Веселого Рождества и Счастливого Нового Года

      Рождество без снега — хреновое Рождество. Потому что на тонком слое слякоти нельзя выместить накопившуюся злобу, а пинать вялую траву, смешавшуюся с грязью из-за обильных Сэнтфильдских дождей, желания нет от слова совсем. Так что Кирку оставалось только недовольно топтать старый асфальт, да периодически срывать мокрые листья с уродливых кустов.  — Плохой день? — раздается с крыльца одного из домов. О’Райли сначала вдрагивает от неожиданности, потом поворачивается на источник звука и наконец кидает самый разгневанный взгляд, которым обладает, из-под спадающей на глаза шапки. МакАлистер поднимает руки вверх, сдаваясь. Между пальцев у него тлеет самокрутка, а изо рта идет дым — не из-за холода.  — Не твое дело, — наконец отвечает Кирк. Вообще-то, в отличие от остальных взрослых, Мердок ему нравится, но самому МакАлистеру об этом знать не обязательно.  — Спорить не стану, — рыжий пожимает плечами, а потом, подумав, хлопает по ступеньке рядом с собой, предлагая присоединиться. Взрослые запрещают О’Райли разговаривать с Мердоком, потому что в свои ранние семнадцать МакАлистер уже курит, пьет и пытается отрастить бороду — последнее неудачно — и своим бунтарским характером может испортить наивного ребенка. Кирк уверенно шагает вперед и садится рядом на холодный бетон, потому что плевать он хотел на запреты взрослых. Несколько минут они сидят в тишине, пока Мердок вдруг не протягивает цигарку.  — Будешь? — спрашивает он. Весь пыл будто ветром сносит в секунду.  — Я не должен, — отвечает О’Райли спустя небольшую заминку.  — Почему? — МакАлистер внимательно смотрит зелеными глазами. Кирк удивленно вскидывает брови, шапка взлетает вверх за ними.  — Потому что родители не разрешают, — очевидно же.  — А ты сам чего хочешь? О’Райли уверенно открывает рот, готовясь ответить, но так и застывает. Потому что он понятия не имеет, что на это отвечать.  — Я не буду тебя заставлять, если не хочешь, — отвечает Мердок и уже начинает убирать руку.  — Подожди! — наконец отмирает Кирк. — Я хочу попробовать. МакАлистер разъясняет, что конкретно нужно делать, показывает на практике, дает возможность задать вопросы, которых у Кирка дохрена, и только потом сует самокрутку в руки. О’Райли после первой же попытки давится и заходится удушающим кашлем. Становится ужасно стыдно и даже уши, кажется, краснеют, потому что единственная попытка доказать, что он тоже может быть взрослым жалко провалилась. От Мердока он ожидает смех, но получает легкие похлопывания по спине.  — Ты как? — спрашивает МакАлистер. — Ничего, в первый раз у всех так.  — Правда? — спрашивает Кирк, откашлявшись наконец. Мердок кивает. — И даже у тебя?  — Тем более у меня. Я в первый раз чуть не задохнулся. У тебя вышло гораздо лучше, чем у меня. О’Райли краснеет, на этот раз не из-за стыда и уж тем более не из-за холода, а благодаря теплым словам и приятной приятной робкой гордости за себя. МакАлистер тушит цигарку о бетонную ступеньку и стряхивает с рук пепел.  — Так расскажешь в чем дело? — спрашивает он через некоторое время.  — Это все родители. Они готовят праздничный ужин. Сказали мне погулять и не мешаться под ногами.  — И что же в этом плохого?  — Потому что я не ребенок, чтобы со мной так обращаться! Они постоянно меня недооценивают, хотя я все прекрасно понимаю. Думают, что все знают лучше, но у меня тоже своя голова есть, понимаешь?  — Понимаю, — кивнул МакАлистер.  — К тому же… Погоди, что? Серьезно?  — Конечно. Мне только за сегодня нотации читали раза три, — улыбнулся Мердок.  — Но ты же такой… — Кирк запнулся, подбирая слова. Огромный, наглый, уверенный. — Взрослый.  — Пока что не совсем. До восемнадцати еще несколько месяцев, а пока родители имеют легальное право воспитывать меня. Мне даже бухло никто в городе не продает. О’Райли не знаком с такими проблемами, но верить МакАлистеру хочется и хочется очень сильно.  — А что ты будешь делать, когда тебе исполнится восемнадцать? — с плохо скрываемым интересом спрашивает Кирк.  — Точно не знаю. Скорее всего, увидим на следующее Рождество, — Мердок протягивает ладонь и поправляет спадающую шапку мальчишки. Из дома раздается голос Лиама, кажется, он просит помочь установить на конец елки звезду. МакАлистер топчет все еще тлеющую самокрутку, быстро прощается с Кирком и скрывается в дверях. В августе следующего года его родители погибают в теракте, а сам Мердок за месяц до Рождества уезжает с братом, даже не попрощавшись. Когда они встречаются в следующий раз, семнадцать уже Кирку. И снег наконец-то выпал, правда едва заметным слоем, стремительно превращающимся в кашу, смешанную с грязью. О’Райли топчет слякоть ботинками и думает, что он отбитый наглухо. Потому что свалить из дома в канун Рождества — не самое разумное, что он делал. Хотя например его отчим вообще не особо умный и слушать его, тем более сегодня, не хотелось. Ноги сами несут Кирка куда-то, хотя сам О’Райли думает, что идти ему решительно некуда. Когда перед глазами появляется знакомый дом, по ощущениям единственный неукрашенный в городе, все встает на свои места. Настолько, насколько это возможно. Весь город в последнее время шептался за спинами, что МакАлистер вернулся в город. Стал выше, больше и, кажется, отрастил бороду — по слухам удачно. Кирку лично было все равно, потому что с этим человеком его не связывало решительно ничего, а значит и лезть ему в это не стоит. Но собственная рука почему-то лезет к дверному звонку. Только после этого до О’Райли доходит, что прошло вообще-то дохрена времени и МакАлистер мог его попросту забыть. Он уже собирается поддастся соблазну и сбежать, как последний трус, когда дверь распахивается перед носом. Тусклый свет резко ударяет в глаза — на улице потемнело еще днем, — а в дверном проеме показывается смутно знакомая фигура. И Кирк впервые понимает, насколько Мердок огромный. Потому что в детстве большими казались решительно все, а сейчас внушительная фигура едва помещается в проеме. Борода, кстати, хорошая отросла. Рыжая и густая.  — Привет, — бросил МакАлистер. Не узнал?  — Я ушел из дома. Ну и пофиг.  — Отец пилит? О’Райли показывать этого не собирается, но от сердца все же немного отлегает. Хотя бы на местного сумасшедшего похож не будет.  — Теперь отчим, — отвечает он. Мердок отходит в сторону, предлагая зайти. Кирк не отказывается. Через полчаса они сидят в гостиной с бутылкой виски, обсуждая изменения. Пару лет назад Мердок с братом переехали в Дублин, где Лиам недавно нашел себе девушку, Марту. Сам Мердок от нее был не в восторге, но мешать хоть какому-то счастью брата не собирался. Про личную жизнь МакАлистера Кирк почему-то спрашивать не хотел, а вот о работе спрашивать было бы неразумно — у дивана лежал чехол от гитары. Музыкой Мердок никогда не увлекался, да и с его огромными руками карьера гитариста вряд ли светила. К тому же на комоде лежало что-то, смутно напоминающее глушилку для пистолета. Пыли на мебели не было, старые фотографии, которые раньше висели почти везде, куда-то исчезли. Только картины, по экспертному мнению Кирка все еще похожие на блевотину, остались висеть. О Рождестве напоминает только хиленькая раскладная елка, наспех украшенная одной едва мигающей гирляндой. Не очень празднично.  — Так ты надолго сюда? — спросил наконец Кирк, сверля взглядом бокал в руках.  — У меня дела недалеко отсюда. Решил разобраться наконец с документами, пока есть время и возможность. Хочу продать дом. Выглядел он ухоженно, носил дорогие вещи и пил дорогой алкоголь. Даже чехол от гитары выглядел новым и чистым. Значит в деньгах не нуждался.  — Уже знаешь, куда собираешься поступать? — спрашивает МакАлистер.  — Родители хотят, чтобы я доктором стал или юристом, но я уже решил, что пойду в полицейскую академию.  — Полиция? — проговаривает Мердок. — Интересно. Кирка это его «интересно» немного пугает. Макалистер опустошает бокал и снова тянется к бутылке виски. О’Райли невольно смотрит на чужие запястья, открытые предплечья, мышцы под закатанной рубашкой. И понимает, что попал по полной. Объяснение его желанию пофлиртовать с каждой рыжей девушкой в городе таки нашлось. К счастью, выпитое дает о себе знать.  — Где у тебя туалет?  — По коридору и направо. В коридоре на стенах висят картины, очень странные картины, которые лично О’Райли не понимал от слова совсем. Одна из них, например, состояла из разноцветных квадратов и, хоть убейся, он никак не мог понять, в чем был ее смысл. Задумавшись, Кирк открывает дверь слева, включает свет и понимает, что попал совсем не в туалет. В комнате пыльно и неубрано, а стены и комод заставлены фотографиями в красивых рамках. На них вечные Рождество, Пасха и Хэллоуин. На них вся семья празднует пятый день рождения Лиама, на них родители МакАлистера улыбаются на набережной, на них сам Мердок мелким подростком смотрит в камеру. Тяжелая рука опускается на плечо и Кирк от неожиданности вздрагивает. Ощущение такое, будто его поймали на чем-то криминальном.  — Я так и не мог зайти в их комнату. Сил не хватило убрать все их вещи. Почему-то становится очень стыдно.  — Прости, я не хотел, — Кирк не врет.  — Так даже лучше. Рано или поздно пришлось бы. Весь остальной вечер вплоть до полуночи они пьют и разбирают вещи МакАлистеров. И снова пьют, когда Мердок рассказывает о почти каждой фотографии, а Кирк внимательно слушает. И снова пьют, когда накидывают все-таки на голую елку гирлянды и мишуру, найденные в одной из коробок. Когда Кирк ночует в комнате Лиама, в кровати, с которой свисают ноги, и следит за мигающим на стенах светом, который доходит из гостиной, он ни на секунду не жалеет о собственных выборах. Размашистые праздники были не совсем в стиле ДСП. Хотя бы потому что они не вписывались в понятие «скрытный». Но в этом году Марина загорелась желанием организовать мероприятие и никто не осмелился ей перечить, даже Финн. Только Кирк пытался отказаться, потому что ему, как гарде, светиться рядом с главарями запрещенной в Ирландии организации противопоказано, но одного грозного взгляда Катич хватило, чтобы уговорить его. Надо отметить, что попасть в праздничное настроение ей удалось — гирлянды мигают яркими цветами, красные шапки с помпономи перемещаются с одной головы на другую, а в центре зала располагается огромная елка, на конце которой светилась звезда, до которой даже МакАлистер бы не дотянулся. Можно даже забыть на долю секунды, что все присутствующие поголовно убийцы, воры и террористы. Кирк сидит с краю, нацепив капюшон настолько глубоко, насколько это вообще возможно, и наблюдает. В основном за Мердоком, который действительно праздником наслаждается — выпивает, говорит тосты и, кажется, даже пару раз носит красную шапку. С обычным МакАлистером, грубым, грозным и прямолинейным, этот праздничный МакАлистер ни в какое сравнение не шел. О’Райли не замечает, как к нему подкрадывается Марина с двумя бокалами шампанского. Один она протягивает ему.  — Я на таблетках, — отказывается он.  — Уже? — удивляется Гордана. — Я думала, хотя бы пару часов продержишься.  — Я принял еще дома. Марина, к счастью, не осуждает. Ни за что вообще. За это Кирк ее ценит и уважает, пусть вслух никогда этого и не скажет. Катич прослеживает его взгляд, потом делает небольшой глоток шампанского и, наконец, спрашивает:  — Ты ему скажешь сегодня? О’Райли морщится, несмотря на то что вопрос вполне ожидаемый. Потому что несколько месяцев назад он сделал то, чего больше никогда в жизни делать не будет — смешал таблетки с алкоголем в кабинете Марины и начал говорить без умолку обо всем, что только в голову могло прийти. А Катич, которая и сама неплохо набралась из-за сорванной сделки его не остановила. И узнала, что он еще с подросткового возраста на рыжего босса залип.  — Ты хочешь идеальный вечер? Тогда я не буду портить его дракой.  — Может, ее не будет, — пожимает плечами Марина.  — Будет. Через некоторое время за Катич приходит на удивление трезвый как стеклышко Финн и уводит танцевать под медленную мелодию. Мердок приглашает на танец какую-то девушку, кажется, дочь одного из немногих спонсоров. Ближе к ночи люди медленно начинают расходиться. Зал все пустеет и, когда оставшиеся гости машут ручками, последний раз желают счастливого Рождества и покидают зал, их остается только четверо. Дорога до МакАлистеровского особняка занимает от силы полчаса, пока по радио внедорожника во всю играют Рождественские песни. На кухне темно. Но плавно сменяющие цвет гирлянды дарят достаточно освещения. Гордана сидит на столе рядом с Кирком, сбросив каблуки куда-то на пол. Она немного перебрала, но определенно это заслужила — организация заняла у нее много времени и сил. В полутьме знакомой кухни легко говорить обо всем. Они пьют, веселятся, шутят и все это кажется настолько правильным, что Кирк почти готов мысленно назвать их странной, разношерстной, немного шизанутой, но семьей. Видимо, алкоголь с таблетками ударил в голову — он все-таки не сдержался и сделал несколько глотков шампанского. Во всяком случае, знать им об этом неожиданном всплеске эмоций необязательно и говорить вслух он это не собирается. Когда небо начинает светлеть, а новый день с новой горой обязанностей — подкрадываться, Марина с Финном уезжают и на кухне они с МакАлистером остаются вдвоем. И, кажется, впервые за весь день Мердок не улыбается и просто пялится в стакан. И впервые за все их знакомство кажется менее грозным, чем является обычно. На его лице Кирк видит жалкий отголосок причины, по которой Марина извела все нервы, подготавливая праздник, Финн не пил целый день, ибо после нескольких бутылок оправдывал свое прозвище по полной, а Кирк наглотался стольких колес, что спокойнее был разве что труп. Это первое Рождество после смерти Лиама. Никто об этом не говорит, будто и не было у Мердока никогда младшего брата, но сам МакАлистер будто стал еще злее, а последние капли свободного времени тратил на работу — Марта увезла Криса к родителям еще в начале декабря. О’Райли не важно, что стало причиной смены настроения — алкоголь или настоящие чувства. Возможно, управляли им в этот момент сожранные колеса, но он аккуратно поднимает руку и кладет поверх чужого сжатого кулака. Кирк ожидает вывихнутого плеча или хотя бы грозного предупреждения, но Мердок только тянет вторую руку и накрывает тыльную сторону ладони О’Райли. И этого достаточно. Этого достаточно сполна. Кирк думает, что это хреновая идея с самого начала — когда в углу воображаемой кухни появляется мелкая пластиковая елка, которую Чайкина откопала на чердаке чьего-то дома. Мысли Кирка подтверждаются, когда из всех людей на базе идеей отпраздновать больше всех воодушевляется Родригез и вместе с Джошуа непонятно откуда тащит алкоголь — судя по размеру бутылок, обворовывают какой-то минибар. Илайас и Мико садятся на пол и вырезают из бумаги непонятные фигуры, которые нарекают снежинками и вешают везде под одобряющий взгляд Мисс Игнис. А куда идет Мико, туда по пятам за ней теперь тащится и Миша, который по ее инструкциям мастерит самодельную омелу. На настоящую она не была похожа от слова совсем. «Подкаблучник, » про себя думает Кирк, но вслух ничего не говорит. Джонни под