Беда-беда, пришла за тобою
Беда-беда, забрала с собою
Расскажешь, как добраться рая?
Ведь ты, беда, сожгла всё собою дотла?!
Цзян Чэн стоит в темноте, чёрное пространство кажется бесконечным, ни видно ни света, ни стен – ничего.Абсолютная пустота
Становится страшно. Он неверно делает несколько шагов, выставив руки вперёд, но не натыкается ни на что. Так, он смелее делает ещё два шага. Ничего. Шаги становятся увереннее, шире, быстрее, в какой-то момент он понимает, что бежит, прекратив выставлять руки, наплевав на стены и возможность в них врезаться. Он бежит и не знает, как много пробежал, бежит и не знает абсолютно ничего. Тревожность усиливается, когда он останавливается, упёршись руками в колени и пытаясь выровнять дыхание. Что дальше? Что делать дальше? Всё такое же чёрное, мёртвое и беззвучное. Цзян Чэн кричит, но в шоке застывает, понимая что не слышит ни-че-го. Совсем. Он хлопает в ладоши, наугад, не видя рук, но точно чувствуя как обжигает от боли ладони от силы удара, но звуков нет. Цзян Чэн смотрит вниз, в такую же бездну, как и впереди. И тут же выдыхает, верно, здесь есть поверхность, на которой он стоит! Пресловутое слово пол, до которого он тут же касается руками, кажется мокрым, холодным и вязким. Что-то похожее на грязь липнет к руках и он подносит к носу. Запах земли, дождя и...пепла? "Проснись, проснись, сейчас же, проснись, тебе нужно проснуться. Ну же, давай!!!!" Голос оглушает и мутит голову, Ваньинь начинает задыхаться, чувствуя жуткий холод. Словно резко кто-то открыл дверь, и холодный ветер с дождем сразу ударили по лицу и телу. Когда он открывает глаза, он видит черные жгуты держащие руки и беспощадно сжимающие шею. Пытаясь разглядеть источник света, он выворачивает голову и косит глаза, но черные ленты крепко держат, шипя и хихикая. Он сглатывает слюну, пропитанную чувством отчаяния и страха, которая словно увеличивается в размерах, еле-еле протискиваясь по горлу, вниз, по пищеводу, разбрызгивая желчь по стенкам желудкам, когда с грохотом приземляется туда. Пересилив усталость со странной расхлябанностью, Ваньинь начинает дёргаться, кричать и вырываться, но попытки тщетны, тело сжимают ещё сильнее, настолько, что уже невмоготу терпеть. Он пытаясь ногтями рвать тёмное нечто у шеи, пытается вдохнуть воздух, но терпит неудачу раз за разом. Его трясёт всего, ноги дёргаются, а руки теряют координацию, отчаянно хватая воздух. Сознание медленно угасает, пока конечности не падают обессилев, прекратив любое сопротивление. Темнота вновь встречает с холодным радушием, словно уже и сам он опротивел ей. Звук дождя, хлынувший резко и оглушающе, вязнет в собственных ударах ног. Цзян Чэн бежит, бежит разгоняясь настолько сильно, что к горлу подступает вкус железа, словно рот наполнился густой кровью, выплюнуть которую не получиться даже при большом желании. Дождь льет как из ведра, тяжёлый, острый и леденящий, он словно прожигает одежду и кожу, пытаясь из-за всех сил проломить кости, череп и всё что у Цзян Чэна под ними ещё осталось. Ваньинь бежит и даже не до конца понимает зачем, просто знает, что нужно бежать. Быстрее, как можно дальше. Далеко и надолго, исчезнуть и скрыться. Опасность чудится в каждом силуэте и в каждом качающемся на ветру кусте и дереве. Он бежит и почти ощущает, запах смерти и её пристальный взгляд. Как она постукивает длинными когтями по часикам, и беззвучно произносит:"Чуть-чуть, осталось, чуть-чуть". Шелест листвы яростно вторит ей, разгоняя по ветру сухое "Чуть-Чуть, чуть-чуть". Мышцы горят огнем, и ноги почти трясутся, подгибаясь в коленках, но он неустанно продолжает бег, заставляя себя перебирать ногами, поднимать их через не могу, пролетая мимо кустов и деревьев, беспощадно цепляющихся за щеки и одежду. Игнорируя безумный крик ворон и шуршащее хихиканье листвы:"Чуть-чуть, осталось, чуть-чуть". Мысли о том, сколько он уже бежит и сдвигается ли с места, Ваньинь давит беспощадно и жестоко, потому что такие мысли просят об остановке и перерыве, чего он никак не мог себе позволить. К чертям надежду, она была закопана вместе с отцом, если нет, то пускай царапает крышку гроба сколько хочет, её уже никто не спасёт. Гни в земле, предательница. Цзян Чэн, ударяется об ствол дерева плечом и поскальзывается на мокрой земле с громким хлюпающим звуком, падая в грязь и проезжаясь по ней же. Лодыжка противно щелкает, отзываясь тут же распространяющейся