Злодеяние

Она не должна быть здесь. Дом мистера Морозова слишком холодный, слишком эпохальный ночью с его коваными железными воротами и старинной кирпичной оградой, тянущейся темной линией к небу. Семейное поместье было расположено за городом, на отдаленном, обширном участке земли; предположительно, на протяжении веков оно находилось во владении Морозовых. Алина не была членом семьи — больше нет, вот уже восемь часов как, — и ей здесь не место, как бы страстно она этого ни желала. Так что она не должна быть здесь. В доме ее (почти) свекра. И определенно не в ее самом коротком платье. Алина стучит во входную дверь, прежде чем у нее сдали бы нервы. Снова. Потребовалось три попытки, чтобы просто выйти из машины; ее руки так сильно дрожали, что она боялась уронить ключи. Ключи от квартиры, в которой она жила с… Она проглатывает отвратительный, влажный всхлип. Нет. Она поклялась больше не плакать. Это ничего бы не изменило. И кроме того. У нее были другие планы. Долгое мгновение проходит в непрерывной тишине: Алина слабеет под ней. Дверь была тяжелой, сделанной из цельного дерева. Она даже не могла постучать достаточно громко, чтобы он услышал. Чертов дом не был заинтересован в сотрудничестве с ней. Еще одно доказательство того, что ее было недостаточно, никогда не было достаточно… — Алина? Ее голова резко поднимается, когда она смотрит на свои потертые туфли; мистер Морозов выглядывает из приоткрытой двери, приподняв брови, когда он рассматривает ее растрепанный вид. Она попыталась выглядеть презентабельно, надев свое маленькое черное платье — платье на годовщину, как жестоко — и чулки, ее единственную пару подходящего нижнего белья, скрытого под одеждой. Но Алина знала, что ее глаза покраснели и опухли, волосы обвисли от нервных рук, которые она снова и снова крутила в своих жалких попытках завить. Даже ее ногти были обкусаны до кожи. Для него, человека, который придирчиво относился ко всему, было бы очевидно, что она… недостойна. Чего-либо. Любая затянувшаяся угрюмость в ее виде усиливается по мере того, как она оглядывает мистера Морозова: красивого, сногсшибательного, очаровательного, каким он всегда был. Значительно старше ее, но время просто превратило его притягательную внешность в нечто обжитое. Аккуратная борода, прилизанные волосы, выбившийся локон, лежащий на лбу. Уже поздно, но он был ночной совой: все еще одет в рабочий костюм, хотя безупречный пошив был слегка испорчен расстегнутым воротником, накрахмаленные белые рукава рубашки закатаны до предплечий. От обнаженной кожи у нее пересыхает во рту. — Это была ошибка, — бормочет она, облизывая губы. — Извините, что побеспокоила вас, мистер Морозов. — Что случилось? — Ничего, я просто… Протягивается рука, крепко сжимающая ее запястье. Алина вздрагивает, ее глаза расширяются при виде его больших пальцев, прижатых к ее коже. Это непристойно — жар, который сочится сквозь его прикосновения. Сердце отбивает удар. — Мне лучше уйти, — шепчет она, не в силах отвести взгляд. Теперь он хмурится, линия между его бровями отчетливо выражена, но его большой палец рисует круг на ее запястье. Жест, призванный успокоить: Алина предполагает, что она наверняка напоминает оленя, готового броситься наутек при малейшем шорохе. — Может, сначала выпьем. — Он со скрипом открывает дверь немного шире, темнота позади него манит ее войти. Алина сглатывает, моргая на него, пульс учащается. Если она войдет внутрь, то пути назад не будет. Если сегодня вечером она получит свое, с ее женихом будет покончено — но святые угодники, Мал уже позаботился об этом, не так ли? Он допоздна засиживался в офисе. Приходил с пятнами от губной помады не ее оттенка. Аромат духов, задержавшийся на обивке его пассажирского сиденья, заставил желудок Алины перевернуться. Почему она была здесь? Потому что Алина