Part II: «Rock You Like a Hurricane»

— Соболезнуем. — Соболезнуем, доктор Хайзенберг. — Примите наши искренние соболезнования. — Нам очень жаль Присциллу.       С отцовской рукой на плече. С тенью тоски и печали на лице. С грузом утраты на душе. Матильда молча наклонила голову, будто пряча глаза от чужих и незнакомых ей людей. Она не хотела никого больше слушать, она лишь хотела побыть наедине, потосковать о матери, а все эти соболезнования, соболезновали отцу, а не ей. Доктору, потерявшему свою жену. Присцилле только исполнилось 40 лет. Она не дожила даже до десятилетия своей дочери. Внутри у этого отца пустота и мрак, он раздавлен, он не уберег самого любимого человека. И с каким грузом на душе этот муж стоит над могилой жены.       Еще не успев священник произнести первые слова своей речи, разбушевался порывистый ветер. На дворе стоял то ли ноябрь, то ли март. Холодно, но солнечно. Да, именно, 1 марта 1932 года Присцилла Скорпио умерла. Весна только наступила на порог, но пение весенних птиц уже впервые озаряло округи в том числе и кладбище. А вдалеке слышался колокольный звон. Именно в этот день велась и церковная служба. — А время, в извечном стремлении вперед, лишало ценности нашей мечты. Оставляя мириады ничтожных созданий, в попытке привязать нас к земной жизни, охваченной неминуемым увяданием и разрушением. А трава была зеленее, и свет был ярче, и в окружении друзей ночи были чудеснее.       Это были последние слова Присциллы, которые она сказала Клаусу. О времени, которое невозможно победить. О годах, которые ушли в небытие. О жертвах, которые они все принесли на алтарь собственных амбиций.       Похоронная церемония в скором времени подходила к концу и казалось, она длилась вечность, стоя там, над ее могилой, под кронами могучего вяза.       На выездной дороге остановился черный автомобиль. Из водительского места вышел шофер, обошел транспорт и открыл заднюю дверь. Солнечный свет тут же упал на сидящую в салоне фигуру, скрещенные руки на коленях и длинное черное платье. — Прибыли, мадам, — произнес шофер и подал руку женщине.       Из салона показалась трость. Оперевшись на усыпанную гравием дорогу, вторую руку женщина протянула водителю и вышла из автомобиля. На безымянном пальце заблестел перстень с горным хрусталем. Длинное платье из черного габардина падало на землю. Пальто на плечах сидело безукоризненно, а по ровной спине рассыпались длинные волосы цвета вороньего крыла со слабой проседью на висках. — У меня горе. Похороны моей жены. Разве разговор не подождет до понедельника? — Простите, что отвлекаю вас от скорби, доктор Хайзенберг, но это очень важно. Прошу.       Клаус вздохнул и посмотрел на Матильду, которая молча стояла у надгробия матери и не двигалась. И не был бы Клаус настолько авторитетным в кругу своих коллег, они бы не изъявляли столь крайней необходимости занимать его внимание рабочими вопросами на похоронах его собственной жены. Но даже сегодня необходимость в этом была крайней.       Клаус присел и заглянул в глаза дочери, та словно и не дышала вовсе. — Мод, побудь с мамой, а я скоро вернусь. Хорошо?       Матильда промолчала и даже спустя то время, что Клаус ждал ее ответа, так ничего и не сказала. Он поцеловал ее в щеку и поднялся, оставляя девочку одну. — Будь здесь, милая.       Люди начинали расходиться, постепенно оставляя после себя только след, плачь и тихие соболезнования, к которым Матильда больше не прислушивалась. Солнце светило ярко и в округе звучало лишь пение птиц. Маленькая семилетняя Матильда сжимала в руках подол своего черного платьица и пыталась вспомнить голос Присциллы: радостный и живой. Хотела услышать его снова. Матильда сделал шаг в сторону, затем второй и наткнулась на каменное надгробие, оно было таким тяжелым и твердым. Девочка быстро отскочила в сторону, и споткнувшись, чуть было не упала, но ее неожиданно подхватила чья-то рука. Матильда испугалась ибо совершенно точно была уверена, что никого рядом не было, или она просто не придала этому значения. Распахнув большие глаза, малышка хаотично начала смотреть по сторонам. — Кто здесь? — задала она вопрос, и наконец рука, удержавшая ее от падения, приподняла Матильду.       