болью вдоль ноги. Плечо жжёт не меньше. Он шипит, приподнимаясь на локтях, сжимая ладони, расцарапанные о камни и землю. Боль сводит ступни, а холод лишь помогает ей. Ваньинь в жуткой панике, его трясёт от страха. Он вслушивается в собственное болезненное сердцебиение и вздрагивает слыша голоса, и при этом словно блаженный расплывется в улыбке, когда слезы бегут по щекам, быстро подгоняемые каплями дождя. Если погоня за ним, значит он в порядке. Времени нет, совсем нет, лай собак слышится почти рядом, Ваньинь пытается поднять себя на дрожащих руках, заставить поставить чёртовы ноги и побежать. Так много, сколько сможет. Нужно лишь чтобы ноги вновь обрели опору. Нужно.... Но свет фонарей уже освещает его фигуру со спины, и он видит длинные тени надвигающиеся как волна, и он кричит, когда цепкие руки хватают за плечи и руки, кричит, когда его тащат и бьют по скуле. Он мстительно вцепляется зубами глубоко в руку, наполняя рот уже настоящей кровью, глотает и цепко держит, сливаясь с чем-то животным, что живо в нем и готово сражаться, пока человеческая оболочка слишком слаба и ничтожно просит о смерти. Он игнорирует удары в живот, пытаясь поцарапать глаза рядом стоящих, видит след паники и страха и упивается этим, даже когда пальцы рук ломают, лишь визжит и скалит зубы, показывая как глубоко сделал прикус. Он дёргает ногами, со всей силы бьёт по животу нападающих, слышит хруст и заливается смехом, вновь открывая пошире пасть. Ваньинь пытается изо всех сил, бьет и брыкается, терпит и выжидает нападения, он делает всё что может, ударами тока и искрами, которые только в нем и остались. Все продолжается, пока затылок не зажигается болью, а мир теряет краски."Наследник Цзян пойман, забудьте о втором, головы этого ублюдка хватит."
***
Когда прижигают глаз, хочется выть, в конвульсиях дрожат руки, и ноги упираются в ремни настолько крепко, что он чувствует как лопается кожа. Боль, настолько острая и блядская, что сдержать крика нет сил. Он чувствует пену у рта и пытается делать крик настолько сильным, что бы ебаные связки порвались раз и навсегда. Потому что он скорее откусит себе язык, чем будет просить о пощаде.
Ногти ломаются от того как сильно он врезает их в железо ручек и чуть ли не приподнимается на стуле, игнорируя врезающийся в живот ремень, игнорируя боль в позвоночнике и собственный нечеловеческий вой. Сломанные пальцы напоминают о себе, когда он согнул их под углом, каким этого сделать нельзя. Но боли нет. Боль сосредоточена на лице. Боль заглушает крики и смех, ненависть и страх, он теряет сознание раз за разом, пока цветные пятна мелькают на задней стороне век. Он настолько погружен в боль, что даже не в состоянии порадоваться собственному забвению. Как мученик лишенный надежд и сил, но всё ещё верящий в собственного Бога, он может только и молиться, крепко сжимая зубы и игнорируя все вопросы. Он не помнит кто он, он не помнит где он. Он зовёт Яньли, Усяня, но уже не знает, кто это, просто выкрикивает попеременно "Вэй Усянь! Яньли, Яньли, Яньли, спасите, спасите меня!". Он просит Бога услышать его молитву, его мольбу и упрямо держит её в голове. По строчкам зачитывая в особо страшные минуты. Это всё, что у него осталось и всё, во что он может верить. "Помилуй, Господь всемогущий, помилуй меня". Его сны суматошны, безумны, они красными пятнами проносятся сквозь сознание, заставляя вздрагивать и орать. Хотя спать ему дают редко, он всё равно погружается в них настолько, чтобы считать личным адом. Ему снилось как Вэнь Чао ел его ядро и сердце, снилось как он бежал, бежал не останавливаясь, но не мог сдвинуться с места. Снился большой пожар, где горел его дом и кричали люди, прося о помощи, а он мог только смотреть как его дом превращается в пепел. Такие сны были страшными, жуткими и болезненными, но ещё более ужасными были сны, пропитанные надеждой. Ему снилось как он сбегал, снилась сестра и целовавший его Вэй Ин, мягко убирающий слезы с лица и обещающий, что это конец. Что всё хорошо и они выиграли. Но потом мягкие пальцы становились настолько горячими, что он вновь орал, задыхаясь, и проснувшись оказывался прижатым к холодному стулу и раскаленому металлу под мерзким каменным лицом надзирателя.***