знала себя лучше, чем кто-либо другой, даже те части, которые ей не нравились. Упрямая, калечащая себя часть ее, которая не могла отпустить свою первую любовь. И если бы она не сделала что-то столь же непростительное, она бы вернулась в объятия Мала, молчаливо, безнадежно недовольная. Пришло время это изменить. — Входи, Алина, — уговаривает мистер Морозов, слегка сжимая ее руку. — Я настаиваю. Верно. Манеры. Мистер Морозов был не из тех, чьи приказы можно было игнорировать. Она кивает, закусывая губу, позволяя втянуть себя внутрь, слегка опустошенная, когда он отпускает свою хватку. Ее… ну, на самом деле он больше не был ее свекром, не так ли? Мистер Морозов кладет руку ей на поясницу и ведет к тусклому свету лампы по коридору, их шаги, два ее на каждый его, громко отдаются эхом в относительной тишине. В прошлом Алина бывала здесь и раньше, ее расхваливали как заветную невесту среди бесценных семейных реликвий Морозовых. Очевидно, недостаточно часто, чтобы ориентироваться по дому в темноте. Она вынуждена доверять ему — особенно с ее неопытной походкой на каблуках, — немного ближе прижимаясь к его груди, когда они идут по коридору. В результате, когда они соприкасаются, от его груди исходит желанное тепло. Алина не прочь этого в продуваемом сквозняками старом доме. Кроме того: он пахнет так же, как и всегда. Дорого. Утонченно. Как нечто слишком вкусное, чтобы быть полезным. Не остается незамеченным, что он все еще на голову выше ее даже в этих туфлях. От этого осознания у нее по спине пробегает приятная дрожь, какую никогда не вызывал ни один мужчина. — Тебе, должно быть, холодно, — мистер Морозов проговаривает ей на ухо, отмечая ее реакцию. Алина прикусывает язык, краснея. — Все нормально. Он бросает на нее сардонический взгляд, но ничего не говорит, жестом предлагая ей сесть, а сам поворачивается к столбчатой диаграмме. Она с удивлением обнаруживает, что они прошли не в гостиную, а скорее в его кабинет — это новое для нее пространство гораздо менее безличное. Не только огонь, потрескивающий в камине, но и письменный стол из вишневого дерева, серебряный антикварный самовар, стопки книг, беспорядочно лежащие на инкрустированных полках. В комнате царит ощущение жизни и уюта, что наводит на мысль о том, что именно здесь он проводит большую часть своего времени, лишенный строгой формальности остальной части поместья. Она с содроганием осознает, что ей мог бы понравиться этот дом больше, если бы она знала о существовании этого места с самого начала. Возможно, это было просто еще одной причиной полагать, что она никогда не заслуживала, чтобы ее приветствовали как кого-то, кто не был посторонним. Алина почти улыбается, увидев его ноутбук — единственное свидетельство того, что мистер Морозов жил в двадцать первом веке, — примостившийся рядом с толстой стопкой заметок. Изящные петли его почерка нацарапаны на бумаге, верхняя часть заполнена только наполовину. Явно прерванный какой-то негодяйкой у его порога. — У меня есть виски. Если только ты не предпочитаешь вино из погреба. — Вообще-то виски звучит отлично. — Моя умничка, — его губы кривятся в полуулыбке, и он отворачивается, чтобы налить. Эффект от похвалы пугающе мгновенный. Алина втягивает воздух, обхватывает себя руками, изо всех сил стараясь удержаться на ногах, когда он ударяет прямо ей в голову. Когда он поворачивается, держа в руках два хрустальных стакана с темно-янтарной жидкостью, его глаза почти черные. — Не присядешь? — Слишком напряжена. — Она качает головой, с благодарностью принимая предложенный стакан. Алина полностью проглатывает содержимое, прежде чем успевает одуматься, смакуя жжение — высовывает язык, чтобы поймать последнюю каплю. Мистер Морозов напрягается. Незначительно. Искусно. Что возможно заметить только в том случае, если знать, на что обращать