Эта изящная рука была мягкой и надежной, и она ухватилась за эту руку, не подумав отпустить. — Не бойся. Я держу тебя. — Кто вы?       Это был женский голос, но Мод совершенно точно не узнала его, потому как прежде не слышала никогда. О человеке можно судить многое по его голосу и голос этой женщины был низкого тембра, теплый, спокойный и успокаивающий. Женщина подняла серые глаза и терпеливо посмотрела в молодое личико девочки. — Мое имя Альма.       Матильда застыла и перестала хаотично бегать глазами, но на ноги так и не встала. — Мадам Скорпио. — Точно.       Опираясь на свою трость, женщина придержала девочку, и та наконец смогла встать без посторонней помощи. Однако земля под ногами была словно из сухого песка, лишающей твердой устойчивости. Женщина тоже выпрямилась, и заметив, как у девочки дрожат колени, предложила: — Присядем. Ты ведь не против посидеть со мной, Матильда?       Девочка помотала головой. Альма отвела внучку к скамье у дерева. Вокруг зеленела поляна и дул прохладный ветер. Лицо Альмы выражало умиротворенность, оно совсем не было тронуто временем. Глаза все еще были яркими, сохранили свой былой блеск, но взгляд повзрослел. Стоя рядом с Присциллой, вряд ли кто-нибудь догадался бы, что она ее мать, а не сестра. У нее не было глубоких морщин, ее шея и руки сохранили молодость и упругость. Волосы длинные и густые, как в 20 лет. Никто даже не знал ее настоящего возраста. — Как ты, малышка? — спросила женщина, взглянув на девочку. — Грустно, что ее больше нет. Вы тоже грустите, мадам? — Само собой. — Я уверена, вы были хорошей матерью. — Я тоже так думала. Но мои дети мертвы, а я жива. Я подвела их.       Матильда никогда не встречала свою родную бабушку, хотя и знала, что она жива. Присцилла говорила, мадам лучше, когда она одна. И вот поводом для их встречи послужила смерть матери Мод. — Ты не одна, Матильда. У тебя все еще есть отец. — Отца у меня тоже нет. Он суровый и холодный. Он пропадает на работе каждый день. Когда мама заболела, он даже не заметил этого и все равно продолжал работать. Он просто оставил нас.       Матильда ответила грубо, о чем Альма подозревала и поняла, что девочка винит в своей утрате единственного близкого человека из оставшихся. — Не оставил. Просто он одержим мыслью спасти тебя. — Спасти меня? От чего?       Альма опустила взгляд, заметила, как девочка уставилась, как-будто далеко в горизонт, как-будто кого-то ждала и хотела бы увидеть. Эти ее детские глаза уже были наполнены первой болью и печалью. Альма знала, что теперь это навсегда. — Разве ты не понимаешь? От порока. Суметь вернуть тебе зрение. Детская любовь делает людей чуточку счастливей. И даже самый суровый человек с ледяным сердцем пойдет на любые риски ради своего ребенка. Его любовь к тебе оправдана этой жертвой. — Жертвой смерти моей мамы?! — крикнула Матильда. — Я ненавижу его! Он не спас ее! Каждый день он спасает чужих людей, но маму не спас! Поэтому она мертва, а могла бы быть с нами, и тогда я бы любила их обоих. А теперь не могу, ни ее, ни его.       Матильда тяжело вздохнула и снова опустила голову. Источник ее гнева был слишком силен, чтобы молчать еще дольше и чтобы не выплеснуть эту злобу на самых близких. — Она плакала в ту ночь, потому что молчала и не признавалась, что больна, но даже я это поняла, а он — нет. Из нас двоих только он слеп, потому что не видел, как она умирала. И не сделал ничего, — она всхлипнула. — И я не сделала.       