Запах цветов наполняет лёгкие, и Цзян Чэн в изумлении открывает глаза. Он лежит на кровати. В кабинете врача. Кто-то ласково перебирает его волосы, осторожно и нежно, из-за чего он теряется. – Быть бы мне птицею в волнах на небеси. Звонкой зарницею вешней бессонницы,–Мягкий, но уставший голос лился чистой мелодией, золото в глазах было нежным, тягучим, но тусклым. Ваньинь не сдержал улыбки, глядя на профиль сестры. – Как расплескала бы перьями пестрыми Воды ли талые мимо овес-травы. Он поднимает руку, касаясь кисти сестры и убирая её со своей головы, крепко сжимая. Чувствуя под собственной кожей мягкость и тепло чужой руки, его сердце наполняется щемящей нежностью. Сестра вздрагивает, отрывая взгляд от окна, она смотрит на него и улыбается, мягко, солнечно, как раньше. –Сестра...–Он шепчет в полусне.–Что ты здесь делаешь? –Всё хорошо, А-Чен, ты дома. А-Сянь, А-Чен проснулся, ты собираешь его навестить?–Она нежно улыбается ему и кричит, глядя на дверь. Её рука крепко вцепляется в руку Цзян Чэна, дрожащими пальцами она проводит по его ладони. Ваньинь с замиранием сердца смотрит как в комнату входит Вэй Ин, взволнованный и с несмелой улыбкой на лице. Его плечи широки, спина прямая и натянутая, он как всегда красив, но взгляд его тревожен. –А-Чен, боги, ты жив.–Вэй Усянь подбегает к кровати, и мягко касается скреплённых рук Яньли и Цзян Чэна. –А-Сянь, я...–Слёзы в глазах делали образ Вэй Ина прозрачным, нереальным, и Цзян Чэн надрывно касается его щеки ладонью, желая почувствовать теплоту кожи и убедиться, что всё действительно реально. –Я здесь А-Чэн, я здесь и всё теперь будет в порядке. Мы дома и мы все вместе, как раньше.–Шепчет Вэй Ин, когда его слезы касаются пальцев Цзян Чэна, но Ваньинь ничего не чувтсвует. Ему так плохо и так хорошо, что он не знает, что должен испытывать, что чувствовать и что говорить. Он смотрит на Вэй Ина, хочет выжечь себе его образ на роговице своих глаз. Всё ещё видящих. Слезы наполняют его глаза, горячие и обжигающие они стекают по щекам. –Но А-Сянь...наш дом сожгли.–Голос дрожит, Цзян Чэн всматривается в застывшее лицо Вэй Ина и чувствует как нарастает паника. –Естественно сожгли! Всё уничтожили, всё уничтожили из-за тебя!!!–Кричит Яньли, вскакивая со своего места и привлекая всё внимание на себя. Глаза её наполнились гневом и болью, слёзы текли по щекам, темные круги под глазами особенно выделялись на фоне бледного, исхудавшего лица.–Ты всё уничтожил, ты всех нас уничтожил. –Яньли?–Цзян Чэн вскакивает, пытаясь коснуться лица девушки, но та отталкивает его руку. –Посмотри, что ты с нами сделал, А-Чэн.–Тихий голос Вэй Ина пугает больше истерики сестры, Цзян Чэн не успевает моргнуть, как видит голову Вэй Ина насаженную на почерневшие ветки яблони в окне, куда совсем недавно вглядывалась Яньли. Его лицо изуродовано до неузнаваемости, но яркая лента развивается на ветру как знамя победы и этот контраст душит Цзян Чэна. Он падает на колени, захлёбываясь слезами. –Вэй Усянь!!! Тьма поглощает его, перемешивая кости и душу, он просыпается от смеха вэньских псов и снова задыхается от боли. Обрывочные сколыхи сознания лишь вспышками отражают странную реальность, грудь прожигает болью и он просыпается, иголки под ногти и снова затмение, потом ледяная вода и опять, по кругу, раз за разом, он разочаровывался и путался в мыслях, во снах его тоже мучили, просыпаясь, Ваньинь, вновь чувствовал боль. Это не заканчивалось, не заканчивалось и не заканчивалось. Раньше он ориентировался по собственному крику, от которого просыпался, но потом голос всё таки исчез. Поэтому Цзян Чэн перестал видеть разницу между явью и сном, всё казалось одинаково серым и болезненным. Он метался и видел уже Яньли вместо стражи, прижигающей ему лицо, не знал, правда или нет, лишь безостановочно плакал, из-за чего глаза невыносимо сжгло. Его нет. Он умер. Вместе со своими страхами, сомнениями, надеждами и молитвами. Бога в которого он верил не оказалось рядом. И его свет окончательно потух, оставляя лишь кромешную пустоту в его душе. Когда в очередной раз его избивали, ломая итак переломанные пальцы, он вырубился, и в какой-то момент проснулся уже один, не чувствуя тела и боли, не чувствуя тепла и чего-то важного, что всегда было, а теперь этого нет. Он был пуст. Полностью. Оболочка, холодная и ненужная. Он подумал, что наконец дошел до своего предела и умер, эта мысль пробирала, и Цзян Чэн плакал, хрипло смеясь, выплевывая сгусток крови. Жизнь не могла ему преподнести такой подарок, она не настолько добра.Бога нет, и его уже никто не спасёт.
