1
Каждый план Люпена похож на праздничный фейерверк. Он начинается строго по расписанию, весь яркий и красочный, принимает самые неожиданные формы, поражает своей масштабностью, стараясь удивить своего зрителя, и имеет неожиданный финал, известный только тому, кто его создал. Концовка — тайна, которую никому нельзя доверить, ведь на кону жизнь. Каждый раз Люпен балансирует на краю, но никогда не делает последний шаг. Его способ — это дымовая шашка, слезоточивый газ и тройное сальто назад с места. Люпен смотрит в глаза смело, почти игриво, хотя все, кто знают его немного меньше, чем всю жизнь, поведутся на любую его ложь без труда. — Этим прекрасным ожерельям пора увидеть солнечный свет! Бедняжки тут совсем зачахли… — ноет, немного оправдываясь. И машет на прощание сверкающей золотом и серебром рукой. Он прыгает из окна и в него предсказуемо летят пули людей какого-то очередного барона или графа, черт их разберёт. Свиная кровь в бронежилете, крик и немного удачи делают его мертвым на неделю для всех и каждого, кто видел шоу. По первому ощущению никто не ждёт его возвращения, а он, в свою очередь, и не ожидал триумфального восторга, и от того удивлён, когда оказывается в объятиях, на которые так скуп Джиген. Гоэмон сжимает его плечо так крепко, что точно останутся синяки. Люпен рад, что он не умер и сорвал куш втрое превышающий его ожидания. Он не смотрит на бардак в убежище и количество окурков, явно превышающее норму. Пока не умеет. Ещё не научился.2
— О, думаю, это отлично нам послужит! — Похоже на мусор. — Для тебя всё, что не стреляет, похоже на мусор, твоё мнение не учитывается. Джиген громко фыркает в ответ и возвращается к чистке своего револьвера, кажется, немного раздосадованный, но Люпен это скоро поправит. Помнится, вчера он втайне купил бутылку хорошего виски, а если удача улыбнётся ему, то сегодня он добудет ещё и закусок. Готовить времени не будет точно, а так они смогут насладиться вкусом победы и ещё одного удачного грабежа. Это ли не настоящая радость? Люпен посвящает ещё некоторое время своим находкам, которые Джиген удостаивает лишь ворчанием, после чего выходит в общую комнату, являющуюся одновременно и гостиной и кухней, и заявляет, что самое время выдвигаться. У него действительно готово всё и немного больше, потому что никогда нельзя сказать точно, какой ублюдок решит попытаться застрелить его сегодня, но в этом и весь азарт. Как будто без этого чувства жизнь покажется сущей рутиной. А для Люпена III нет ничего страшнее рутины, он уверен, что не выдержал бы в спокойствии и недели. Неделя или даже больше планирования или ожидания — запросто, но чтобы он просто растворился в быту? Даже мысль об этом кажется чем-то смешным и жутким одновременно. Джиген чутко дремлет на переднем сиденье фиата, пока Люпен ведёт машину к галерее, где выставляется интересующий их экспонат — самый маленький бриллиант с самым большим количеством граней, на огранку которых ушёл ни один год. Даже на фотографиях он выглядел как самое настоящее сокровище, и вор уверен, что вблизи он окажется ещё прекраснее. Он окликает Джигена, когда тормозит фиат на соседней улице от нужного им здания, и стрелок открывает глаза практически сразу, готовый перейти к действию в любой момент. Это в нём Люпену и нравится. Всегда готов, чтобы ни произошло. Люпен рад, что никогда не получит в своё тело шесть пуль с разницей в треть секунды. Это… вдохновляет? Они через узкий проулок добираются до галереи и их взору предстаёт величественное здание с чёрными дырами вместо окон. Здесь их пути расходятся, и один отправляется на крышу, а второй к чёрному ходу здания. Люпен — мастер взлома, и он знает, что уточнения к этому статусу излишни. Весь мир построен из замков и ключей, и кто