внимание. Хорошо, что Алина способная ученица. — Можно мне еще? — застенчиво спрашивает она, глядя на него из-под ресниц. Жидкое мужество имело свою привлекательность. Алина всегда питала невинную влюбленность в этого мужчину — его очаровательный, холодный магнетизм, его манящую уверенность в себе. Теперь она чувствовала себя просто девушкой, стоя рядом с ним. Неуместно. Он снова наклоняет голову. — Нет, — отвечает он. — Нет, пока ты не расскажешь мне, что случилось. — Его взгляд многозначительно опускается на ее левую руку: заметно отсутствующее кольцо на безымянном пальце. Она стискивает зубы, боль все еще свежа. Все должно было быть не так. Она должна была прийти сюда, пофлиртовать с мистером Морозовым, убедить взрослого мужчину переспать с ней и вонзить пресловутый нож в спину Мала в качестве акта мести перед тем, как уйти и двигаться дальше. Это не имело ничего общего с чувствами. Алина не знала, сможет ли она сказать ему правду: что ее недостаточно, чтобы удовлетворить собственного жениха. Плакать у него на плече о своих недостатках было не совсем подходящим рецептом для соблазнения. — Между нами с Малом, — она выдыхает его имя скорее с покорностью, чем со злобой, — все кончено, мистер Морозов. Его брови приподнимаются, глаза внимательно изучают ее лицо, выражение непроницаемое. — Ах. Что? Алина расправляет плечи, заставляя себя заговорить. — Да. Уже… в течение некоторого времени. Я просто не осознавала этого. Или я намеренно игнорировала это. Я не уверена, но он… он… я. Я не вернусь, — заикается она, качая головой. — На этот раз я серьезно. — На этот раз? — ледяным тоном повторяет он, костяшки пальцев побелели, очевидно, стремясь поставить под угрозу структурную целостность стакана, все еще находящегося в его руке. Алина могла поклясться, что тени в комнате стали тяжелее. — Алина. Я не буду спрашивать снова. Что случилось? Она вздергивает подбородок, бросая вызов мистеру Морозову, чтобы он возразил ее словам. — Он может оставить свое кольцо себе, если собирается трахать других женщин. Я с этим не смирюсь. — И правильно. — Я… да? Его следующие слова — сюрприз, сказанные с поразительной убежденностью, его глаза яркие и настоящие. — Ну, он никогда не был достаточно хорош для тебя, Алина. Ты должна была это понимать. Она морщится, чувствуя себя неловко из-за намека на то, что она вообще чего-то стоила. — Простите. Я не хотела… создать у вас впечатление, что я пришла сюда для утешения. — Тогда зачем ты пришла сюда, Алина? Он делает шаг вперед, прижимая ее к краю своего стола. Ее сердце бешено колотится, пульс отдается в ушах. Святые угодники, неужели он всегда был таким высоким? У нее наверняка заболит шея от попыток сохранить зрительный контакт. — Маленькая Алина, в своем самом лучшем платье, появляется на пороге моего дома без кольца. Притворяется мышкой, хотя она, безусловно, таковой не является. Ее горло сжимается. Сейчас или никогда, думает она, перемещая свой вес назад и хватаясь за подол платья. Ее ладонь липкая, но она все равно натягивает ткань, изображая храбрость, которой не чувствует. Ровно настолько, чтобы обнажилась ленту ее кружевной подвязки. — Я пришла сюда, чтобы… сделать предложение. Воздух кажется разреженным. Она может упасть в обморок от чистого унижения, если этот план не сработает. Несомненно, мистер Морозов под этим изящным, опасным налетом, все еще был мужчиной. Его глаза медленно скользят по ее телу, зрачки черные. Наглая, неумолимая похоть омрачает его черты, когда он достигает ее бедра, его губы беззвучно приоткрываются. — Я знаю, как вы смотрите на меня, — тихо говорит она, ободренная его пристальным вниманием. — Я не выдумываю это. Это может быть… взаимовыгодно. — Взаимовыгодно, — повторяет он каждый слог в своей завораживающей, ленивой манере, звучащей почти неприлично. Он допивает