Когда он открывает глаза, мир кажется не таким как раньше. Он жив, и это осознание отзывается болезненной ломотой в ребрах, пальцах и ногах. –Ты очнулся.–Шепчет почти надрывный голос, и Ваньинь видит Вэй Ина. Тот еле сдерживая слезы, касается щеки. Его руки почти раскаленные касаются кожи, и Ваньинь вздрагивает, вспоминая раскалённое железо. Крик вырывающийся из его горла, пугает, когда он в судорогах пытается отстраниться. Это даже не крик, странное бульканье, хриплое и нечеловеческое. Голова кружится, ему что-то вставляют в лоб, и он вновь уходит в забвение. Так легче. Так лучше. Не чувствовать, не жить, не знать.Следующее пробуждение кажется более осознанным, Вэй Ин объясняет, что Вэней рядом нет, его спасли, вытащили.
так долго его глюки никогда не длились.
Но Цзян Чэн смотрит, не мигая, и просто в панике касается. Ему кажется, всё время на самом деле, что Вэй Ин ненастоящий, что он исчезнет стоит отвернуться. Страх сковывает, делает зависимым, ему нужно было знать, что все в порядке. Ваньинь вцепляется в пальцы Вэй Усяня и держит не в силах оторвать взгляда. К слову о взгляде. Мир кажется другим. Пытаясь поднять руку чтобы коснуться лица, его перехватывают раньше чем он видит забинтованные пальцы, покрытые кровью. Вэй Усянь целует нежно, почти трепетно, но через бинты сложно почувствовать хоть что-то, однако Цзян Чэн улыбается. Как может. Ему тоже хочется поцеловать Вэй Ина, хочется ответить, но ему настолько хуево, что он лишь мягко трёт пальцами родные губы, обозначая своё присутствие. Вэй Усянь холодный и, кожа у него мокрая, бледная. Цзян Чэн уже не видел кошмаров, ему давали какой-то отвар и ночь всегда проходила быстро, мимоходом. Но иногда Цзян Чэн просыпался посреди ночи, смотрел на потолок через полуприкрытые веки и слушал как Вэй Ин рыдал, уткнувшись лицом в подушку, и сам хотел, но кажется словно уже и нечем было. Странная пустота, беззвучная и всепоглощающая накрывает его с головой. Он чувствует лишь онемевшие пальцы рук и ног, холодную тишину внутри, где кровь вроде и течет по венам, но словно уже без помощи сердца, потому что сердца Цзян Чэн не чувствует. Ни капли. Он слушает Вэй Ина, смотрит на него и чувствует, что счастье где-то рядом, мягко перебирает его ребра, думая о том, куда посадить бабочек. Но бабочки сдохнут внутри Цзян Чэна, поэтому счастье уходит, оставляя его одного. Весь их кукольный маленький мир был таким важным и крохотным в его ладошках, в улыбке его сестры, в глазах Вэй Ина, в звуке шагов Цзысюаня и в ворохе бумаг отца, что Цзян Чэн порой боялся раздавить его своими руками, потерять этот хрупкий мир. Но теперь они все были разделены, а в руках Цзян Чэна не осталось даже осколков. Цзян Чэн знал, что все хорошее имеет свойство заканчиваться. Знал, что буря надвигается, но то, с какой силой она ударила по ним, ошеломила его и уничтожило. Так же как в памяти не было ничего о матери, так же медленно стиралась улыбка отца, тепло и красота их большого дома. Ваньинь жадно хватал пальцы Вэй Усяня и боялся что тот сейчас тоже исчезнет, не оставив ничего кроме боли. –Цзысюань вступил в ряды Вэней, встреть его теперь, не думаю, что будем друзьями.–Мрачно проговорил Вэй Ин, заменяя бинты на новые. Тряпкой проходит по коже, выливая кровавую воду в тазик. –Это ведь ради Яньли?–Всё ещё хриплым, но уже похожим на человеческий голос, произносит Цзян Чэн. –Конечно, это единственное что их пока сдерживает против нас.–Сквозь зубы произносит Вэй Усянь, и Цзян Чэн пугается этого взгляда. –У тебя сила, у меня черная магия. Мы точно справимся, А-Чэн. Вернём всё как было...Вернём нашу вечность, да?–Вэй Ин сжимает плечи холодными руками, суставы на его пальцах кажутся острыми и Цзян Чэн резко хватает чужую руку проверяя её на реальность. Ему чудится, словно Вэй Ин становится прозрачным. –Вечность...–Монотонно вторит он.***