ты такой, если не можешь пройти туда, куда хочешь? Железные, кодовые, электронные, и те, что гоняют кровь по телу — одинаковые по сути, и каждый можно легко открыть так, что никто и не заметит. Правда, работа с последними требует предельной осторожности, ведь малейшая ошибка может привести к концу. Нет там сигнализаций, нет полицейских сирен, есть только печаль на дне глаз и звук удаляющихся шагов. Дверь открыта и всё, что ему остаётся, это не попасться охране, которую расставил Зенигата, так что путь до бриллианта больше напоминает прогулку по парку в летний день. Не то, чтобы Люпен часто гулял, тем более по парку, но он был уверен, что ощущал бы это точно также. Происходящее перестаёт напоминать прогулку ровно в тот момент, когда древняя японская ваза по правую сторону от него разлетается на мелкие осколки, часть из которых остро врезается ему бедро. Он не передаёт Джигену сигнал бедствия до того момента, пока очередные парни в чёрном трико не загоняют его в угол, предварительно отправив других своих сообщников разбираться с официальной охраной, которой не понравился шум разбитых стёкол. Попытка улизнуть после лживой сделки кажется провальной, когда под ногами Люпена вдруг разверзается огненный ад. И не только под ногами — огнём за доли секунды оказывается охвачено всё здание. Грустно смотреть, как горят картины великих художников и громадные гобелены, но ещё печальнее замечать пытающуюся то и дело вспыхнуть штанину, поэтому Люпен бежит к лестнице, чтобы добраться до крыши. Пиджак мешает движению, но на освобождение от него нет времени, а дым и гарь жгут и выедают ему слизистые. В кулаке — крохотная детская игрушка, маленькая шутка, которая обязана сработать, и Люпен клянётся, что съест собственный галстук, если это окажется не так. Джиген наверху лестницы кажется меньше обычного. То-ли из-за того, что где-то потерял шляпу, то-ли за того, что тоже подгорел, а может дело в том, сколько страха можно найти в том глазу, который не скрыт защитной челкой. Они смотрят друг на друга, пока Люпен не слышит звук вскрывшегося обмана у себя за спиной. Люпен не думает, когда вспоминает их сегодняшнее утро. — Похорони этот мусор достойно, Джиген! Малышка без труда долетает до Джигена, который хватает её скорее инстинктивно, чем специально. — Люпен?! — Просьба вперемешку с недоумением, которая не долетает до ушей того, кто уже развернулся и побежал прочь, прямо в обваливающиеся до стен горящие рамы картин. Люпен уверен, что трюк удастся, потому что Плохой Парень бежит за ним, а не по лестнице, потому что он знает весь план здания, а Плохой Парень пропускает уже вторую сквозную дверь, потому что он любимчик удачи, а Плохой Парень вот-вот задохнётся в собственном респираторе. Люпен забирает у Плохого Парня всё, что тот никогда бы ему не отдал, и взамен дарит ему свою личность на ближайшие несколько дней.***
Бог сотворил мир за семь дней, а Люпену хватает пяти, чтобы в одиночку развалить преступную группировку, отчего-то решившую, что сможет украсть бриллиант из под носа у величайшего вора современности. Шестой уходит на небольшую передышку, а в конце седьмого он стоит перед дверью в номер мотеля, в котором, как он знает, сейчас остановился Джиген. На лице мягкая улыбка, потому что он справился, а в руке меж длинными пальцами зажаты сразу бутылка виски и сырная с мясной нарезки, потому что Джиген справился тоже. Одной руки ему более чем хватает, чтобы вскрыть мотельный замок. — Эй, это я! — восклицает Люпен, едва видит направленный на него револьвер. Стрелок хмыкает и откладывает оружие на стол, прямо к игрушке. — Странно. А то в национальной галерее неделю назад труп нашли, опознали, как твой. — Ты же знаешь этих работяг, им никаких экспертиз не надо, они только