не составило труда. — Что ж, Ишимори-сан, — на вдохе произнеся первое слово, Нисемоно закончил обращение к Юките на выдохе. Смотрел он не на нее, а в даль бесконечной, казалось, закольцованной аллеи. Ишимори бы не удивилась, если аллея действительно по кругу огибала весь Токио Доум Сити, ведь находилась на одном из верхних его ярусов и возвышалась над круглым пространством с деревьями, магазинчиками и столиками. — Раз уж нас бросили, почему бы не пройти вглубь и не посмотреть ассортимент местных торговых лавок? Ишимори мотнула головой. — Я не голодна. — Вот как… Губы Нисемоно тронула совсем иная улыбка. Понимающая. Настолько понимающая, что странно было бы видеть ее на лице полу незнакомца, если он, разве что, не гораздо более способный к эмпатии, чем средний человек. — И сходить на аттракционы у вас тоже нет никакого желания. Юкита улыбки Нисемоно не видела. Хоть и слышала его слова, но они будто бы прошли сквозь нее, поэтому Ишимори молчала. Покорно, словно зомби смотрела на поглощающий внимание широкий билборд, который висел на здании напротив, и чувствовала, будто что-то слабо колет виски. Как иголки. Больничные иголки для капельниц. Их вставляют под кожу — это немного больно —, но всего лишь одну на пациента, не тысячу. Их не заставляют глотать, как заставили Эйми. Эйми нарушила обещание и проглотила. Юкита тоже нарушила, но почему ее не заставили? — Ишимори-сан? — В замешательстве, Нисемоно обернулся. — У вас есть идеи, куда мы… Анимированная девочка с зелеными косичками весело шла по белой векторной линии. С каждым шагом от ее белого платья отрывался кусочек и, прежде чем упасть, обращался белой бабочкой. Девочка все шла и шла, а линия не кончалась, продлевалась сама. Где-то рядом была надпись «YT560», дополненная каким-то лозунгом семьи Ишимори, но Юкита видела лишь девочку. Девочку, которая вынуждена была идти по кругу. — Ишимори-сан… Лицо Нисемоно стало похожим на одну из масок театра Но. Если бы Ишимори прямо сейчас посмотрела на него, то не увидела бы на лице Нисемоно ни единой эмоции. Но стоило бы ей чуточку наклониться, посмотреть под другим углом, и букет незнакомых эмоциональных реакций расцвел бы перед ней, как паучья лилия. — Юкита. Нисемоно шагнул к Юките и замер, как будто не был уверен в том, что следующий шаг не низвергнет его в Еми. Он протянул руку к Ишимори, но не более того. Пальцы едва касались ее плеча. — Почему вы не отвечаете? Пальцы не охватила дрожь, но протянутая ладонь потеплела. Нисемоно даже поймал себя на мысли, что стоит ему коснуться ладони другой рукой, и он почувствует капли теплой влаги. Прикрыв глаза на мгновение, Нисемоно сжал руку в кулак и легонько толкнул Ишимори в плечо. Но даже от такого легкого толчка, который можно было максимум сравнить с порывом ветра, она качнулась, как неокрепшее деревце и накренилась. Нисемоно вовремя поймал ее, удержав за руку, а затем, положив ладонь ей на талию, мягко потянул тело на себя. Сумка соскользнула с ее плеча и упала на землю. Юкита заморгала. Словно только что пробудившись от глубокого и долгого сна, она чувствовала себя потерянной и не понимала, откуда взялось напряжение вокруг глаз. С нижнего яруса до нее донеслись звуки первой скрипки. — Почему вы меня держите? В спокойных и теплых глазах напротив нельзя было найти ответ. Но что-то белое снова как будто замаячило перед ее собственными глазами. Юкита невольно скосила взгляд чуть выше, на ресницы и с удивлением обнаружила, что ей снова показалось. — Вы едва не упали, — немного погодя все же ответил Нисемоно и, вдруг сообразив, что чего-то не хватало его образу, мягко улыбнулся. — Тут высоко. Я не хотел, чтобы вы выпали за ограждение. — Не могли бы вы передать кое-что своему другу? — внезапно вспомнив об IMEI, спросила Юкита и, дернув плечом, обернулась на упавшую сумку. — Это просьба моего брата. — Могу, конечно. Но почему же вы сами этого не сделаете? — Усмехнувшись, Нисемоно вытянул в сторону руку, за которую держал Ишимори. Она невольно поморщилась. — Сатору-кун и Тсумики-тян скоро вернутся. — Простите, но я бы хотела пойти домой. Мелодия скрипки незаметно превратилась в песню японского соловья. Теперь верхние ноты чередовались с нижними в бойкой череде стаккато и легато так, словно поднимались в гору и съезжали с нее. Последняя верхняя нота протягивалась чуть дольше остальных, быстро-быстро дрожала и неслась дальше, чтобы повторить цикл нот заново. Рука Нисемоно дернулась, а вместе с ней дернулась и рука Юкиты. Непонимание отразилось на ее лице, когда Нисемоно резко сделал шаг назад и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, утянул Ишимори за собой. От неожиданности Юкита вцепилась свободной рукой в его плечо, а Нисемоно, в свою очередь, покрепче сжал руку на ее талии. Мелодия изменилась. Теперь она напоминала рваный ритм быстрого вальса. — Вы уверены? Нисемоно сделал еще один резкий поворот. Голова Юкиты от такой скорости задралась вверх. Краски светодиодной подсветки на потолке, казалось, закружились в странном вальсе вместе с ними, но на самом деле оставались неподвижными. Новый поворот, и Юкита дернулась назад. Нисемоно тут же прижал ее к себе, да так, что если бы Юкита не отступила назад, наверняка бы ударилась носом об его шею. — Если вы сейчас уйдете… Нисемоно сам наклонился к ней, но тут же отстранился. Юкита опустила взгляд на кусты, просто чтобы не смотреть на Нисемоно, и мельтешащий желтый свет почти сразу неприятно защипал глаза. — Если вы сейчас уйдете, то я не смогу поделиться с вами выводами насчет расследования. — Прекратите… это. У Юкиты сбилось дыхание. Она не привыкла танцевать, тем более так быстро, а музыка все не стихала. Из соловьиной трели она перетекла в агрессивную резьбу по струнам. Слушатели снизу создавали ритм скрипачу громкими хлопками, и в какой-то момент Юките показалось, что ее собственное сердце стучит в унисон и с этими хлопками, и с этим отвратительным вальсом. Нисемоно сделал шаг вперед и закружился два раза подряд. Юкита попробовала дернутся сначала то в одну, то в другую сторону, но Нисемоно достаточно резко, словно оммедзи бумажную куклу, дергал ее на себя. Мышцы в руке начинали ныть. — Ишимори-сан, не лишайте меня удовольствия. — В глазах Нисемоно отразился калейдоскоп желтого, голубого, зеленого и розового. — Мы же только начали.