Вэй Усянь зажимает его в углу, темном и безлюдном, касается жадно и голодно и Цзян Чэн теряется в приятных ласках и хитром изгибе пухлых губ, попеременно касающихся то щеки, то шеи. Его руки, живущие собственной жизнью и имеющие собственные планы, задирают манжет, скользят по гладким пуговицам и, пробираясь сквозь рубашку, наконец касаются горячей кожи, сначала кончиком пальцев, чувствуя выступающие мурашки от его холодных рук, а потом он прикладывает и ладони проходясь вверх по рёбрам к соскам. Ваньинь сжимает сильно и крепко, заставляя Вэй Ина стонать в губы, размазывая слюни по подбородку. Голодный взгляд из-под опущенных век почти заставляет кончить, но Цзян Чэн лишь похабно облизывает чужие губы, имитируя половой акт. Так гладко, так мягко. Вэй Ин рычит и врезает в стену сильнее, приподнимая за бедра, заставляя ногами обхватить его таз, где так явно чувствуется член под задницей. Цзян Чэн стонет, сжимая чужие плечи сильнее. Теплота чужого тела его пьянит, он хочет слиться с Вэй Ином, войти в него или чтобы тот вошёл в него, лишь бы стать одним целым. В голове почти ни одной цельной мысли, которую можно было оформить во что то кроме стонов. Но он с каким то упрямством позволяет подумать о вечности которую они вполне могли бы и разделить. Вот так вот, касаясь и заводя друг друга без попытки облегчить боль от узких брюк или желания раздеть полностью свою жертву. –Успеешь кончить до начала уроков по этике?–Жарко шепчет Вэй Ин, прикусывая ушко и грубо потираясь стоящим член о штаны Ваньинья. –Мх, не смей, не успею переод..Ах, Вэй..–Уткнувшись в плечо, Ваньинь стонет, мстительно кусая в шею наглого засранца, возомнившего о себе невесть что. –Жди меня сегодня ночью, и не закрывай балкон. Я буду очень голодным и жадным–Шепчет полушутя-полусерьнзно. И Ваньинь игнорирует мурашки и потяжелевший низ живота. Ночь. Им нужно дождаться ночи. Облизав припухшие губы, он проводит цепкими пальцами по лицу наглеца и улыбнувшись кивает, юрко вырываясь из хватки. Ему нужно пригладить одежду к началу уроков, а то госпожа Ло может и отцу настучать...***
Когда Вэй Ин целует шею, игриво покусывая кадык, Цзян Чэн стонет, цепко хватая его плечи и чувственно проводя руками вдоль спины. Сквозь лёгкую ткань легко ощупывать позвонки и напряжённые мышцы. Одно движение и ночнушка соскальзывает с чужих плеч. Цзян Чэн с интересом смотрит на тело перед собой. –Возьми меня, блять, быстрее.–Выдыхает он, в губы стонущему Вэй Усяню, когда с силой оттягивает чужие волосы и сам вцепляется в шею. –Не съешь меня.–Почти смеётся Вэй Ин, приподнимая Цзян Чэна за бедра.–Ты ведь знаешь как я люблю твои ножки. Позволь им побыть на виду. –Заткнись. Если будешь медлить, я уйду!–Размашисто, но не сильно бьёт он по плечу, вызывая лишь смех партнёра. –Когда ты сверху, то постоянно так делаешь.–Возмущенно подмечает Вэй Ин, опрокидывая на кровать свою ношу. Его черные глаза смотрят жадно и требовательно. –Тебе это нравится. Когда я делаю всё медленно. –Уточняет Ваньинь, проводя ладонью по щеке, пока его пальцы не прихватывают острые зубы, чуть прикусывая кожу. – Или это намек, что у нас смена ролей? Он с нажимом касается языка и оглаживает ряд зубов, по-хозяйски осматривая чужие владения. Вэй Ин отстраняется, испуганно глядя на него. –Нет-нет-нет, я проснулся с мыслью, что хочу тебя...точнее себя в тебе увидеть. –Снова нависнув, он без стеснения заводит чужие руки над головой, собираясь подмять жертву и как следует ею заняться...***
Они валялись на траве, прямо под балконом, смотрели на клочок неба, черный, бархатный, украшенный миллионом бриллиантов, то ли хаотично, то ли в особой последовательности расставленных его создателем. Болтали обо всём подряд и ни о чем при этом. –А это созвездие...Черт, как же оно...на языке вертится? –Персея?– Цзян Чэн хмурится, вспоминая что на уроке так-то был занят чужой рукой между ног. –Нет, Персея это рядом, а звезда на нем вот эта, дальняя. Ну же Цзян Чэн, мы видели уже. Гули дери, на языке вертится. – Вэй Ин начал гадать, перечислять все созвездия и звёзды, потом вообще нести полный бред про созвездие пиона, хотя такого вообще вроде не было. –Да нет такого созвездия! Я тебе отвечаю, нет и не было! –В очередной раз возмущается Цзян Чэн. –Да ты чего? Было же. Так ведь...но это точно не оно... –Да и чёрт с ним. С созвездием этим. Я думал, у нас свидание, а не сбор клуба по астрономии. –Буравя уже не такой соблазнительный навес, бубнит Ваньинь, и всё же пытаясь вспомнить название звезды... Ну правда, не пион же это... –Это ты меня завуалированно занудой назвал. Меня? Цзян Чэн! Ладно, к гулям, в следующей жизни мы с тобой будем жить на одной из этих звёзд.–Цзян Чэн вздрогнул уставившись на Вэй Усяня, в чьих глазах отражались мириады звезд, а счастливая улыбка заставляла сердце стучать ещё быстрее. Такой красивый. Живой, яркий. Цзян Чэн завороженно огладил взглядом скулы и точеный нос. –Другие жизни...Ха, с чего ты взял что мы встретимся? Столько людей в мире, столько звёзд, с какого перепугу нам так повезет что мы снова окажемся рядом?