остатки своего напитка. — Итак, мой сын-идиот совершает худшую ошибку в своей жизни, а я трахаю тебя — в качестве своего рода акта мести, в этом суть? Она кивает, не в силах встретиться с ним взглядом. Внезапно она рада прочности стола, врезающегося в ее позвоночник. Алина не уверена, что без этого она бы все еще стояла на ногах. — Ох, лапушка, — вздыхает он, протягивая руку, чтобы заправить прядь ее волос за ухо. Этот жест такой нежный, что пугает ее. — Что мы будем с тобой делать? Нет, это не та реакция, на которую она надеялась или ожидала — ни восхищения, ни огня. Вероятно, у нее не было шансов. Как и всегда. Ее зрение начинает затуманиваться от липких слез. — Не… не будь добрым. Я могу уйти, — огрызается она. Рука хватает ее за подбородок, поднимая ее лицо, чтобы встретиться с его. — Ты неправильно поняла, Алина. Я выдвигаю встречное предложение, — ухмыляется он ей сверху вниз, проводя большим пальцем по ее губам. — Останься на все выходные. Здесь, со мной. И я отымею тебя именно так, как ты попросишь. Ее колени подкашиваются — от облегчения? Или шока, или ужаса, трудно сказать. Она не может думать, ее мозг заполнен звуком слова «отымею», слетевшего с его губ. — О. — Да, о. Я не какой-нибудь жеманный мальчишка, которому не хватает самообладания, Алина. Если я собираюсь лечь с тобой в постель, я сделаю это должным образом. Старательно. Одной ночи недостаточно. В комнате жарко. Даже душно. Разве ей не было холодно еще десять минут назад? — И. — Он притягивает ее вперед, прижимая к своей груди. — Ты будешь громко стонать для меня. Издавать все те милые звуки, которые я представлял, как ты издаешь, когда кончаешь, поняла? Потому что я заставлю тебя кончить, милая, если ты будешь слушаться меня. Пока ты не сможешь этого больше выносить. Ее бедра со стоном прижимаются друг к другу. Алина, должно быть, пялится на него, как абсолютно несексуальная рыба. Это было немыслимо — этот мужчина, ее почти свекор, говорил такие запрещенные вещи, расставлял слова, как ловушки, предназначенные для того, чтобы заманить ее в свои объятия. — Сейчас. — Его рука касается ее горла, пальцы сжимаются на ее трахее ровно настолько, чтобы у нее закружилась голова. Наклоняясь так близко, что все, что она может чувствовать, видеть или слышать, — это он. Было ли это возможно? Утонуть в ком-то другом? — Ты знаешь, почему я собираюсь выебать твои хорошенькие мозги до беспамятства, малышка? — П-потому что, — выдыхает она, впиваясь ногтями в дерево его стола. Ничто больше не имело смысла. Может быть, ей снился очень приятный сон. Или кошмар. Куда подевалась вся ее стальная решимость? — Я не знаю… я не… эм, Мал… — Потому что. — Он нежно целует ее в лоб, что противоречит безжалостности его слов, его твердой хватке на ее теле. — Ты это заслужила. Все очень просто, Алиночка. Ее глаза плотно закрываются. Этого не может быть. С Алиной Старковой такого не случалось. Привлекательные мужчины с наследственным достатком не предлагали доводить ее до оргазма в течение целых выходных. Особенно те, кто достаточно был взрослым, чтобы годиться ей в отцы. Тем более он был отцом ее бывшего жениха, изменяющего ей. Однако она возбуждена больше, чем когда-либо в своей жизни. Само доказательство этого в настоящее время пропитывало ее самое красивое нижнее белье. Кружевное, которое она купила для Мала, чтобы впечатлить — который лишь спросил, сколько это стоило, когда она сняла одежду. Она научилась не мечтать, ожидая, что ее назовут красивой, потому что ее всегда будет ждать разочарование. — Посмотри на меня, Алина. Она делает это без вопросов, глаза мгновенно распахиваются, разум блаженно пуст от прегрешений Мала. Мистер Морозов производил такой эффект. На нее. На всех. — Итак, — его голова наклоняется, очевидно, в восторге от ее послушания. — Мы договорились, мисс Старкова?