Альма закрыла глаза и вспомнила лицо дочери. Они не виделись уже много лет. Альма не знала, что было на душе у Присциллы. Была ли она немного счастливее, чем Альма за всю свою жизнь? Не таила ли она на нее зла? Отпустила ли прошлое? — Ты добрая душа, Матильда. И тебе стыдно говорить это, но ты не в силах себя сдерживать, я знаю. Однако, все делают выбор. Молчать и терпеть свою боль, или рушить стены на пути своего стремления спасти дочь. — Я не хотела таких последствий их выбора. — Они тоже. — Тогда почему они поступили так друг с другом? Поступили так со мной? — девочка повернула лицо в сторону женщины и уставилась своими обиженными детскими глазами. — Не с тобой, а ради тебя. Потому что твоя мама знала, что ничто не спасет ее от смерти. — Нет. — И не хотела видеть, как вы страдаете рядом с ней. Она только хотела, чтобы вы запомнили ее такой, какой она была всегда. В ваших с отцом воспоминаниях ее боли нет места. — Из-за их выбора я осталась одна. — Знаю, не многие через это проходят. Но ты одна из них, Матильда.       Сердце и кровяное давление девочки начинали приходить в норму, ведь до этого ее молодой и детский организм поддался стрессовой атаке, спровоцированной ею же. Но в некоторой степени Матильда была рада, что рядом оказался человек, подтолкнувший ее к этому всплеску эмоций, которые все это время грызли ее изнутри. Неожиданно то, что таким человеком оказалась Альма.       Малышка успокоилась, а когда впервые обратила внимание на свежий ветер, обволакивающий ее напряженное тело, стало легче. Альма все еще молчала, не спеша что-либо говорить, но Матильда по природе своего любопытства не смогла молчать. — А вы делали выбор? — Да, — тихо ответила женщина, глядя на перстень. — Дайте угодаю. И его последствия были губительны для вас. — К сожалению. — Значит, и мне придется. — Каждому приходится. — Но когда? — Я здесь не для того, чтобы говорить тебе, что делать и когда. Решать нужно самой. Я лишь могу сказать, что может быть, а ты решаешь, принимать это или отвергать. — Как же я узнаю, как правильно, чтобы не ошибиться?       Альма улыбнулась. А ведь сейчас она впервые видела и говорила со своей внучкой. Жаль только, что они встретились при подобных обстоятельствах, и их первый разговор был столь тяжелым для еще маленькой девочки. — Да, это тупик, без сомнений. Не ошибиться. Никто не хочет ошибаться, потому что никто не любит делать глупый ход. Но только на ошибках учишься. Послушай вот что, моя милая Матильда. Рано или поздно ты поймешь, как и я, что есть разница между осознанием пути твоего выбора и следованием ему. Но главное состоит не в его принятии, а понимании, почему ты его сделала. Это все, что я могу тебе сказать.       Женщина подняла руку и коснулась шелковистых волос девочки. Винный цвет, не совсем привычный. Ее кожа была холодной. Альма приподняла круглое личико за подбородок и посмотрела прямо в большие кукольные глаза. — Иди своим путем, даже если ты его совсем не знаешь, Матильда.       У Альмы был молодой голос, хрупкий и одновременно уверенный. Но все равно Мод так и не могла понять по его тембру, сколько же Альме лет. Ее запах чистый. Она не пользовалась парфюмом, в отличии от множества женщин, в том числе и от Присциллы. Но все равно ее запах не был ясен, словно закрыт. В нем не было намеков на ее предпочтения и вкусы. Он чистый, он тонкий, как бриз. Ее руки тоже оказались молодыми, напомнили руки Присциллы, но ведь Альма была куда старше, и Матильда не могла понять, с чем связано то, что она чувствует, а ведь ее чувства никогда прежде ее не подводили.       