–Ваньинь фыркнул, смахивая наваждение. Он тоже уставился на звёзды. Может на одной из них они действительно могли бы и оказаться... –Эй, конечно встретимся. Смотри сюда!–Вэй Ин схватил его руку поднимая, на фоне темного вечернего неба их руки казались особенно белыми. Цзян Чэн с непониманием уставился на Вэй Ина. –Разве ты не видишь? Эти красные нити, что связывают нас?–Вэй Ин лишь на мгновение взглянул на Цзян Чэна, прежде чем снова посмотреть на их ладони скреплённые вместе. –Ты дурак что ли?–Вырвав руку, Ваньинь подложил ее под голову, под заливистый смех своего парня. –И всё таки, даже будь мы знакомы в том, другом мире, ты бы смог в меня заново влюбиться? –В другом мире? Кем бы мы не были, пусть даже просто прохожими, я бы тебя не упустил. Безусловно. Тебя невозможно не любить. Я бы наверное даже будь несчастлив от любви, все равно бы хотел тебя любить. –Почему это? И вообще, почему это я сделаю тебя несчастным? Может это я буду несчастен... –А вдруг ты бы не любил меня? Или любил, но не так как я? Что тогда я бы делал? Если бы тебя и вовсе не было бы в моей жизни? Страдал. Но все равно бы любил. Не хочу не любить тебя, это же ужасно. –Ужаснее чем любить безответно? Да ты мазохист.–Уже заинтересованнее отозвался Цзян Чэн, переворачиваясь набок и полностью устремляя взгляд на Вэй Ина. –Ну, мне нравится когда ты меня кусаешь. Так что считай себя виноватым! Да и лучше быть живым мазохистом, чем... существование лишённое смысла. Мы ведь всегда вместе, просыпаясь я думаю о тебе, засыпая я мечтаю о тебе. Когда тебя нет я скучаю по тебе, когда ты рядом я любуюсь тобой. Что станет со всем этим, если я перестану тебя любить? Что заполнит пустое место, оставшееся после тебя? Любить тебя –это мое собственное изобретение, я знаю каждую деталь моей любви к тебе, знаю на чем она живёт и что приносит в мою жизнь, как устроена и какое топливо мне даёт. Мне нравится изучать твое тело и границы твоего ко мне доверия. Мне нравится всё, что меня с тобой связывает. Так что, если я буду все ещё собой, как я смогу пройти мимо тебя?– Его лицо такое серьезное, но при этом столь наивное в свете мягкой луны заставляло что-то внутри Цзян Чэна расцветать, сиять и радоваться. И это даже пугало Цзян Чэна, словно у Вэй Ина был над ним контроль и он мог сыграть любую мелодию на струнах его души. –Вот оно как... –Цзян Чэн улыбнулся, приближая лицо к Вэй Усяню. Тот смотрел в ответ с мягкой улыбкой. Ожидая поцелуя, Вэй Ин приблизился сам, прикрыв глаза пышными ресницами, но Цзян Чэн уже отвернулся, не без сожаления, но по своей воле.–Ты врешь. Ты обманщик. –Нет, не обижай меня такими словами Чен-Чен. Почему ты вообще об этом спросил? –Не знаю, просто интересно, если в этой жизни у нас ничего не получится, может хоть где-то мы бы смогли спокойно любить друг друга. Не скрывать своих отношений, гулять за ручки, целоваться и заниматься любовью как законные супруги. И у нас была бы впереди вечность или хотя бы одна жизнь, одна на двоих. Было бы здорово. –Он говорил свободно и легко, хотя странная печаль в его сердце не отступала, царапая своими коготками его сердце. –Пф, думаешь, мы в этой жизни не справимся?–Вэй Ин забавно фыркнул, переворачиваясь лицом к Цзян Чену. –Не знаю, я боюсь. Всё так сложно. Ты же видел, что творится, сколько аристократов уже повесили, а скольких отправили в ссылки. Не ровен час и до нас дойдет.–Так странно говорить об этом, Цзян Чэну кажется, что он сам не верит своим словам, но в тоже время, не может отказаться от них и свести всё к шутке. –Пф, сравнил, великое герцогство с мелкими графами. Не бойся, с нами сила. Мы будем вместе и все преодолеем. Любая черная полоса сменится белой. Юнменские герои! Вот как о нас будут говорить в книгах. Придётся потесниться всем существующим героям и богам, мы на малое не согласимся! –Юнменские герои? Звучит пафосно.–Цзян Чэн кривится, но губы все равно расползаются в улыбке. –А в тавернах будут шептаться, что мы были юнменскими любовниками.–Игривый шёпот на ухо и Ваньинь уже свекольного цвета. –Вэй Усянь! Ты идиот. –Цзян Чэн шлёпает по плечу и отворачивается от Вэй Ина, с удивлением глядя, как та самая звезда в созвездии ярко светится. На языке вертится "Алголь", чьё сияние никогда не предвещает ничего хорошего, Цзян Чэн поворачивается к Вэй Ину, желая поделится своим страхом, сомнением, вырвать из своего сердца это маленькое существо, что царапает его и не выходит из головы, вывести на свет и разделаться прямо здесь и сейчас. Но замирает. –Ой-ой-ой, не дерись, у тебя тяжёлая рука. Не веришь что ли? А зря, так ведь и будет...–Мягкая улыбка и теплый взгляд направленный на него окутывают уютом и нежностью. Цзян Чэн давит страх, улыбаясь в ответ, и придвигается ближе, целуя пухлые губы. Пускай бесконечный купол звезд падает, у них своя вечность, что укроет от любых осколков.***