на одежду смотрят, — говорит Люпен уже легче и проще, закрывая дверь, подходя ближе. Облако дыма летит ему в лицо и он машет руками в попытке его развеять. — Ну и надымил ты, Джиген! Какая это пачка за сегодня? — Он болтает, потому что его подельник молчит и ему отчего-то очень надо заполнить эту пустоту, которая сейчас неправильно сильно похожа на то, как они общаются обычно. — Я нашёл нам выпить, что скажешь? “За триумфальное возвращение меня!” — хочет он сказать, но ничерта не успевает, потому что ему в голову уже летит ответ. — Скажу, что эта игрушка полное дерьмо. Даже не вертится. — Она и не должна. Я её сломал. — Люпен берёт расписной волчок и немного крутит его в руках. Щелчок. — Так вот оно что. — В потолок уходит ещё одна порция дыма. Внутри волчка — тот самый бриллиант. — С чего ты был так уверен, что я его не выброшу, как ты просил? — Не думаю, что ты поступил бы так с моим прощальным подарком, — звучит более лично, чем ему бы хотелось, но ничего страшного не происходит. Джиген медленно, словно бы неуверенный в собственных движениях, тянется к шляпе на своей голове и перекладывает её на подлокотник дивана. — Так что ты там говорил насчёт выпивки? Люпен не понимает, почему это звучит как прощение, и тем более не понимает, почему он чувствует облегчение от этих слов. Он просит стаканы, пока сам откупоривает бутылку. Они сидят до глубокой ночи, потому что Люпен без умолку треплется о своём плане, который позволил развалить организацию очередных учёных с психами на побегушках, решивших, что только этот конкретный бриллиант может справиться с их устройством и что забирать его надо обязательно во время его, Люпена, кражи, потому что все подумает на него, а они так и останутся в подполье. Джиген хмыкает, посмеивается, изредка комментирует, и теперь это то, как бывает у них обычно, когда всё в порядке и кто-то не возвращается из мира мёртвых с бутылкой выдержанного скотча и сыром из ближайшего масс маркета, потому что это единственное, что было нормальное по дороге. Джиген засыпает посреди какой-то другой, не относящейся к воровству темы, и Люпен замолкает, потому что Джиген выглядит как тот, кто не спал неделю или около того, то есть проще говоря ужасно, и будить его кажется преступлением, наказанием за которое будет смертная казнь. Под чёлкой прячутся усталость и синяки, заострившиеся скулы и цвет кожи, ставший ещё менее здоровым. Может, Джиген ему чего-то не рассказал? У него какие-то проблемы? Лишь бы не очередные поехавшие бывшие партнёры, он уже видел троих, а личного знакомства ему хватило ещё на первом. Джиген дышит глубоко и медленно и Люпен решает, что у него есть право на небольшую помощь товарищу. “Он такой лёгкий”, — думает Люпен, когда укладывает угловатое тело в горизонтальное положение. Ему требуется неожиданно приличное количество времени, чтобы найти хоть что-то напоминающее плед или одеяло в этом номере, но в итоге удача улыбается ему в недрах комода. Ему не нравится количество найденных сигарет, хоть и дело больше в том, что они на полу, а не в пепельницах, которые и так рассованы по всем поверхностям, да ещё и качества явно не того, что они курят обычно. Накидывая плед на худые плечи, Люпен думает, что ему не составит особого труда найти покупателя на такой драгоценный камешек, так что их финансовое положение быстро вернётся к своей обычной нестабильной норме.3