Затворничество Альмы лишило ее всякой радости. К примеру видеть родную внучку, но не просто видеть, а проводить с ней время, дарить подарки, баловать ее сладостями, рассказывать сказки, гулять с ней. Альма не имела ничего из этого и вряд ли могла бы получить то, что уже утеряно. Но никогда не было поздно с чего-то начать. — У меня для тебя кое-что есть.       Из кармана пальто Альма достала блестящий предмет. Медальон на цепочке. Каждый раз она смотрела на него с какой-то тоской и задумчивостью, вспоминая лишь самые печальные события, связывающие ее с ним. И она любила этот медальон, подолгу сидя с ним в руках. И каждый раз то улыбалась, то жмурилась до боли в глазах. — Дай мне руку.       Вовсе не ожидая, предмет, что Альма вложила в ладонь внучке, оказался увесистей, чем та могла подозревать. — Что это? — озадаченно спросила Матильда, начиная ощупывать металлическое изделие пальцами. — Мой медальон, — ответила Альма. — Когда-то его подарил мне очень близкий человек. Со временем я передала его твоей маме. Теперь он твой.       Металл был холодным, но приятным. Маленькие пальчики девочки легли на крышку медальона, и Мод старательно принялась изучать его поверхность, не пропуская ни одной мелочи, ни единой детали. — Здесь что-то есть, — повернувшись к женщине, Матильда желала всем сердцем узнать, что скрыто от ее глаз. — Что это? Опишите мне, мадам.       Альма улыбнулась. — Здесь гравировка. Ручная работа, очень тонкая. Роза. — Роза — это цветок. — Верно. — Я знаю запах розы. Легкий, утонченный и холодный. А вы знали, что самой старой живой розе в мире 1000 лет? — улыбнулась девочка в ответ. — Она растет на стене собора Хильдесхайма, и ее присутствие, между прочем, задокументировано с 815 года. Согласно легенде, этот розовый куст символизирует процветание города Хильдесхайм. Пока он цветет, Хильдесхайм не придет в упадок. Вот так. Красивая история.       Улыбка Матильды показалась Альме лучом света в этот мрачный день. Но все равно стало больно. Матильда так напомнила ей себя и ее детство без матери, которую Альма совсем не помнила. Время, плывущее вперед без остановки, стерло память о матери Альмы. Она пыталась не забыть ее, но не смогла противиться времени. И это единственная причина, почему даже наши воспоминания о родных не вечны. Какими бы крепкими и яркими они не были, они тоже умирают. — Вы любили этого человека?       Из раздумий и молчания Альму вывел неожиданный вопрос внучки, словно стрелой выстреливший прямо в сердце. — Что? — с недоумением спросила женщина. — Который подарил вам медальон. Вы любили его, мадам?       Альма выдержала паузу, придаваясь далекому прошлому. И даже этот день настал, когда она услышит, что кто-то, кроме него спросит ее об этом. — Любила. — Значит, и он вас тоже. — Откуда ты знаешь? — Роза — символ любви… и печали.       Альма много лет не произносила его имени, но не потому что боялась вскрыть старые раны, а потому что поняла, что жалеть себя вечно не может и тосковать о нем вечность тоже не может. — А что вот это? — продолжила задавать вопросы девочка, исследуя каждый сантиметр медальона. — Наш фамильный символ. — Скорпион. — Это не все. Я научу открывать его.       Женщина положила руку на медальон и открыла крышку корпуса. К удивлению Матильды, разлилась тихая, спокойная мелодия. — Он музыкальный! — снова улыбнулась девочка, и Альма обрадовалась, что больше не видит отчаяния на лице внучки. — Но почему вы отдаете его мне? — Потому что хочу, чтобы он напоминал тебе обо мне. О нашей встрече и разговоре. Я хочу, чтобы ты помнила, Матильда. Это важно, ведь я возлагаю на тебя большие надежды. — Тогда я буду помнить, мадам.       Прислонившись к женщине, Матильда положила голову ей на грудь и закрыла глаза. Сейчас, как никогда ей хотелось ощутить чье-то тепло рядом. – Не волнуйся, если потеряешь. Медальон всегда найдет своего хозяина, Матильда.       