В кровати душно, мокро и одеяло давно отброшено куда-то на пол. Цзян Чэн в очередной раз переворачивается на кровати, желая найти место где не будет мокро. Лунный свет просачивается сквозь занавески, как волшебная дорожка из белого песка, манит и зовёт к себе туда, где через щёлочку виднеется луна, звёзды и всё чарующее, что просыпается только ночью. Цзян Чэн не выдерживает, стряхивая себя с постели, хмурясь и чертыхаясь, когда струйка пота скользит по позвоночнику вниз. Схватив Саньду и засунув ноги в тапочки, он судорожно прислушивается к тишине. Казалось, за стенкой тихой поступью кто-то шёл. Наверное одна из уборщиц. Ваньинь не стал рисковать и подождал пока рябь на тишине не сойдёт. Следуя по выложенной лунной дороге он открывает завесу, а после и саму "дверь" отделяющую его от прохлады и таинства. Выскользнув, из окна, вставая на меч и наконец полной грудью вдыхая воздух. Свежий, холодный, он кусает разгоряченную кожу, сушит мокрые волосы и будоражит разум. Идеально. На мече он быстро и аккуратно скользит мимо стражи, дома и скрывается в толще леса, черного и пугающего, но это только для посторонних. Пролетая чуть дальше, Цзян Чэн наконец снижается, плеч и ног касаются ветки деревьев, быстро проскакивая через них, он будит стайку воронов, громко разлетающихся в стороны и разбрасывающих редкие перья. Спустившись, Цзян Чэн на ходу аккуратно ставит меч и сбрасывает тапочки. Ночнушка соскальзывает с плеч, падая на сырую землю, когда он, покрывшийся гусиной кожицей, с разбегу ныряет в черноту озера. Вода холодная, мягкая, она заглатывает его полностью, со всеми страхами и надеждами, любовью и ненавистью, она отрезает его от мира, делая не то своим узником, не то дорогим гостем. Цзян Чэн старается "парить" как можно дольше, пока ребра не сжимает болезненно от желания к воздуху, пока пальцы на ногах не поджимаются, а паника не подкрадывается достаточно близко, чтобы действительно напугать. И шустро выпрыгивает из воды, вдыхая со свистом воздух и откашливаясь от попавшей в горло воды. В темноте ему чудятся шорохи и странные тени, но он даже не задумывается над их опасностью, полностью отдаваясь моменту. Черная гладь воды беспросветна, кажется словно здесь вполне есть место для морских чудовищ или хотя бы змей. Цзян Чэн с интересом смотрит на берег, заслышав шорох, но быстро теряет интерес. Вновь погрузившись под воду, он плывёт, ловко перебирая ступнями и отталкиваясь руками. Вынырнув на середине водной глади, Цзян Чэн поднимает голову, подставляя лицо под лунный свет, проглядывающий сквозь ветки деревьев. –Посмотрите-ка, что тут у нас?–Знакомый голос заставляет обернуться. Вэй Усянь стоит на краю, осматривая обнаженную кожу и Цзян Чэн игриво прикрывается, хотя знает, что в такой темноте его и так особо невидно–Это же водная нимфа. –Я тебе утащу на дно, странник. –Не раскрывайте своих замыслов так быстро, я ведь и убежать могу. –Убежишь?–Цзян Чэн ухмыляется, руками убирая со лба прилипшие пряди. –Не посмею. –Шепчет Вэй Ин прямо в одежде заходя в воду, ахая и тут же ныряя, исчезая из вида. Цзян Чэн лишь морщится, представив как неприятно липнет мокрая одежда к коже. –Бу!–Резко вынырнул взлохмоченный Вэй Усянь, отчего у Цзян Чэна чуть душа в пятки не ушла. Он резко прячется под толщей воды, оставив лишь глаза, что с прищуром смотрят на названного гостя. –Бог ты мой, морское чудовище. Где обещанный красавчик? –Был утоплен в своих грешных фантазиях о неких чарующих нимфах. Он проводит руками по голой коже, полностью сосредоточенный на глазах Цзян Чэна. Скользит темным взглядом вниз, а потом ныряет. –Вэй Усянь!!! Извращенец!–Кричит Цзян Чэн прижимая ноги к себе, пряча от загребущих рук. –Хочу твои ножки, А-Чэн, ты не можешь нас разлучить. –Могу! Пойди прочь, озабоченный. –Хмурится и ныряет сам, желая скрыться от преследователя. –Злобное ты существо, А-Чэн. Но сексуальное... -Вэй Ин улыбается, отправляясь на поиски. Играть в недотрогу Цзян Чэн любил, но недолго. Вэй Ин скоро уезжает в экспедицию на восток, а Цзян Чэн обещал, что совсем не будет скучать без него. Потому оставшееся время они самозабвенно целуются под лунным светом в прозрачной воде и темных желаниях своих сердец.***