Сегодня какой-то местный национальный праздник и повсюду грохочут фейерверки. Они яркими искрами разлетаются по небу, окрашивая его то в жёлтый, то зелёный, то красный. Пелена перед его глазами тоже красная, потому что кровь, вытекающая из рассечённого лба, всё никак не останавливается. На данный момент это меньшая из всех актуальных проблем, но Люпен действительно привык к комфорту и не привык, когда ранят его лицо. Они в разгаре побега от мудаков, желающих отнять и перстни и жизнь вора, их укравшего, и пока побег неудачен по всем фронтам, и нужно чудо, чтобы все они остались живы. Фудзико ведёт машину, отборно ругаясь на резких поворотах, Гоэмон с наспех перевязанной ногой с трудом балансирует на крыше, отражая летящие в них пули, а Джиген пытается стрелять, имея две дырки в собственной руке. Люпен не волшебник, но фокусник, и в его карманах множество чудес. Он выпрыгивает на крышу фиата и оттесняет Гоэмона в сторону, на ходу прицеливаясь из вальтера. Он успевает сделать целых три удачных выстрела, прежде чем чувствует, как окровавленная рубашка начинает липнуть к телу. Он принимает на себя ещё две пули, прежде чем мешком упасть на проезжую часть. Гоэмон кричит, но простреленная нога не даёт ему сойти с места, а открывшаяся пулемётная очередь и вовсе заставляет укрыться в машине. Джигена, неподвижно застывшего уже как две секунды, приходится отдёргивать от окна за ворот костюма. Люпену жаль, но он молча обещает, что скоро вернётся, а пока у него есть работа.***
Бандиты удачно принимают его за труп, забирают с собой из его карманов перстни с установленными на них жучками и оставляют одного из своих следить, чтобы Люпена похоронили по всем христианским законам. Это осложняет дело и заставляет его отсрочить воскрешение, но он говорит себе, что всё не так страшно. Все живы и скоро они заберут то, что их по праву. Он продолжает быть мёртвым сутки и ненавидит себя за это, потому что слышит во время собственных похорон не то, что ожидал. Что он был кому-то нужен. Что он достойный. Что он чёртов бабник и подхалим, мелкий ублюдок с обезьяньей рожей, которого всё равно полюбили, потому что по-другому с ним нельзя. Приходиться напоминать себе, что нельзя двигаться, потому как от его игры зависят жизни всей банды. Он хочет поговорить, рассказать и объяснить, но в его голове есть только он и симуляция, которую он себе придумал и насчёт которой так долго ошибался. Гроб деревянный, с окошком напротив лица, и на глубине двух метров под землёй. Каждая горсть земли, что падает на крышку, совпадает со стуком сердца, несуществующим для всех, кто наверху, и поэтому грохочущим у него в голове с утроенной силой. Люпен проводит в гробу столько времени, на сколько хватает кислорода, а затем выбирается на поверхность, где уже вовсю сверкают звёзды, ни капли не похожие на те, которые он видел вчера.***
Он помятый и в земле, которая забилась во все щели и карманы, добирается до их убежища через дворы, постоянно оглядываясь на все триста шестьдесят градусов. Фиат всё ещё на месте и он доволен, что они ещё не уехали. Люпен залезает в лестничное окно и спешит наверх, к их этажу, к небольшой съёмной квартирке с одной спальней и двумя диванами, с глючным телевизором и неисправным радио, которое он пытался починить, но сломал ещё больше, с ванной, в которой вперемешку стоят пена для бритья, шампуни и гели, что-то похожее на скраб и водонепроницаемая шкатулка, за попытку открыть которую Фудзико надавала им по шеям. Он спешит, но не добегает, потому что прямо перед его носом распахивается та самая дверь, и в коридор выходит Фудзико, тянущая за руку Гоэмона, лицо которого выражает что-то между скорбью и недоумением. Воровка хочет крикнуть что-то в сторону квартиры, прежде чем захлопнуть дверь, но в последний момент замечает Люпена. — Ты, придурок! Иди и поговори с ним! — Крик обращен уже к нему. Люпен только и может, что быстро покивать с обезоруженно поднятыми руками и зайти внутрь. Шумная Фудзико остаётся снаружи и он не понимает, из-за чего всё это, ведь тихо же. Должна была быть ссора или хотя бы что-то похожее, чтобы она была так