Альма поцеловала девочку в лоб и обняла. Она хотела бы увидеть всех их вместе. Присциллу и Матильду, обнять их вместе, увидеть и понять, что все изменилось к лучшему, что есть надежда прекратит страдания. Но судьба Матильды уж очень пугала Альму тем, что плохие события случатся и с ней. Только тогда Альмы не будет рядом и придется самостоятельно делать свой выбор.       Клаус обыскался дочь и даже тогда, когда все разъехались, он остался один искать Мод. Зря он оставил ее одну, думал мужчина, оглядываясь и бросая в окружающую тишину имя девочки. Но вдруг увидел и застыл. Пелена тоски спала с лица Матильды, хотя она по-прежнему не отзывалась на зов отца. Рядом с ней шла женщина и вела девочку за руку. Он видел ее впервые, но ничто не помешало догадаться, кто перед ним. — Мадам?       Альма не ответила и устремила свой взрослый, непробиваемый взгляд в лицо изумленного Клауса. Перед ней он был мальчишкой и весь его железобетонный авторитет одного из самых почитаемых людей Германии просто рассыпался, как карточный домик пред взором Альмы Скорпио — матери его жены. Она всегда казалась ему кем-то недосягаемым, кем-то призрачным, мнимым, эфемерным. Человеком оторванным от реальности. — Папа. — Мод.       Но он даже не заметил, как не смог продолжить фразу, он был потрясен, что увидел ее здесь, когда совершенно точно знал, что та не явится. А в глазах Клауса Альма увидела причину его испуга и поняла, что одно ее присутствие рядом с маленькой внучкой держит его в страхе. Они подошли ближе, и Клаус присел, кладя руки на хрупкие плечи Матильды. — Извини, что не отвечала, папа. — Все в порядке? Ничего не случилось, Мод? — Да, — она подняла глаза. — Я была с мадам. Все хорошо, правда. — Ладно.       Хайзенберг поднялся на ноги, но Альма по-прежнему смотрела на него. Присцилла была ее отражением, он словно смотрел в глаза жены, но Альма была такой холодной и далекой, как те края, откуда она приехала. Морщины на лице не старили ее, и Клауса это поразило. Единственное, что придало возраста — присутствие трости, без которой она весьма тяжело передвигалась. Травма ноги, которую она и не скрывала, в отличии от причины ее появления, могла только подтолкнуть к догадкам о том, чем занималась Альма Скорпио вдали от глаз. — Проведите мою дочь в автомобиль, мне нужно поговорить с мадам Скорпио, — сказал мужчина своему водителю и передал дочь ему в руки. — Да, доктор Хайзенберг.       Матильда молча последовала за шофером отцовской машины, но интерес, о чем хотел поговорить Клаус с Альмой наедине, не отпускал ее. Она оглянулась, вырвала ладонь из руки подчиненного отца и подбежала к Альме. — Мадам Альма, знакомство с вами было для меня честью. Спасибо и... досвидания.       Второй раз взяв за руку девочку, офицер направился к машине. — Прощай.       Альма уйдет, и кто знает, когда снова она появится в их жизни. Ведь она уже давно сама по себе. И возможно, сегодня Матильда держала ее за руку первый и последний раз в жизни.       Не выпуская медальон из рук, девочка слушала мелодию, потом закрывала и снова водила пальцами по крышке корпуса. Но в конечном счете повесила на шею и спрятала под воротничок платья.       «Почему она не может поехать с нами?».       Простой детский вопрос, который задала сама себе Мод. Альма часть их семьи, но теперь одинока. И не похоже, что она страдает от этого одиночества. Может поэтому она и не возвращается. — Устала, Матильда? — спросил мужчина за рулем, глядя в зеркало заднего вида. — Тяжелый был день. — Скоро он закончится, наступит новый. Новый день новой жизни.       Матильда медленно закрыла глаза, ощутив усталость уже после того, как ей об этом сказали. Она не помнила, как вернулся отец, но сжимая в руке медальон, она услышала только шепот.       «Да».