руководством Ники на кухне пытается готовить какой-то русский салат из подручных продуктов, одновременно отбиваясь от козы Джессики, которая пытается стащить еду, и самой Родригез, которая все норовит обозвать салат блевотиной. Лотта и Садап сидят на диване, пытаясь распутать пыльную гирлянду и Кирк уже честно не помнит, откуда она взялась. В какой-то момент Мердок появляется на кухне, засучивает рукава и начинает помогать с готовкой. О’Райли думает, что это уже перебор и хочет быстро слиться, пока никто не видит, но чужая лапища хватает его за предплечье и тянет на себя. С готовкой у него откровенно не ладится и без едких комментариев Родригез тоже не обходится, но глупо отрицать, что отвлечься на несколько часов от всего происходящего помогает ему расслабиться. В первый раз за проведенное в этой дыре время О’Райли забывает о колесах, по которым долго скучал. Как и ожидалось — идея действительно хреновая. Без ссор на пустом месте удается обойтись от силы полчаса, после чего Джесси берет на руки свою козу и уходит, кажется, в медблок к Артуру. Лотту от запаха еды начинает тошнить и Садап уводит ее в свою комнату. Дети тащат еду и, кажется, отправляются продолжать в своей компании. Все постепенно расходятся и Кирк не видит смысла оставаться. Позднее, когда на улице темнеет, а желание спать собирает манатки и сваливает, Кирк выходит на балкон покурить. Продираться приходится через свисающие с полотка бумажные снежнки — МакАлистер помогал детям развешивать украшения. Убрать их, конечно, никто не удостоился и О’Райли пару раз чуть не навернулся в темноте, потому что никто так и не смог выяснить, какая из лампочек на гирлянде сдохла. Завидев на балконе Мердока, О’Райли не удивляется и встает рядом. Наверное, снова строит планы на будущее. Дым заполняет легкие и дышать становится немного легче.  — От Марины все еще никаких новостей?  — Нет, — МакАлистер качает головой.  — Она точно как-нибудь выкрутилась, — заверил Кирк. И сам был в этом уверен, потому что Гордана была чуть ли не единственной женщиной, которую он уважал.  — За нее я не волнуюсь, — ответил Мердок. — А вот за Криса — да.  — Она бы не оставила его одного. С ним все должно быть в порядке.  — Надеюсь на это. Кирк выдыхает дым к темному небу, покрытому густыми облаками. Тишина кажется гармоничной, но ее снова приходится прервать.  — Что мы будем делать после? После чего конкретно, уточнять не надо.  — Давай не сегодня. Потом поговорим. О’Райли решает не перечить. Потом так потом. Сбросив сигарету с балкона — никто не станет его упрекать, — он поворачивается спиной к прутьям и делает первые несколько шагов. Чужая рука опускается на плечо знакомым весом. Кирк оборачивается.  — Мы будем в безопасности. Я обещаю. В темноте чужого лица почти не видно, но О’Райли хватает знакомого голоса чтобы поверить. Сейчас терять нечего от слова совсем. С той самой фотографии, сделанной столько лет назад, их сейчас осталось только двое. Из того образцового умного Сэндфильдского мальца в Кирке не осталось ничего. Сейчас терять нечего от слова совсем, поэтому О’Райли подается вперед, хватает чужие плечи и опускает Мердока на уровень своего лица. И целует. В ту же секунду приходится встать на цыпочки, потому что знакомые руки обвивают талию, а Мердок выпрямляется во весь свой немалый рост. По пути в спальню они нечаянно сбивают несколько снежинок и чуть не падают, запутавшись в злополучной гирлянде, которая вдруг резко загорается. Кирк от неожиданности распахивает глаза и наконец видит самодельную омелу, которую никто так и не заметил. Та висит на люстре, прямо над ними. Возможно, не такая уже и хреновая это была идея.  — Веселого Рождества, — проговаривает он, отрываясь от чужих губ на долю секунды.  — И счастливого Нового Года, — отвечает ему МакАлистер.