взвинчена. И Люпен идёт, разыскивая Джигена на двадцати квадратных метрах, на всякий случай внимательно присматриваясь даже к горкам мусора и грязной одежды, образовавшихся за две недели их проживания здесь. Джиген на кухне и курит рядом с открытым окном, и Люпен хочет его придушить, потому что плиты в этот раз у них газовые. Он не видит взгляда из под шляпы, но слышит короткое “т-с”, а потом сигарета тушится прямо о деревянную столешницу. Джиген засовывает руки в карманы брюк и образом непробиваемого танка направляется к выходу, только Люпен знает, что он кто угодно, но не танк. Он хватает его за плечо, едва тот оказывается достаточно близко, и просит: — Давай поговорим. — Иди к чёрту. — За словом следует попытка освободиться, и при очередном сильном толчке Люпен просто разворачивает Джигена и сажает на стул. — Он меня выгнал. Чужие руки от этого сжимаются в кулаки. — Ты, мелкий ублюдок— — С обезьяньим лицом, да! — выкрикивает Люпен, чтобы заглушить что-то нарастающее, потому он действительно хочет поговорить, в кой то веке сделать это серьёзно, а ему не дают никакой свободы. Что-то ломается и ничего не происходит. Любые звуки прекращаются, кулаки разжимаются, а Джиген, секунду назад искрящийся от недовольства, резко падает лицом на собственные колени. Шляпа с единичным стуком падает на пол. — Джи-джи? — Люпен приседает рядом, чтобы понять происходящее, но всё, что у него есть, это дыхание и странный звук, который он слышит впервые. — Уходи, — сдавленно и тихо. — Что? — Я не хочу тебя видеть. Ты жив, это славно, беги дальше, а меня оставь на обочине. Он не двигается с места, когда Люпен прикасается к его плечу и чуть сжимает его, надеясь, что это позволит Джигену зафиксироваться на нём и его голосе. — Я могу это сделать, если ты настаиваешь, но послушай. Они бы не оставили нас в покое, их было слишком много и это был единственный выход, при котором каждый из нас ушёл бы живым. Гоэмон и ты едва держались, и даже Фудзико бы не справилась, если бы нам пробили все четыре колеса. Люпен ведёт рукой выше и не сталкивается ни с одним из возможных сопротивлений. — Я безмерно рад, что знаком со всеми вами и что вы все мои лучшие друзья. И особенно я рад стоять бок-о-бок с тобой, Джиген. Он берёт в свою свободную руку руку Джигена и размеренно гладит пальцы, которые вцепляются в его ладонь. — Я устал хоронить тебя, — озвучивает Джиген, и его голос не справляется, ломаясь на половине. — Тебе больше не придётся, — обещает Люпен с полным намерением сдержать слово. Он обнимает Джигена, прижимая его к себе в этой странной сложенной позе, и спустя время чувствует ответное движение и как руки, слегка дрожащие, но всё равно уверенные, обнимают его за спину, а в пиджак утыкается усталое лицо. Люпен обязательно объяснит всё и Фудзико и Гоэмону, хоть ему и кажется, что Фудзико уже догадалась, но сейчас он уверен, что нужен здесь. Он должен находиться в этом конкретном пространстве с этим конкретным человеком, внутри сердца которого оказалось так хорошо спрятано то, о чём Люпен не подозревал, но чего последние годы так сильно хотел.+ 1
Люпен считает себя мастером переговоров и у него есть на это весомые причины. В основном это потому, что его основным оружием является мозг, а не пистолет, меч или, по некоторым домыслам, чёрная магия. Даже если в имеющемся у него компромате есть пробелы, он легко закрывает их логическими цепочками, так, что никто не может ему ничего возразить. А ещё на его стороне действительно часто выступают меч и револьвер, но он всё равно гордится собой, ведь если бы не его умозаключения, то было бы разрезано намного больше недостойных предметов и выпущено в два раза больше пуль. Он как раз что-то втолковывает мужчине напротив него, самодовольно наблюдая, как