По травинке осторожно ползла божья коровка, цепкими лапками поднимаясь вверх. Её упорство поражало Цзян Чэна и он болел за это существо, думая лишь о том, знает ли букашка что дойдя до конца травинки её ничего не ждёт?Лёгкое дуновение ветра и вот её крылышки уже расправлены и она улетает искать более веселое место, совсем не жалея о потраченных силах. Цзян Чэн уже без особого интереса снова переводит взгляд вперёд, театрально вздыхая, за что ловит лёгкий толчок от Цзысюаня. Отец всё ещё стоял на мосту, ведущем в беседку, и смотрел на лотосы, неподвижно замершие в воде. –Да не услышит он ничего с такого расстояния.–Бурчит себе под нос, потирая ушибленный бок. –Он часто сюда приходит и вот так стоит.–Шепчет Цзысюань с непониманием. Сидящий на земле, он всё крутился, пытаясь получше скрыться в зелени, хотя отец даже не смотрел в их сторону. –Может его успокаивают цветы?–Предполагает Цзян Чэн, не замечая в этом ничего странного. –Устаёт от своих бумажек, вот и хочет на цветочки посмотреть. –Тогда почему он такой грустный? И никогда не доходит до беседки, хотя оттуда явно вид получше.–Безаппеляционно заявляет Цзысюань, всё таки отрывая взгляд от отца. Его беспокойство умиляет Цзян Чэна и тот даже проникается сочувствием. –Может и это ему не помогает, а чего другого ещё не придумал..–Пожимает плечами Цзян Чэн, теряя интерес к этой картине. Папа никогда не был обычным, откуда же у него обычные увлечения?–Зачем ты вообще следишь за отцом? Упрекающий голос Цзысюань игнорирует. С грациозностью несвойственной людям сидящим в кустах, он выпрямляет спину, подбоченясь, и задирает подбородок –Я проявляю беспокойство. Это место никому нельзя посещать, а отец странно себя ведёт, находясь там. Что его может так тревожить? Ваньинь фыркает, вновь смотря на беседку, одинокую и похожую на настоящий домик на воде, словно вышедшая из сказки она манит своей неизвестностью, но он уже давно пережил возраст, где исследовательский азарт перевешивает разум. Отец строго настрого запретил туда ходить, быть может для него это-то место, где он может расслабиться и не хочет, чтобы кто-то тревожил его покой. –Как знать, думаю нам не стоит об этом думать. Лучше впечатлим отца нашим поединком! Я как раз научился новому движению, уверен, твое неуклюжее падение любому поднимает настроение!–Хитро улыбается Ваньинь, видя разжигающийся в глазах напротив азарт. –Кто знает...может падение на сей раз будет твоим!***
Цзян Ваньинь быстро просматривает бумаги. В ворохе старых страниц множество неизвестных ему техник и рун. Древние техники... Сколько же лет этому ритуалу? –Откуда ты это достал?–Его голос звучит тяжело, задумчиво. Словно не до конца уверенный в реальности происходящего. Что-то в его душе отзывается на этот текст, и он пока не знает, как на это реагировать. – На нашей вылазке в усыпальницу демонической секты...Помнишь когда из отряда в 15 человек вернулись трое, ты, я и... –Его голос смолк на мгновение.–Тогда я просто убрал их, не став возиться с темными техниками, но сейчас... Сейчас я клянусь тебе это наш шанс, наша возможность!–Голос уверенно шепчет. На скрытом капюшоном лице явно отражается улыбка. –Ты всё смог прочитать? –Почти. Через два дня я полностью переведу тебе все руны, вопрос лишь в том, согласен ли ты на это.– Голос давит и Цзян Чэн понимает почему. Между ними возникает пауза. Черная магия лишает жизни, демоническая отбирает душу... –Это очень сложное заклинание, помимо жизней нам придется отдать и... –Души...Но не совсем, они лишь расколятся, это упущение, но разве цель не оправдает средства?–Голос становится тише, но всё такой же уверенный. Ваньинь пытается учуять страх собеседника, но слышит лишь скрытую за голосом боль. Он сам пережил не меньше.. Сам знает, в каком отчаянии они оба застряли, оказавшись единственными тенями прошлого друг друга. Жизнь без смысла и смысл без жизни, куда идти неизвестно. Ваньинь знает, что должен мстить, но уже некому и это угнетает. –Оправдывает...–Цзян Ваньинь смотрит на письмена и видит в них лица семьи, товарищей, горящий дом и собственное лицо, не омытое кровью. Если это их спасение, если всё получится, разве не вернут ли они себе свое счастье? А цена? Плевать на цену, главное, что пока есть чем расплатиться. –Я согласен. Переводи текст, подготовку начнем после этого. За положительный результат не отвечаю. Будь что будет, Хуайсан. –Будь что будет, Ваньинь...