искажается его лицо от осознания собственного бессилия. Джиген стоит прямо за его спиной, держа их недоброжелателя на прицеле, и Люпен прекрасно знает, что его лицо сейчас украшает ухмылка. Вроде всего лишь немного искривившийся уголок губ, но Джигену и этого достаточно, чтобы выразить свои эмоции. Вдруг мужчина перед ними расслабляется и смеётся. Люпен замечает, как что-то щёлкает в его пальцах. Джиген замечает блеск в окне напротив. Люпен спотыкается о собственные ноги, когда Джиген с силой отталкивает его в сторону, и в этот же момент разбивается стекло. Ещё спустя мгновение недальновидный мужчина падает с пулей между глаз. — Ойч, — шипит Джиген, и Люпен оборачивается и видит, как тот зажимает дырку в своём костюме. Костюме? — Куда смотришь? Ложись! — Одним рывком Джиген утягивает его на пол, как раз вовремя, чтобы не попасть под ещё одну пулю, пролетевшую ровно там, где только что была голова Люпена. — Ты ранен?! — Немного. Всё путём. Двигай. Они ползут к углу склада, откуда их нельзя будет выцепить, и всё в порядке, но что-то не даёт Люпену покоя, но мечется в его голове слишком быстро, чтобы он мог это поймать. Он становится на колени, когда оказывается за внушительных размеров металлической балкой, удерживающей мостики второго этажа, и оборачивается. Джиген помогает себе руками, чтобы подняться, и на полу остаётся кровавый отпечаток. На месте, где находится правое лёгкое, аккуратное и сочащееся кровью отверстие. Люпен хочет закричать на Джигена и назвать самым большим придурком в мире и останавливает себя, только когда набирает в лёгкие достаточно воздуха. — Давай к машине, — произносит он вместо этого и становится необходимой опорой. Джиген в благодарность кивает и вздыхает чуть свободнее, но почти сразу морщится. Люпен ведёт его как можно быстрее, но его оценки опять оказываются неверны, потому что на второй трети пути Джиген начинает кашлять и спотыкаться, словно не видя собственных ног. Люпен собирается кричать в рацию о помощи, но вдруг большая часть стены перед ними разваливается на куски. — Вы долго, — комментирует Гоэмон, и, кажется, хочет спросить что-то ещё, но замечает Джигена и просто бежит к ним, чтобы подхватить его с другой стороны. — Да зачем… — бормочет стрелок, и капля крови падает на бетонный пол. Люпен и Гоэмон переглядываются и этого молчаливого сговора достаточно, чтобы транспортировка Джигена до фиата заняла меньше минуты. Люпен забивается на заднее сиденье и помогает там же уложиться Джигену, и только после этого они трогаются с места. Он прижимает Джигена к себе как можно крепче, лишь бы он двигался как можно меньше, потому что ухабы на дороге и так заставляют его дыхание сбиваться и Люпен не знает, что ему сделать, чтобы уменьшить боль. Прекратить быть таким самоуверенным ублюдком. Когда Фудзико спрашивает, куда им ехать, мозг Люпена наконец выходит из оцепенения и начинает работать. У них нет таких навыков, но у него есть деньги, связи и мобильник, поэтому ему не требуется больше пяти минут, чтобы вызвать некого очень молчаливого и вежливого хирурга на дом. — Зачем это было? — произносит он громче, чем хотел, то-ли потому что не хотел произносить это вообще, то-ли потому что действительно не понимал, было же столько способов, почему именно так, зачем именно себя? — Говорил же, устал на похороны ходить, — хрипит Джиген ему в рубашку, в живот, и дыхание тёплое, и в животе тепло, и это держит на плаву. Люпен хочет что-то сказать, как-то смешно ответить, но их подбрасывает на очередной яме и чужие пальцы сжимают его бок. — Фудзико!! — возмущенно верещит Люпен. — Либо здесь, либо в пробке — выбирай. Он молчит и она хмыкает, потому что это подтверждает, насколько сейчас он бесполезен. Люпен думает, что он идиот. И что Джиген идиот тоже, потому что за столько лет остался прямым, как палка, не научился строить планы или пользоваться лазейками или обходными путями. Почему-то решил, что умеет только стрелять и бросаться грудью на арматуру, чтобы защитить тех, кого любит. Люпен ненавидит это в нём и в то же время не может поверить, что кто-то готов отдать свою жизнь за его. Люпен верит, что такой обмен сегодня не состоится. Врач уже ждёт их у дверей дома, когда они подъезжают. Это просто рыжеватый мужичок в невзрачной одежде и со спортивной сумкой через плечо, и он терпеливо ждёт, пока они перенесут Джигена в их съёмную квартиру. Он выгоняет их всех из кухни в гостиную, потому что Гоэмон не перестаёт хвататься за Зантецукен при каждом вдохе Джигена, который кажется ему неправильным, потому что Фудзико роется в сумке, обследуя каждый карман и каждый флакон, потому что Люпен крутится рядом и буквально лезет под руку. Гоэмон и Фудзико сидят на диване, периодически поглядывая на закрытую дверь, а Люпен делает уже третий круг по комнате, потому что иначе просто не может. — Сядь. Даже он был спокойнее тебя. Голос Гоэмона становится для него такой неожиданностью, что он застывает на месте. — Что? — Джиген вёл себя мужественнее тебя сейчас каждый раз, когда ты изображал мертвеца. Прояви к нему уважение. — Но он пострадал из-за меня! — громко возражает Люпен, озвучивая то, что грызло его мозг уже не первый час. — Я тоже так считал однажды, когда ты принял на себя огонь врага. Однако это было полностью твоё решение, над которым я был не властен. Люпен хочет ответить, но запинается. Даже Люпену III иногда бывает нечего сказать. Он садится на пол и смотрит на расположившихся напротив него Фудзико и Гоэмона. — Я не могу просить прощения за прошлое, потому что это мало что изменит, но, если я скажу, что вы, — он бросает короткий взгляд в сторону всё ещё закрытой двери, — все вы станете соучастниками моих смертей, это будет работать? Фудзико реагирует первая, громко фыркая и вытаскивая сигарету. — Вполне. Гоэмон сопровождает её слова молчаливым кивком. — Жизнь научила нас, как вести себя так, чтобы никто ничего не узнал. Люпен старается улыбнуться, но выходит не очень. Ему больше нравится на полу и он не хочет двигаться, как будто вся та нервная энергия, бурлящая в нём пятнадцать минут назад, разом покинула тело. Но всё это отходит на второй план, стоит щелкнуть дверному замку. Они подрываются все трое разом, но врач осуждающе смотрит на них, так что они остаются стоять на своих местах. — Он стабилен, спит. Все указания лежат на стуле, я уверен, вы с этим справитесь. Перенесите его на кровать и не давайте курить хотя бы пока швы полностью не затянутся. Фудзико вежливо благодарит его и выводит из их квартиры, пока Люпен и Гоэмон пытаются перенести Джигена, подсоединённого к капельнице, на кровать. Люпен без лишних слов забирается на вторую половину кровати, попутно скидывая с себя всю ненужную и грязную одежду. — Присматривай за ним, Люпен. — Я здесь как раз за этим. — Это будет долго и однообразно, если ты понимаешь, что я имею ввиду. Люпен смотрит на медленно поднимающуюся и опускающуюся грудь своего стрелка и его кажется, что он не видел в своей жизни ничего более успокаивающего. — Да, понимаю. Люпен не видит, как Гоэмон кивает и коротко улыбается ему, но знает, что это так и было. Люпен знает, что его ждёт несколько недель без работы, которые будут наполнены готовкой, лекарствами, физическими занятиями и всем, что включает в себя слово “реабилитация”. Но он также знает, что всё это будет сопровождаться ворчанием, подколками, абсолютно бессмысленными спорами и осторожными объятиями перед сном. Всем, что ему так нравится, и за что позволит на время украсть свою жизнь.КОНЕЦ